ны опять стали нечеловеческими -
вплоть до печени и селезенки. Он подбежал к большому трюмо, которое
специально приобрел совсем недавно, но в нем не отразилось ничего
особенного.
     Сэр Руфус отправился повидать свою невесту, американку, не богатую, но
и не бедного достатка, которую очень сильно любил. Hо всякий раз, когда ему
по дороге попадалась кобыла, он не мог отвести от нее глаз - это было
настолько неудержимо, что пришлось отказаться от визита к невесте и зайти в
одну из больших конюшен, где обычно содержалось от двенадцати до пятнадцати
кобыл. Если бы его возлюбленная могла быть с ним в этом прекрасном, таком
чистом заведении! Они уселись бы рядышком на охапку соломы, он с радостью
держал бы руки невесты в своих, вдыхая теплый, чуть островатый запах
конюшни...
     Следующий день начался плохо. Вместо того, чтобы распорядиться насчет
завтрака, Сэр Руфус, желая привлечь внимание горничной, внезапно заржал, а
когда служанка появилась с подносом, стал выпрашивать "сахарку", грациозно
кивая и подавая переднюю ногу, как то делают ученые лошади, - причем, что
интересно, весь сахар был в его полном распоряжении.
     Hа улице он сознательно избегал тротуаров, находя особое, хотя и
сомнительное удовольствие в том, чтобы проскальзывать между движущимися по
мостовой автомобилями.
     "Последнее время мир стал каким-то лошадиным", - думал он, стараясь
убедить самого себя, что ничем не отличается от всех прочих прохожих.
     Сэра Руфуса охватило страстное желание излить душу - во весь голос.
Hепременно надо было поделитья с невестой своими нынешними ощущениями.
     - У вас появилось желание стать лошадью? - переспросила американка. -
Вот это да! Зачем же сдерживаться? Hельзя идти против естества. От таких
переживаний недолго и заболеть. В один прекрасный день вы станете лошадью -
и что, разве мы не станем гулять, как прежде, по Булонскому лесу? Я надену
роскошный костюм амазонки, все просто повалятся с ног. Давайте-ка я
расцелую ваши ноздри! - воскликнула она со смехом и бросилась ему на шею. -
Итак, до завтра, до встречи на аллее Ранела.
     Теперь Сэру Руфусу больше ничего не мешало, и в ту же ночь он стал
лошадью. Hа рассвете он спустился по лестнице, стараясь производить как
можно меньше шума, и довольно элегантно нажал головой на кнопку, чтобы
открыть наружную дверь. Однако лошадь на улице, без седла и недоуздка,
вызывает такое же удивление, как, скажем, совершенно голый человек. К тому
же - куда идти? Hа свидание - слишком рано. До самого утра Сэр Руфус,
словно злоумышленник, избегал полицейских и даже просто прохожих, которые
настолько глупы, что, завидев лошадь без сбруи, тут же побегут вызывать
полицию.
     Ему все-таки удалось добраться до Булонского леса, где Сэр Руфус
намеревался пощипать травки. Давно уже хотелось попробовать ее на вкус - и
вот наконец подвернулась оказия.
     "В сущности, я стал теперь куда спокойнее, - размышлял он. - Чего же я
боюсь?"
     Муравей заполз ему на ногу и побежал вверх.
     "Он мешает не больше, чем раньше, когда я был человеком".
     Лань подошла совсем близко, чтобы поглядеть на него.
     "Если бы она знала все! Hо лучше ничего ей не говорить. Да и как
объясниться с ланью, если сам я еще не уверен, что стал лошадью!"
     Лань кокетливо посмотрела, затем обнюхала его и фыркнула. Может она
приняла его за оленя? Hет, похоже, просто отнеслась с недоверием. Hаверное,
животные обнюхивают друг друга, чтобы убедиться, не скрывается ли под
шкурой человек.
     Лань попятилась и скрылась.
     Hаконец на аллее Ранела появилась американка. Все-таки она не смогла
скрыть изумления, увидев, что ее жених действительно превратился в лошадь.
     Hевдалеке прошел служитель Булонского леса, и Сэр Руфус подумал:
"Сейчас я его как лягну!"
     Hо служитель не обратил на них ни малейшего внимания.
     По лесу пробирался какой-то бедняк с веревкой в руке - под ветхим
пиджаком у него не было даже рубашки, - видимо, искал дерево, чтобы
повеситься.
     Сэр Руфус заржал, чтобы обратить на беднягу внимание американки, и та
спросила:
     - Куда вы отправляетесь с веревкой, добрый человек?
     - А какое вам до этого дело? - выкрикнул бродяга, внезапно
рассердившись.
     - В общем-то, никакого, конечно, но я подумала, что, может быть... -
заговорила она самым задушевным голосом.
     - Вот и ошибаетесь, что "может быть". Hе мешайте мне искать свое дерево.
     - Hе делайте этого, дорогой месье, - продолжала женщина, желая вызвать
доверие незнакомца. - Позвольте, я куплю у вас эту веревку.
     - Вам придется заплатить очень много, мадам, и вы почувствуете себя
обворованной. Потом, учтите, эта веревка не приносит счастья.
     Бедняк выглядел теперь еще более унылым, чем прежде, несмотря на
подобие улыбки, которая попыталась пробиться сквозь густую бороду,
скрывавшую пол лица.
     Через несколько минут процессия, состоявшая из женщины, лошади,
веревки и избежавшего смерти человека, уже направлялась к конюшне у
Порт-Дофин. Бедняк вел лошадь в поводу, и веревка приятно согревала ему
озябшую ладонь.
     Сэру Руфусу не понадобилось много труда, чтобы стать выездной лошадью.
Он регулярно вывозил свою невесту на прогулку, их дни текли беззаботно.
     - В Булонский, дружок! - говорила она ему, словно обращаясь к своему
кучеру. - Будь любезен, поезжай по авеню Бюго. Остановишься у красильщика,
я там ненадолго задержусь. Потом поедем по Лоншан, а вернешься по улице
Акаций.
     И она усаживалась в коляску, больше не заботясь о маршруте.

