Луи БУССЕНАР

                       ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ СРЕДИ ЛЬДОВ




                                    1

     Полярная страна. Всюду, куда ни кинуть взгляд, одни бесконечные льды,
то наваленные в беспорядке друг на друга,  то  расстилающиеся  бесконечною
равниною. Со всех сторон слышится  страшный  гул  и  треск  от  ломающихся
ледяных глыб. Они сталкиваются, борются и рассыпаются  на  тысячи  кусков,
производя настоящий хаос в этой  пустыне.  Тусклое  небо,  еле  освещенное
слабым мерцанием звезд,  еще  более  усиливает  мрачный  колорит  полярной
картины.
     Среди такой безотрадной обстановки,  на  грудах  синеватого  льда,  в
последней  агонии  мучается  человек.  Один  -  в  этой  ужасной  пустыне!
Последний, оставшийся в живых из всей полярной  экспедиции,  этот  человек
был свидетелем гибели своего корабля, смерти товарищей, умерших от лишений
или поглощенных мрачною бездною, и теперь умирает во льду, после отчаянной
борьбы со смертью. У него нет ни крова, ни пищи, ни одежды! Чувствуя  свое
бессилие, чувствуя наступающую смерть, он равнодушно ложится на лед и ждет
конца. Ни страдания, которые испытывает он,  ни  полное  одиночество,  при
котором ему приходится прощаться с жизнью, не могут, однако, сокрушить его
закаленного  духа,  и  он  бесстрашно  готов  встретить  конец,  испытывая
какое-то жгучее удовольствие при мысли, что превращается в ничто.
     В эту минуту  горизонт,  доселе  едва  освещенный,  вдруг  вспыхивает
кровавым багрянцем. Целые снопы  огненного  света  заиграли  на  синеватых
льдах. Освещенные яркими лучами, мерзлые глыбы загорелись  тысячею  огней,
как будто все это были чистейшие бриллианты.
     При виде такой перемены, лежавший на льду человек грустно  улыбнулся,
пробормотав про себя:
     - Северная заря явилась кстати, - по крайней мере я умру в апофеозе!
     Скоро его члены стали  холодеть.  Появилось  онемение.  Мысли  начали
путаться.
     Однако, организм еще  не  теряет  чувствительности.  Страшный  холод,
замораживающий  ртуть,   производит   мучительное   действие.   Начинается
медленная, ужасная агония, сопровождаемая бредом, почти безумием.
     Представьте себе человека, опущенного в ванну в 70" Ц. Приток теплоты
будет быстро разрушать элементы тела, которого температура - только 37,5",
и человек более или менее скоро умрет в ужасных мучениях, потому  что  его
тело не может жить в такой температуре.
     С другой стороны подвергните его холоду в -70". Организм будет быстро
отдавать свое  тепло  для  замещения  этого  холода,  и  результаты  будут
одинаковы. Разрушение организма будет одно и то же,  подвергнется  ли  оно
действию сильного холода или сильного жара.
     Возьмите в руку  кусок  замороженной  ртути  или  кусок  раскаленного
железа. В обоих случаях кожа  почувствует  ощущение  жжения,  -  в  первом
случае от сильного отнятия тепла тела, во втором - от чрезмерного  притока
его извне.
     То же чувствовал и умирающий. Его запекшиеся губы шептали:
     - Жжет!.. Горю!..
     Побелевшее лицо теряет свое выражение. Сердце еще бьется, но с каждым
ударом  все  слабее.  Широко  раскрытые  глаза,  опушенные   заиндевевшими
ресницами, уставлены неподвижно к востоку. Полураскрытые,  растрескавшиеся
губы обнаруживают посинелый, распухший язык. Окаменевшие  вены  и  артерии
чуть бьются. Застывающая в них  кровь  почти  неподвижна.  Один  мозг  еще
работает.
     Человек, замерзая навсегда в этих вечных льдах, может еще мыслить.
     - Конец мучениям!.. Я погружаюсь в ничто!..
     Тело окончательно холодеет и превращается в сплошной ледяной кусок.


     Что это? Грозная могила возвращает свою  жертву?  Каким  необъяснимым
для человеческого разума чудом это тело, совсем уже оледеневшее,  начинает
незаметно вздрагивать? Годы, века или просто минуты прошли с того времени,
как усыпленный северною зарею полярный пустынник заснул вечным сном?
