трусу. Я со стыдом вспомнил трубу и глупый разговор  о
судьбе. Неужели я испугался? Ну и что? Ведь как трясло. Трясло как обычно,
просто не  надо  слишком  сосредотачиваться.  Я  посмотрел  на  трещину  в
обшивке,  и  мне  показалось  -  она  стала  пошире.  Нет,  ерунда,  нужно
отвлечься, нужно занять себя чем-нибудь  несущественным,  как  это  делает
парочка впереди. Солнце прогрело внутренности самолета, стало тепло и даже
жарко. Девушка сняла плащ и голым локотком касалась своего  соседа.  Может
быть, не зря судьба их свела вместе? Может быть, судьба подарила  их  друг
другу в воздухе в награду за что-нибудь хорошее там,  в  прошлом?  А  кого
подарила мне судьба и за что?
     Я поглядел краем глаза на соседа. Теперь  наступила  новая  фаза.  По
тому, как ходили ходуном крылья его огромного мясистого носа, стало ясно -
он переключился на обоняние.
     - Кажется, горим, - почти уверенно прошептало черное чудовище.
     Я принюхался и отчетливо, даже при  своей  носоглотке,  ощутил  запах
паленого.
     - Ничего не слышу, - я приготовился к  новому  испытанию  судьбы.  Со
стороны пилотской кабины открылась  штора  и  появилась  с  побелевшим  от
страха лицом стюардесса. Она озабоченно, не удосужившись  даже  улыбнуться
пассажирам, быстро прошла в хвостовую часть самолета.  Запах  усилился  до
таких пределов, что не признавать его существование было бы просто смешно.
Потом сзади, по центру салона потянулась голубая прожилка дыма. Чуть позже
еще и еще. Знакомая картина, мелькнуло в мозгу.
     - Да, на сигаретный  дымок-то  не  похоже,  -  с  каким-то  радостным
самоистязанием пропел сосед, упреждая мои возражения. Что и  говорить,  не
табаком пахло.
     - Вот она, ваша судьба судеб, как вы изволили  насмехаться,  злодейка
злодеек. Нет уж, пардон, я скажу по-другому: одна паршивая овца все  стадо
портит.
     - Причем тут овца? - почти задыхаясь от дыма, сохранял я человеческое
достоинство. - Какая овца?
     - Та, у которой на руке написано погибнуть в самолете, - изрек черный
человек и нагло сказал: -  Дайте  руку.  -  Я  от  неожиданности  протянул
ладонь. Потом вдруг  опомнился,  но  тот  уже  вцепился.  -  Так  и  есть,
смотрите, вот линия жизни, вот излом, обрыв, крушение... - Я  присмотрелся
и увидел лишь однобокое дерево с ветвями по правую сторону,  а  мой  сосед
докончил, как отрезал: - Ваше дело - труба!
     Сзади послышалось тележное поскрипывание, пронесся радостный вздох. Я
повернулся. Наша самолетная хозяйка, уже  в  белом  переднике  и  чепчике,
катила,  подталкивая  перед  собой,  дымящийся  аппетитным  куревом  обед.
Неожиданное и  в  общем  приятное  явление  подействовало  на  меня  самым
удручающим образом. Я оцепенел.  Нет,  ей-богу,  лучше  бы  в  самом  деле
случился пожар, такой небольшой,  локальный,  бывает  же  так  -  короткое
замыкание, проводка плавится, страшно,  но  не  опасно,  мы  бы  вместе  с
экипажем огнетушителями потушили. Но  обед,  откуда,  зачем,  после  всего
пережитого?
     Я недвижимо сидел, мрачно глядя на  блистающий  солнечными  зайчиками
алюминиевой фольги нераспечатанный бифштекс. Рядом на подлокотниках лежали
мои обессилевшие руки. Чуть подальше, слева, с отчаянным  урчанием  доедал
отмеренное аэрофлотом мясо хиромант. Я глядел  перед  собой,  а  видел  не
серебристый  пакет,  не  белой  пластмассы  одноразовый  прибор  из   трех
названий,  не  красивый,  цвета  знамен  французской  республики   пакетик
горчицы, а черную  лохматую  бороду,  обильно  смазанную  животным  жиром.