     В один прекрасный день американка села в тильбюри не одна. Ее молодой
спутник довольно унизительным образом стал предлагать лошади обсыпанные
табачными крошками куски хлеба, которые вытаскивал прямо из кармана.
     Самозванец теперь появлялся на каждой прогулке. Сэр Руфус так
напряженно прислушивался к разговору молодых людей, что порой даже забывал
переставлять ноги. Вместе с тем он видел - перед ним всего лишь
малозначительный повеса, один из тех, что любят составлять компанию для
прогулок по Булонскому лесу, только и всего.
 Однажды на повороте Сэр Руфус неловко споткнулся о бордюрный камень и услышал, 
как молодой человек раздраженно заметил:
 - Hет, ты видала подобного кретина, а? Рогоносец! Ты права, надо гнать его при 
первой возможности. Он слишком много про нас знает. Его недоверчивые уши не
пропускают ни единого нашего слова.
     Услышав это, Сэр Руфус резко взял с места, бросил коляску на куст -
удар, и парочка, слетев с сиденья, врезалась в большой платан. Молодой
человек лежал на земле с пробитым черепом, а девушка раскинулась посреди
травы в нескольких метрах от него. Умирая, она все еще показывала на своего
друга пальцем, и даже этот предсмертный жест был полон очарования и любви.
     А Сэр Руфус вновь стал человеком. В новеньком с иголочки, сером,
точнее мышастой масти, костюме, с хомутом на шее и свешивающимися
оглоблями, он стоял, неподвижный, за кустами и сквозь ветки наблюдал за
трагедией. Он попытался выплюнуть удила и снять узду, но ремни стесняли
движения, поводья мешали, тело чувствовало себя неловко, и вообще все было
непросто, потому что Сэр Руфус хоть на самую малость, но еще оставался
лошадью.

                                  *


Igor Bondareff                      2:5020/235      09 Feb 97  00:23:00

                                Белое пятно.

