Анжела ШТЕЙНМЮЛЛЕР
                          Карл-Хайнц ШТЕЙНМЮЛЛЕР

				Рассказы


АУДИЕНЦИЯ
СПУТНИК-БАРАХОЛКА
НИКОГДА НЕ ПЛАЧУЩИЙ ГЛАЗ
ОБЛАКА НЕЖНЕЕ, ЧЕМ ДЫХАНЬЕ




                            Анжела ШТЕЙНМЮЛЛЕР
                          Карл-Хайнц ШТЕЙНМЮЛЛЕР

                                АУДИЕНЦИЯ




     - Но ты же меня знаешь, Марсель, - сказал  я  дежурному  гренадеру  и
стряхнул с туфель пыль. Солдат не желал меня слушать; Марсель  никогда  не
хотел меня узнавать, если стоял, одетый  в  свою  униформу,  у  дворцового
подъезда. Он лишь коротко буркнул: "Документы", и тотчас снова плотно сжал
губы и  сощурил  глаза,  последнее  он  сделал  из-за  солнца.  Ничего  не
поделаешь - я покорно полез в  свой  портфель,  вытащил  маленькую  желтую
карточку и поднес  ее  к  самому  носу  несговорчивого  стажа.  Он  достал
компостер и выбыбил на тонком картоне дату.
     - Проходите.
     Я прошел через ворота к пропусктному пункту, быстро смахнув по дороге
пот со лба. Усатый писарь в серой накидке  молча  протянул  руку  за  моим
удовстоверением и преписал к себе в книгу несколько столдбцов  шифрованных
каракулей. Теперь я мог идти дальше.
     Дорога была отмечена длинными  белыми  стрелками  и  вела  наверх,  в
бельэтаж,  по  лестнице,  на  перилах  которой  примостились  ангелочки  с
серьезными физиономиями. Я вошел в канцелярияю бельэтажа. Человек в ливрее
как  раз  разбирал  большую  гору  полоосатых  зелоено-голубых  бланков  с
отказами. Я кашлянул. Он медленно поднял глаза,  проворчал  что-то  вроде:
"Вот, мешают работать", и начал разбирать следующую кучу. Лишь после того,
как паследний бланк был в десятый раз превернут с одной стороны на другую,
чиновник сказал, обращаясь ко мне:
     - Удостоверение А. Контрольная карта. И контрольный талон.
     Я оторвал первый талон и протянул ему через стол.  Он  бросил  его  в
пыльный архивный ящик, затем перелистал удостоверение и со  скорбной  мной
вернул его мне. Видимо, оно было в полном порядке.
     - Комната 75-С, по правой стороне, за дворцовой лестницей Дельта.
     Я удивленно посмотрел на него.
     - Реорганизаовали, - нехотя пояснил он. Я осторожно  закрыл  дверь  и
тяжело зашагал направо по массивным,  багряного  цвета,  каменным  плитам,
блестевшим на солнце. Эта  реорганизация  убила  последние  остатки  моего
радостного летнего настроения.  Было  и  так  достаточно  трудно  находить
дорогу,  путь  предстоял  длинный-длинный.   Кто   знает,   дойду   ли   я
когда-нибудь... И попаду ли на аудиенцию вовремя... А ведь попасть туда  я
должен всенепремено.
     В комнате 75-С обитала бумажная душонка - сморщенный человек, который
раньше всегда стоял у канцелярского шкафа в кабинете 0-23  Альфа.  Сегодня
он сам выдавал бланки: ходатайство об изготовлении документа, разрешающего
выход в аудиенц-зал, бумага,  подтверждающая  обоснованность  ходатайства,
контрольный запрос общего вида. И пять карточек  с  трехзначными  номерами
очередей в следующие кабинеты. Да  еще  секретный  информационный  листок,
который следовало уничтожить сразу после прочтения, - в нем  сообщалось  о
результатах реорганизации ни теретьем этаже. Надо надеяться, я там никодга
не окажусь! Мне было бы интерснее  узнать,  какие  перемены  произошли  на
первом этаже. Ведь здесь находились важные информационные  бюро,  а  также
выходы и входы. Сведения о них держались в строгом секрете.
     Я подошел к комнате с табличкой  "Рефракторская  R-К",  постучался  и
предстал перед дежурным рефрактором. Держа в руке секундомер,  он  покачал
головой, так как я появился с опозданием:
     - Десять секунд!