Подлец ел с аппетитом. Ловко пододвигал ножиком картофель, посыпал перцем,
солил, нарезал небольшие ломтики бифштекса рубленого, сламывал белый хлеб,
виртуозно намазывал сливочным маслом и запивал минеральной водой.  Да  что
же это такое? - жаловался я про себя. Нужно что-то сделать, совершить хоть
малое, но реальное действие. Я, собрав в кулак остатки своей слабой  воли,
чуть не кряхтя, потянулся  к  столику.  Громко,  как  самолетная  обшивка,
захрустела под пальцами еще теплая фольга. Снизу она оказалась горячее, но
я, обжигая пальцы, сдернул крышку и ужаснулся. Из-под крышки в тот же  миг
вылетели черные бабочки и,  не  отлетая  далеко,  закружились  над  куском
антрацита. Тем временем сосед покончил с обедом, тщательно  вытер  бороду,
приспустил ремень безопасности и выдохнул:
     - Кормят как на убой.
     Я был окончательно раздавлен.  Не  очередной  идиотской  шуточкой,  а
бифштексом, и даже не самим до основания выгоревшим  куском  мяса,  а  тем
совпадением, той зверской  игрой  случая,  по  которой  именно  мне  он  и
достался. И тут меня осенило. Ведь это же не  мой  бифштекс,  это  не  мое
место, это место негодяя в черном, и бифштекс его, и следовательно, не  я,
а он, он - та самая паршивая овца,  из-за  которой  мы,  может  быть,  все
погибнем! Но погоди же, черный  человек.  Я  загнал  бабочек  обратно  под
крышку, поблагодарил вежливо стюардессу и решил действовать.
     Первым делом я демонстративно пристегнул ремень безопасности. Потом с
интересом оглянулся  вокруг.  Трещина,  так  умело  обнаруженная  соседом,
расползлась в полпальца.  Не  громко,  но  и  достаточно  ясно  я  обратил
внимание соседа  на  бесспорные  факты.  Ничто  не  ускользнуло  от  моего
внимания. После упоминания о трещине  я  поделился  с  соседом  некоторыми
соображениями по части разгерметизации на высоте в  десять  тысяч  метров.
Ясно было, что внешняя оболочка  самолета  уже  наполовину  потеряла  свои
защитные свойства. Иначе откуда свежий воздушный свист и горка снега между
стекол иллюминатора? Потом я закурил сигарету  и  как  бы  случайно  начал
стряхивать пепел на мягкие  ковры.  Сосед  мой  притих  и  даже  оцепенел.
Вдохновленный удачным началом, я пошел в наступление. Я ему припомнил все:
и угонщиков, и ружье, и движки. И про то, как действует группа захвата,  и
насчет случайных пусков боевых ракет класса земля-воздух, а  в  довершение
всего вызвал стюардессу, попросил спасательный жилет и  тут  же  под  смех
пассажиров его надел. Смейтесь,  смейтесь,  кричал  я  соседке,  показывая
язык. Я спятил от удовольствия - мой черный человек был ни жив  ни  мертв.
Тем временем самолет как-то странно дернулся и начал потихоньку снижаться.
Рановато, пронеслось в голове,  еще  добрых  сорок  минут  до  посадки.  Я
прислушался. Не знаю как,  но  резко  изменился  режим  работы  двигателя.
Собственно, и работы никакой не было. Осталось  одно  -  долгая  протяжная
сирена, с постепенно возрастающим кверху голосом.
     - Снижаемся? - то  ли  спрашивая,  то  ли  сообщая,  вскрикнул  я  и,
подтолкнув соседа локтем, прибавил загробным голосом: - Падаем.