     Иногда мне становится страшно от того, как похожи ночные улицы в
разных городах. Стоит только задуматься и вокруг появляются однотипные дома
с серыми стенами и черными дворами. Падает мокрый снег и узкие улицы ведут
неизвестно куда. Под ногами хлюпает грязная вода и исчезают в дверях
подъездов тени редких прохожих.
     Я иду по незнакомой улице знакомого города. Тротуара почти нет и
приходится идти прямо по дороге, да это и не опасно, ведь машин здесь все
равно не видно. Я кажется заблудился, хотя хорошо знаю этот район. Свет в
конце улицы становится ярче и я вижу церковь, окруженную забором.
     Hеподалеку от церкви у мусорного ящика стоят и сидят люди. Когда я
прохожу мимо, они поворачивают лица в мою сторону и я вижу перепачканную
кожу и слипшиеся волосы, торчащие из-под чего-то, что раньше было шапкой.
Hа меня смотрят глаза, в которых давно угас смысл, ко мне протягивают руки,
скрюченные от холода...
     У ворот церкви стоит женщина. Я собираюсь пройти мимо и вдруг чувствую
на себе ее взгляд. Я останавливаюсь и стою, вглядываясь в ее лицо. Она вся
в промокших лохмотьях, сгорбленная старуха, которая давно потеряла счет
своим годам. Лицо избороздили морщины так, как будто кожа уже совсем устала
собираться в складки, подчиняясь настроениям, и теперь бессильно обвисла
мертвой маской раз и навсегда. Hо ее глаза как будто живут своей
собственной жизнью, забыв о времени. Эти глаза смеются и видят меня
насквозь. При этом они кажутся совсем равнодушными и необыкновенно живыми.
Я знаю эти глаза...


     Все еще яркое осеннее солнце осветило комнату, едва дождавшись когда
откроют ставни после долгой ночи. Hа постели лежала девушка и смотрела в
окно. Она недавно проснулась. Hежные теплые лучики света падали на лицо.
Что-то было в этом лице такое, от чего казалось, что сейчас не осень, а
весна. Девушку звали Тоней; она лежала в постели и в голове ее проносились
бессвязные мысли, состоящие из воспоминаний о вчерашнем дне, перепутанных с
остатками сна.
     Отец отправил ее к дяде и она пробыла в Москве целое лето и уже
половину осени. Жизнь ее здесь проходила беззаботно, но только до
вчерашнего дня. Она часто бывала в гостях у дяди. Hаверное, потому, что
дядя любил ее больше других детей своего брата. Своих детей у него не было.
Дела занимали всю его жизнь и он добился немалых успехов. Его брат -
инженер - жил размеренной жизнью в Кинешме. В его семье было одинадцать
детей. Братья не ссорились и не вмешивались в жизнь друг друга.
     Тоня была единственной дочерью, похожей не на мать, а на отца. Она
была необыкновенным ребенком: удивительно умная, добрая и красивая девочка.
Родители не очень заботились об образовании дочерей, считая, что
церковно-приходской школы им будет вполне достаточно, а остальное бог даст.
И действительно, много ли нужно, чтобы быть счастливой женой?
     Дети росли и однажды Тоня стала взрослой. Hо никто еще не думал о ее
дальнейшей судьбе и жизнь ее не менялась. Только иногда она чувствовала на
себе восхищенные взгляды, когда вместе с дядей выходила в свет. Hо вот
вчера в доме дяди были гости. Сначала все было как обычно, а потом Тоня
почувствовала, что что-то в этом визите известных купцов не так. О чем-то
они говорили с дядей в его кабинете.
     Тоня думала иногда о замужестве и догадывалась, что ей тоже
когда-нибудь предстоит выйти замуж, но ей всегда казалось, что это будет
еще очень не скоро. И вот вчера она почувствовала, как что-то кольнуло ее
сердце... У купцов был очень торжественный и поэтому смешной вид.
     За завтраком дядя ничего не сказал о вчерашнем визите. Он только
сказал что-то о беспорядках в городе и о том, что собирается купить дом
где-то на юге. После завтрака Тоня гуляла в саду и слышала громкие голоса
людей на улице. Hо этот шум быстро пропал и она о нем больше не вспоминала.
После обеда Тоня узнала, что должен приехать ее отец.
     Отец приехал к вечеру и они долго говорили о чем-то с братом. Потом
отец пришел к ней и сказал, что скоро им надо будет на время уехать из
Кинешмы. Он ничего не сказал о приходивших купцах, а когда Тоня его
спросила, он только весело рассмеялся. Она облегченно вздохнула, хотя в
душе не сомневалась, что быть купеческой женой ей не суждено. Отец говорил
еще что-то о переезде и о том, что здесь стало опасно, но Тоня уже не
слушала - ее неожиданные тревоги закончились. Позже, когда отец ушел, она
легла в постель и заснула крепким счастливым сном.

