от  поймал  ее
взгляд. В нем неожиданно были и боль, и слезы, и ненависть,  и  презрение.
Мелодия опять сменилась.
     Сергей тупо сидел около  стойки  еще  полминуты.  Затем  поднялся,  с
трудом распрямив свое  гигантское  тело.  Он  хотел  что-то  сказать  этим
молокососам, но понял бессмысленность этого и  мысленно  проклял  их.  Всю
жизнь сражаясь, он на поверку защищал этих мокриц? Ну ничего,  покончив  с
врагами на периферии, он возьмется за искоренение больного духа в  центре.
Он сделает их достойными своих защитников.
     С этими мыслями он вышел из зальчика. Многолетняя привычка  выполнять
команду "делай, как я" заставила Сергея выйти через ту  же  дверь,  что  и
остальные. За дверью оказался коридор с открытыми душевыми. В одной из них
плескалась девушка, а Васек-Конек, уже  в  набедренной  повязке  и  шлеме,
натирался жирной мазью. Сергей невольно залюбовался ими: отлично  развитые
мускулы и сухожилия  перекатывались  под  поблескивающей  кожей,  сложение
обоих наводило на мысль о потрясающей гибкости и немалой  силе.  Сергей  с
трудом оторвал взгляд от линий обнаженного тела  девушки  и  прошел  через
вторую дверь в конце коридора.
     Там он увидел то, что  заставило  его  привалиться  спиной  к  стене,
глотая воздух открытым ртом. Сергей, бывалый человек, первым  ворвался  на
навигационную палубу боевого астероида "Сверхновая мести", видел на  своем
веку мертвецов всех пяти известных ему рас Вселенной, но такое...
     От тех двоих, что ушли вместе с Лолитой, осталось совсем немного - от
девушки раздавленный и обугленный шлем, от  юноши  -  голова  в  таком  же
шлеме, соединенном с шейными  сосудами  пульсирующими  трубочками.  Голова
жила, но но была без сознания. Самой Лолите повезло больше - у нее не было
правой руки от плеча, весь правый бок до колена  был  обжарен  и  осыпался
кровавым углем. Она была в сознании, и по-видимому, не  чувствовала  боли.
Увидев Сергея, Лолита улыбнулась и что-то сказала. Мимо  него  прошли  те,
двое из душевой, оба уже натертые жиром и в шлемах. Они выслушали какое-то
объявление, и опустив забрала шлемов, исчезли с легким хлопком.
     Сергей выбрался через какую-то  еще  дверь  наружу  и  только  теперь
понял, что говорили тем  двоим:  "Задание  -  планета  560  Анкас,  сектор
969/14, поддержка обороны поселка Синего Короеда,  особое  внимание  -  на
флокраннеров".
     И еще, запекшиеся губы Лолиты-Ящерицы:
     - А, бравый капитан... Вы никогда не слыхали  об  орехах,  у  которых
скорлупа была внутри?
     Сергей брел к своему "Суперразряду", внезапно  ставшему  жалким.  Под
его ногами хрустело что-то. Ему казалось, что это скорлупа орехов, пустая,
прогнившая скорлупа.



                    ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ВЕКА. ГОД 2200, ЗЕМЛЯ

     Гранаты за два с половиной  века  изменились  мало.  Осталось  то  же
предназначение, и как ни странно,  осталось  кольцо.  Кольцо,  продетое  в
чеку,  расконтрившую  широкую  красную  кнопку,  выступающую  из   черного
матового корпуса размером с куриное яйцо. А  то,  что  внутри  корпуса  не
пироксилин или тринитротолуол, а  небольшая  ловушка,  удерживающая  набор
мономолекулярных пленок антивещества - это неважно.
     Черное яйцо взяла  жилистая  женская  рука  с  еще  гладкой,  но  уже
стареющей кожей, и граната перекочевала в карман старого кожаного плаща.
     Здесь,  на  планете  483Колонна,  на  владелицу  плаща   смотрели   с
удивлением - в декабрьскую жару  пожилая  женщина  замотала  шею  пушистым
шарфом, сам плащ был застегнут на все  пуговицы,  на  ногах  были  высокие
сапоги.
     Но  там,  где  она  вышла  из  своего  катера,  падал  мокрый   снег,
облепляющий  фонарные  столбы  со  старинными   фонарями,   предпразднично
сияющими в старом польском городке. Был последний день года, то время дня,
когда  праздник  еще  выплеснулся  на  улицы,  внезапно  опустевшие  после
предпраздничной суеты.
