лема, позвони годков этак через пять или через  десять.
Не думаю, что ученые раньше разгрызут этот орешек...


     Профессор Почиталин стоял возле витрины. Через стекло смотрел на него
индейский вождь из племени сиу. Казалось, оба они размышляли  -  красивый,
стройный, молодцеватый экспонат с орлиным носом  и  худощавыми  ногами,  и
тучный, лысый профессор, чуточку похожий на мистера Пиквика.
     Мускулистые ноги вождя были как живые. Вот-вот они сделают  шаг  -  и
вождь выйдет из остановившегося навсегда мгновения в наш век  и  заговорит
на  своем  гортанном  языке,  скажет  что-нибудь  величавое,  образное   и
прекрасное, как он сам и его воинственное племя.
     Но вождь молчал. Шаги его застыли, остановились, и только одежда  его
казалась вечно живой и поэтичной, как слова из поэмы о Гайавате.
     Профессор смотрел сквозь очки на неподвижного своего друга  и  вдруг,
словно забыв, что это только экспонат, доверительно произнес:
     - Понимаешь? Симбиогенез.  Он,  он  повлиял  на  законы  первобытного
мышления.
     Сказав это  своим  приятным,  интеллигентным  и  деликатным  голосом,
профессор надел пальто, берет и вышел на улицу. Моросил дождь. В  автобусе
от пассажиров пахло дождем и мокрыми весенними ветвями.
     Дома профессор сказал жене,  чтобы  она  не  беспокоила  его,  он  не
намерен подходить даже к телефону. И сразу же сел за работу. Проработал он
до двух часов ночи, принял таблетку депрессина и нырнул под одеяло.
     Приснился ему вождь из племени  сиу,  стоявший  за  стеклом  музейной
витрины.  Он  вдруг  присел,  весь  сжавшись,  как   пружина,   и,   издав
воинственный клич, выпрыгнул из своего  застывшего  мгновения,  со  звоном
разбив стекло.
     Профессор проснулся. Сердце его тревожно билось. В ушах  еще  звенело
разбитое стекло и воинственный клич индейского вождя. Он взглянул в угол и
увидел там притаившегося человека, присевшего и готового к прыжку. В руках
этого человека было копье. Нет, это был не индейский вождь из племени сиу,
а один из "пестрых". Маленькие глазки "пестрого" с ненавистью смотрели  на
Почиталина и, казалось, изучали его  полное  дряблое  профессорское  тело,
выбирая место для удара.
     -  Ради  бога,  пощадите,  -   сказал   профессор   своим   красивым,
интеллигентным, деликатным голосом. -  Я  всегда  был  другом  первобытных
людей.
     Затем  он  проснулся.  На  этот  раз  уже  проснулся   по-настоящему,
вернувшись в тот домашний, уютный и безопасный мир, из которого  увел  его
сон.
     Почиталин, кряхтя, встал, зажег  свет,  выкурил  папиросу  и  сел  за
письменный стол.
     Писал он необычайно мелким почерком, который с трудом разбирали самые
опытные машинистки. Слова, набрасываемые на  бумагу,  спешили  поспеть  за
мыслью, которая вела профессора в далекий, давно  исчезнувший  мир,  когда
впервые на Земле появилась волшебная сказка, оживив мертвые  вещи,  сделав
добрыми и милыми злых  зверей  и  заставив  радостно  биться  человеческие
сердца.
     Профессор Почиталин писал доклад, с которым он должен  был  выступить
на  симпозиуме,  посвященном  спорным  вопросам  симбиогенеза  и  проблеме
странников Вселенной.