     Сомнения нет, он оживает. Мускулы теряют  свою  окаменелость,  сердце
начинает биться. Теплота жизни согревает замерзшие члены. Умерший начинает
приходить в сознание, бормочет словно в бреду и вдруг,  вполне  очнувшись,
испускает невольный крик изумления. Его уши поражает странный  шум.  Глаза
замечают неясные образы, которые суетятся с удивительною живостью.
     Сбросив с  себя  толстый  мех,  покрывавший  его  с  головы  до  ног,
воскресший является в виде человека преклонных  лет,  но  крепкого  еще  и
бодрого.   Его   широкий,   выдающийся   лоб,   изборожденный   морщинами,
свидетельствует о недюжинном уме. Его черные  глаза,  оттененные  длинными
ресницами, поражают глубиною и проницательностью своего взгляда.
     Нос, немного согнутый в виде орлиного клюва, придает всей его  фигуре
выражение величия, а длинная седая борода, спадающая  до  середины  груди,
еще более усиливает это выражение.
     Его резкому голосу отвечают мелодичные голоса, произносящие  какие-то
слова на неизвестном языке, непохожем ни на одно наречие, употребляемое на
нашей планете. При звуках этих слов старец  чувствует,  как  прежняя  сила
возвращается к нему, и решается заговорить.
     Но что это, кошмар или нет? Не обманывают ли его чувства? Неизвестные
люди, летающие около  него,  не  касаются  земли.  Словно  подвешенные  за
невидимую нить на высоте от  нескольких  вершков  до  одного  аршина,  они
скользят в воздухе, производя грациозные движения руками и ногами, ходя  и
бегают с такою же легкостью, как будто они были на земле.
     - Я грежу, должно быть, - громко вскричал старец, словно надеясь, что
звук собственных слов возвратит его к действительности.  -  Где  я?..  Кто
вы?..
     При этих словах, громко произнесенных, странные  существа  замолчали,
как  будто  их  деликатные  уши,  привыкшие  лишь  к  гармонии,  не  могли
переносить  грубых  звуков.  Подобно  неуловимым  теням,   оно   мгновенно
удаляются. Одни, более храбрые или менее впечатлительные,  останавливаются
в отдалении, другие бесшумно исчезают.
     Не зная, чем  объяснить  подобную  впечатлительность,  соединенную  с
подвижностью, которая разрушает все законы статики, старец прибавляет:
     - Я последний, оставшийся в живых член полярной экспедиции.  Мое  имя
довольно известно в науке, так что, вероятно,  кто-нибудь  из  вас  слышал
его.  Кроме  того,  журналы  всего  света  говорили  об  этой   несчастной
экспедиции и упоминали о моем отъезде. Меня зовут Синтезом. Я швед  родом.
Скажите же мне, кто вы, спасшие меня от смерти, и где я?
     Ответа не было. Странные существа застыли в неподвижных  позах  между
небом и землею, или бесшумно продолжали блуждать по зале, где  происходило
действие, постоянно выходя из нее наружу.
     Подождав с минуту, Синтез произнес свои слова по-английски,  надеясь,
что этот более распространенный язык будет понятен для  его  собеседников.
Молчание...  Видя  бесполезность  попытки,  он  повторяет  то   же   самое
по-немецки, - то же молчание, только варварские  звуки  видимо  раздражают
его слушателей. Потом  Синтез  пробует  французский  язык,  -  ничего!  Он
перебирает все  известные  ему  языки:  итальянский,  русский,  испанский,
голландский,  греческий,  арабский,  индостанский,  еврейский...  -  опять
ничего!
     Оживший был в недоумении.
     - Или эти люди принадлежат к другой расе, или я - на другой  планете,
или мой мозг расстроен! - вскричал он. - Последнее, увы, кажется,  вернее,
если только я не брежу все время. Я тщетно пробовал все языки...  Стой!  -
ударил он себя по лбу. - А что, не заговорить ли с ними по-китайски?
     И Синтез заговорил на чистейшем "гуан-хуа",  который,  как  известно,
представляет  собой  разговорный  язык,  употребляемый  преимущественно  в
центральных провинциях Небесной Империи, именно в Пекине, Нанкине и т.  д.
При этом он старался, насколько возможно, смягчить резкость своего голоса,
чтобы не распугать чувствительных людей.
     О, чудо! Его попытка увенчалась успехом: его поняли, хотя не  совсем.
