Ему  хотелось  разрыдаться,  смыть
слезами  тоску  и  страх,  но  в   невесомости   плакать   нельзя.   Можно
захлебнуться.


     - Что это за дрянь? - Эйела наморщила носик.
     Элл залпом опрокинул мензурку, привычно скривился.
     - Лекарство, - пробормотал он, пытаясь разжать сведенные челюсти.
     - Нет, правда? Пахнет препогано.
     - Настойка горечавня, - буркнул Элл.
     - Сколько ж ты ее пьешь? - изумилась Эйела.
     - Две ложки. Для аппетита, - брякнул Элл, чтобы отвязаться.
     - Ну, ты даешь! Хорош врать! Для аппетита -  десять  капель,  сама  в
детстве пила. Как ты терпишь только?
     - Привык, - коротко ответил пилот.
     Девушка покачала головой.
     - К горечавню привыкнуть... И давно ты его?
     - Два года.
     - Нет, правда, для чего?
     "Как же мне объяснить тебе, милая моя, чтоб тыне оставила меня? Чтобы
не выдать, как я завишу от этой мерзости."
     Он промолчал тогда. Это было в его  привычках  -  молчать,  чтобы  не
наговорить лишнего ненароком. Он молчал, чтобы не обидеть другого, молчал,
чтобы не обидели его, молчал и безо всякой причины.


     Мучительное,    бесконечное    падение     сменялось     перегрузкой,
распластывающей человека в кресле, точно выпотрошенную тушку керра. Что-то
случилось  с  двигателями:  катер  болтало,  только   страшными   усилиями
удавалось  держать  его  на  заданном  курсе.  Элл  двигался  всем  телом,
извиваясь на противоперегрузочном ложе - упруго дышат под ладонями рукояти
управления тягой, педали гироконтроля так и  норовят  выскочить  из  пола.
Катер медленно опускался к поверхности. Огромную трещину, рассекавшую диск
Морта, подобно ухмыляющейся пасти, мотало по экранам нижнего обзора.
     "Эта посадка, -  подумал  Элл,  -  будет  стоить  мне  цикла  жизни".
Двигатели икнули, катер провалился в невидимую яму. Леки тихо и  витиевато
выругался  на  тему  Семнадцати  Грешных,  почтивших,  несомненно,   своим
присутствием этот злосчастный полет; голос его эхом отозвался в шлемофоне.
Кажется, барахлили и экраны: белые хлопья  скользили  под  стеклом,  будто
катер мчался сквозь снежную бурю.
     Поверхность надвинулась неожиданно. По правую руку громоздилась стена
каньона, иззубренная, иссеченная многоцветными тенями. Элл до отказа выжал
рукоять тяги на реверс, бешеное скольжение начало замедляться, но  впереди
-  впереди  полыхал  костер;  будто  великан  зажег  газовую   горелку   -
блистательно голубой огонь преграждал катеру путь. Внезапно решившись, Элл
перебросил тягу на нос, катер выворачивало вверх, громко, не  сдерживаясь,
сквернословил Вайн Гирикин, горизонт закатывался куда-то, на всех  экранах
небо, Элл дал несколько импульсов ходовыми, и снова  тяга  на  нос,  земля
наплыла сверху, точно ладонь, готовая прижать, размазать катер по небесной
сфере, гироконтроль, тошнотное кружение... и вдруг  оказалось,  что  небо,
как ему и положено, сверху, земля -  снизу,  а  катер  плавно  заходит  на
посадку.  Холодный,  липкий  пот  тек  по   телу   пилота,   несмотря   на
влагопоглотитель. Удар амортизаторов... жуткий скрежет... покой.
     - Вы очень  хороший  пилот,  амен  Вайрин,  -  негромко  сказал  Вайн
Гирикин. А, помолчав, добавил: - Иначе давно попали бы под трибунал.
     Молча космонавты покинули катер.