     А впрочем, была ли суета? Женщина не  возвращалась  сюда...  Сколько?
Сто двенадцать лет? Празднуют ли еще здесь Новый Год?
     Наверное, все-таки праздновали. Как торопливые  мыши  или  дантакские
амбарные игуаны, пробегали последние пешеходы.
     Женщину обогнали две весело щебетавшие старушки. Одна напевала на ухо
другой:
     - Вандочка, милая, ну нельзя же так, все-таки  еще  два  года,  и  на
четырнадцатый десяток лет перевалишь, а туда же - лыжи, прогулки. Пора и о
себе подумать...
     Женщина словно налетела на невидимую стену  и  долго  смотрела  вслед
удаляющейся парочке.  Ей,  координатору  службы  ПН,  экс-штурману-стрелку
канонерки "Орка", было на три года больше, чем  злосчастной  Вандочке,  но
никто не смог бы назвать ее старухой. Кожаный плащ обрисовывал  подтянутую
фигуру, высокие сапоги обтягивали еще привлекательные ноги,  по  поднятому
воротнику рассыпались густые волосы, в которых равномерно были  перемешаны
темно-рыжие и седые пряди, кожа лица была гладкой, словно ее  отполировали
лучи всех звезд, что повидала она за свою стотридцатилетнюю жизнь. Правда,
сейчас в  прическе  преобладал  белый  цвет  -  огромные  снежинки,  легко
соскальзывающие с плаща, все больше залепляли ее.
     Похоже, она знала эту  Вандочку.  Они  познакомились  в  школе,  куда
съехались дети со всего побережья - целых сорок шесть человек. Тогда  она,
маленькая Злата, жила в этом городе с папой Зигмундом и мамой Дженни одна,
и столько детей сразу были  для  нее  серьезным  испытанием.  Но  стройная
девочка с густой рыжей гривой стиснула зубы и приняла  все,  как  должное,
затвердив на всю жизнь - что бы не случилось, не теряйся. Стиснула зубы  и
пошла вперед. Как часто ей приходилось делать это потом.
     А эта Вандочка была порядочной плаксой... Все время попадала впросак,
и чуть что - в слезы. А теперь не хочет отдавать себя старости,  шушуканью
дряхлых подружек, подкармливанию голубей... Молодец, в ее возрасте.  В  ее
возрасте?
     Злата сдвинулась с места и пошла быстрее, чем раньше. Ее мысли уже не
покидали этого города. Она вспоминала, как бродила по пустынным  улицам  -
одна на весь город, одна из  восьмисот  миллионов  населения  Земли  после
Великого  Драпа.  Папа  побаивался  за  отчаянную   дочку,   лазающую   по
заброшенным домам и садам, мама бранила ее за принесенные  в  дом  вещи  -
"Нельзя брать чужое". Злата не понимала, что значит "чужое". Принадлежащее
другим людям? Каким? Кроме них с мамой и папой, в городе никого  не  было.
Только  в  одиннадцать  лет,  совершенно  случайно,  в  результате   почти
сказочной  истории,  она  узнала,  что  ее  домашняя,  привычная  мама   -
знаменитая межзвездная пиратка Дженни-Комета,  чье  имя  гремело  по  всей
галактике  добрый  десяток  лет  подряд.  Бедная  мама  вполне  оправданно
опасалась,  что  наследственность  взыграет  в  дочке.   И   ее   опасения
подтвердились. Имя дочери  разнеслось  по  Вселенной  так  же,  как  и  ее
собственное. Злата Каневски прославилась еще как штурман-стрелок "Орки", а
все последующие ее шаги лишь приблизили превращение в живой памятник.
     Памятник... Сейчас Злата шла именно к  памятнику,  который,  как  она
слышала, нынешние жители городка поставили великой пиратке,  сто  тридцать
пять лет назад случайно нашедшей солнечную систему и  навсегда  оставшейся
здесь. Мама прожила недолго - шестьдесят лет не срок для человека, и Злата
никогда не возвращалась к ней - мама сама, как снег на голову, сваливалась
на планету, ставшую временным пристанищем непоседливой дочке.
     Вот и памятник. Злата остановилась перед установленной  на  невысоком
пьедестале статуей. Дженни-Комета была здесь такой, какой впервые  увидела
планету  своих  родителей.  Дочь  стала  старше  старше  матери  вдвое,  а
изображенная  здесь  задорная  девчонка  в  залатанной   кожаной   куртке,
мини-юбке, ажурных чулках, разорванных на коленках  и  драных  пластиковых
кедах, была моложе Златы раз в шесть. Такой была Санзи, Александра, в 2132
году на 120Саванне. Санзи могла бы быть ее дочкой.  Но  у  Златы  не  было
детей, хотя ее детьми могли бы считаться десятки тысяч людей,  от  которых
отвела смерть межзвездная лучевая канонерка  "Орка",  которых  защищала  и
спасала служба ПН.