     За его спиной из ствола пневмопочты  со  щелчком  упала  капсула.  Он
осторожно открыл ее - иногда туда попадали мыши - и сказал мне:
     - Так. Вы должны еще раз сходить в  75-С,  у  вас  не  хватает  марки
допуска в помещение.
     Я помчался назад, мимо гренадера, стоявшего  по-прежнему  неподвижно,
как  колонна.  Ведь  могли  бы  послать  марку  мне  вдогонку  в   капсуле
пневмомочты, да где уж там - почта, видите ли,  предназначена  только  для
так называемых внутриведомственных служебных сообщений. Наконец, я получил
марку и снова бросился к рефрактору, на сей раз он сказал:
     -  Неплохо,  всего  семьдесят  три  секунды,  -  и  поставил  мне   в
сопроводительный лист временный штемпель: через десять минут оттиск станет
снова невидимым, и если за этот срок я не пройду следующую  инстанцию,  то
останусь с носом.
     Теперь - через двойной  контроль,  где  я  смог  сдать  сразу  четыре
бумаги. Потом - в зал регистрации. Пять придирчивых регистраторш проверяли
и перепроверяли, на самом ли деле у меня порядковый номер 370,  и  подошла
ли уже моя очередь. Очередь моя подошла. Меньших номеров просто  не  было.
Конечно, такое вполне могло произойти - после реорганизации они  начали  с
больших номеров. Дамочки проворно обследовали содержимое  моего  портфеля,
потом осмотрели мои зубы и сравнили  их  с  приведенным  в  идентификаторе
описанием характерых особенностей  моего  прикуса.  По  своей  собственной
инициативе они надавали  мне  советов,  как  избежать  дилинных  дворцовых
переходов, ловко сокращая путь и съезжая по  лестничным  перилам  метровой
ширины. Я поблагодарил, кивнув им несколько  отливавших  золотом  муадоров
[игра  слов:  mjidjr  образовано  по  аналогии   с   louisdor   (старинная
французская монета с изображением короля Людовика, букв.  "золотой  Луи"),
moi - Я (франц.)], и вновь углубился в свой маршрут.
     Я быстро нашел первый боковой ход и испугался. Он был покрыт чуть  ли
не двухсантиметровым слоем  пыли,  который  нарушали  лишь  редкие  следы.
Видимо,  уборщицам  не  отдавали  распоряжения  привести  в  порядок  этот
коридор, так как в официальных планах  он  не  значился.  "Слава  богу,  -
подумал я, - что мне больше не приходится жить в этом балагане".
     Сокращая путь, я  прошел,  оставаясь  незамеченным,  мимо  стражника,
охранявшего лестницу Q Бета. Что ж, все не так уж плохо, предназначавшийся
для него контрольный талон я просто сунул в карман своих брюк.  Отсутствие
этой бумажки заметят не раньше следующей  ревизии.  А  она  будет  еще  не
скоро. Быть  может,  за  это  время  меня  больше  вообще  не  вызовут  на
аудиенцию.
     В комнате 3-CD меня  ждал  неприятный  сюрприз:  дополнение  к  плану
следования теребовало, чтобы я вернулся в зал регистрации. Оттуда я не мог
пойти ни в какой другой кабинет, кроме 3-CD - я попал  в  замкнутый  цикл.
Черт бы побрал эти временные реорганизации! Только все  наладится,  только
исчезнут все накладки, связанные  с  предыдущей  реорганизацией,  как  уже
проводят следующую. Если я останусь в этом цикле, то никогда  не  достигну
своей цели.
     Я порылся в своих бумагах и, присев  не  корточки  в  углу  коридора,
принялся чертить и считать на пыльном полу, я изобразил лабиринт дворцовых
переходов - так, как подсказывала  мне  память  -  и  обозначил  маршруты,
предписанные в сопроводительном листе, плане  следования  и  дополнении  к
плану следования.  Примерно  четыре  цикла  и  две  тупиковые  канцелярии,
посещение которых не сулило ничего, кроме  перспективы  быть  вышвырнутыми
через окно! А я уже и так опаздывал! Тут ничто не могло помочь.  Я  должен
был  пренебречь  предписаниями,  правилами  и  дворцовыми   порядками   и,
используя окольные пути,  ужом  проскользнуть  через  канцелярские  дебри.
Только бы меня не застукали!
     С этой минуты я  игнорировал  все  указания,  определявшие,  в  какую
седующую комнату мне полагается идти. Охотнее всего я обошел  бы  стороной
все медицинское отделение, но эти медики всегда были  так  бдительны,  они
натравили бы на меня охрану  и  навыдумывали  бы  кучу  гнусных  придирок.
