и" не хуже, чем  нас,
продающие мафии сведения и планы, а то и просто наши жизни. Пронизывая мир
насквозь, мафия выдирается из него с кровью,  болью  и  обнажением  многих
тайных уродств.
     Нет, не до этого. Кто и что сделал, разберемся  потом,  а  пока  надо
расправиться с этой грязью. Уничтожать без  всякой  жалости  и  врагов,  и
предателей общества.
     Все-таки, что послужило причиной появления здесь странного солдата? В
конце концов, спрошу его самого, благо  он  все  равно  еще  торчит  из-за
плеча. Завтра спрашивать уже может быть не у кого. Или некому.
     - Послушайте - Обращение не по форме, так лучше.
     - Да, капитан.
     - Я не как капитан, а просто так хочу спросить, что  же  вас  занесло
сюда? У вас сын, наверное, и жена, и дело свое есть.  То,  что  вы  не  из
мафии засланы, ясно, они такого цыпленка жареного  держать  не  стали  бы.
Извините за цыпленка, но ваши боевые качества, надеюсь, вам ясны. Так  что
же вы - социолог, писатель, набирающий впечатления? Не за деньгами же  или
льготами сюда, хотя платят хорошо. В нашем с вами возрасте  вроде  бы  все
уже должно устояться.
     -  Объяснить  можно...   Понимаете,   я   не   идеалист,   и   семья,
действительно... Но когда идет такая схватка со злом, все равно  абсолютно
непричастным не останешься. Я просто понял, что должен быть здесь  -  хотя
бы для того, чтобы на улицах моего городка не было  танков  и  бронеходов,
чтобы мой сын ходил в школу без страха быть убитым в случайной перестрелке
или растерзанным развлекающейся компанией садистов. Традиция вести войну в
живущих городах пришла из  прошлого  века  -  вспомните  Ольстер,  Бейрут.
Сицилия лишь довела это до абсурда, здесь  можно  на  одной  улице  купить
пачку  сигарет,  а  на  другой  быть  убитым.  Ты  идешь   выбрасывать   в
мусоропровод ведро, и не знаешь, что в полусотне  метров  под  тобой  этот
мусор летит на голову пулеметчику, ведущему бой в трубе канализации.
     Никаких иллюзий по поводу этой войны у меня нет - она идет не на этих
улицах, а в компьютерных системах  мощнейших  банков  мира.  Идет  продажа
оптом и в розницу, и в нашем лагере тоже немало грязи. Вспомните  позорную
историю  с  генералом  Хагеном,  в  карточной  игре  с  одним  из  мафиози
поставившем роту  солдат  против  миллиарда  в  Швейцарском  банке.  Хаген
проиграл и подвел их под удар лазерного  спутника  -  все  сгорели,  а  на
следующее утро его партнер по игре сообщил все командованию и  поместил  в
газетах снимки и описание игры.
     Но все-таки надо чистить эту грязь и дрянь, и поэтому я здесь. А  вы,
капитан? Ведь не деньги же вас гонят с войны на  войну.  Что  привело  вас
сюда, что привело на Амазонку, на самую первую вашу войну?
     Я молчал.  На  очередном  гигантском  экране  наши  лица  и  бронеход
чередовались с рекламными сюжетами, и теперь между моим искаженным в крике
лицом и крупным планом помятого борта "Тойоты"  вклинились  полуобнаженные
девицы, утопающие в  пышной  пене  какого-то  моющего  средства,  а  между
жестикулирующим хозяином помятой машины и запутавшимся в автомате Каневски
- толстый младенец, пускающий шоколадные пузыри.
     От ответа меня спас столб нестерпимо яркого света, ударивший с  небес
по соседнему кварталу. Залп лазерного спутника с математической  точностью
пропорол и  выжег  изнутри  ничем  не  примечательный  внешне  дом.  Взвыв
двигателями, наш бронеход рванулся  к  тлеющему  остову,  чтобы  проверить
степень поражения.
