рить,  что  Он  не
лгал в священных книгах своих...
     - Идешь, брат? - спросил я Соню. Она кивнула; глаза у нее в  тот  миг
сделались совершенно безумными.
     И мы пошли. Сквозь темень августовской ночи  -  правда,  свет  у  нас
все-таки был.
     - Отец-Лес, - сказал я, стоя на краю поля. - Помоги, Отец-Лес. Освети
дорогу.
     - А-ах... ага-ах... - ответили вздохом глубины.
     Тропа осветилась - над ней парили сотни и тысячи  светляков,  в  один
миг созданные Отцом из ничего, а точнее - из бесчисленных гнилушек.
     И, казалось, сам главный  лесовик  вышел  нам  навстречу  -  провести
Лесным Коридором, коротким путем - от дома до самого укрывища. И никто  не
произнес ни слова, как и положено, когда двое  братьев  во  Черном  Перуне
идут к Русскому Мечу.
     Меч лежал в своей ухоронке, тихий, безгласный, ничем не  отличавшийся
от обычной железяки.
     На первый взгляд, само собой.
     - Это... это он? - голос у Сони срывался.
     - Возьмись за рукоять, - вместо ответа  сказал  я.  -  И  я  возьмусь
тоже...
     Край мохового болота, вековые ели замерли, словно  стража,  на  самом
рубеже, сдерживая напирающую армию топей. Отец-Лес помогал, свет  держался
над Мечом; ребята  замерли  в  благоговейном  ужасе.  Соня  опустилась  на
колени. Медленно положила обе руки на эфес, запрокинула голову  и  закрыла
глаза.
     Что видела она сейчас? Быть может, сам грозный Перун из  заокраинного
далека смотрел сейчас ее очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?
     Никто не дерзнет нарушить беседу  брату  во  Черном  Перуне  с  нашим
небесным отцом и покровителем.
     Соня не стала пытаться  поднять  меч.  Просто  постояла  на  коленях,
касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась.
     На ее место опустился я.
     ...Волна еле сдерживаемого гнева. Меч  рвался  в  бой,  он  мечтал  о
сражении, о честной схватке  грудь  на  грудь,  казалось,  он  сам  сейчас
вырвется из своей ухоронки... но это оставалось лишь внешним. Он все видел
и все знал. И предпочитал  оставаться  здесь,  а  не  там,  где  отчаянные
девчонки и мальчики подполья гибли в бесплодных атаках.
     Почему? Отчего? Зачем?..
     - Не я решаю, обретет ли Меч свободу, покинет ли  он  ножны,  -  тихо
сказал я. - У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвется в бой -
значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели  Атлантиды
и до возникновение самой человеческой расы решили иначе. До сего  дня  они
не ошибались... точнее, не отклонялись от  раз  для  себя  установленного.
Русский Меч не был ни за красных, ни за белых. Ни за Петра,  ни  за  Карла
Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона. Ни за  декабристов,  ни  за
императора Николая. И сейчас... он тоже остается в стороне.
     - Но почему, почему?! - взмолилось три голоса разом. Соня молчала.
     - Есть такая старая легенда, - медленно сказал я. - Она пришла к  нам
с запада, но строчки ее куда древнее, чем думают филологи. Помните  стишок
- "Не было гвоздя - подкова пропала..."?  Помните?  Ну  так  вот,  у  этой
легенды было продолжение. Жители  покоренной  страны  вопросили  жрецов...
друидов, или иных Посвященных... как им обрести свободу, и получили  ответ
- пусть те, кто и в самом деле готовы отдать свои жизни  за  это,  отдадут
часть своей крови, сколько  смогут;  пусть  эта  кровь  будет  собрана,  и
растворенное в ней красное железо будет выпарено. И пусть из этого  железа
кузнецу выкуют гвоздь... один-единственный гвоздь, тот самый, которого  не
хватило, когда наступали враги. И когда у вас будет этот гвоздь  -  тогда,
не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам,  похоже,  еще  не  пришло  время
сковать такой.
     Едва уловимое басовитое гудение - словно Меч кивнул мне, соглашаясь.
     - Разве ты раб Меча, Всеслав-ведун? - вдруг в упор спросила  Соня.  -
Легенда... или быль... хороша, слов нет, но разве ты раб Меча? Разве ты не
можешь взять его САМ? Разве лишится он от этого своей Силы?
