Джона Купалы. Весь белый свет нынче
у нас в гостях! Все ждут, все надеются...
     - Да и зелена  вина  хлещут  изрядно!
     - А как же без этого? Без крепленого, господин барон, тут страшновато,
особенно к ночи.  Слышали,  наверное:  и папоротник цвести  начинает,  и  -
спаси, Господи, сохрани! - и нечистая сила пошаливает...
     - Сами  виноваты!  В  цивилизованной  Европе  любое  бесовство  быстро
усмиряется.  Народ  бдит:  сообщает,  пишет  и всячески инако способствует.
Утречком,  скажем,  запахло в торговых  рядах  чернокнижником,  а  в  обед,
глядишь,  он уже на дыбе и книжки свои мерзопакостные по листочку жрет и не
морщится!  Пополудни тень алхимика заприметили,  а ввечеру  его  уже  наяву
крюками  волокут  из  поганой  лаборатории  на  допрос с пристрастием,  где
придется ему все свои кислоты да растворы до капли испить.  Ну  а  потом  в
ров...  А  уж  если  под  вечерок ведьма на городской окраине обнаружится -
будьте покойны,  к полуночи ей предстоит посреди главной площади на  костре
поджариваться!   Дымок   от   горящей   мегеры  всегда,  знаете  ли,  такой
приятственный...  Вообще,  огонь - это самое милое  дело!  И  для  колдунов
годится, и для их сочинений. Да и бунтовщиков всяких очень успокаивает. А у
вас,  наверное, сплошные судебные антимонии разводят? Без понятых, поди, не
обыскивают,  без  санкции  не  арестовывают,  без  адвоката не допрашивают?
Предварительное содержание под стражей - месяц,  а следствие под контролем?
Так вы долго будете воевать с врагом рода человеческого и его слугами!
     - Ну что вы,  рыцарь,  откуда на Роси взяться  перечисленным  судебным
премудростям?  Восток все-таки рядом, степи хазарские, печенежские... Порой
и жар пустынь доносится.  Так что и у нас:  обнаружили - и на кол, в петлю,
камень на шею и в прорубь.  Или просто к стенке,  это самое легкое.  Режем,
оскопляем,  увечим  в  поте  лица!  Одно  удивительно  -  работы   все   не
уменьшается,  словно диавольское здесь в воздухе растворено. Вдохнешь - и в
самом себе сомневаться начинаешь.  Вот тут-то винцо  помогает  и  твердость
духа соблюсти, и вовремя расслабиться, когда затвердеешь уже настолько, что
и у собственных детей головы начинаешь ощупывать - не растут ли рожки...
     - Элиза,  Элиза,  сейчас  же откликнись!  И зачем я только взял тебя с
собою!  Впрочем,  дома без отца совсем от рук отбилась бы.  Ну ничего,  еще
год-полтора  терпеть  осталось,  а там немедленно замуж выдам!  Породниться
есть с кем, возможно, будет и графиней... Эл-лиза-а! Тьфу ты, пропасть!
     - И в самом деле,  пойдемте, спустимся к пирующим гостям. Если она там
- девицу сразу заприметим.
     - Ее заприметишь, как же! Ладно, пошли...

     [...Когда стихли шаги,  Элиза  слегка  раздвинула  темные  портьеры  и
осторожно выглянула из ниши.  Никого не увидев,  она тихонько  хихикнула  и
сделала быстрый шажок в коридор.  Нога зацепила какую-то корзинку,  которая
опрокинулась,  звякнув  стеклом.  Элиза  замерла  и  прижалась   к   стене.
Убедившись,  что  никто  не  услышал произведенного ею шума,  она короткими
перебежками двинулась к дальней винтовой лестнице.  Так,  вверх  или  вниз?
Поколебавшись  секунду,  юная  баронесса  сначала  вытянула  шею,  а  затем
наклонила голову,  обследуя оба направления.  На одной их  нижних  площадок
было замечено огромное венецианское зеркало, и это определило выбор.
     Возле любимого предмета пришлось  задержаться  и  торопливо  расчесать
густые каштановые волосы изогнутым черепаховым гребнем.  Слегка замутненное
пыльное  стекло  отразило  хрупкую  симпатичную  девчушку  с   чувственными
розовыми  губами,  "орлиным"  носиком  и  вполне  сформировавшейся фигурой,
соблазнительно выделявшейся даже под широким сарафаном, купленным по дороге
в Кийск на одной из ярмарок.  Или уже тут? А... неважно. Главное, что здесь
так одевались многие женщины,  а вот  в  их  родной  Норве  подобный  наряд
наверняка  сочли бы неприличным или подчеркнуто домашним.  Рукавов нет да и
вырез,  вырез-то...  Однако же в соседнем Джон-городе,  что прямо за рекой,
там...
