".
     Мы подошли к дому Человека Рационального и распрощались с ним.  Потом
ускорили шаг и прошли  по  усыпанной  гравием  дороге  мимо  множества,  в
большинстве своем, покинутых ферм. Некоторые из них сгорели,  и  обитатели
перебрались в сараи. Или, если и их пожрало пламя, соорудили шалаши.
     - Фотоснимки, сделанные с армейских  аэростатов,  показывают,  что  в
городе сгорело много домов, - сказал я. - А улицы  снова  заросли  травой.
Поначалу я недоумевал - куда же делись погорельцы? Теперь знаю. Они просто
стали жить, как дикари.
     - А почему бы и нет? Похоже, им вовсе не приходится трудиться в  поте
лица своего, чтобы жить в достатке, - заметила Алиса. - И еще  я  обратила
внимание,  что  нас  совсем  не  кусают  комары.  Значит,  эти  назойливые
насекомые, должно быть, уничтожены. Санитарное состояние местности тоже не
доставляет обитателям этой долины особого  беспокойства  -  Отвар  убивает
любые болезнетворные микробы,  если  верить  этому  просветителю  белок  и
другой живности. Отсутствие бумаги и консервов для них - не проблема.  Все
они на вид кажутся очень счастливыми и гостеприимными. Нам  раз  за  разом
приходится отклонять предложения перекусить и  попить  Отвар.  И  даже,  -
добавила она, злорадно улыбаясь,  -  поучаствовать  в  следующих  за  этим
оргиях. Похоже, что ныне  это  -  весьма  респектабельное  действо.  Я  не
преминула обратить внимание на то, как одна красавица-блондинка  на  одной
из ферм пыталась затащить вас за сарай. Не правда ли,  за  пределами  этой
местности такое вряд ли могло случиться.
     - Может быть, я  и  лысый,  -  огрызнулся,  -  но  еще  не  настолько
уродливый, чтобы привлекательная девушка не могла в меня влюбиться.  Жаль,
у меня нет при себе фотографии Бернадетты. Мы вот-вот  должны  пожениться.
Ей всего лишь тридцать лет и...
     - А у нее все зубы целы?
     - Абсолютно все, - отпарировал я. - Осколок мины не попал ей в рот, а
остатки зубов нижней челюсти не выпадали во время болезни, когда под рукой
не было антибиотиков, потому  что  огонь  противника  держал  в  окопах  в
течение пяти суток...
     Меня трясло от злости.
     - Даниэль, - смутилась Алиса, - извините. Я не знала этого.
     - Что вы имеете против меня? - не унимался я, не обращая внимания  на
ее извинения. - Оставим в стороне мои зубы, волосы и тот факт, что  именно
я, а не кто-то другой, додумался до этого фокуса с условным рефлексом, а у
моего начальства, включая и самого Президента,  хватило  ума  оценить  мои
способности и послать в эту местность  без  поддержки  со  стороны  десяти
тысяч морских пехотинцев, прокладывающих впереди дорогу. А вот вас  почему
сюда заслали? Потому что  ваш  папочка-генерал  решил  наскрести  немножко
славы для вас  и  себя,  прилепившись  ко  мне?  Разве  это  не  есть  тот
пресловутый паразитизм военных? И, более того...
     Я неистовствовал, и всякий раз, когда она открывала рот, подавлял  ее
своим криком, уже не соображая, как громко ору, пока не  заметил,  что  за
нами внимательно наблюдают стоящие посреди дороги  мужчина  и  женщина,  и
сразу же примолк, но поправить положение было уже невозможно.
     - Новенькие, чего это вы так громко ругаетесь? -  спросил  мужчина  и
протянул мне бутылку. - Вот, попейте. Прекрасное  средство.  Как  раз  для
вас. Здесь, на земле Мэхруда, мы позабыли, что такое грубость.
     - Нет, спасибо, - отказался я и попытался проскользнуть мимо них,  но
женщина, брюнетка, являющая собой нечто среднее между Сильваной  Пампанини
и Джиной Лоллобриджидой, обняла меня за шею и страстно зашептала:
     - О, пойдем, лысенький. Мне кажется, что ты - большой милашка.  Выпей
и идем с нами. Мы держим путь на ферму Джонеса,  на  праздник  Плодородия.
Сам Поливиносел намерен почтить нас своим  присутствием.  Он  снизошел  до
того, что согласился ночью повеселиться с нами, простыми смертными.  И  ты
можешь любиться со мной, сколько захочешь, лишь бы было хорошее потомство.