"Белые халаты" отобрали у меня прививочный паспорт вместе с антирабической
маркой и пересчитали все мои оспинки. Затем они проставили мне в  суточный
аттестат латинскиеп незвания каких-то болезней.
     Беспрепятственно преодолев 00, 01 и 10,  я  почувствовал  облегчение,
портфель мой "похудел". Скоро я буду у цели  -  самое  время!  Королевская
аудиенция начиналась уже через двадцать минут. Только я собрался  обогнуть
угол, украшенный искусной разьбой, как услышал там, впереди, легкий шорох.
     - Ну, что ты, Люлетта! - раздались слова.
     - Да не здесь же.
     Высокий насмешливый голос ответил:
     - Из-за гвардейца? Да ведь он не может двинуться с места. Ну, хочешь,
я надвину ему шлем на башку?
     Снова шуршание, и через некоторое время:
     - Да, ковер здесь особенно мягкий... А тут на  самом  деле  никто  не
ходит?
     Из соображений осторожности я повернул назад.
     Потом я пробирался через  другой  переход,  который  освещала  тысяча
свечей и их зеркальных отражений.  И  хотя  все  так  сверкало,  я  ощущал
леденящий страх перед аудиенцией. Кто мог  знать,  как  она  пройдет...  И
все-таки я должен туда идти. И побыстрее.
     В  CLG-1  меня  поджидал  суровый  оберкамермейстер.  Взамен   стопки
карточек, скрепленных шнуром, он вручил мне большой  рулон  документов,  в
которых я около пятнадцати раз вывел свое имя.
     - Вы должны  переодеться,  -  пробурчал  он.  -  Обычный  камзол  для
аудиенций. Сегодня - форма К с аксессуарами. Поживей!
     Я схватил костюм и рванул через три  двери,  как  спринтер.  Потом  я
стоял перед личным костюмером. Он недовольно покачивал накладными буклями.
     - Вот что, я бы на вашем месте  постарался  не  потеть.  Ну,  что  за
вид... Ладно, уж как-нибудь запудрим.
     Я быстро разделся, и меня облачили в сложный, неудобный  костюм.  Под
мышками кололись булавки - их было в избытке.  Костюмер  обильно  напудрил
мое лицо и нахлобучил мне на голову длинный, тяжелый и жаркий  каракулевый
парик. Затем он отступил на три шага, оценивающе оглядел меня и  сказал  с
удовлетворением:
     - Недурно. Только, чур, больше ничего не портить.
     То же самое пришлось выслушать и в третьей  приемной,  где  в  реестр
внесли соответствующие отметки, и, кроме  того,  поместили  вырезанный  из
черной бумаги силуэт. Еще немного - и все инстанции  будут  позади.  Парик
давил так, словно его подкладка была сделана  из  кирпича.  Я  с  завистью
поглядывал на легкий металлический  шлем  командира  мушкетеров.  Из  моих
бумаг, добытых с таким трудом, служивый скручивал фитиль для того,  что-бы
зажечь свою вонючую трубку. Собственно говоря, теперь уже ничего не  могло
случиться.
     Я прошествовал - двигаться  менее  величественно  в  своем  пурпурном
одеянии я просто не мог - в последнюю приемную, великолепно  обставленную,
но заваленную документами и бланками, эту  приемную  я  называл  про  себя
"чистилищем".
     - Ну, как, благополучно прошли? - осклабился, увидев меня,  начальник
службы контроля.
     Отдавая ему  свои  бумаги,  я  был  учтив  настолько,  насколько  мне
позволял этот дурацкий костюм. Он проверял их с  наслаждением,  просмотрел
на свет, отметил галочкой шифр, который было невозможно подделать. На моем
лбу начал  собираться  пот,  а  драгоценное  время  уносилось,  минута  за
минутой. Потом он поднял голову и посмотрел на меня:
     - Однако, в копии еще не хватает отпечатка большого пальца короля...
     Пол начал уходить у меня из-под ног - теперь, когда я  так  близок  к
цели... Как же мне быть... Я собрался с духом, взял,  не  долго  думая,  у
него из рук копию,  произнес  как  можно  равнодушнее:  "Ах,  позвольте-ка
взглянуть...", и, отдавая ее назад, надавил подушечкой  пальца  на  пустое
место. НСК с видом знатока еще раз осмотрел бумагу, проворчал: "Хм,  такой
слабый и размытый отпечаток...", и отметил в своем списке последний пункт.