     Сверху раздались  тяжелые  грузные  шаги.  Элиза  быстро  присела   и,
крадучись,  запрыгала вниз по истертым ступенькам, то и дело останавливаясь
и прислушиваясь. Шаги не стихали - кто-то мощно и размеренно топал, на ходу
шумно отдуваясь.  Так мог идти брат или отец...  или даже сам дедушка, если
он выпивал слишком много густого бялоцерковского пива.  Да,  сюда  приехала
почти  вся их семья,  кроме мамы и младшей сестренки.  Если и не увидят эту
великоросскую знаменитость,  то хотя бы с выгодой продадут товар. А товарец
папа  привез знатный!  Военного предназначения и страшный до жути.  Правда,
сработанный не в его владениях,  а удачно выигранный в кости у  некоего  не
вполне  трезвого  офицера  в стальном шлеме набекрень и с зачесанными вверх
тоненькими   нафиксатуаренными   усиками,   но   в    этом    нет    ничего
предосудительного.  Тем  более,  что проигравший оказался человеком чести и
собственноручно переписал документы на папу.  Все чин-чином: "Приобретено у
Министерства Нападения как подлежащее списанию ввиду конверсии..."
     Деревянный пол первого этажа  оказался  скрипучим  и  очень  напоминал
занудливый  голос  кастелянши  их замка фройляйн Гертруды Ритке - противной
старой девы и,  разумеется,  фантастической моралистки. Морщась и покусывая
нижнюю губку,  Элиза на цыпочках, почти невесомо, преодолела один за другим
закоулок,  переход и сквозную комнату,  удивляясь,  что  еще  не  встретила
никого из прислуги.  Ах,  да,  вспомнила она,  наверняка служки в поте лица
ублажают аппетиты приезжих!  Где-то здесь должны пировать гости,  то и дело
поглядывая  на  дверь в ежеминутном ожидании,  что та вот-вот откроется,  и
войдет...  Однако гуляют уже пятые сутки,  а тот,  ради кого все собрались,
так  пока  и  не  появился.  Впрочем,  не  было  его и в прошлом году,  и в
позапрошлом,  и в поза-поза-позапрошлом...  И никто не помнит,  когда же он
заходил в последний раз.
     Элиза склонила  головку  набок  и  навострила  ушки:  отдаленный   шум
доносился,  кажется,  справа.  Напрасно  отец  фыркал  и воображал - терем,
безусловно,   впечатлял   своей   причудливой   архитектурой,    изысканной
византийской  росписью  стен  и потолков.  Размерами он почти не уступал их
родовому замку,  вот только не  чувствуется  никаких  потайных  ходов,  без
которых как-то скучно... Хотя в здешних бесконечных поворотах и подъемчиках
можно заблудиться не хуже.  Так,  лесенка из трех  ступенек,  площадочка...
снова лесенка из пяти ступенек,  ниша,  еще одна ниша... Сводчатый коридор,
лепные потолки... пол скрипит все сильнее, а голоса все ближе... Ой! Кто-то
пробежал мимо,  весь в белом...  наверное,  поваренок! Значит, скоро увидим
зал, где собралось очень много симпатичных представительных мужчин, и можно
будет откуда-нибудь, из укромного уголка, вдоволь на них поглазеть. Это так
интересно -  наблюдать  за  спорящими  мужчинами!  Почему  спорящими?  Отец
говорил, что ни одно ежегодное "Большое Ожидание" не обходится без яростной
полемики по главному вопросу.  Иногда  дело  доходит  даже  до  грандиозных
потасовок,  словно здесь не величавая Кийская Рось, а самый настоящий Дикий
Запад с его  салунами,  шерифами,  ковбоями  и  индейцами  племен  чайенов,
могикан,  арапахо,  гуронов,  апачей, кроу, черноногих, ацтеков и тунгусов.
Да,  так  было  бы  интересно  попутешествовать  по  бескрайним   просторам
Северамерики!  Но  получить  туда  визу полувосточному европейцу невероятно
сложно,  вот и остается  просиживать  вечера  возле  кабельного  приемника,
настроенного  на  тридцать  второй  или  сорок  пятый  каналы,  в  ожидании
вестерна...