Я, видишь ли, одна из нимф Поливиносела.
     - Очень жаль, но мне нужно идти.
     Я настойчиво попытался высвободиться, и тут почувствовал, как  что-то
теплое и влажное потекло по моему черепу.
     Это был Отвар!
     Рефлекс сработал молниеносно. Еще прежде, чем я осознал происходящее,
мышцы мои сократились. Мужчина и женщина упали на землю. Не дожидаясь пока
они поднимутся, я схватил Алису за руку и мы понеслись по дороге.
     Пробежав добрую четверть мили, я, задыхаясь, вынужден был перейти  на
быстрый шаг. Сердце мое старалось вырваться  из  грудной  клетки,  голова,
казалось, разбухла. Да, для  такого  резвого  бегства  мои  гимнастические
занятия,  включая  приседания,  оказались  недостаточными.  Однако  Алиса,
молодая, физически прекрасно развитая женщина, пыхтела едва ли  не  громче
меня, так что впадать в уныние причин не было.
     - Они нас не преследуют, - отдуваясь, сказал я. - Послушайте, если мы
столь легко проникли вглубь  этой  территории,  то  что  помешает  колонне
морских пехотинцев, если они войдут сегодня ночью?  Может  быть,  было  бы
разумнее атаковать именно таким образом?
     - Мы пытались уже четыре раза, - призналась Алиса. - Два  раза  днем,
два раза ночью. Первые три цепи промаршировали внутрь и не вернулись.  Что
произошло с последней, мы видели.
     Некоторое время после этого мы шли молча. Затем я не выдержал:
     - Послушайте, Алиса. Я вышел из себя, что едва  не  навлекло  на  нас
крупные неприятности. Поэтому, почему бы нам не договориться позабыть  все
прошлые обиды и не начать сначала, по-хорошему?
     -  И  не  мечтайте.  Конечно,  я  буду  стараться  воздерживаться  от
перебранок, но не позволю  ни  малейшего  панибратства.  Для  того,  чтобы
понравиться мне, вам нужно как минимум, напоить меня Отваром,  но  даже  в
этом случае я весьма сомневаюсь в перемене своих чувств.
     Я промолчал, решив впредь не заводить подобных разговоров. Ободренная
моим молчанием, или же заинтригованная, она заговорила снова:
     - Вполне возможно,  что  попробовать  Отвар  нам  придется.  Воду  мы
разлили, а наша жажда за последующие четырнадцать, а  может  быть,  и  все
двадцать часов, должна усилиться. Тем более, что все это  время  мы  будем
находиться на  ногах.  Что  произойдет,  если  мы  будем  не  в  состоянии
утерпеть, а напиться можно только из реки? По-моему, чем-чем,  но  отравой
это пойло не является.
     - Доподлинно известно, что мы станем совершенно счастливыми. Именно в
этом заключается вся  трагедия.  Эта  неизвестная  субстанция,  называемая
Отваром,  является  самым  коварным   из   всех   наркотиков,   когда-либо
изобретенных  людьми.  Привыкшим  к  нему  не  только  кажется,  что   они
испытывают полное  блаженство.  Употребление  Отвара  связано  со  многими
дополнительными преимуществами.
     Я не смог сдержаться.
     - Такие рассуждения крайне опасны. - Отнюдь нет, мистер  Темпер.  Это
всего лишь факты.
     - Мне очень не нравится ваше настроение.
     - С чего это?
     - С чего? - переспросил я. - У меня нет причин стыдиться того, что  я
собираюсь вам  поведать.  Родители  мои  были  наркоманами.  Отец  умер  в
больнице для бедных. Мать  вылечить  удалось,  но  вскоре  она  умерла  от
ожогов, которые получила при пожаре на кухне ресторана, где она  работала.
Обоих похоронили  на  старом  Мелтонвиллском  кладбище  на  самой  окраине
Онабака. Будучи помоложе, я частенько наведывался к их могилам  посетовать
на небеса, сколь несправедливо они с ними обошлись, позволив умереть столь
позорно, не по-людски. Я...
     - Мне очень жаль, Дэн, - тихо, но твердо перебила меня Алиса, - что с
вами случилось такое. Только вот не кажется ли вам, что  вы  стали  что-то
слишком напыщенно изъясняться?
     Я сник.
     - Вы правы. Но это из-за того, что мне показалось, что  вы  пытаетесь
меня поддеть.
     - И вы захотели обнажить передо мной свою душу? Нет,  Дэн,  благодарю
покорно. Достаточно скверно уже то, что нам пришлось обнажить  свои  тела.