     Она била безжалостно и в самую точку. Нет,  не  зря  носила  девчонка
знак Черного Перуна, не зря...
     - Нет, я не раб Меча, - ответил я. - Его  можно  взять,  как  обычное
оружие... и он не откажет в помощи.
     - Так почему же?!... - завопила Машка.
     - Потому что нас слишком мало, чтобы выпарить железо из крови. Ее  не
хватит на гвоздь.
     - Чушь! - сорвался  Михаил.  -  Если  все  так...  надо  взять...  на
станцию...
     - Пока не накопится достаточно железа... - тихо повторил  я,  уже  не
надеясь, что они поймут.
     - Я возьму, - воинственно сообщила Машка.  Двинулась  к  Мечу  и  без
всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.
     Меч даже не дрогнул.
     - Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч  из  камня?  -
спросил я. - У волшебных клинков это, похоже, распространенный обычай.
     Наверное, Маша тут же бы и всадила в меня целую очередь,  не  повисни
Соня и Костик у нее на плечах.
     - Он... он... - рычала Машка, - трус!  Трус  проклятый,  из-за  тебя,
из-за тебя... - она захлебнулась слезами.
     - Всеслав-ведун, - подняла глаза Соня. - Это правда,  что  ты  можешь
поднять Меч даже без его воли?
     - Правда.
     - Так почему же?!.. - ярость в ее  голосе,  казалось,  сейчас  зажжет
окружающий лес. Я почувствовал, как Отец беспокойно поежился.
     - Мы не выковали недостающего гвоздя.
     - Я уже слышала это!
     - Значит, Черный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.
     - Ты хочешь сказать...
     - Что тем, кого ты хочешь  освобождать,  это  вовсе  не  нужно,  Соня
Корабельникова, брат мой во Черном Перуне.
     - Но ведь... но почему...
     Я опустил голову.
     - Силами Титанов не играют, брат. Ты можешь  воззвать  к  их  помощи,
презрев предупреждения - и кто знает,  чем  обернется  твой  порыв?  Какие
силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?
     - Неважно! Перед нами наш бой...
     - А о тех, кому придется взяться за автоматы - или магические  посохи
- после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать  выбора,  но
принцип Меньшего Зла все-таки существует. Потому что человек прежде  всего
хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти  ему  в  бой  или  нет.
Когда он сам оставит дом, и возьмет...  неважно  что,  дубину,  топор  или
автомат - тогда да. Веди его на смерть, и он пойдет  с  радостью.  А  если
нет...
     - Но ведь это конец... - прошептала она.  -  Конец  всему...  они  же
никогда не поднимутся!
     - Никто не знает, сколько в точности людей надо, чтобы  выковать  тот
самый гвоздь.
     - Можно... рассчитать, - подал голос Костик.
     - Здесь не действуют правила вашей науки.
     - Значит, ждать? - всхлипнула Маша.
     - Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Черный  Перун
ничего не запрещает.
     - Идем отсюда, - вдруг резко  сказала  Соня.  -  Все,  что  надо,  мы
узнали.
     Всю дорогу назад шли в молчании. И -  вроде  недалек  путь,  а  когда
пришли домой, над краем леса уже встала заря.
     Ребята  казались  бледными  тенями.  Каждый  из  них  смотрел  сейчас
глубоко-глубоко в себя, и один Черный Перун ведает, что открывалось  им  в
тех глубинах. Молча попили  чаю.  Молча  повозились  с  рюкзаками,  что-то
доставая и перекладывая. Молча стали готовиться к дороге.
     А потом над деревней пролетел вертолет.
     - "Апач"! - взвизгнула Маша. - Что они...
     - По нашу душу, стало быть, -  сузив  глаза,  процедила  Соня  сквозь
зубы. - Не зря я вам про рейнджеров толковала... небось нащупал  оружие  в
мешках, да и сообщил... наверное, думали, у нас тут база...
     Второй  вертолет.  Судя  по  шуму,  транспортник.   Второй,   третий,
четвертый...
     - Будут прочесывать, - побледнел Костик.
     И четыре пары глаз с отчаянной надеждой воззрились на меня.
     Возьми Меч. Спаси нас, мы еще так молоды, мы еще так хотим жить!
     Я покачал головой.