     Сок приятно холодил небо, покалывал язык мириадами иголочек.
     - У тебя глаза, как цветы нъйира, - Элл поглядел на свою  собеседницу
поверх бокала.
     - Вот как? - та подумала немного и улыбнулась. - А с каких это пор мы
перешли в обращении с двойственного числа на единственное?
     - С тех пор, как я заглянул в глубину  ваших  глаз,  -  Элл  шутовски
поклонился, челюсть его сама собой съехала на сторону в кривой усмешке.
     - А почему вы - или ты? - не сравниваете их со  звездами?  -  девушка
забавно склонила голову к плечу.
     Элл помрачнел.
     - Это не лучший комплимент, - бросил он, и отхлебнул сока.  Солнечный
луч, забредший случайно в кафе, нырнул с разгону  в  стакан  и  рассыпался
золотыми искрами.
     - Я уезжаю, - сказал Элл после некоторой паузы. - Через три месяца  -
полет.
     Она не сказала ни слова, только зрачки ее, и без того широкие,  стали
почти круглыми, оттеснив лиловую радужку.
     - Маранна, - пояснил пилот.
     - Так значит... - лицо обиженного ребенка, испуганные глаза. Атака на
подсознание.
     - Разве что ты подождешь, пока я вернусь, - Элл хотел усмехнуться, но
почему-то не сумел. Раздосадованный, он резко поднялся из-за стола.  -  До
встречи, амена Эйела.


     Клочья  перламутровой  пены  кружили  в   небесах,   исполняя   некий
загадочный танец.
     - Как крылья  ангелов,  -  прошептал  зачарованный  Элл,  забыв,  что
шлемофон передаст его слова остальным.
     - Хорошо сказано, - откликнулся Леки. - Так и  назовем  это  место  -
Долина Ангелов.
     - Названия будет давать картографическая комиссия, -  резко  возразил
Вайн Гирикин. - За работу! Следует во  что  бы  то  ни  стало  исследовать
этот... это... этот объект!
     Элл  поглядел  на  стену  прозрачно-синего  пламени,   перегородившую
каньон. "Учитесь мыслить масштабно", саркастически подумал он. В этом весь
капитан - оседлать самого большого лиига, и проскакать на нем к победе.
     Головокружение накатило неожиданно и резко. Небеса рушились  на  Элла
со всех сторон; пилот споткнулся и замер.
     -  Да  что  вы  застряли,  Вайрин?  -  в  голосе  капитана  слышалось
неприкрытое раздражение.
     - Сейчас, - прошептал Элл, пытаясь унять сердцебиение, - сейчас...
     Уже не в первый раз на него накатывала космофобия -  так  было  и  на
Эранне, когда его вдвоем буксировали  на  "Хинаннэ",  чтобы  не  улетел  с
крошечной луны в пространство - тяготение-то  маленькое,  толкнешься  чуть
сильнее, и  паришь  среди  звезд,  пока  не  направишь  непослушную  глыбу
собственного тела в нужном направлении. Но тогда приступу имелась  причина
- не всякая психика выдержит,  когда  звезды  оказываются  под  ногами.  А
теперь... Или это синее зарево провала напомнило взбесившемуся подсознанию
струю газового пистолета, так неудачно развернувшего пилота на Эранне? Элл
прекрасно помнил  охвативший  его  тогда  ужас  -  бесконечное  падение  в
алмазную бездну,  во  фрактальные  узоры  Млечного  Пути,  и  тишина.  Вся
экспедиция окликала его в те минуты, но он не слышал голосов.
     - Сейчас, - повторил он. Нельзя позволить себе выйти из строя.  Иначе
Вайн Гирикин оставит его в катере и пойдет с  Леки  вдвоем.  Этот  безумец
угробит всю экспедицию.
     Сердце билось все спокойнее, все ровнее. Отлегло.


     Пой, песня, пой. Танцуй, солнце, танцуй. Играй, о  могучая  Дарн,  на
сорейке звезд, выводи тоскливую мелодию вращенья. Объятья тяготения твоего
стискивают нас, волокут в ледяное твое лоно,  порождающее  чудовищ  нашего
рассудка.
     Пой, песня, пой. Кричи и плачь по тем, кто не  увидит  земли.  Ангелы
ада осенят их крылом своим, говоря: "Ки-летанниэр".  Пусть  радуются  они,
что мертвы. Освободительница наша - смерть. Но стоит на страже серая тень,
затмевающая звезды.
     Пой, песня, пой. Песня не слышна в пустоте. Но - все равно - пой.


     - Пока что от космофобии  надежного  средства  нет,  -  доктор  Миарг
виновато потер ручки и, словно застеснявшись, спрятал их в карманы.
     - Так, значит, мне с этим...
     -  Нет,  что  вы!  Я  сказал  "надежного".  Но  существует  множество
кустарных методов. В частности,  помогает  настойка  горечавня  в  больших
дозах. По столовой ложке дважды в день.
     Элла перекосило.
     - Не надо, не надо морщиться, молодой человек! Не забывайте,  к  чему
приводит космофобия.
     - Ладно, - устало произнес Элл. - Выписывайте настойку.
     Доктор зашарил в карманах, ища стилос.
     - Как же вас угораздило, молодой человек? - риторически вопросил он.
     - Да так, - неопределенно ответил  Элл.  -  И  долго  мне  пить  вашу
микстуру?
     - Всю жизнь, - неожиданно сурово  ответил  врач.  -  Иначе  очередной
приступ вас угробит. А не угробит...
     Элла опять передернуло - уже по-настоящему. Звезды не  для  человека,
подумал он. Не надо было забывать об этом.