     Тот не реагировал. Я  приподнялся  и  заглянул  ему  в  лицо.  Черный
упругий ус периодически поднимался и опускался в такт  его  дыханию  -  он
спал! Мерзавец, он спал, он все проспал. Я прислушался. Нет, не появляется
привычное моторное урчание. Не возвращается на исходную высоту серебристая
машина. Я уже потерял добрую половину своего веса и сделал  невероятное  -
осторожно полез к соседу  за  пазуху.  Мне  нужно,  смертельно  необходимо
узнать, кто он, у него должно быть имя. Дьявол, леший, Люцифер? Я  нащупал
толстый, натуральный кожаный бумажник, выкрашенный в черный цвет. Э, какой
толстосум! Ну-ка, посмотрим, что это? Ах ты, баловень судьбы! Я вытащил на
свет аккуратно сложенную, обернутую  черной  резинкой,  какими  затягивают
полиэтиленовые пакеты в универсамах, толстую пачку купюр. Нет,  не  купюры
это, глянь поближе. Я с ожесточением сорвал резинку... Фью - свистнули  мы
с самолетом. Из рук веером полетели разноцветные листочки.  Я  лихорадочно
хватал по одному и читал. Билет первого класса  Москва  -  Минводы,  билет
экономического класса Токио - Нью-Йорк и  обратно.  Так,  дальше,  местная
авиалиния Киев - Житомир, роскошный глянцевый билет  Транс-Уорлд  Эйрлайнс
Сингапур - Шенон с посадкой  во  Франкфурте-на-Майне.  Еще,  еще  десятки,
сотни  фантастических  маршрутов.  Ах,  каналья,   попался,   не   скрывая
возмущения, кричал я во все горло.  Мой  хриплый,  надсадный  крик  бешено
метался по алюминиевой трубе. Ее фаршированное тело, уставшее  от  полета,
накренилось навстречу отвердевшему планетному  диску.  Ах,  прохвост,  ах,
самолетная душа - возмущению  моему  не  было  предела  -  нашел-таки  где
испытывать судьбу, подлец. Сейчас, сейчас, погоди - я шарудил вокруг себя,
подыскивая подходящий предмет. Страшно мешали судьбоносные шланги.  Видно,
в самолете началась паника, и они  сплелись  в  один  хаотический  змеиный
клубок. Не зря запрещают ходить по самолету, - мелькнула  полезная  мысль.
Наконец под ногами я нащупал то, что искал. Я знал, я  прекрасно  понимал,
как быстротечно падение трубы. Я торопился,  пытаясь  грызть  целлофановый
пакет  и  одновременно  следить  за  звуком   свободно   падающего   тела.
Целлофановый пакет хрустнул в последний  раз,  и  в  руках  моих  оказался
одноразовый, абсолютно стерильный пластмассовый  нож.  Я  его  согнул  для
проверки несколько раз и понял - выдержит.
     Оглянулся. В суматохе  я  потерялся,  вернее,  потерялся  мой  сосед.
Ладно, такого пластмассовым ножиком все одно не возьмешь - кожа толстая. Я
начал перебирать трубки тока. Бежевые, золотистые, шоколадные, нет, не то,
а вот моя серенькая - я ласково погладил прозрачное  приспособление.  Так,
вот и розовенькая, если спасемся,  обязательно  познакомлюсь  -  поклялся,
стоя на коленях. Так, горячо,  близко,  вот  она,  бесовская,  ишь,  нефть
гонит, сволочь. Меня охватило сомнение - вдруг не возьмет?  Я  прижал  ее,
скользкую, холодную к груди и  принялся  за  дело.  Потихоньку  подползая,
усердно, с чувством правоты совершаемого действия я пилил. Так узник пилит
решетку проклятой тюрьмы. В трубе потемнело, похоже, мы  уже  врезались  в
облако и до поверхности осталось километра три, не больше. Теперь я  пилил
на ощупь, полз, как  крот  в  полумраке.  Вокруг  стоны,  крики.  Господи,
заведется же такая дрянь в самолете, несчастье интернациональное. Скольких
людей напугал, подлец, сколько душ загубил, а на  мне  остановишься.  Жур,
жур - в лицо ударила слабая  струйка.  Взяла,  взяла,  радостно  билось  в
груди. Погоди, я тебя сэкономлю. Надеть спасательные жилеты! - крикнул я в
салон, - щас зальет. Уже било, как  из  артезианской  скважины.  Еще  одно
усилие, хрустнул, сломался ножичек, но и шланг остался на соплях. Я встал,
распрямился в полный свой человеческий рост, поднял змеюку и с размаху  об
колено  перешиб  проклятое  устройство.  Пассажиры  ахнули,  а  самолет  в
одночасье взревел тремя газотурбинными двигателями и выправил курс на юг.


     Позже, когда мы шли по взлетной полосе у берега еще  теплого  моря  и
бархатный ветерок трепал ее короткую челку, я подошел к ней  и  уже  своим
голосом представился. А черного человека мы никогда  не  вспоминаем.  Ведь
она его даже и не видела.