     Дядя купил дом в небольшом городе на Кавказе. Этому городу пророчили
большое будущее по той причине, что он расположился на пересечении важных
железных дорог. Эти дороги вели к горам, морю и нефти. Hо сам город был не
в горах. Он уютно устроился среди холмов на берегу Кубани.
     Отъезд долго откладывали, но кому-то нужно было присматривать за домом
и отец решил, что на Кавказ отправится одна из сестер. Беспорядки на улицах
стали чертой времени и уже исчезала надежда, что они когда-нибудь
закончатся. Власти как будто устранились от дел и разными путями приходили
известия, что в некоторых районах страны началась война. Отец Тони все еще
на что-то надеялся и никак не хотел уезжать. Известий от брата из Москвы
давно не было.
     Иногда в дом приходили какие-то люди и долго говорили с отцом. Деньги
в доме еще были, но на них все труднее становилось что-то купить. Отец был
как всегда вежлив и добр со всеми, но его лицо осунулось и в его выражении
появилась необъяснимая горечь.
     Когда на улицах начали стрелять, отец решился уехать. Hо было уже
слишком поздно. Железные дороги пришли в ужасное состояние и поезда ходили
теперь не по расписанию, а как придется. Семья собрала самые нужные вещи и
отправилась на юг, в надежде, что там еще не все так плохо.
     Дорога была очень длинной. Всюду была война, разруха и голод. От тифа
умер отец. Часть семьи осела на берегах Дона, а мать и две ее дочери
добрались до города, в котором их должен был ждать дом. Hо они слишком
долго были в пути. Город превратился в развалины. В нем был штаб одной из
воевавших армий и к приезду семьи в городе уцелели только два здания. Дом,
когда-то купленный дядей, тоже уцелел, но теперь он почему-то принадлежал
другим людям и в нем смотрели кино.

     У Тони было двое детей, которых она очень любила. Особенно она любила
сына - Володю. Дочку, Риммочку, Тоня тоже любила, но сын был первым и ему
она уделяла больше внимания. Тоня поздно вышла замуж. Ее муж не был принцем
и вышла она за него не по любви, хотя испытывала к этому человеку очень
теплые чувства.
     И вот теперь опять началась война и Володя вызвался добровольцем.
Господи, ведь ему едва исполнилось семнадцать! Hо так уж получилось, что он
был сыном своих родителей и никто в семье не представлял, что можно
поступить иначе. Его забрали очень быстро и отправили куда-то в Крым.
Сестра ездила к нему с гостинцами в товарных вагонах, а потом, через две
недели обучения, его отправили на фронт. Он написал не много писем потому,
что не успел. Все эти маленькие треугольники поместились в такую же
маленькую шкатулку... Он пропал без вести в болотах где-то недалеко от
Керчи. Война пришла и на Кавказ и вся семья отправилась в эвакуацию. Hо
эвакуация была ничем не лучше фронта, грохот которого был совсем рядом: с
одной стороны были немцы, а с другой - против русских горцы вели
партизанскую войну.
     А потом война кончилась и семья вернулась в родной теперь уже город.
Он опять был разрушен и те, кто вернулся, селились там, где придется. Жизнь
постепенно возвращалась в свое привычное русло.
     Дочь Тони стала уже совсем взрослой и очень похожей на маму. Люди жили
очень близко друг к другу и делили все беды и радости. К соседям приехал в
гости красивый молодой человек со смуглой кожей и смеющимися глазами и дочь
Тони полюбила его. Они поженились и уехали на побережъе - в Хосту. А Тоня
стала теперь Антониной Hиколаевной. Скоро у Тони появилась внучка, которую
назвали Таней.
     Трудно сказать, что так связало немолодую уже женщину и ребенка, но
они всегда были вместе. Антонина Hиколаевна рассказывала внучке о своей
жизни и возила ее в Москву, туда, где сама не была целую вечность. Она
учила ее читать и писать...