Я мог отправляться на аудиенцию. Медленно, с гордо поднятой головой, как и
подобает  победителю,  я   вошел   в   открывшиеся   двери   аудиенц-зала.
Церемониймейстер взял из моей руки пурпурную карточку  с  белыми  лилиями,
взглянул на меня и ударил своим жезлом в блестящий мраморный пол.
     - Messiers, dames. Le Roi! [Господа, дамы. Король!] Король пришел.
     - Ну, наконец-то! - раздалось из толпы.





                            Анжела ШТЕЙНМЮЛЛЕР
                          Карл-Хайнц ШТЕЙНМЮЛЛЕР

                            СПУТНИК-БАРАХОЛКА




     Как ты считаешь, Спутник-Барахолка вблизи Толимана - это не  выдумка?
Тебе не кажется, что это просто небылица из числа тех диковинных  историй,
которые сочиняют сами космонавты во время своих длительных, порой  слишком
длительных, перелетов, когда вся  бортовая  библиотека  уже  прочитана,  а
отношения в экипаже, оторванном от остального мира,  начинают  приобретать
враждебный характер?
     Кемени, астронавт с бесконечно далекой Земли, чувствовал  под  своими
ногами твердь terra incognita, но сомнения все не  оставляли  его.  Кемени
был один,  потому  что  друзьям  вдруг  понадобилось  непременно  еще  раз
проверить  аварийное  снаряжение,  написать  письма  или  поспать.  В  его
распоряжении оставалось пять часов, пока корабль  заправлялся  топливом  -
пять часов до старта. Впрочем, этого  короткого  промежутка  времени  было
вполне достаточно для того, чтобы раздобыть какой-нибудь умопомрачительный
сувенир,  космический  подарок,  котрый  призведет  впечатление  на  любую
девушку:  "Нет,  такую  вещицу  не  купишь  ни  в  одном  ротеле,  это   я
собственноручно приобрел на Спутнике-Барахолке, когда никто  не  отважился
меня сопровождать!"
     Маленький   -   каких-нибудь   сто   километров    в    диаметре    -
Спутник-Барахолка  обладал  хорошим  искусственным  климатом,  воздух  его
напалняли запахи раскаленных  камней,  отрботанного  ракетного  топлива  и
какие-то  необычные  ароматы,   доносившиеся   из   "торговых   джунглей",
образованных множеством яркоокрашенных ларьков. Одетый в прочный  скафандр
с покачивавшимся сбоку шлемом и вооруженный лазером,  которым  можно  было
воспользоваться в любую минуту,  Кемени  ступал  неуверенно,  пошатывался,
несмотря на искусственно увеличенную грвитацию; он покинул  защитное  поле
корабля, включенное на полную моощность, и, окончательно уступив соблазну,
забыв все предостережения  относительно  "жизни  и  кошелька",  решительно
устремился вглубь ярмарочной сутолоки, от которой у  него,  с  непривычки,
зарябило в глазах.
     Призывно  махали   своими   облезлыми   манипуляторами   инопланетные
торговцы. "Сюда, сюда, входи смелей!" - ревели, шипели  и  кудахтали  они.
"Ко мне, ко мне, смелей!" - манили  когтистые  лапы,  присоски,  щупальца.
"Здесь у меня собраны все чудеса Вселенной! Оригинально и  недорого!  Все,
что будет угодно душе землянина, что придется по вкусу аркнурианцу  и  что
может  взволновать  ум  ригелианина!  Желание  любого  космического  гостя
осуществится!"
     В  лучах  восходящего   красного   Толимана   сверкали   полированные
металлические поверхности, стекло искрилось, переливались  всеми  цеветами
радуги фасеточные глаза каких-то существ; повсюду раздавались восторженные
возгласы на многочисленных языках Галактики: можно было услышать воркующую
и свистящую, грассирующую и шипящую речь, одни  громко  расхваливали  свой
товар, другие робко торговались с продавцами;  Кемени  был  ослеплен  всем
этим блеском и  оглушен  многоголосым  рокотом  толпы,  которая  вскоре  и
поглотила его.
     Обладатели лаковых хитиновых пнцирей защитного цвета, с краями, более
твердыми, чем скафандры, теснили  землянина  и  дрожащих  моллюскоподобных
существ, у которых под тончайшей оболочкой пульсировала фиолетовая  кровь;
поток праздной публики увлекал Кемени все дальше в лабиринт,  образованный
множеством алюминиевых  ларьков,  лепившихся  друг  к  другу,  обшарпанных
пластиковых палаток, стеклянных конусов, покрытых  слоем  грязи;  на  фоне
черного  неба  возвышались  целые  пирамиды  всякого  внеземного  добра  и
космических редкостей; в этом удивительном лабиринте бурлила жизнь в самых
разных своих формах: кремниевой, сверхтекучей и белковой.