Мне не хочется причинять вам  боль,  но  никак  не  правомерно  сравнивать
прежние наркотики и этот Отвар.
     - Только потому, что у тех, кто его пьет, не заметно явных  признаков
физического вырождения? А вы абсолютно уверены в том, что их действительно
нет? Разве все это длится  достаточно  долго,  чтобы  можно  было  сделать
определенные выводы? И если все здесь на вид так здоровы,  благожелательны
и счастливы, то почему же Поливиносел попытался вас изнасиловать?
     - Я нисколько не намерена защищать этого кретина, - ответила Алиса. -
Но,  Дэн,  неужели  вы  не  улавливаете  изменений,  которые  произошли  в
воцарившейся  здесь  духовной  атмосфере?  Тут,  похоже,   нет   барьеров,
разделяющих людей на мужчин и женщин, и они поступают друг с  другом  так,
как им того хочется. У них отсутствует даже чувство ревности. Разве  слова
той брюнетки не убедили вас  в  том,  что  у  Поливиносела  большой  выбор
женщин, и никто из них против этого не  возражает?  Он,  вероятно,  считал
само собой разумеющимся, что я тоже не прочь побарахтаться с ним в травке.
     - Ладно, ладно. Но ведь это мерзко, и я никак не могу понять,  почему
Дурхэм именно его сделал богом плодородия, если, казалось бы,  так  сильно
его ненавидел?
     - А что вам собственно, известно о Дурхэме? - отпарировала Алиса.
     Я  рассказал  ей,  что  Дурхэм  был  невысоким,   лысым,   невзрачным
толстячком с лицом, как у прокаженного ирландца, что его жена так исколола
его насмешками, что стали видны дырки, что у него была душа поэта, что  он
любил цитировать древнегреческих и латинских классиков, что  у  него  была
страсть устраивать всяческие розыгрыши и нескрываемое желание издать  свою
книгу-эссе под названием "Золотой Век".
     - Как по-вашему, он был мстительным? - поинтересовалась она.
     - Нет. Скорее на редкость кротким и снисходительным. А что?
     - Так вот, Пегги писала мне,  что  ее  друг,  Поливиносел,  ненавидел
Дурхэма за то, что ему нужно было пройти его курс, чтобы получить зачет по
литературе. Кроме того, все обратили внимание, что Пегги  очень  нравилась
профессору. Поэтому Поливиносел старался его вывести из себя  всякий  раз,
когда ему предоставлялась такая возможность. Это  письмо  пришло  как  раз
перед исчезновением. Узнав из газет, что Дурхэм подозревается  в  убийстве
их обоих, я задумалась: а не вынашивал ли  он  свою  ненависть  в  течение
длительного времени?
     - Только не профессор, - запротестовал я. -  Он,  хоть  и  разъярялся
изредка, но очень ненадолго.
     - Вот вам  и  объяснение,  -  торжествующе  произнесла  Алиса.  -  Он
превратил Поливиносела в мерзкого осла, а затем, по мягкосердечию  своему,
простил его. А почему бы и нет? Ведь Пегги досталась ему!
     - Тогда почему же он не вернул Поливиноселу человеческий облик?
     - Насколько мне известно,  в  университете  он  специализировался  по
агротехнике, а по натуре своей, если верить Пегги, был Казановой.
     - Теперь  я  понимаю,  почему  вы  слушали  мою  лекцию,  не  скрывая
сарказма, - сказал я. - Ведь  вам  было  известно  об  этой  паре  гораздо
больше, чем мне. Но это  вовсе  не  извиняет  ваши  иронические  выпады  в
отношении моей лысины и вставных зубов.
     Алиса отвернулась.
     - Сама не понимаю, почему я себе это позволяла. Разве что потому, что
вас, человека сугубо штатского, наделили такой властью  и  доверили  столь
ответственную миссию.
     Мне очень  хотелось  поинтересоваться,  не  изменила  ли  она  своего
мнения, но я воздержался, так как был уверен, что дело не только в этом, и
продолжил свой рассказ о Дурхэме, не раскрывая, однако, самого  важного  -
предварительно мне хотелось как можно больше вытянуть из нее.
     - Значит, вы считаете, - подытожила Алиса, -  что  все,  происходящее
здесь,   соответствует   описанию   гипотетического   Золотого   Века    в
интерпретации профессора Босуэлла Дурхэма?