Все-таки он может обмениваться мыслями. Странные существа понемногу  стали
приближаться к нему.
     - Э! - сказал Синтез  одному  из  них,  старичку  в  очках,  который,
несмотря на  почтенный  возраст,  с  юношеской  легкостью  кружился  около
чужеземца. - Даже и этот  язык,  неизменный  с  самых  отдаленных  времен,
подвергся изменению?!
     - Да, его скоро будет нельзя узнать. Впрочем, Мао-Чинь,  успокойтесь,
вы найдете между нами многих языковедов, близко знакомых  с  языком  наших
отцов.
     -  Вы  сказали:  Мао-Чинь  ("косматый  человек").  Это  меня  вы  так
называете?
     - Без сомнения... И это название не заключает ничего оскорбительного,
принимая во внимание обилие у вас волос. Между нашими не найдется  никого,
кто мог бы поспорить с вами в этом отношении.
     - Мы, кажется, ходим с вами вокруг да около, - заметил  Синтез,  -  я
уже имел честь сообщить вам, что я  родом  швед,  следовательно  с  вашими
"косматыми людьми" не имею ничего общего, а этот мех, покрывающий меня,  -
не природный.
     - Швед?.. - переспросил старичок. - Что это такое? Я не понимаю.
     - Не понимаете?!
     - Нет!
     - Вы не знаете Швеции?!
     - К моему крайнему сожалению, - нет, чужестранец!
     - Да вы, может быть,  не  знаете  и  Англии?..  Франции?..  России?..
Германии?..
     - Нет... Постойте, - живо прибавил незнакомец, что-то вспоминая, -  я
теперь понимаю: вы говорите о странах, давно уже исчезнувших с лица земли.
     - Исчезнувших?! - протянул не своим голосом  Синтез.  -  Неужели  вся
Европа исчезла?..
     - Нет более Европы, - мелодично отвечал старичок.
     - Еще один вопрос, - спросил Синтез, все еще думавший, что он  служит
игралищем кошмара. Скажите мне, пожалуйста, где я?
     - Где?! Под 10" с. ш.
     - А под каким градусом долготы?
     - Около 11,5" з. д.
     - Извините, от какого меридиана вы считаете?
     - От меридиана Томбукту, - с недоумением отвечал старичок, удивленный
таким вопросом.
     - От... Томбукту! - вскричал Синтез. - Томбукту имеет свой меридиан?!
     - Конечно... Томбукту, столица западного Китая.
     Как ни чудесно было воскресение почти совсем замерзшего человека,  но
оно  не  казалось  столь  невероятным,  как  те  вещи,  с  которыми  вдруг
столкнулся разум Синтеза. Он должен был собрать всю силу воли  и  призвать
на помощь все свои душевные способности, чтобы не сойти  с  ума  от  того,
чего очевидцем ему пришлось быть.
     Синтезу было ясно, что  он  не  грезит,  но  почему,  как,  зачем  он
пробужден к жизни? - на эти вопросы он не мог дать себе никакого ответа.
     Что это за люди? На  первый  взгляд  они  не  подходят  ни  под  один
законченный антропологический тип. Похожи на негров, близки и к  китайцам,
но ни те, ни другие, или лучше сказать, и те, и другие.
     Их кожа, не имея черного цвета, в то же время лишена желтого оттенка,
присущего монгольской расе. Она  представляет  очень  нежную  смесь  обоих
отличительных цветов, вроде цвета гаванской сигары. Волосы, очень  черные,
жесткие и завитые, однако, не так курчавы, как у настоящих  негров.  Смело
глядящие  глаза,  выдающиеся  скулы,  немного  приплюснутый  нос,  толстые
мясистые губы и сверкающие  зубы,  -  дополняли  портрет  новых  знакомцев
Синтеза. Словом, это была  великолепная  помесь  китайцев  и  негров,  или
негрокитайские метисы. Но что более всего поражало в них наблюдателя,  так
это огромные размеры голов. Их рост в среднем был около 2,5 аршин, а объем
головы ровно вдвое превосходил объем головы Синтеза.
     Такая непропорциональность, неприятная с точки зрения нашей эстетики,
еще резче выступала при почти женской слабости членов  и  незначительности
конечностей. Синтез, с любопытством наблюдавший  этих  странных  людей,  с
трудом мог уверить себя,  что  эти  маленькие  руки,  эти  крошечные  ноги
принадлежат тому же организму, какому принадлежат и чудовищные головы.  Но
факт был налицо, и спорить не приходилось.