     Снег почти перестал, и казалось, что дерзкая  бронзовая  девчонка  на
постаменте назло снегу и холоду засунула  руки  в  карманы  своей  куртки.
Тусклый свет едва озарял две  фигуры,  стоящие  напротив  друг  друга  под
падающими снежинками.
     Два памятника. Злата уже лет пятьдесят была живым символом.  Один  из
молодых журналистов, с явными поэтическими наклонностями, как-то  написал,
что смерть - не старуха с косой в  руках,  безносый  скелет,  а  немолодая
рыжеволосая женщина в боевом скафандре с лучевым карабином  Рагозина.  Это
удачное сравнение стоило Злате еще одной седой пряди  надо  лбом,  и  было
первым из толчков, приведших ее сюда.
     Злата не жалела, что у нее не было детей. Значительно труднее было бы
вынести разрыв с другим, новым миром, если бы представителями  этого  мира
являлись родные ей люди. А новый  мир  разрывал  все  связи  решительно  и
неотвратимо.  Он  не  отталкивал  координатора  службы  ПН,  ставшую   его
неотъемлемой частью, но Злата чувствовала, что она становится частью этого
мира, отдельной от него, вещью в себе
     Она еще могла бы принять превращение в старуху физически, дряхлость и
бессилие, как у Вандочки и ее  ветхой  подружки.  В  конце  концов,  через
очередной десяток лет это неминуемо, хотя ей до боли не  хочется  лишаться
наслаждения жить в полную силу, не задумываясь о том, как это отразится на
здоровье.
     Но ей не давала покоя мысль, что вся эта жизнь в полную силу, все сто
двенадцать лет боев, хитрых шахматных ходов,  напряженного  противостояния
на чашах весов, стрелка которых  при  любых  колебаниях  смахивала  тысячи
человеческих жизней, не имела смысла.
     Девятнадцатилетняя  Злата,  рванувшаяся  в  космос   с   непреклонным
стремлением  сделать  его  мирным  и  счастливым,  не  представляла,   что
семидесятивосьмилетняя  Злата  отправит  двух  мальчишек  -  изобретателей
страшного оружия убирать то, что осталось от врагов, испытавших это оружие
на себе, что стотридцатилетняя Злата придет сюда, в город своего  детства,
сжимая в кармане черное яйцо нуль-гранаты.
     Она вынула гранату из  кармана  кожаного  плаща  и  подкинула  ее  на
ладони. Встряхнула головой, убирая с глаз тяжелую челку. С челки сорвались
пышные хлопья снега, облепившего  Злату  за  то  время,  пока  она  стояла
неподвижно.
     От  девятнадцатилетней  Златы  ее  отделял  целый  век.  Век  и   еще
двенадцать лет. И за этот век ничего не изменилось во Вселенной.  Все  так
же  смерть  оставалась  смертью,  враг  -  врагом,  и  только  сама  Злата
изменилась неузнаваемо.
     Стотридцатилетняя Злата видела, что служба ПН  -  Переписи  Населения
уже давно стала самодостаточной, и весь  остальной  мир  живет  помимо  их
усилий,  что  враг  не  исчезает,  а  самосовершенствуется  благодаря   их
совершенству, что все это замкнулось в бессмысленный круг.  Она  понимала,
что это не конец, что люди все так же живут, любят, растят детей, а значит
- мир продолжается. Но она выпала из этого  мира  и  не  видела  смысла  в
дальнейшем барахтанье. Она не  хотела  быть  старухой  физически,  но  еще
больше  боялась  настигавшей   ее   духовной   старости,   бессмысленности
доживания. Она сейчас завидовала матери, ушедшей из этого  мира  внезапно,
на бегу, не дожившей до такого.
     Злата выдернула кольцо и нажала алую кнопку. Теперь у нее было четыре
секунды. Она положила сверкающее колечко на угол постамента  и  отошла  на
полдюжины шагов, в последний раз оглядывая небо, заснеженные крыши, фонари
и сугробы.
     Яркая  вспышка  озарила  бронзовую  фигурку  Дженни-кометы.  В   этом
отсвете,  казалось,  ее  улыбка  превратилась  из  дерзкой   в   грустную.
Послышался легкий хлопок устремившегося  в  пятиметровый  кратер  воздуха.