     Что там проверять, уголь и есть уголь. Пешеходы обходят выжженный дом
по другой  стороне  улицы,  за  бронеходом  образуется  пробка  недовольно
гудящих машин. Где-то над крышами со звенящим визгом приближался  вибролет
спутниковой корректировки  с  параболической  антенной  между  надкрыльями
виброплоскостей. Больше здесь делать нечего, и мы  снова  выворачиваем  на
шоссе.
     Почему-то я представил себе бронеход сверху, таким, как  он  виден  с
верхних этажей небоскребов. Впрочем, бросить противотанковую  гранату  или
минометную  мину  удобнее  с  пятого-шестого  этажа.  А  гранатомет  лучше
работает из подворотен и с первых трех этажей.
     Словно накликал  беду:  перед  носом  бронехода  взметнулся  фонтаном
взрыв, и по лобовой броне  застучали  куски  асфальта.  Бронеход  дернулся
вперед, и вовремя: теперь грохнуло за кормой, и асфальтовая крошка осыпала
десантные люки. С неистовым ревом развернувшись на месте, бронеход  въехал
кормой в витрину и под  звон  стекла  и  хруст  раздавливаемых  стендов  и
манекенов застыл посередине торгового зала супермаркета. Где-то  над  нами
находятся те, кто  бросал  гранаты  или  мины.  Сбивая  стенды  с  легкими
коробками, из задних люков вырвались мои ребятишки и бросились к лестницам
на следующий  этаж.  Джобер  лихо  сбил  прикладом  сунувшегося  под  ноги
покупателя, и вскакивая на эскалатор, прошил очередью потолок над собой. В
дверях уже рассосалась толпа спасающихся покупателей, и теперь  только  мы
ломились сквозь прилавки и рекламные щиты.
     Хотя нет, не  только  мы.  Кто-то,  пока  невидимый  за  коробками  и
пакетами,  ломился  нам  навстречу.   Стену,   сложенную   из   громоздких
пенопластовых упаковок одновременно пробила с той стороны очередь  ручного
пулемета и вырвавшийся вперед "солдат мафии".  Он  рухнул  под  выстрелами
из-за моего плеча прямо в проеме, который проделал своим  телом.  Огненные
струи очередей уперлись в пеструю стену, разнося упаковки и их  содержимое
в куски. Через  десяток  секунд  от  преграды  ничего  не  осталось,  и  в
заполнившем супермаркет дыму стали видны  силуэты  нападавших.  Мы  бежали
навстречу друг другу и стреляли, каждый  контур  человеческой  фигуры  был
подсвечен мерцающей звездочкой, которая гасла только тогда, когда  человек
падал,  превращаясь  в  неподвижную  горку  тряпья.  Сзади,  с   бронехода
короткими вспышками бил башенный лазер, подрезая висящие рекламные щиты  и
разваливая на чадящие лохмотья горы товаров.
     Кончилось все  даже  внезапнее,  чем  началось.  Кончились  грохот  и
шипение, кончились оскаленные лица стрелявших  в  нас,  кончились  тяжелые
шлепки падающих тел. В  глубине  зала  еще  осыпались  какие-то  кульки  и
коробочки, где-то текла из пробитых банок и канистр какая-то жидкость.  За
дымом мелькнула быстрая тень, но не успел я поднять  "локуст",  как  из-за
плеча опять  коротко  рявкнула  очередь,  и  тень  медленно  обрушилась  в
прилавок, в последней судороге вспахав пулями пол перед собой.
     Я оглянулся и чуть ли не свистнул от удивления. Уж кого-кого, а этого
Каневски я не ожидал здесь увидеть. Но  за  правым  плечом  у  меня  стоял
именно он, опять неуклюже и как-то смущенно держа дымящийся  "локуст".  На
лице его было отрешенно-сожалеющее выражение. А слева приближался  Джобер,
шатаясь, как пьяный. Он пинал ногами лежащих и делал контрольные выстрелы.
Лицо мальчишки безобразила маска неестественного, звериного счастья.
     Где-то на улице уже ныли, как зубная боль сирены и  лязгали  гусеницы
танков и бронеходов. Мы забирались в свой бронеход медленно  и  тяжело,  и
последним,  как   водится,   подошел   к   машине   Каневски.   Он   вдруг
заинтересовался чем-то на полу, поднял  небольшую  пеструю  коробку  около
стеллажа с игрушками. Покопавшись в кармане, он вытащил какую-то мелочь, и
положив монеты на прилавок, заспешил к бронеходу.