     - Успокойтесь, пилот, - голос Вайн Гирикина звучал непривычно звонко,
но паники в нем не было, только напряжение. - Успокойтесь. Я понимаю,  это
было...
     - Что ты понимаешь, - процедил Элл. - Руки вверх!
     Палец сам нажал на  спуск;  пульсирующая  фиолетовая  игла  пропорола
сернистый хондрит. Вайн отступил  на  шаг  и  послушно  поднял  руки.  Его
громоздкая фигура в пузырящемся серебром  скафандре  сверкала  на  тусклом
фоне скалы, осыпанная синими бликами.
     Элла трясла крупная дрожь, передававшаяся скафандру и скале и  редким
звездам  в  черно-зеленом  небе.  Огромная  Дарн  нависала  над  каньоном,
кирпично-рыжее  пятно  на  полосатом   диске   издевательски   подмигивало
последним из оставшихся в живых.  Впрочем,  есть  еще  Мерк,  но  он  там,
наверху, в безопасности "Армира", ему не надо спускаться сюда, в  ад,  где
голубой огонь и сера и лед. Где только что погиб Леки.
     Страшное зрелище стояло перед глазами пилота.  Вот  ученый,  неуклюже
переваливаясь,  подходит  к  зеленому  пятну  на  желто-бурой  земле,  так
томительно напоминающему невесть как занесенную в  такую  даль  дерновину.
Вот машет весело  рукой  отошедшему  Вайну.  Серные  кляксы,  въевшиеся  в
хондрит, придают мертвой почве сходство с разрисованной  танковой  броней.
Вот зеленая лужайка вскипает, внезапно и бурно,  лезут  из  нее  пузыри  и
выросты, один из них безошибочно нашаривает тело Леки,  и  в  наушниках  -
тишина. Та же тишина, что накатила тогда на Эранне, когда  уши  отказались
воспринимать голоса. А потом серебро померкло, будто съеденное кислотой, и
ушли в глубину пузыри и ложноножки, утянув Леки за собой.
     Элл действовал тогда под влиянием импульса. Теперь он  не  знал,  что
ему  делать  с  капитаном,  который  нервно   переминался   под   прицелом
лазер-автомата. Отпустить страшно - злопамятен и бездушен капитан Гирикин,
и пощады мятежнику  не  будет.  А  как  иначе  расценить  действия  пилота
Вайрина, наведшего оружие  на  своего  начальника?  Инсубординация.  Бунт.
Трибунал. Вечная тишина. Но и убить его - за что? Он такая же жертва,  как
и все, его искалечил космос, потому что там, дома, он был не хуже  прочих,
других, иных, и вся его вина в том, что он не выдержал проверки  звездами.
И Элл молчал, не сводя с капитана глаз, ожидая, что голос с  небес  подаст
ему знак.
     - Пилот Вайрин, успокойтесь. Гибель товарища  вызвала  у  вас  вполне
понятный шок. Я думаю...
     - Я думаю, -  выдавил  Элл,  опасаясь,  что,  попытайся  он  говорить
нормально, и голос выдаст его  ужас,  -  что  этот  каньон  назовут  твоим
именем, Вайн. Посмертно.
     - Ты не в себе, Элл. Ты устал...
     "Этого  не  стоило  говорить,  капитан,  -   подумал   Элл.   -   Так
разговаривают с террористами и психами. А я не псих."
     - Опусти оружие, Элл. У всех нас есть нервы...
     "Только у тебя нет", мстительно подумал пилот.
     - Опусти. Ты ведь  знаешь,  что  нападение  на  вышестоящего  офицера
карается смертной казнью. Но мы могли бы забыть этот случай...
     - Молчите, - выжал из непослушного горла Элл. - Молчите.
     - Решайте быстрее, Вайрин! - нетерпение сочилось из голосе Вайна.
     - Это не поможет, - услышал Элл собственный голос. - Ты уже решал, не
раздумывая. Ты убил двоих. Они погибли из-за тебя.  Из-за  твоей  верности
приказу и самоуверенности.
     Он говорил  еще  какие-то  банальности,  а  в  мыслях  была  пустота.
Господи, как я устал. Я хочу покоя. Но я не хочу умирать здесь.
     - Да вы изменник!
     "Что же я такое сказал?" Неважно. Все неважно.
     Вайн Гирикин потянулся к пистолету.  Если  бы  он  не  сделал  этого,
вероятно, Элл бросил бы оружие и разрыдался бы, позволив слезам  заглушить
боль. Но угроза  показалась  пилоту  голосом  свыше.  Он  принял  решение.
Лиловый луч полоснул по серебру скафандра, и Вайн  Гирикин  начал  падать.
Медленно, как всегда при низком тяготении.
     Элл выронил автомат. Ему хотелось дать слезам волю,  но  в  скафандре
тоже нельзя плакать. Можно устроить короткое замыкание.