     Элиза горестно  вздохнула  и  свернула  в  какой-то  необычайно  узкий
проход,  где пришлось двигаться бочком да и то постоянно  задевая  одну  из
стен.  Господи,  ну  где же эта пиршественная?  Необходимо опередить отца и
постараться получить от сегодняшнего дня  хоть  небольшое  удовольствие.  И
зачем  только  взял  с  собою,  если не запланировал ни одного развлечения?
Предложил бы  пустяшную  экскурсию  в  местный  зоопарк  или  сводил  бы  в
кафе-мороженое. Нет,  сначала  дела,  только  дела,  и  ничего,  кроме дел!
Кажется,  па даже доволен,  что и на сей раз "Ожидание" будет перенесено на
следующий год - тогда уж он точно все-все продаст!  И правильно,  не тащить
же обратно этот кошмарный оружейный механизм...
     Неудобный проход кончаться и не собирался;  наоборот, он раздвоился, и
по левому его ответвлению можно было только ползти.  Оставалось с очередным
вздохом  повернуть  направо  и  несколько  минут двигаться на ощупь почти в
полной темноте.  В какой-то момент очень  захотелось  вернуться,  но  Элиза
тряхнула  головкой,  топнула  ножкой  и решительно продолжила свой странный
путь,  все еще надеясь на интересное приключение.  И правда,  ну сколько же
можно сидеть и сидеть за постылым вышиванием?  Что она - мещаночка или, как
тут говорят,  "обывательница"?  Зачем ей  это  нужно?  И  почему  родовитых
девушек не учат ратному делу?  Все бароны постоянно воюют,  а раз так...  В
конце концов,  чем она хуже Жанны д'Арк? Или кавалерист-девицы Дуровой? Или
мадемуазели  де Менигон из "Аксьон Директ"(2)?  Конечно,  террор ей никогда
особенно  не  нравился,  но  порой  без  него   не   обойтись!   Спортивная
двухцилиндровая  "Хонда",  за поясом динамитные палочки,  на боку "Узи" или
"Беретта"...  и пусть только кто попробует сунуться в  наши  владения!  Да,
кожаная  куртка,  черные очки и панк-стрижка - это вам не льняное платье до
пят при косе на груди!
     Элиза сделала еще с десяток нетерпеливых шагов,  радуясь уже тому, что
тьма из густой  ночной  незаметно  превратилась  в  предгрозовую  вечернюю.
Теперь  можно  было различить сами стены коридора - влажные от сочившейся с
потолка воды,  покрытые ядовито-зеленой,  местами  облупившейся  краской  и
неприличными  изображениями.  Куда-то пропали чистота и великолепие верхних
этажей этого терема...  но, возможно, все дело было в правильном освещении.
Может быть, с "часа Беса" и до пятой "ночной стражи" и ее пышные покои тоже
являют  собой  печальное  зрелище,  превращаясь  в  невзрачную   комнатенку
бордельного  типа?  Величавость интерьера оборачивается пошлой вычурностью,
красота девушек-русалок с  большой  картины  у  окна  оказывается  насквозь
порочной,  а  обилие зеркал обещает довести развращенность клиента до верха
неприличия.  Дворец-притвора,  дворец-ханжа,   дворец-оборотень...   В   их
фамильном  замке  в Норве нет недомолвок:  в спальнях отдыхают,  в столовых
обедают,  в кельях молятся, в подземельях пытают... то есть, с пристрастием
допрашивают.  А  здесь  за пиршественным столом могут вполне открыто подать
чашу вина с ядом - да мгновенного действия,  без отсрочки!  А на  кладбище,
прямо  на могилах,  устроить попойку и дебош.  А в молельне,  перед иконой,
принудить  девицу  к  соитию.  И  вся  жизнь  -  с   подтекстом,   намеком,
двусмысленностью...  Говорится  одно,  но  при  этом тайно желается,  чтобы
сделано было нечто совсем иное,  порой прямо противоположное  высказанному.
Повальная тяга к уродливым эзоповым и неоэзоповым языкам, отчего гости то и
дело  попадают  в  неловкое  положение.  Впрочем,  па  рассказывал,  что  в
Северамерике  с  этим  еще хуже.  Сделаешь,  например,  неловкий комплимент
стюардессе, а она возьмет и расценит его как сексуальное домогательство, да
еще  на  службе!  И  аллес - сначала заплати штраф в сотню тысяч баксов,  а
потом посиди в "Синг-Синге"(3) лет пять, подумай о сложности жизни...