     - Ну вот, капитан, смотрите - все  время  некогда  было  заглянуть  в
магазин - сыну купить что-нибудь, а тут...
     Я заметил у него на груди алое пятнышко лазерной подсветки и протянул
руку, чтобы отдернуть его из-под прицела.  Но  было  поздно  -  комбинезон
прорвала пуля снайпера, и Каневски сполз по борту бронехода. У меня в руке
оказалась легкая цветастая коробка солдатиков...
     Когда, прочесав всю округу и закончив формальности с  представителями
торговой фирмы, чей магазин мы разгромили, я опять уселся на свое место  в
бронеходе, что-то попалось мне под руку. Это  была  та  самая  коробка.  Я
поднес к свету картонку, и увидел надпись "Борцы с мафией, 6шт., с  ручным
пулеметом и рацией". Ниже -  название  фирмы-производителя,  цена  и  дата
выпуска. Сегодняшнее число - оно началось шесть часов назад.  Я  почему-то
вспомнил: "Смотрите, капитан, какая оперативность..."  Шесть  часов  назад
Каневски был жив, а к Джоберу я относился еще как к человеку.
     Что-то показалось мне знакомым в картинке на коробке с солдатиками. Я
вытряхнул пластиковые, размером  в  палец,  натуралистически  раскрашенные
фигурки на ладонь, и чуть не уронил их: В руке у меня был  я  сам.  Рядом,
такой же неуклюжий, как был в жизни, оторвал ногу от подставки Каневски, в
классической позе с автоматом наперевес,  упираясь  широко  расставленными
ногами в подставку, на ладони лежали Джобер и другие  юнцы.  Пластмассовые
игрушки. Они сделали пресс-формы по видеопленке, и теперь на меня с ладони
смотрели добротно сделанные  пластиковые  масочки  игрушечных  солдатиков.
Нескольких из них уже нет - я отодвинул их пальцем  в  сторону,  и  сверху
опять лег печально-стеснительный Каневски. Солдатики...
     Механик-водитель рванул с места,  и  бронеход  выехал  из  витрины  в
наполненный мертвенно-праздничным неоновым светом город.



                     ДЕЗЕРТИРЫ. ГОД 2042, ЗЕМЛЯ....

                               Закон 1735, III-в о мерах против предателей
                           общества был принят 9.VII.2041 и предусматривал
                           высшую меру  наказания  за попытку  эмиграции с
                           Земли...
                              "История вооружения Вселенной" т.I, стр.312.

     Год за годом мне снится одно и то же: жирный блеск  реки,  схваченной
джунглями  в  когтистые  зеленые  лапы,  и  пятнистые   боевые   вибролеты
"Мессершмитт-Бельков-Блом 799",  почему-то  беззвучно  уходящие  вдаль  от
гигантского костра старой хижины. Назойливо крутится в  голове  вместо  их
звенящего визга  старинная  мелодия:  "На  далекой  Амазонке  не  бывал  я
никогда...".
     А я бывал. И на Амазонке, в двадцать первом,  -  интерпатруль,  и  на
Сицилии в тридцать восьмом, - итало-сицилийская война с мафией. Теперь вот
здесь - "таможенник".
     Амазонка... Тогда, у  реки,  меня  вытащили  полумертвого,  с  вторым
приступом лихорадки и двумя личинками на левой лопатке. Следы от их  гнезд
в моем мясе побаливают в дождливую погоду.  Такую,  как  сейчас,  когда  я
проснулся в качающемся  кресле  рядом  с  механиком-водителем  таможенного
бронехода.
     Лязгая траками по асфальту, он мчится по  городской  улице.  Получены
сведения, что некий Стропарев, Анатолий Алексеевич, задумал эмигрировать с
Земли вместе с женой и трехлетним сыном. Скоты продажные, хоть бы  ребенка
пожалели, если своя  жизнь  не  дорога.  Захотели  променять  нашу  родную
планету на космический рай. Ничего, они его получат. Истинное наименование
нашей организации затерялось в бумагах, даже я не сразу  его  вспомню,  но
зовут нас "таможенниками" по поговорке - "За выезд в рай взимается пошлина
в размере жизни". Правда, непонятно, откуда взялась уверенность, что там -
рай?  Чужие  планеты,  всякий  сброд,  бежавший  от  правосудия  -  те  же
сицилийские недобитки,  ни  порядка,  ни  государства  -  закон  джунглей.