     - Не надо паники. Пока что еще никто  не  стреляет.  Да  и  непохоже,
чтобы они садились.
     И верно - вертолеты сделали круг над  деревней  и,  завывая  винтами,
ушли дальше, за Омшу, к глухим еловым островинам  среди  болот,  к  Мохову
Озеру...
     Я от всей души пожелал им напороться на Мохового Человека.
     Ребята  шумно  завздыхали,  хлопая  друг  друга  по  плечам,   словно
заведенные. Думают, что пронесло...
     - Точно, те рейнджеры с вокзала... Ой, Сонька,  да  что  ж  теперь  с
тобой будет? Выходит, тебе ж  в  город  возвращаться  нельзя...  и  батька
твой...
     - Папа всегда к этому готов, - сухо и  гордо  отрезала  Соня.  -  Все
равно надо возвращаться. В Питере спрятаться легче, чем  тут.  Вот  только
как добираться...
     - Лесами пойдем, - пожал плечами Костик.
     - Надо круга дать, выйти к железке, что от Неболчей к Любытину  и  до
Окуловки, - подхватил Миша.
     О Мече они уже старательно не вспоминали.
     - Ребята, - сказал я. - Ребята...  вам  нельзя  никуда  идти.  Скорее
всего, оцеплен уже  весь  район...  ваши  фамилии  и  физиономии  на  всех
станциях, на всех сканерах. Даже если вы - лесами - и доберетесь до Питера
- долго вам не продержаться. И отец твой, Соня...
     - Он от меня отречется, - пожала она плечами. - Он на хорошем  счету,
мы  специально  организовали  пару  провалов,  чтобы  ему  верили.  Оружие
отдавали, склады, явки... только без людей, конечно.  А  квартира  у  меня
своя есть. И документы добудем, нашим уже делали так. Нет,  Всеслав-ведун,
это наша война, и мы с нее, -  она  покачала  головой,  -  в  отставку  не
подадим.
     Гордо вскинула голову.
     - Понмаю, что ты сказать хочешь. Мол,  оставайтесь  здесь,  будете  в
безопасности... нет, ведун, мы уж лучше пойдем. Гвоздь выковывать. Я  ведь
так понимаю... чашку под рану подставлять не нужно?
     Она все схватывала с полуслова, с полумысли даже.  Ах,  какого  воина
терял, безнадежно терял Черный Перун!
     - Соня, Маши, мальчики... Вас убьют. Вокруг  деревни  -  кольцо.  Они
будут прочесывать все подряд.
     - Значит, если они найдут нас  в  деревне,  шансов  у  нас  не  будет
совсем, - пожала она плечами. - В лесу через цепь прорваться можно. Я знаю
все приемы.
     Кажется, я мог задержать их только силой.
     Однако - будь прокляты и эта мудрость и эти видения! - я словно наяву
видел этот  самый  гвозрь,  ало-ржавого  цвета,  словно  и  в  самом  деле
состоящий  из  засохшей  крови,  медленно  поворачивающийся   перед   моим
внутренним взором; я  понял,  что  он  уже  куется,  куется  не  здесь,  в
потаенных, сокрытых даже от меня кузницах неведомыми мастерами - чтобы  им
был бы подкован конь моего Бога в тот день, когда эта земля захочет  стать
свободной. По-настоящему захочет.
     И кровь этих четверых вся, без остатка уйдет в  этот  гвоздь.  И  кто
может сказать - не завершит ли это его?..
     - Хорошо, - сказал я. - Раз так... я пойду с вами. Нас  скорее  всего
убьют... но я все равно иду. Я не возьму с собой Меча... И, если  нас  еще
не призовет к себе Черный Перун, постараюсь довести до города. И  потом...
я тоже буду с вами. Все, ничего не хочу больше слушать!
     И, обрывая их возражения, открыл потайной ящик, где, хитро спрятанный
от всей современной машинерии, лежал потрепанный,  поцарапанный,  видавший
виды АКМ.

     x x x

     И кузнецы в сокрытой от праздных взоров кузни  на  окраине  незримого
Китежа дружно взмахнули молотами, когда тишину леса  над  зеленым  берегом
Рыбины взорвали первые автоматные очереди.
     "Si quis potuerit Attila pugnante otio ferre, sepultus est".

                                                    Сентябрь 1997, Даллас.
                                                 (c) Николай Перумов, 1997