Потом еще один. И еще. Вспышки постоянно меняли выражение  лица  бронзовой
Дженни, и казалось, что она то плачет, то  смеется,  то  грустит.  В  небе
переливался новогодний фейерверк, отмечающий конец последнего дня века.



                      ЛЫЖНЯ С ЗАКАТА НА ВОСХОД. ГОД 2201

     Снежную равнину пересекали  следы  зверей,  с  трех  сторон  горизонт
ощетинился зубцами туманно синего леса, а  с  четвертой  стороны  садилось
солнце цвета топленого молока с кровью.
     Морозный воздух  тоненько  звенел,  снег  скрипел  и  повизгивал  под
лыжами, и кроме  этих  звуков,  ничего  не  нарушало  тишины,  покрывавшей
равнину таким же чистым и уютным одеялом, как и глубокий  искристый  снег.
Так же, как и тишина, белизна снега нарушалась двумя точками:  на  полпути
от заката к лесу стояло одинокое дерево, к которому приближалась маленькая
фигурка лыжницы. Вот две точки совместились, и девушка стала под  деревом,
запрокинув голову к ветвям, бережно  удерживающим  на  весу  осыпавший  их
снег. Она подпрыгнула к нижней ветке, ударила по  ней  рукой,  обрушив  на
себя мерцающий снежный поток, и засмеялась.
     Сверкающая морозная  пыль  медленно  оседала,  усеивая  переливчатыми
блестками  пышные  светло-шоколадные  волосы  девушки,  которая  улыбаясь,
вспоминала сегодняшний день - такой длинный и такой хороший.
     По традиции, сегодня, в первый день года, все внуки и внучки  дедушки
Питера и бабушки Ягуарунди приходили к  ним  в  гости.  Старшие  везли  на
санках младших, и  просторный  теплый  дом  наполнялся  детским  смехом  и
говором. Оля была среди них единственной совершеннолетней - тринадцать  ей
исполнилось еще в начале весны кончившегося  вчера  года.  Тогда  она  еще
сомневалась - стоит  ли  взрослой  девушке  принимать  участие  в  детском
празднике. Смешно! Ведь это был праздник дедушки с бабушкой, и кто,  кроме
Оленьки, лучше всего  поможет  сделать  его  ярким  и  запоминающимся  для
малышей.
     Сегодня с утра она успела переделать столько дел, что хватило  бы  на
весь год. Бедного дедушку хозяйственная суета перепугала до такой степени,
что он закрылся в своей мастерской, пиратским голосом приказав  беспокоить
его только в том  случае,  если  в  результате  этой  неразберихи  "старое
корыто" - как он назвал дом -  начнет  тонуть.  Но  его  тут  же  извлекли
оттуда,  заявив,  что  дом  действительно,  скоро  утонет  в  сугробах,  и
отправили чистить от снега парадную дорожку и заливать каток у пристройки.
Дедушка тем же пиратским тоном ответил, что старого шкипера  Пита  Сырцова
никогда не пугали  волны  -  морские  ли,  снежные,  электромагнитные  или
подпространственные. Натянув свой любимый красно-белый свитер  и  шапку  с
помпоном, которую связала сама Оленька в прошлом году,  он  отправился  на
улицу, свирепо  мурлыкая  под  нос  старинную  песенку  "Дженни-комета"  и
посасывая очень разбойничью трубку. Трубку эту ни он, ни кто-нибудь другой
не курил, потому что в свое  время,  когда  насмотревшись  телесериалов  о
межзвездном  пирате  Билли-Идеалисте,  Питер  сделал  эту  трубку,  он  по
незнанию не оставил отверстия в чубуке.
     Стоя на  полузанесенном  крыльце,  дедушка  встречал  первых  гостей,
помахивая  в  воздухе  шапкой  и  церемонно  раскланиваясь  перед   самыми
младшими, удивленно-осоловело взирающими на  него  с  санок,  напоминая  в
своих шубках маленьких пушистых совят. Дедушка подкидывал их в  воздух,  и
опуская на землю, подталкивал к крыльцу. Старших он валял в снегу и  гонял
по дорожке  с  зверским  выражением  на  лице.  Девчонки  визжали,  ребята
смеялись, но в конце концов все спасались на крыльце, и в клубах морозного
пара попадали в объятия бабушки.
