- Что?  Я ничего не понимаю.  Если ты - это я, то ты должен
знать все не хуже меня.
     - А вот и нет.  Я - не совсем ты. Я - твоя лучшая половина.
Я избегал встреч с тобой, боялся твоего дурного влияния. Ведь ты
весь такой несчастливый.  А я - наоборот.  Но по большому счету,
мы ближе, чем родные братья.
     - Почему бы нам,  вместо этого  мистического  свидания,  не
встретиться наяву,  по-человечески. Мне кажется, ты знаешь много
из того, что мне хотелось бы выяснить.
     - Да,  я  знаю  все,  что  тебе  интересно.  Ведь  я - твоя
счастливая и удачливая половина.  Все, что у тебя плохо - у меня
хорошо. И наоборот. Но у меня все хорошо! А встретиться мы можем
только здесь.
     - Ладно. Все равно - все это обычный сон.
     - Сон? - он вскинулся. - Да, это сон, но не совсем обычный.
Дай-ка свою руку, - он хихикнул: - чуть не сказал - мою.
     Я положил кисть на стол ладонью вверх.
     - Не,  не так.  - Он перевернул ее.  - Теперь потерпи,  - и
сильно ущипнул тыльную сторону кисти.
     - Э! Э! - Я отдернул руку; выступила капелька крови.
     - Ну что,  ты проснулся? Говорят, это лучший способ уйти от
кошмара  -  ущипнуть  себя во сне.  Правда,  когда снятся всякие
гадости, никто не вспоминает о нем. Проснувшись, посмотри первым
делом на мое доказательство.  Ты будешь носить его, наверное, не
одну неделю.
     - Хорошо.  Допустим,  я тебе верю. А где обитает моя лучшая
счастливая половина? Во сне?
     - Он  допускает,  что  верит  мне!  Да  провались ты в свою
паршивую нищенскую конуру к своей жене,  с которой ты забыл, что
такое  любовь!  Я  не  Иисус Христос,  и мне твоя вера на фиг не
нужна!
     - Не ори!  Так где ты все-таки находишься, господин Я, если
не в моей конуре и не с моей женой?
     - Хороший вопрос.  Ты, умник, на него ответил бы лучше. Я и
сам толком не знаю.  - Он посерьезнел  и  как-то  погрустнел.  -
Может,  моей  заслуги в этом нет.  Я думаю,  что я живу в другом
рукаве реки времени. Когда-то время разделилось на два потока, и
все люди оказались и здесь, и там. Но перед тобой - перед нами -
в это мгновение, наверно, стоял выбор. Принципиальный. Одного из
нас  слегка тряхнуло,  и он сделал не так,  как другой.  Это моя
гипотеза.
     - А как ты попадаешь сюда?
     - Не знаю. Я давно уже бывал в твоих снах, только прятался.
И  брал  твои идеи.  Ведь они же и мои?  А у меня по сравнению с
тобой башка абсолютно деревянная.
     Он помолчал; и мне было нечего сказать.
     - А потом  я  вдруг  попал  в  чужой  сон.  И  еще.  Всего,
случается,  бываю во снах нескольких человек.  Наверно, тех, кто
тоже разные в твоем и моем мире. А все остальные одинаковы.
     - Откуда ты знаешь?
     - Ну,  всего и я знать не могу.  Но  твое  окружение  очень
похоже на мое.  И чем дальше от тебя человек,  тем он более схож
со своим двойником у меня.  Мы с тобой слишком непохожи и меняем
людей вокруг. А так - все то же самое.
     - Ты говорил  про  других  людей.  Кто  они?  -  Непонятное
подозрение вынудило меня задать этот вопрос.
     - А-а!  Чуешь,  откуда воняет!  И я  тебе  с  удовольствием
скажу.  На  прощание.  - Он посмотрел на часы.  - Через двадцать
секунд у тебя сработает будильник.  Нам пора  прощаться.  А  еще
одного человека из твоего мира, с которым я тесно общаюсь - даже
сотрудничаю - зовут Виталий Москвин.
     В этот момент на моем запястье запищали часы.
     Первым делом я посмотрел на свою руку.  Рана была на месте.
То есть,  на каком,  к черту,  месте?! Но тыльная сторона ладони
уже начала отекать и темнеть.  Действительно, это доказательство
я буду иметь при себе порядочно времени.  Интересно,  что скажет
по этому поводу Лиз?  Она и ребенок еще спали;  я  почти  всегда
вставал  пораньше,  эти  часы  были  моими  безраздельно.  Потом
начинался вавилон.  Первой просыпалась  дочка,  пару  часов  она
раскачивалась и потом до вечера тараторила непрерывно. К тому же
ее нужно было кормить.  А за ответами на вопросы я отсылал ее  к
матери. Так что еще через пару часов Лиз вынужденно поднималась.