     Элиза споткнулась - раз,  другой,  третий - и обратила внимание на то,
что неровный пол начал  напоминать  самую  настоящую  помойку.  Там  и  сям
попадались  пустые  бутылки  из-под  пива,  портвейна  и  водки,  варварски
выпотрошенные  консервные  банки,  окаменевшие  хлебные  огрызки,   начисто
обглоданные кости самых разных форм и размеров, раздавленные соленые огурцы
и гнилые  помидоры,  арбузные  и  дынные  корки,  банановые  шкурки,  груды
окурков,  а  также  в  огромных количествах шелуха от семечек.  Появились и
вполне идентифицируемые запахи,  но об этом девочка старалась не  думать  и
только  часто задерживала дыхание.  Наконец,  настал и такой момент,  когда
потребовалось на пальчиках пройти через настоящее отхожее место -  тут  уже
пришлось  крепко  зажать в кулаке свой чувствительный "орлиный" носик.  Это
неприятное испытание оказалось последним:  дальше  дорогу  преградила  косо
повешенная  растрескавшаяся дверь,  имевшая у соединения со стеной цифровую
систему с шифром,  английский замок, амбарный засов, здоровенную щеколду на
кривом  гвозде,  ржавый  крючок и вдобавок припертая с той стороны поленом.
Все это было  закодировано,  заперто,  задвинуто,  защелкнуто  и  воткнуто.
Дверная  ручка  отсутствовала.  Элиза  разочарованно  вздохнула и,  обдирая
пальчики,  попыталась  кое-как  подергать  диковинную  систему   туда-сюда.
Система затрещала,  заскрипела,  зашаталась,  но устояла.  Над головою,  на
потолке,  вдруг загорелась зеленым цветом электронная  надпись:  "Внимание,
внимание,  включено  защитное  поле  напряжением в 170 000 вольт!" Элиза не
поняла, что это означает, и, примерившись, лягнула дверь ногой, сломав одну
из  нижних досок и свой каблучок.  Сразу потянуло гнилью.  Тотчас к зеленой
надписи прибавилась чуть пониже и другая,  красная:  "Задействованы  сирены
тревоги мощностью в 170 децибел!" Девочка состроила скептическую гримаску и
активно принялась толкать препятствие плечиком, выжидательно посматривая на
огромный ржавый репродуктор, который со скрипом выдвинулся из стены справа.
В репродукторе что-то захрипело,  задергалось,  посыпались труха и  опилки;
затем  в последовательном порядке стали чередоваться злобное низкое гудение
наподобие  шмелиного,  звук  точильного  колеса,  грохот  бьющейся  посуды,
протяжное мяуканье голодной кошки - одним словом,  все,  что угодно,  кроме
обещанного пронзительного звона.  Опасаясь,  как бы странная штуковина  под
воздействием  издаваемого  шума  не  отвалилась  и не рухнула ей на голову,
Элиза отпрянула немного влево и тут заметила,  что с этой стороны кошмарная
дверь  была  кем-то  снята  с  петель  и просто аккуратно к ним прислонена.
Попытка слегка ее отодвинуть увенчалась успехом  -  обозначилась  приличная
щель,  через  которую можно было при некоторой ловкости проскользнуть.  Что
дочь барона и сделала.
     Далее вся обстановка изменилась словно по мановению волшебной палочки.
Едва вступив на гладкий пол, Элиза этим своим движением неожиданно включила
нежное   неоновое   освещение,   которое  равномерно  сопровождало  ее  при
дальнейших пробежках вперед и так же  равномерно  гасло  за  спиной.  Очень
скоро  коридор  сильно  расширился  и  приобрел  совершенно  ухоженный вид:
появились вазы с декоративными цветами, многочисленные урны-плевательницы и
короткие   упреждающие  надписи:  "Уважаемые,  не  курить!"  и  "Хамье,  не
харкать!" Кроме того,  стены были сплошь увешаны разнообразными  плакатами,
требовавшими  постоянно проявлять бдительность и вылавливать подслушивающих
врагов и шпионов. То справа, то слева стали возникать обитые пахнущей кожей
роскошные двери, и каждая вторая предупреждала, что не потерпит посторонних
и лиц без доклада.  Элиза к таковым нежелательным как раз и относилась;  из
чувства противоречия она сразу же захотела заглянуть в ближайшую дверь,  но
тут ее внимание привлек противоположный конец коридора, венчавшийся строгой
фразой:    "КОМАНДНО-НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ     ПУНКТ",    выполненной    аршинными
стилизованными  буквами.  Впрочем,  среднее  слово  нуждалось   в   срочной
реставрации,  так как буква "Ю" была от руки переделана в "Я",  а после "Д"
вверху стояла жирная запятая,  указывающая,  что сей согласный звук  должен
произноситься    мягко.   Серьезность   сообщения   сразу   поменялось   на
откровенно-непристойное,  что заставило  Элизу  снова  негромко  хихикнуть.