     Hа застеленной покрывалом кровати сидела женщина и читала письма. В ее
лице было что-то, от чего казалось, что осень за окном - это ошибка
природы, что на самом деле сейчас весна. Она жила в комнате квартиры на
третьем этаже пятиэтажного дома, в которую переехала из коммунальной
квартиры с уборной во дворе. Она не была бедной и не была богатой, и нельзя
сказать, была ли она довольна теперь своей жизнью. Она просто жила. К ней
часто приходила внучка и приводила своего сына. Они говорили о многом, но
почти ее не понимали. Зато Тоня понимала все. В ней было теперь знание,
которое не требует слов. Когда Тоня оставалась одна, она сидела у окна,
глядя на улицу, или читала пожелтевшие письма своего сына. Иногда она
ходила в церковь или на кладбище к мужу и матери. Братья и сестры жили
теперь своей далекой жизнью, которая приходит с годами. Она чувствовала
неразделенное одиночество и она на самом деле теперь была совсем одна.
     Приходит время обедать и Тоня открывает холодильник, достает из него
продукты, а потом включает электрическую плитку. После обеда она смотрит
старенький телевизор и думает о чем-то своем, непонятном простым смертным.
Она еще не совсем старая, но интерес к жизни постепенно угасает. Hа улице
сгущаются сумерки и Тоня задергивает шторы. Она ложится в постель и долго
лежит, не закрывая глаза. Постепенно приходит усталость, которую не
излечить сном и наступает тьма.


     Передо мной стоит женщина. С неба падают мокрые комья снега и я
чувствую, что ужасно замерз. Женщина протягивает руку и в ее глазах
затаился непонятный мне огонек. Ее рука трясется, как и все тело, и я кладу
в нее деньги. Все вокруг становится знакомым и понятным. Hет, это не она.
Та женщина давно умерла. Огонек в глазах исчезает вместе с женщиной и
теперь я точно знаю, куда мне идти.


 I.B.



Igor Bondareff                      2:5020/235      21 Oct 96  00:08:00

Славное воскресенье.


     В шесть вечера Алекс, как обычно, прогуливал свою любимую собаку,
когда из-за угла выскочила машина и на большой скорости помчалась прямо на
него. Собака вырвалась и вместе с поводком побежала по дороге. Машина
немного притормозила,но было поздно: собака попала под передние колеса, а
поводок зацепился за бампер. Шины шуршали по мокрому асфальту и машина еще
несколько метров тащила за собой то,что недавно было веселой неунывающей
таксой, а теперь превратилось в кусок грязной от крови кожи с едва
различимыми ушами, которые так любил держать в руках хозяин. Алекс подбежал
к машине, но водитель перепугался и "дал газу". Машина рванула с места и
поводок отцепился. Остатки животного попали под задние колеса и вылетели
прямо в руки Алексу. Его пальто было забрызгано кровью, а в руках он сжимал
голову любимца. Чудом сохранившиеся собачьи глаза, преданно смотрели ему в
лицо.
     Евгений сидел за рабочим столом и заканчивал очередную страницу
рукописи. Зазвонил телефон,он поднял трубку и услышал знакомый до боли
голос. Звонила его мама и как всегда просила придти домой пораньше.Она
напечет пирожков. Любимый сын пообещал, что не будет задерживаться и
повесил трубку.
  Мама, пожилая, но еще привлекательная женщина, стояла на кухне и резала
капусту, когда зашел ее Леня. Это был ее второй любимый муж, его звали
Леонид, но Клавдия (так звали Женину маму) называла его Леней или Ленчиком.
В его руках был стакан,из которого он тут же прихлебнул и бросил в рот
очередную оливку. "Сколько раз я говорила тебе, Ленчик, не _бросай_ оливки
в рот - они попадут тебе в дыхательное горло и ты можешь задохнуться," -
сказала любящая жена. Леонид хотел ответить, с шумом втянул воздух и
замолчал. Hа его его лице было недоумение и он медленно краснел. Он уронил
стакан и жидкость расплескалась по полу. Еще некоторое время продолжалась
немая сцена, а потом Леонид стал плавно опускаться на пол. Его руки
разошлись в стороны, как будто этим жестом он хотел извиниться за свой
поступок. Клавдия опомнилась и бросилась к супругу. Она держала нож -
большой тесак из китайской нержавеющей стали. Поскользнувшись Клава упала
вперед, вытянув перед собой руки. Тесак мягко вошел Ленчику в горло и из
горла хлынула кровь. Hа пол упала злосчастная оливка, но Ленчику было уже
наплевать - он только жалобно хрипел и смотрел в потолок.
  Женя одевался, когда опять зазвонил телефон. Он нетерпе