Тогда врубался телевизор,  и моя какая-никакая  индивидуальность
растворялась в идиотских репликах ведущих музыкальных программ и
не менее идиотских вопросах обеих женщин.
     Я включил   компьютер   и   уселся   перед  ним  с  чаем  и
бутербродом. Надо было работать, но не хотелось. Я просто не мог
сейчас  работать!  Надо было найти ответы на несколько вопросов.
Например,  разобраться, как к Москвину попадают мои ненаписанные
книги. Ясно, что этот негодяй, мой двойник, передает их. Но как,
а главное - зачем?
     Я загрузил  текст-процессор  и  наполовину машинально набил
абзац,  тот самый,  который во сне,  и сначала даже  не  обратил
внимания  на  то,  что - получилось!  А когда понял,  попробовал
напечатать тот,  что должен был стоять перед ним,  -  снова  все
пошло  как  обычно.  И  тот,  который  следовал дальше - тоже не
выходил. Этот процесс: я пытаюсь писать, но ничего не получается
-  напоминал  кошмарный  сон,  вроде  как  бежишь,  а с места не
сдвигаешься,  или кричишь,  а тебя никто  не  слышит.  И  здесь:
напечатаешь слово - и все,  в голове сквозняк.  А уберешь руки в
карманы - снова все на месте.
     Но этот-то абзац - я смотрел на экран,  где красовалось мое
творение - это я смог!  Значит,  тумблер  в  мозгах  есть,  надо
только его найти.
     Еще надо разыскать Москвина. Аккуратно у него все выведать;
если  он в сговоре с двойником - найти с ним общий язык,  а если
он сам ничего не подозревает - я же до сегодняшней ночи не знал,
-  то поискать способ перехватывать контрабанду.  Не хоронить же
себя заживо из-за того,  что один засранец,  состоящий из тех же
атомов, что и я, хочет жить хорошо за мой счет!
     Я позвонил   Диме  Александрову  (мы  с  Лиз  прозвали  его
"Бальмонтом", сходство было чисто внешнее) - он организовывал те
"рыбные  четверги"  и  знал  координаты  всех,  кто там хоть раз
появлялся.  Его не было дома. Разумеется, день только начинался.
Но  сидеть  и  ждать  до вечера невозможно.  Внутри все зудело и
жгло.  Даже  вторая  половина  мозга,  в  любой  житейской  буре
преспокойно  сочинявшая  свои  (мои!)  истории,  подключилась  к
решению проблемы,  а это значило,  что звезды  сместились!  И  я
бросился в "Августу".
     Никто меня там не ждал.  Да я бы и сам их в глаза не видел.
Девица из технической редакции - моего возраста, но занимающаяся
богопротивной  работой и выглядящая соответственно - только губы
поджала. Осведомилась, неужели я раньше срока выполнил задание.
     - Увы,  -  изобразил  я  сожаление.  -  Но у меня случилось
важное происшествие.  Очень серьезное.  Мне нужно  поговорить  с
одним вашим автором. С Виталием Москвиным.
     Конечно, не   следовало   выкладывать   все   карты    этим
убожествам.  Тем  более,  что  от  них никакого толку - они даже
фамилии авторов не все помнили.  Это были настоящие редакционные
крысы:  перед  их глазами маячили только тексты,  и видели они в
них только ошибки и опечатки.  Но не знать Москвина,  работая  в
этом  издательстве  -  нонсенс.  Он  был звездой,  благодаря ему
"Августа" могла выпускать то, чего нельзя продать, но чем делают
себе  славу  покровителя словесности.  Думаю,  что когда Москвин
появлялся в этой конторе,  они  пачками  высовывались  изо  всех
дверей. Но мои дела с их святыней исключены. То же ответили бы и
хозяин, и уборщица. Делай свое дело, сопляк.
     - Мы  не  можем  давать кому попало адрес такого известного
человека. - Ее губы превратились в едва заметную линию.
     - Может, я мог бы оставить записку; дело в том, что то, что
я знаю,  будет интересно ему.  Уверен,  он захочет поговорить со
мной.
     Невероятно, но она еще больше поджала губы.  Вот-вот ее рот
исчезнет навсегда! Впрочем, я об этом жалеть не стану. Ясно, что
они не только не  передадут,  но  и  не  возьмут  записку.  Меня
следовало поставить на место.  Да я и не знал,  что написать.  А
потом,  когда еще он  захочет  встретиться.  А  если  существует
сговор  с  двойником,  то  вообще не захочет,  напротив,  станет
остерегаться.