Прыжками   преодолев  последнее  расстояние  до  "пункта",  она  обнаружила
прислоненный к  стене  автомат  с  отомкнутым  штыком,  слегка  приоткрытую
железную  дверь  невообразимой  толщины  и  косо висевшую на ней табличку с
надписью "ОБЕД".  Не задумываясь,  девочка изо всех сил потянула за широкое
кольцо и с большим трудом увеличила входное отверстие на несколько решающих
дюймов.  Теперь проникнуть в секретное помещение не  составляло  труда,  но
сначала,  как  и  положено  в  таких случаях,  требовалось для осторожности
просунуть в щель нос и глаз.
     Внутри комнаты-сейфа  находились  столы  -  одни  столы  без  стульев,
расположенные в три ряда по пять штук в каждом.  Первый ряд у  левой  стены
был  сплошь заставлен телефонами в разноцветных корпусах,  но без привычных
цифр;  второй - чуть  ли  не  на  метр  завален  канцелярскими  папками  на
тесемочках с грифами "Секретно",  "Невероятно секретно", "Для единственного
прочтения" и "Для дезинформации".  На одиннадцатом  столе  стоял  блестящий
электрический  чайник в окружении полудюжины немытых чашек,  на двенадцатом
на разостланных газетах  лежали  длинные  ломти  грубо  нарезанного  белого
хлеба,  плавленые  сырки,  перекрученное  полукольцо "краковской" колбасы и
горстка карамелек;  на тринадцатом - эротические  журналы  и  журналы  мод.
Четырнадцатой рабочей точки, строго говоря, не существовало, ибо столешница
была отломана и стояла у стены,  а обе тумбы оказались  полностью  забитыми
всевозможной  обувью.  Это  было видно даже от входа,  так как с правой и с
левой стороны чуть ли  не  до  пола  свешивались  черные  голенища  длинных
резиновых  сапог.  Элиза  усмехнулась  -  именно  в  таком облачении каждую
пятницу под выходные дни ее отец вместе с дружественными  соседями-баронами
отправлялся охотиться на болота или рыбачить на озера. Иногда ее тоже брали
с собой и даже доверяли подержать тяжелый двуствольный дробовик, к чему она
(вопреки  папиному  мнению)  относилась равнодушно,  предпочитая всем видам
оружия легкие спортивные арбалеты с оптическим прицелом...
     Присмотревшись внимательнее,  Элиза определила, что материал, пошедший
на сапожки, был не резиновый, а мягкой кожи; решившись подойти поближе, она
почувствовала  исходивший  от  нее  резкий запах дешевых духов.  Но об этой
странности сразу же было забыто,  потому что  всю  поверхность  последнего,
пятнадцатого    стола    занимало    большое   электронное   устройство   с
многочисленными  циферблатами,  верньерами,  тумблерами,   переключателями,
регуляторами,   самописцами   и   огромным   количеством  клавиш  и  кнопок
всевозможных видов и расцветок.  Машина оказалась включенной, она деликатно
гудела,  а  в обоих верхних углах горели оранжевые лампы.  Заинтересованная
Элиза несколько раз обошла вокруг сложного  механизма,  а  затем  принялась
всматриваться в надписи. Разобраться удалось легко - все они были выполнены
на языке "эсперанто", который дочь барона знала с детства. Два самых четких
выделенных   обозначения   весьма  откровенно  гласили:  "ПОДСЛУШИВАНИЕ"  и
"ПОДГЛЯДЫВАНИЕ".
     Недолго раздумывая,   Элиза   нажала   сразу  обе  кнопки,  и  комнату
моментально охватил  гул  хаотичных  голосов.  На  небольшом  телевизионном
экране,  размещенном  в  самом  центре,  вспыхнуло  черно-белое изображение
грандиозного   зала,   заполненного   пирующими   и   беседующими   людьми.
"Пиршественная!"  -  догадалась  девочка  и жадно принялась всматриваться в
лица.  На мгновение ей показалось,  что она видит отца, спорящего с какимто
монахом, но вдруг по экрану прошлись зигзагообразные полосы, и он погас. На
несколько секунд замигала надпись:  "ПОЛОМКА, ПОЛОМКА, ПОЛОМКА - НАБЛЮДЕНИЕ
НЕВОЗМОЖНО", а затем исчезла и она.
     С новым вздохом разочарования Элиза начала прислушиваться  к  голосам,
но  быстро  убедилась,  что  в  сплошном шуме ничего нельзя было разобрать.
Одна