     - Да, - сказал я. - Он часто подчеркивал в лекциях, что древние  боги
упустили многое из того, что могли бы сделать.  Считал,  что,  присмотрись
они повнимательнее к своим смертным подопечным, болезни, нищета, несчастья
и войны исчезли бы с лица Земли. И еще  утверждал,  что  древние  боги  на
самом деле были всего лишь  людьми,  которые  каким-то  образом  приобрели
сверхчеловеческие способности и не знали, как ими воспользоваться, так как
были несведущи в философии, этике и других науках.
     Он, бывало, говорил, что мог бы гораздо лучше устроить жизнь  простых
людей, и разражался целой лекцией на тему "Как быть  богом  и  любить  это
занятие". Это, естественно, вызывало у  нас  гомерический  смех,  так  как
невозможно было представить себе кого-либо,  менее  подходящего  для  роли
бога, нежели Дурхэм.
     - Об этом мне известно, - сказала  Алиса.  -  Из  писем  сестры.  Она
считала, что именно это особенно раздражало Поливиносела. Он  не  понимал,
что профессор просто  проецирует  на  аудиторию  придуманный  им  мир,  не
переставая мечтать о месте, куда можно было бы сбежать  от  изводящей  его
жены. Бедняга!
     - Хорош бедняга! - хмыкнул я. - Ведь он устроил все именно  так,  как
того и желал, не правда ли? Кто другой может похвастаться тем же, да еще в
таких масштабах?
     - Никто, - призналась Алиса. - Расскажите мне,  на  чем  акцентировал
Дурхэм в своем "Золотом Веке"?
     - Он утверждал, что вся история человечества свидетельствует  о  том,
что так называемый простой человек, Человек Заурядный - это  такой  малый,
которому больше всего хочется, чтобы  его  никто  не  беспокоил,  и  жизнь
кажется ему приятной только тогда,  когда  все  его  земное  существование
протекает  совершенно  гладко.  Его  идеалом  является  существование  без
болезней, когда много еды, развлечений и секса. Ему  нравится,  когда  его
обожают другие, не беспокоят  оплатой  счетов.  Работать  он  хочет  ровно
столько, сколько требуется для того, чтобы не лезть на стенку от скуки.  А
главное - чтобы за него все время и обо  всем  думал  и  решал  кто-нибудь
другой. Большинство людей втайне мечтают о том, чтобы  все  заботы  об  их
жизненном устройстве взяло на себя какого-либо рода божество,  а  сами  бы
они занимались только чем-нибудь приятным.
     - Значит, воскликнула Алиса, - он ничем не лучше Гитлера или Сталина!
     - Отнюдь нет, - возразил я. - Ему удалось устроить рай  на  Земле,  в
чем  мы  можем  удостовериться,  оглянувшись  вокруг.  И  он  не  является
приверженцем какой-либо одной идеологической схемы, сторонником применения
насилия. Профессор...
     Я запнулся, поняв, что начал защищать его.
     Алиса злорадно хихикнула.
     - Вы изменили свое мнение?
     - Нет. Совсем нет. Ибо профессор, как и всякий диктатор, вынужден был
извратить свои первоначальные взгляды.  Он  таки  прибегнул  к  насилию  -
вспомните Поливиносела.
     - Плохой пример. Он всегда был ослом, ослом и остался. И  откуда  нам
знать, а не нравится ли ему быть именно ослом, а не кем-нибудь другим?
     Ответить я  не  успел.  Вся  восточная  половина  небосвода  внезапно
озарилась  грандиозной  вспышкой.  Через  секунду-две  до  нас   докатился
оглушительный грохот взрыва. Мы были просто ошеломлены, так как свыклись с
мыслью, что в этой долине подобные химические реакции невозможны.
     Алиса вцепилась в мою руку.
     - Неужели атака началась раньше,  чем  было  запланировано?  Или  нас
просто не поставили в известность?
     - Я так не думаю. С чего бы это атаку начинать  именно  здесь?  Давай
пойдем и поглядим, что же, собственно, произошло.
     - У меня такое впечатление, будто сверкнула молния,  но  какая-то  не
такая...
     - Вы имеете в  виду  негативное  изображение  молнии?  -  высказал  я
мелькнувшую и у меня мысль.
     - Вот именно, - кивнула Алиса. - Вспышка была черной.
     - Мне доводилось видеть молнии, которые разветвлялись, - сказал я.  -
Но это первая... - Голос мой опустился до шепота. -  Нет,  бред  какой-то.
Нужно подождать, прежде чем выносить определенное суждение.