     - Ладно, не надо. - Я окончательно передумал. - Можно, я от
вас позвоню?
     На этот раз рот даже чуточку приоткрылся. Еще одна выходка,
и меня с визгом выгонят. Или начнут уважать. Я набрал номер Димы
Александрова, но опять никто не подходил. Я поблагодарил, как ни
в чем не бывало,  попрощался и вышел. Зуд внутри стал проходить.
Да и к жжению можно привыкнуть.
     Наступала реакция.  Я спустился в метро и уселся в  вагоне.
Через  минуту  организм  просто выключился - такого не случалось
никогда. И тут-то появился он.
     - Привет, братишка. Что ты засуетился, не пойму.
     - Привет, - сказал я ему, как старому знакомому. - А как ты
провел сегодняшнее утро?
     - Дурак!  - Он тоже был на пределе.  - По большей части  мы
повторяем друг друга. Ты вынуждаешь меня дергаться, а мне это не
нравится.  Я уже жалею,  что связался с таким недоумком, как ты.
Все шло хорошо, а мне захотелось чего-нибудь остренького.
     Я промолчал.
     - Москвина  можешь  оставить в покое.  Этот тупица не знает
даже,  как правильно пишется его фамилия.  Я поставлял ему  наши
книжки так же, как брал у тебя - он ничего не подозревал.
     - Мои книжки. Зачем?
     - Что зачем? - Он на самом деле не понял.
     - Зачем ты это делал?  Когда ты крал их для себя - тут  все
ясно.  В  конце концов,  это действительно отчасти твое.  Но для
чего ты возвращал их обратно в мой мир,  да  еще  отдавал  этому
дерьму? Тоже остренького захотелось?
     Двойник рассмеялся,  но не расслабленно.  Он  действительно
сожалел о начавшемся контакте.
     - Ты угадал.  Мне было очень  скучно.  Я  сделал  это  моим
маленьким бизнесом. Импорт-экспорт.
     - А я знаю, почему. А ты даже не догадываешься. Время хочет
объединиться, слить свои русла в одно. Для этого они должны быть
совершенно одинаковыми.  Книги  -  популярные  книги  -  слишком
серьезное  различие,  если  в одном потоке они есть,  а в другом
нет.  И ты просто не мог не сделать  этого.  Но  ты  должен  был
передать их мне!  - Я схватил его за рукав. - Понял, идиот? Мне.
Но ты оказался тупым кретином.  Время прогневалось на  тебя.  Ты
больше  не его любимчик.  Оно придумало другой способ достижения
своих целей, а тебя просто отшвырнет в сторону!
     - Полегче,  малыш.  - Он отцепил меня от своего рукава,  но
больше  ничего  не   сказал.   Теперь   он   выглядел   изрядным
ничтожеством.  Ко  мне  пришло непривычное ощущение спокойствия,
порожденного уверенностью.  Я выпалил наугад,  и вдруг  подумал,
что в этом что-то есть. Не исключено, что даже истина.
     - А что ты делал сегодня утром, после нашей первой встречи?
- Я это и так знал, просто хотел наводящими вопросами помочь ему
разобраться.
     - Пробовал  писать.  -  В  этом раунде я был безоговорочным
победителем,  настолько жалким он казался.  - Ты знаешь,  у меня
впервые что-то получилось. Не много, правда.
     - Один абзац?
     Он кивнул.
     - Последний?
     Он посмотрел на меня:
     - Какой последний?
     - Последний, который я передал тебе этой ночью. Не помнишь,
что ли?
     - Не знаю. Я еще не читал твоего.
     - Он  еще  не  читал!  Жалкий  воришка!  Ведь  это  и  твое
произведение.  Но сейчас не об этом. Я тоже пробовал писать, и у
меня тоже получилось.  Уверен,  что мы написали одно и то же.  И
если   мои  догадки  верны,  то  мы  сможем  делать  это  дальше
совершенно независимо.  У нас с тобой один талант  на  двоих,  и
полноценно использовать его можно,  только если сочинять вместе.
Здесь, на нейтральной территории. Ты понял?
     - Не совсем.  Но почему бы не попробовать?  Ты хочешь прямо
сейчас?
     - Да, немедленно. У тебя есть, чем писать?
