кровь и копоть и с радостью убедился, что глаза  в  порядке  -
просто густой  дым  заволок  зал.  В  коридоре  опомнились,  и  град  ударов
обрушился на дверь.
   Панарин добрался до окна, высадил его всей тяжестью тела  и  спрыгнул  со
второго этажа. Упал. Вскочил. Рвущая ветвистая боль в боку скрючила его,  но
он страшным усилием выпрямился и  заковылял,  шатаясь,  к  зданию  дирекции.
Кровь капала на асфальт, в висках ломило, голова кружилась. Может быть,  это
была его последняя дорога. Может быть, нет.
   Держась за стену, он вышел на площадь. Там поблескивала шеренга  знакомых
лимузинов, у головного сгрудилась комиссия в полном прежнем составе, а  чуть
подальше стояли у огромного голубого  автобуса  человек  тридцать  -  все  с
чемоданами, все в необмятой летной форме, очень молодые. Все: и комиссия,  и
новобранцы аэрологии, - смотрели  в  сторону  летного  поля,  где  что-то  с
грохотом рвалось и в вышину плыли дымы.
   Держа пистолет  в  опущенной  руке,  Панарин  давил  на  спуск,  пока  не
кончилась обойма. Пули с визгом рикошетили от асфальта и улетали  неизвестно
куда. Своего он добился - все, кто был на площади, повернулись  к  нему,  он
увидел  недоумевающие,  испуганные,  удивленные  лица,  криво  улыбнулся   и
оттолкнулся ладонью от шершавой бетонной стены.
   Стояла мертвая солнечная тишина. Все смотрели на Панарина, а он, шатаясь,
едва удерживая равновесие, брел к ним, перемазанный  в  крови  и  копоти,  с
застывшей на лице улыбкой и  поблескивающим  на  лацкане  прожженной  куртки
орденом Бертольда Шварца первой степени, брел  и  мучительно  пытался  найти
слова, чтобы рассказать Истину.
   Седой краснолицый Тихон что-то повелительно  рявкнул,  махая  лапищей,  и
несколько молодых пилотов, нерешительно потоптавшись, бросились к  Панарину.
Панарин приободрился, хотя боль ветвилась, вгрызалась, рвала тело, и  что-то
стеклянно позвякивало в мозгу. Он  был  обязан  найти  нужные  слова,  иначе
получится, что все делали зря, он был обязан сказать все от себя и  от  тех,
кто уже ничего никогда не скажет, кто улетел и никогда  не  вернется  назад.
Что?
   Панарин медленно протянул пронизанную  болью  руку,  чтобы  опереться  на
плечо молодого пилота, выдохнул сквозь розовую пену на губах:
   - Господа Альбатросы! Отлетались!

АКАДЕМИЯ НЕВООБРАЗИМО РАЗВИТОЙ НАУКИ СЕКТОР ИЗУЧЕНИЯ СТРАНЫ ЧУДЕС

Всему летному, научному и инженерно-техническому составу Поселка

   Коллеги! Друзья!
   Долгие годы вы с неиссякаемой  энергией  и  яркой  храбростью  штурмовали
тайны Страны Чудес и добились немалых успехов на тернистом пути  познания  в
эпоху невообразимо развитой науки. Потери  не  страшили  вас.  Трудности  не
пугали. Тлетворные веяния не затронули.  Ваши  мужество,  стойкость,  летное
мастерство,  нравственная  и  душевная  чистота,  бескорыстная   страсть   к
познанию,  высокие  морально-этические  качества,  идеологическая   зрелость
надолго останутся примером для молодежи, воспитателями  которой  вы  успешно
являетесь.
   Наука бесконечно вам благодарна  и,  безусловно,  незамедлительно  впишет
ваши имена в свою золотую книгу  славы.  Позвольте  в  день  юбилея  Поселка
поздравить вас с достигнутыми успехами  и  искренне  пожелать  новых.  Слава
Науке!
   Президент Всей Науки, Архистратиг  Аэрологии,  Почетный  Пифагор,  Верный
Ломоносовец и прочая, и прочая (подпись).


   Телеграмма была на  бумаге  верже,  подпись  нацарапана  собственноручно,
бланк  лежал  в  планшете  из  кожи  редкого  животного  йесина,  а  планшет
пристегнут  к  личному  лейб-сьянс-адьютанту  Президента.  Лощеный,  весь  в
золотых аксельбантах, золотых Ньютонах, серебряных  Декартах,  он  вылез  из
самолета фельдсвязи и,  не  обращая  внимания  на  близкие  пожарища,  гордо
маршировал к выходу с летного поля. Аэродромные собаки таращились  на  него,
лениво побрехивая вслед, и никто еще, в том числе он сам,  не  знал,  что  в
этот миг очень далеко  отсюда  полтора  десятка  серьезных  хвороб  одержали
наконец верх над казавшимся изначальным и бессмертным, но тем не менее очень
старым и недужным человеком, Героем  Науки  и  анекдотов,  холодеющей  рукой
сжимавшим своего плюшевого медведика,  украшенного  платиновым  ошейником  с
бриллиантами; что пришла та, что приходит за всеми людьми, как  ни  спасайся
от нее уверениями в собственном бессмертии, и Президент Всей Науки  -  умер,
умер, умер...