     Изумленный старик пробормотал про себя:
     - Нельзя более сомневаться! Эти люди свободно летают над землею. Я не
грежу, это наяву... Очевидно, все они обладают способностью,  очень  редко
между  обыкновенными  смертными...  способностью,  которую  в  мое   время
называли "поднятием на воздух"... Мой старый друг, индус Кришна, и  многие
другие отличались ею, но только не в таком виде; они поднимались  невысоко
над землею и на короткое время... Между тем эти  люди  чувствуют  себя  на
воздухе, как в родной стихии: они свободно переходят  с  места  на  место,
останавливаются и как будто  не  чувствуют  никакого  неудобства.  Нет  ли
какого соотношения  между  этою  чудесною  способностью  и  необыкновенным
развитием мозгового органа? Я хочу это узнать.
     Затем Синтез прибавил громко, не обращаясь собственно ни к кому:
     - В 1886 году я заснул среди полярных льдов. Прежде,  чем  объяснить,
каким образом я очутился среди вас, господа, скажите мне, в котором году я
пробудился?...
     - В 11866 г., - сейчас же певучим голосом отвечал  человек  в  очках,
стоя неподвижно на высоте сажени от земли.



                                    2

     - Одиннадцать  тысяч  восемьсот  восемьдесят  шестой!...  -  громовым
голосом воскликнул Синтез, услышав это поражающее  число.  -  У  нас  идет
теперь 11866 г. и я жив еще! Неужели же я спал целых  десять  тысяч  лет?!
Думалось ли мне, прожив почти столетие, пережить свое время  и  явиться  в
виде последнего следа старого мира? Зачем, как, каким чудом я один  уцелел
из всех современников?
     Пораженный  Синтез  принялся  ломать  голову  над  разрешением   этих
вопросов. Ничто не мешало ему предаваться своим думам:  вокруг  него  была
совершенная пустыня. Таинственные существа,  испуганные  громкими  звуками
его голоса, исчезли, и он без помехи мог углубиться в себя и  собраться  с
мыслями.
     Прежде всего Синтезу было ясно, что его воскресение - действительный,
неоспоримый факт, а  не  игра  воображения.  Все,  -  и  сердце,  бившееся
нормально, и мозг,  мысливший  логически,  и  мускулы,  владевшие  обычною
эластичностью, - подтверждало это. Но признать  этот  факт  чудом  ученому
препятствовали здравый смысл и наука. Оставалось предположить сохранение у
него жизни, благодаря каким-то биологическим условиям, - явление,  которое
он не мог еще объяснить себе и которое не мог  приписать  одному  сильному
холоду.
     Если бы еще дело шло о животных  или  растениях,  то  странный  факт,
будучи  необыкновенным,  по  крайней  мере,  был  бы  возможен,  так   как
многочисленные опыты авторитетов науки дают живое  доказательство,  что  у
этих организмов жизнь,  в  скрытом  состоянии,  может  продолжаться  очень
долго.
     Так, в 1853 г. Рудольфи в  Флорентийском  египетском  музее  в  одной
мумии нашел хлебный колос с вполне сохранившимися зернами, которые  лежали
тут около 3000 лет!
     Спалланцани в 1707 г. одиннадцать раз возвращал  к  жизни  высушенных
червей,  только  смачивая  их  чистою  водою,  а  недавно  Дойер   оживлял
тихоходов, подвергнутых температуре в 150", и потом 4 недели  продержанных
в пустоте.
     Конечно, все это еще ничего не доказывает,  в  виду  того  громадного
расстояния,  которое  отделяет  простейшие  организмы  от  человека.   Но,
поднимаясь  по  животной  лестнице,  мы  несколько  раз  наталкиваемся  на
подобные же факты.
     Мухи, очевидно, утонувшие в бочках мадеры, прибывши  в  Европу  после
долгого переезда, оживали.  Реомюр  держал  в  таком  состоянии  очевидной
смерти куколок бабочек в продолжении многих лет,  а  Вальбиани,  продержав
майских жуков неделю под водою и после этого высушив их на солнце, мог еще
возвратить им жизнь. Вульпиан, знаменитый физиолог, отравлял  ядом  кураре
или никотином пауков, саламандр, лягушек и оживлял их спустя целую  неделю
после их явной смерти.
     Холод производит еще более поразительные явления.