     Он протянул  мне  карандаш.  Я  подошел  к  белой  стене  и
принялся за работу.  Даже несмотря на то, что продолжение еще не
проигрывалось в уме,  задумываться не приходилось. Только писать
на  стенке  было  неудобно,  пришлось ограничить прямоугольником
область как бы листа бумаги.  Двойник стоял за моей спиной и так
напряженно  что-то  обдумывал,  что казалось,  в воздухе вот-вот
начнут трещать электрические разряды. Наконец он прервал меня:
     - Довольно. Тебе пора вставать.
     - Вставать?
     - Да,  болван.  Ты забыл, что ты спишь? И вообще, для пробы
достаточно...
     Он куда-то  исчез,  и все это пространство пропало.  Кто-то
тряс меня за плечо.  Я открыл глаза и обнаружил  себя  в  пустом
вагоне. Дежурная по станции будила меня:
     - Конечная!  Выходите,  молодой человек!  Вы  что,  пьяный?
Выходите, выходите!
     Я поднялся наверх,  купил бутылку пива  и  чипсы.  Забавно,
подумал  я,  дежурная оказалась как бы права во времени,  идущем
наоборот.  Неподалеку находился парк,  где  можно  уединиться  и
перекусить. Летом я там часто посиживал с пивом; сейчас, правда,
прохладно,  но тем меньше  людей.  Я  почувствовал,  что  сильно
проголодался.
     Усевшись прямо на землю,  подальше  от  дорожек,  я  открыл
бутылку  и  разорвал  пакетик.  Пиво  должно  было сбить инерцию
мышления.  В голову приходило много занятных соображений о  том,
что происходит, и как держаться в этой ситуации. Кроме того, что
мне совершенно необходимо получить, было в ней еще немало просто
любопытного.   Такое   случается  не  каждый  день,  и  грех  не
воспользоваться.  Как - пока не ясно,  но  идея  бродила  где-то
около, только не давалась в руки. В конце концов я рассудил, что
само  Мироздание,  которому  тоже  не  по  душе  этот  парадокс,
распорядится единственно возможным образом.  Хотя, судя по тому,
о  чем  я  на  тот  момент  знал   и   додумался,   даже   столь
могущественные силы сами слепо тыкаются в поисках этого пути. Но
теперь и у меня был  свой  план,  ничуть  не  хуже  того,  какой
пыталось  провести Время.  Интересно,  если оно поступает вполне
по-человечески,  похожи ли его ощущения от раздвоенности на мои?
Или  оно  просто  корчится,  как разрубленный лопатой червяк,  в
тщетной надежде восстановить целостность?
     Сделав последний  глоток,  я  поставил  бутылку  на  видное
место. Ее тут же поднял невесть откуда взявшийся бомж.
     Когда я  вернулся  домой,  Лиз  тщательно разглядывала свое
лицо в зеркальце. Не прерывая этого занятия, она произнесла:
     - Драконом дышишь?
     - Неужели бутылка пива превращает меня в дракона?
     - А куда ты ездил?
     - Никуда. Просто вышел попить пива.
     - Один?  Ты выглядишь так, будто сегодня утром узнал, что у
тебя есть родной брат, которого сегодня вечером повесят.
     Шуточка была  вполне в моем духе,  за годы совместной жизни
Лиз переняла эту манеру.  Но ей гораздо чаще, чем мне, удавалось
попадать своими шутками в точку. Понятия не имею, что отразилось
у  меня  на  лице,  в  любом   случае   необходимость   отвечать
отсутствовала.
     - Я угадала?  - она сказала это почти утвердительно, но что
имела в виду?
     - На восемьдесят процентов.  Кого из нас повесят вечером  -
неизвестно. Может, меня.
     Наверное, я  ответил  слишком  серьезно.  Несмотря  на  мои
усилия превратить все в шутку,  Лиз попыталась докопаться,  но я
просто не мог ничего сказать.  Не про время же,  с его чертовыми
рукавами!  А то, что мне снится брат-близнец, никаким образом не
объясняет синяка на руке.
     - Я тебе потом расскажу. И мы вместе посмеемся.
     - Почему не посмеяться сейчас?
     - Потому что сейчас не смешно.  Ну хорошо.  У меня примерно
то, что у тебя каждый месяц.
     - Раньше я за тобой этого не замечала.
     - Раньше этого не было. Сегодня в первый раз. И в последний.
     - Ну, тогда тебе действительно нелегко.
     Я по привычке уселся за  компьютер  и  понял,  что  никакую
работу  делать сейчас не буду.  Сама мысль о том,  чтобы тратить
время на "Августу" казалась нелепой. Как будто это не моя мысль,
а...  например,  моего  двойника.  И  тут пришел на память сон в
метро.  Я  ведь  написал  кусочек  текста,  и  непременно   надо
проверить, чем опыт закончится.