     Ольга носилась по всем комнатам, но больше всего времени проводила на
кухне. Конечно, хозяйкой и волшебницей  здесь  была  бабушка,  но  Оленьке
предоставлялась почетная роль запечного тролля-поваренка. Тем  более,  что
на кухне действительно была печь. Настоящая, с огнем, заслонкой,  вьюшкой,
трубой и дымом. Топилась она специально  выведенным  древесным  стоеросом,
который за ночь отрастал ровно настолько, чтобы  можно  было  топить  печь
весь день. Совсем маленькой  Оля  боялась,  что  если  дедушка  не  срежет
стоерос вовремя, тот разрастется, оплетет весь дом, весь лес,  всю  землю.
Но стоерос, если его не обрубать хотя бы два дня,  переставал  накапливать
массу и впадал в свою, растительную спячку. За время спячки его  древесина
пропитывалась смолой, и потом отчаянно трещала в печке.
     Все собрались, и праздник  потихоньку  перешел  в  комнаты.  В  кухне
хозяйничали теперь домовые -  маленькие  КС,  следящие,  чтобы  ничего  не
подгорело и не перемерзло. Один из них забрался в печь и  присматривал  за
пирогом, готовый отразить нашествие любой космической армады,  осмелящейся
посягнуть на его румяную корочку.  Кроме  печи,  в  доме  был  камин,  где
бессменно дежурили крошечные  золотые  саламандры,  ворошащие  растопку  и
раздувающие угли, чтобы те мерцали багрово - алым светом.
     Бабушка, как и всякая бабушка, знала множество интересных сказок. Вот
и сейчас младшие внучата расселись вокруг нее у камина, а самый  маленький
устроился на  коленях,  слушая  с  приоткрытым  ртом  старинные  сказки  о
Занебесном Кузнеце и Болотной Старухе - медные  когти,  железные  зубы,  о
Хозяине пестрых бобов и Пестром предке.
     Ребята постарше возились в темном и теплом подвале,  ставшем  сегодня
одновременно тиром, ужасным подземельем, темной планетой  Ку-Фу  и  вообще
Таинственным Местом. В  темноте  сверкали  разноцветные  залпы  игрушечных
лучеметов, носились смешные привидения, раскачивались  лианы  и  воздушные
водоросли.  Павлик  и  Джерри  изображали  отважных  космопроходцев,   все
остальные - экипажи кораблей, спасаемых красавиц и таинственных  туземцев,
а дедушка Питер в ужасной маске - всех врагов сразу. Когда  его  очередной
раз настигало справедливое возмездие, он испускал  такое  леденящее  кровь
рычание и вой, что даже голографические привидения в страхе забивались  по
щелям и норкам. Одно, зеленовато-серебристое, особо  пугливое  привидение,
от страха забралось под свитер зашедшей взглянуть на все это Оли, и теперь
нервно мерцало там, время от времени выглядывая наружу.
     От  сказок,  приключений   и   хозяйственной   суеты   все   отчаянно
проголодались, и теперь наступило время обеда. Домовой в печке  устрашающе
замахал на Ольгу огромным носом, которым проверял, так ли аппетитно пахнет
пирог, как ему,  пирогу,  полагается,  но  узнав  хозяйку,  отодвинулся  в
сторону, гордо поглядывая на нее черными  бусинками  глаз,  будто  говоря:
"Каков пирог вышел, а?".
     Пирог, действительно, вышел ого-го. Впрочем, как и все остальное. Над
огромным столом на некоторое время нависла тишина - так  все  были  заняты
теми вкусными вещами, которые на  нем  находились.  Но  потом  неудержимая
болтовня и щебет снова зазвенели в столовой. Казалось, говорили все и  обо
всем - о новых игрушках и последних открытиях физики параллельного мира, о
корочке пирога и достоинствах  старых  лучевых  карабинов,  о  достижениях
биокосметики, мороженом, разведении мясных стоеросов, артистах  и  певицах
разных планет, легендах древности и последних новостях.
     Не прерываясь,  разговор  перенесся  в  комнату  видеовстреч.  Здесь,
рассевшись все  вместе  на  мягких  выступах  пола,  напоминающих  голубую
мшистую горку необычной  формы,  где  каждому  находилось  удобное  место,
дедушка, бабушка и все внуки сначала сделали общий снимок - такой же,  как
каждый год, а потом посмотрели двенадцать предыдущих  снимков.  На  первом
были только дедушка, бабушка и  маленькая  Оленька,  на  следующих  внуков
становилось все больше, и на предпоследнем  были  уже  все  два  с  лишним
десятка тех, кто собрался сегодня.
     Затем наступило время поздравлений. Другая половина комнаты, где  все
только что, как в зеркале видели самих  себя,  меняющихся  год  за  годом,
становилась то морс