     Корабль шатало так, что казалось - еще немного, и корма его опустится
не в огневую яму, а прямехонько на наблюдательный пост.  Но  лучший  пилот
Раэн знал свое дело. Стальная стрела скользнула в каменный колчан.
     Суета на посадочном поле не помешала автобусу со встречающими  плавно
развернуться,  подъезжая  к  застывшему  "Армиру".  Кран  уже  стоял  близ
планетолета, хрупкая стрела придерживала пассажирскую кабину у люка.
     Вот кабина начала опускаться.
     - А не опасно это? - спросил кто-то из чиновников, из той породы, чья
подлость переходит в невинность. - Карантин...
     От него отмахнулись.
     - Слышали бы вы этого парня,  не  задавали  бы  вопросов.  Какой  там
карантин...
     Кабина коснулась земли. Женщина выскочила из автобуса, не  дожидаясь,
пока выберутся все, назначенные для встречи героев, вернувшихся из  глубин
пространства. В руках ее одиноко билась ветка  нъйира,  жалко  согнувшаяся
под грузом свинцово-тяжелых соцветий.
     Пилот вышел из кабины, растерянно озираясь, щурясь  от  яркого  света
двух солнц. Кто-то включил было  магнитофон;  тот  грянул  государственный
гимн, и смолк, подавившись, когда включивший его разглядел лицо пилота.
     Женщина подбежала к нему. Он недоуменно глянул на нее, закрыл глаза.
     - Господи, - прошептал он. - Господи, как  страшно...  -  К  счастью,
никто не слышал.
     - Ты вернулся, - всхлипнула женщина.
     Пилот поднял веки, поглядел на нее и заплакал.


     Моторы, наверное, гудели, но шлем  глушил  звук.  Самолетик  парил  в
аквамариновом небе, держа курс  на  опускающееся  к  западным  горам  алое
солнышко. Зелень полей в долине Горта потемнела в свете обоих светил.
     Как хорошо, думал Элл. Еще пару кругов, и пора будет садиться.  Иначе
может не хватить горючего. Вернусь домой; Эйела уже  заждалась,  наверное,
да и детям будет весело - папа пришел пораньше. Пора будет  поговорить  со
старшим, а то он что-то отбился  от  рук.  Впрочем,  после  первого  цикла
таковы все подростки. Образумится еще. И не забыть поговорить с механиком.
Вечно что-то бренчит на взлете.
     Как хорошо, что больше не надо летать там, наверху, в темноте.  После
возвращения с Дарн он пытался бороться, выступал по  телевидению,  но  кто
будет слушать  пророка,  несущего  дурные  вести?  И  мальчишки  уходят  в
темноту, пробитую звездным светом, и она  калечит  их  души,  термоядерным
пламенем выжигая на них те клейма, что боятся ставить люди. И пилот Вайрин
ничего не может поделать с этим.
     Как хорошо, что небо укрывает хотя бы меня. Что я никогда  больше  не
гляну вверх. Что больше не надо пить отравную горечь по две ложки в  день.
Что приступов...
     Нет, не надо было думать об этом. О чем угодно можно размышлять в  те
упоительные секунды, когда штурвал,  точно  живой,  подрагивает  в  руках,
только не об этом. Вновь  накатило  головокружение  и  тишина.  Падение  -
бешеный землеворот все ближе, ближе. И, словно наяву, услыхал  Элл  Вайрин
голос своего последнего  капитана,  почему-то  произносящий  совсем  чужие
слова: "От звезд можно убежать, но от себя - нет". Неужели  он  так  и  не
простил, что каньон не назвали его именем...
     Мириады огней, яростных, сверкающих, милосердно  лишенных  жалости  к
мелким человеческим  слабостишкам,  вспыхнули  перед  глазами  пилота,  и,
отгорев, погасли.
     Пилот Элл Вайрин обрел покой.