     Спалланцани,  изучавший  этот  интересный  вопрос  с   необыкновенным
терпением, в продолжении двух лет сохранял лягушек в снегу.  Они  делались
сухими,  вялыми  и  не  имели,  казалось,  никакого  признака  жизни.   Но
достаточно было положить их в умеренную теплоту, чтобы возвратить  им  все
физиологические  отправления.  На  глазах  Моцертюи  и  Дюмериля  щуки   и
саламандры, превращенные от холода в куски льда, через  несколько  времени
снова возвращались к жизни. Наконец, обыденная практика  северных  народов
дает еще более характерные факты. Северяне замораживают рыбу так, что  она
превращается в камень, перевозят ее на далекие расстояния  и  потом  легко
оживляют, продержав лишь несколько минут в воде обыкновенной температуры.
     Этот повседневный опыт подал известному английскому физиологу Гунтеру
мысль о возможности продолжать человеческую жизнь на неопределенное  время
посредством последовательного замораживания. К несчастью, Гунтер умер  как
раз в то время, когда его смелое предположение, начинало сбываться.
     Рассмотрев всесторонне занимавший его вопрос, столь обширный и  столь
малопонятный, Синтез мало-помалу перестал удивляться своему воскресению.
     - Черт возьми, -  сказал  он,  -  я  хорошо  знаю,  что  жизнь  может
сохраняться долгое время, даже и помимо действия холода! Мой  старый  друг
Кришна несколько раз  позволял  зарывать  себя  в  землю,  вызвав  у  себя
летаргию, имевшую все признаки смерти. В последний раз, как сейчас  помню,
это происходило в Венаресе;  его  завернули  в  мешок,  мешок  положили  в
набитый шерстью ящик, заколотили последний гвоздями и закопали в землю  на
глубину  10  футов.  Потом  на  могиле  посеяли  ячмень,  который  взошел,
заколосился и созрел. Английские часовые все  время  стерегли  могилу.  По
истечении 10 месяцев, в присутствии английских властей  и  ученых,  индуса
вырыли; к всеобщему удивлению он казался как бы  уснувшим.  Мало-помалу  к
нему стала возвращаться жизнь; прошло два часа, и он встал на ноги. Почему
бы этот опыт, продолжавшийся  несколько  недель,  не  мог  продолжаться  и
несколько лет? Несколько лет... да! На десять тысяч лет!.. Однако,  раз  в
принципе дело возможно, то вопрос о количестве  отходит  на  второй  план.
Если можно пробыть  в  состоянии  летаргии  один  год,  то  почему  нельзя
несколько лет, десять... сто, даже  тысячу!..  А  сибирский  мамонт?!  Кто
может вычислить громадный промежуток времени, протекший  с  того  момента,
как гигантское толстокожее замерзло  в  полярных  льдах,  до  того,  когда
тунгусский моряк нашел его, в 1799 г., на  огромной  льдине  близь  устьев
реки Лены? - Наверное, этот период нужно считать миллионами  лет.  Однако,
мамонт  сохранился  настолько  хорошо,  что  соседние  якуты  могли  долго
пользоваться его мясом и кормить им своих собак, а значительная часть  его
была  ободрана  раньше  волками  и  медведями.  Кто   докажет,   что   это
доисторическое животное совершенно нельзя было оживить,  подобно  лягушкам
Спалланцани или замороженным рыбам северян? Кто поручится,  что  если  бы,
вместо пожирания, его стали бы постепенно оттаивать, он не  пробудился  бы
от своего продолжительного сна? - Я же,  ведь,  живу!  -  это  неоспоримый
факт! Почему, - это я узнаю позже. Мне кажется, что мой особый образ жизни
и питание самыми простыми элементами,  в  соединении  с  сильным  холодом,
воспрепятствовали разрушению тела. Для чего, - пока неизвестно: поживем  -
увидим.
     - Ну, что, чужестранец, - прозвучал мелодичный голос, - оправились ли
вы, наконец, от своего удивления, очень естественного, однако, выраженного
так бурно, что мы все разбежались со страху?
     - Простите мне, почтенный старец, но я  все  время  забываю  о  вашей
чудесной впечатлительности. Впредь  я  употреблю  все  мои  усилия,  чтобы
помнить об этом, так как мне самому крайне неприятно платить злом за  вашу
доброту ко мне.
     - О, мы вполне понимаем и охотно извиняем вам незнание наших обычаев!
Когда спят  10000  лет,  то,