     И вот, прежде чем Кемени успел сообразить, как все это получилось, он
уже стоял, держа в руке какой-то тяжелый, словно бы платиновый, предмет  -
это был мертвый жук с толстым брюшком, притупившимися фиолетовыми шипами и
очень странной головой,  удивительно  похожей  на  челвеческую.  Продавцом
оказался резиновый  субъект,  все  четыре  его  руки,  лишенные  суставов,
вертелись, точно крылья ветряной мельницы - за их движениями  было  трудно
уследить. Он поднял тонкую трубку-пылесос и очистил  от  замельтешившей  в
воздухе  серой  пыли  жука,  который  был   настолько   тяжелее   обычного
насекомого, что это просто не укладывалось  в  голове.  Безротый  торговец
таратоорил без умолку, издавая звуки с помощью  дрожащей  мембраны  -  она
находилась у него там, где у человека - нос. Наконец Кемени нашупал кнопку
коммуникатора, и аппарат начал  переводить  поток  слов:  "...давным-давно
планета раскололась на множество солнц, понимаете? Это -  идол,  последнее
божество планеты, которая теперь уже не существует".
     Кемени почудилось, что идол, внезапно окрасившийся  в  розовый  цвет,
злорадно смотрит на него сквозь сомкнутые черные веки. А торговец, заломив
для большей убедительности  две  пары  своих  натруженных,  шершавых  рук,
продолжал: "Талисман, настоящий, очень хороший талисман,  приносит  всякие
напасти, болезни, несчастья, катастрофы, уж будьте  уверены.  Прежний  его
владелец, господин из Крабовидной туманности, сгинул в черной дыре.  Порча
и Уничтожение гарантируются!.."
     Астронавт Кемени засмеялся и провел рукой по стертым верхушкам шипов,
послышалось легкое электрическое потрескивание. Разве смог бы  идол,  даже
по чистой случайности, уцелеть в результате этой уникальной катастрофы? Да
и кто купил бы талисман, приносящий неудачи? Добровольно заплатить за свое
собственное несчастье?..
     "...но  не  для  вас,  косподин  командир.   В   подарок   знакомому,
начальнику, сослуживцу, другу... И совсем недорого!"
     Ни слова не говоря,  Кемени  положил  зловещий  талисман  в  одну  из
подрагивавших рук торговца. Такой товар просто-напросто никто не  купит  -
не в этом ли и заключается невезение продавца, на которое обрек его идол?
     Напиравшая толпа стиснула Кемени и  потащила  его  дальше,  мимо  гор
всевозможного товара: там были  лохматые  шкуры  и  пятнистоголубые  меха,
приколотые к плюшевым лоскутам знаки отличия,  которые  полагалось  носить
астронавтам межзвездных  космических  линий,  ткани,  покрытые  узорами  с
бледным  ультрафиолетовым  свечением  или  излучавшие  такое  сияние,  что
захватывало  дух,  ткани  потертые  и  совсем   новые,   с   изображениями
мифологических сюжетов, не  поддающихся  толкованию.  Тут  же  можно  было
увидеть реликты далекой земной культуры и легкий,  как  перышко,  летающий
серф, в его нижней части  находились  тончайшие  металлические  пластинки,
надежно защищенные прочной пленкой.
     Кемени усмехнулся не без злорадства, вспомнив своих  друзей,  которые
поддались необъяснимому страху и вычеркнули для себя  самый  замечательный
эпизод этого космического путешествия. Тяжело дыша,  приближался  великан,
превосходивший всех своим ростом, он громко  скрежетал  стальным  наружным
скелетом,  поддерживавшим  его  тяжелое  тело  и  мощные,  с  перетяжками,
конечности. На студенистой  дорожке,  которую  он  оставлял  позади  себя,
скользили и падали более мелкие существа, при этом они  вопили  фальцетом,
переходя временами на ультразвук. Что могло заставить великана  подвергать
свой организм такому напряжению - слишком сильному воздействию гравитации?
В прозрачном мешке, который он набросил (а, может, она набросила, или  оно
набросило) на телескопообразный отросток,  красовавшийся  на  его  голове,
барахталась  крошечная  интеллектронная  игрушка   -   малютка   старалась
выкарабкаться по скользкой пластиковаой стенке наружу и улизнуть.
     Внезапно  Кемени  поч