     Руки зависли над клавиатурой,  помедлили секунду,  и...  за
пару  минут  воспроизвели надписи на белой стене.  Из интереса я
проверил  скорость  набора:  она  была  такой  же,   как   когда
набиралась  чужая рукопись,  даже чуть выше средней.  Если бы не
пиво,  я,  наверное,  превысил бы свой рекорд - ведь  сейчас  не
приходилось заглядывать в оригинал.
     Вместе с тем,  первым абзацем у меня теперь  имелось  почти
три тысячи знаков моего текста. Около двух машинописных страниц.
Но больше не выдавливалось ни слова. Их не было.
     Я повторил  эксперимент  еще два раза - сначала воспроизвел
уже  написанное  с  точностью  до  последней  запятой,  а  потом
попробовал внести правку.  Результат меня приятно удивил:  я мог
обращаться со своим  творением  как  вздумается.  Весь  вечер  я
провел,  перелицовывая  фразы,  дополняя и слегка варьируя смысл
фрагмента.  Получился  занятный  рассказ;  вырванность  его   из
другого произведения ничуть не ощущалась. Интересно, а чем в это
время занималось мое второе Я?
     Затем я стал готовиться к осуществлению своего плана. Плана
А. Была спокойная уверенность, что В, С и прочие не понадобятся.
И даже где-то таилось сомнение, нужен ли А. В ту сторону, куда я
собирал силы двинуться, меня толкало, как пробку.
     Весь вечер  я  вел  себя подозрительно активно.  Даже пошел
гулять с дочкой по  своей  инициативе.  Поначалу  Лиз  поддевала
меня,  но чем дальше,  тем более странной становилась.  Мне даже
показалось,  что она обо всем знает - не так, как на самом деле,
а   в  каких-то  других  образах,  не  знаю,  как  объяснить,  -
аллегорически, что ли. Как в вещем сне: вам снится дерево, и это
означает прибавку к жалованью.
     Я не удержался и показал рассказ Лиз. Он прочла и сказала:
     - Интересно.  Но  у  меня  такое чувство,  что я это где-то
уже читала.
     Реплика пришлась  хуже,  чем  пощечина.  Еще  бы не читать,
когда мои книги  разбросаны  по  всем  измерениям,  как  осенние
листья в парке!
     Уложив дочку,  мы  долго  занимались  любовью.   Это   была
последняя  часть  подготовки  к моему плану.  Я собирался устать
так,  чтобы спать, как убитый. Тогда, возможно, я проснусь позже
двойника.  Мне почему-то казалось,  что тот из нас, кто уходит с
нейтральной территории последним, имеет какие-то преимущества...
например, оказывается в лучшем из миров... или, по крайней мере,
оставляет за собой право выбора. В общем, хорошо смеется.
     Лиз чувствовала,  что я ее просто использую, но виноватым я
себя не ощущал. Да и сама она была в стороне от наших объятий.
     Это был последний раз, когда мы были вместе.
     Уснул я быстро, и тут же появился двойник. Выглядел он так,
будто пришел на встречу исключительно из чувства долга.
     - Сам не знаю,  что мне от тебя нужно.  Наверно,  я слишком
добрый,  и хочу помочь тебе...  стать таким же везучим, как твоя
лучшая половина.
     Я не дал ему распоясаться:
     - Я знаю,  почему ты здесь.  И вовсе не  потому,  что  тебе
что-то  понадобилось.  И  в прошлые разы ты приходил не по своей
воле. Твоя роль вообще очень маленькая. Ты - двойник, мой жалкий
анахронизм.  Двойник  - и этим все сказано.  А я - первый...  во
всяком случае,  теперь.  И я позвал тебя, потому что я хочу тебя
видеть.
     Он понимал это,  и у  меня  не  было  желания  унижать  его
дальше. Я спросил:
     - Ты пробовал писать?
     - Что?  Писать?..  Ах, да... Да, то есть - нет. Попробовал,
но все это чепуха.  Писатель у нас ты.  Меня  вполне  устраивает
старый добрый способ...
     - Он больше не сработает.  Ты оказался дураком,  коль скоро
подумал,  что можешь вытворять всякие фокусы.  Провидение слепо,
раз  поставило  на  тебя,  но  теперь  моя  очередь.  Ты   готов
выслушать, что тебе предстоит сделать?
     - Кончай ты вещать!  Ты  говоришь,  как  Зевс  в  греческой
трагедии.
     Я понял, что на самом деле выгляжу глупо, и