     Мы перешли с грейдера на пересекающее его  мощеное  шоссе.  Это  была
государственная  автотрасса,  в  полутора  милях  отсюда  проходящая  мимо
аэропорта Мелтонвилла.
     Восточная часть неба снова озарилась  вспышкой,  и  на  этот  раз  мы
увидели, что взрыв произошел гораздо ближе, чем казалось в прошлый раз.  И
поспешили вперед, готовые  в  любую  секунду  укрыться  в  лесу  в  случае
возникновения  угрозы.  Пройдя  полмили,  я   внезапно   остановился   как
вкопанный.
     - Что случилось? - спросила Алиса.
     - Что-то я не припоминаю, чтобы здесь когда-нибудь протекал ручей,  -
медленно ответил я. - Совершенно точно, его здесь раньше не было. Я  очень
часто бродил тут, еще когда был бой-скаутом.
     Однако сейчас перед нами было русло ручья.  Оно  шло  с  востока,  со
стороны Онабака, и поворачивало на юго-запад, в  сторону  от  реки.  Русло
перерезало автотрассу, образовывая на ней разрыв шириной метров в  десять.
Кто-то притащил два длинных древесных ствола, перебросил их через ручей  и
уложил между ними планки, соорудив некоторое подобие моста.
     Мы пересекли пересохшее русло и двинулись по  шоссе  дальше,  но  еще
один взрыв слева убедил нас в том, что мы идем совсем  не  в  ту  сторону.
Этот взрыв произошел совсем рядом, на  краю  просторного  луга,  на  месте
которого когда-то была стоянка автомашин.
     Алиса потянула воздух носом.
     - Пахнет горелой зеленью.
     - Да. - Я вытянул  руку  в  сторону  дальнего  берега  ручья,  хорошо
освещенного луной. - Смотрите.
     Полуобгорелые, изломанные стебли и ветви каких-то растений размером с
добрую сосну, разбросанные метров на пятнадцать-двадцать  друг  от  друга,
устилали берег и дно ручья. Что это означает? Оставалось подойти поближе и
разобраться.
     Возле моста, где ручей неожиданно обрывался, мы наткнулись  на  толпу
человек эдак в  сто,  образовавшую  круг.  Чтобы  увидеть,  что  же  такое
интересное происходит внутри этого живого кольца, пришлось  проталкиваться
при помощи локтей. Мы еще  не  успели  протиснуться,  как  вдруг  какая-то
женщина истошно завопила:
     - Он опять налил слишком много Отвара!
     - Спасайся, кто может! - взревел кто-то из мужчин.
     И сразу же вокруг нас образовалась невероятная мешанина из обнаженных
тел. Вопя, толкаясь и пиная друг друга, люди рассыпались во  все  стороны.
Причем все это они проделывали  с  заливистым  смехом,  словно  предвкушая
хорошую потеху - странная смесь паники и пренебрежения к опасности.
     Чтобы Алиса не потерялась в толпе, я крепко держал ее за руку.
     - А в чем опасность? - крикнула она поравнявшемуся с нами мужчине.
     Он  представлял  из  себя  фантастическое  зрелище.  Это  был  первый
человек, на котором была какая-то одежда.  Голову  его  покрывала  красная
феска с кисточкой, туловище  опоясывал  светло-зеленый  широкий  пояс,  за
который была заткнута кривая сабля под таким непривычным углом, что скорее
напоминала  румпель  швертбота.  Иллюзия  эта  усугублялась  скоростью,  с
которой он мчался.
     Услыхав ее возглас, мужчина смерил нас свирепым  взглядом,  полностью
соответствовавшим нелепости своего наряда, и что-то прокричал.
     - Что?
     Он снова что-то выкрикнул и помчался дальше.
     - Что он сказал? - спросил я у Алисы.
     - Какая-то абракадабра.
     Мельтешащая вокруг толпа совсем обезумела, когда  раздавшийся  позади
взрыв повалил нас наземь лицом вниз. За ударной волной  последовала  волна
горячего воздуха, затем на нас  посыпался  град  камней  и  комьев  грязи.
Получив удар по ноге, я взвыл от боли и подумал, что только перелома мне и
не хватало. На шее моей висела Алиса, монотонно причитая:
     - Спасите меня! Спасите...
     Я бы с удовольствием это сделал, но вот кто будет спасать меня?
     Столь же неожиданно, как и начался, каменный град  прекратился,  а  с
ним прекратились и вопли поваленных  наземь  людей.  Еще  некоторое  время