Общество вырастило, воспитало тебя, спасло от ядерной войны, экологической
катастрофы - в  этом  я  лично  участвовал,  громя  целлюлозные  банды  на
Амазонке. Чего еще надо? Работай, реализуй свои возможности, отдавай  долг
обществу. Так нет, бегут, как крысье  поганое,  и  растаскивают  Землю  по
ниточкам. Что самое страшное - нас, сдерживающих этот  поток  человеческих
помоев, ненавидят, боятся те, ради кого мы  делаем  свою  тяжелую  работу.
Вчера, когда  я  остановился  во  дворе  около  песочницы,  где  копошился
забавный малыш, его мать с  криком:  "Ты  с  кем  разговариваешь,  это  же
таможенник!", Унесла отчаянно заревевшего карапуза. Такого страха я еще не
видел. Нами уже пугают детей, как волками. Волки. Волки -  санитары  леса,
то есть общества, - так орал Бэйтс, опять надравшись. Надо будет  вышибить
его из таможни, чтобы не позорил звание. Из-за таких нас и ненавидят.  Ну,
и еще  доносы.  В  деле  Стропарева  тоже  прочерк  -  "данные  доносителя
неизвестны". Нам, исполнителям неизвестны. Потому что были случаи - как  с
сумасшедшим Фуэнтесом, который построил всех доносчиков во дворе городской
Таможни, нацепил им все запасы орденов и медалей и расстрелял. Я до  этого
еще не дошел, но тоже симпатии к доносчикам не испытываю.
     Бронеход оседает на передние катки,  резко  затормозив  у  дома.  Мои
ребятишки посыпались из люков, башенные стрелки водят стволами лазеров  по
фасаду, готовые прикрыть нас - можно напороться и на это.
     Сапоги грохочут  по  лестнице.  Квартира  N_153.  Звонок.  Испуганный
женский голос:  "Кто  там?".  Отвечаю:  "Открывайте.  Таможня.".  Яростный
мужской возглас перекрывает стон женщины, из двери летят  щепки  от  пуль,
проходящих в сантиметре от меня. Четыре кубика пластиковой  взрывчатки  на
замке и петлях срывают дверь. В конце коридора мужчина с двух рук стреляет
из пистолета. Короткая очередь из "локуста" Джонни Сименса  разбивает  ему
руку, и пистолет - АПС конца прошлого века, отлетает в сторону.  Сименс  и
Котельников волокут его в комнату, где перепуганная  женщина  с  крошечным
ребенком  вжимается  в  примитивный   генератор   переброски.   Штейнхофер
вытаскивает ее из машины, которую разносит длинной очередью.
     Комната забита  людьми,  пластами  плавает  прозрачный  дым.  Я  пишу
протокол под тихое всхлипывание женщины, сам Стропарев странно смотрит  на
меня. Господи, когда-нибудь я этого не смогу. Но не сейчас.
     Обоих отшвыривают к стене, и Котельников забирает у женщины  ребенка,
что-то утешительно шепча. Та уже ничего не  соображает,  ее  гипнотизируют
черные зрачки автоматных стволов. В домашнем халатике, забрызганном кровью
мужа,  она  не  замечает,  что  причиняет  ему  боль,  прижимаясь  к   его
искалеченной руке.
     Формулировка, ставшая привычной: "По закону  1735,  III-в,  оказавшие
вооруженное сопротивление при задержании...". Стропарев хрипит мне в  лицо
что-то  странно  знакомое.  Залп.  Дыму  в  комнате  прибавляется,  и  два
изрешеченных трупа тяжело и неуклюже сваливаются на пол своей  комнаты.  Я
подхожу к видеофону и вызываю похоронную команду. На лестнице  надрывается
криком ребенок, у которого мы отняли мать и  отца.  Отца,  который  продал
Землю, дезертировал из общества. Нет, его воспитает государство, а не  эти
двое предателей.
     Снова дождь молотит по броне, заглушая плач ребенка. Только сейчас  я
разбираю то, что этот человек сказал мне перед смертью - "Тебя я не ожидал
с ними". Да и  фамилия  его  сквозь  дождь  и  дрему  всплывает  вместе  с
назойливой  мелодией  "Далекой  Амазонки".  Стоп.   Стропарев...   Стропа,
Толик-Стропа, зенитчик с КП интерпатруля, где работала Здена.  Господи,  я
не узнал его. Хорошо, что не узнал, иначе  не  смог  бы  сегодня.  Но  все
равно, когда-нибудь я этого не смогу.
     Прекратить мягкотелость. Прекратить. На Амазонке мы вместе дрались  с
убийцами Земли, на Сицилии я вычищал блатную гниль мафии, а он отсиживался
здесь. А теперь мы вообще по разные стороны баррикады. И закономерно. Кого
я жалею? Предателя  общества,  переродившегося  мерзавца,  а  не  славного
парня, зенитчика Толика. Он всегда старался прикрыть  нас  с  земли,  лихо
заваливал  "пятнистых".  Да,  на  Амазонке  и  Сицилии  враг  был  неплохо
вооружен. А этих мы убиваем в их домах, травим  на  пустырях  бронеходами,
как волки. Как волки... Хотя, впрочем, этот  тоже  был  вооружен.  Древним
автоматическим пистолетом... Я же делаю нужное, тяжелое, но  нужное  дело!
Очищаю Землю от продающих  ее  шакалов!  Толик-Стропа  -  шакал?  Зенитчик
Стропарев - шакал? А я кто? Волк? Кто я такой?  А  эта  женщина.  Она  уже
ничего не понимала,  и  только  испуганно  плакала,  так  тихонько,  будто
боялась, что за громкий плач с ней сделают что-нибудь. Однажды  я  возьму,
да и напишу все это в отчете, швырну его на стол  шефу  и  хлопну  дверью.
Только что я буду делать там, за дверью, после всего? Однажды, когда я  не
смогу снова поставить к стенке.
     Бронеход снова осел на передние катки. Здание начала  прошлого  века,
наверно, не предназначалось для того,  чтобы  быть  Таможней,  но  какая-о
мрачность  была  вложена  в  него  создателями.  Обычно  при  входе   надо
предъявить  пропуск  двум  компьютерам,  живому  вахтеру  и   пикету   при
пулеметной точке.  Сейчас  предъявлять  его  некому.  Ничего  не  понимая,
грохочу сапогами по коридорам, обычно забитым людьми. Иду к кабинету шефа.
     Первая бронедверь приоткрыта, сквозь щель я  вижу  грязные  и  мокрые
сапоги    и    слышу    знакомое    бормотание.     Вместо     хорошенькой
блондинки-секретарши, единственной, кому идет  наша  серая  форма,  за  ее
столом сидит в дымину пьяный Бэйтс и мурлыкая что-то под нос, расшвыривает
во все стороны кусочки  протоколов,  отчетов,  декретов  и  других  бумаг,
изодранных до того, что уже нельзя было угадать их происхождение.
     Не переношу спиртного и пьяных. Ору сумасшедшим  голосом:  "Прапорщик
Бэйтс, что происходит?! Смирно, ноги со стола!". Он медленно  поворачивает
ко мне голову и заплетаясь, бормочет: "А, начальничек - ключик-чайничек...
принес отчет о достигнутых успехах? Сколько еще врагов народа, прости-ите,
предателей  общества,  вы  привели  в  исполнение,   герр   штурмбанфюрер,
прости-ите, майор...
     Я стаскиваю его со стола и бью по физиономии:  "Бэйтс,  скотина,  что
все это значит? Где шеф, где Молли, где  все?".  Из  носа  у  него  капает
кровь, но все тем же развязным тоном он  поясняет,  где  бы  ему  хотелось
видеть шефа и Молли, и в каких позах они туда  отправятся.  Некоторые  его
выражения я слышу впервые, но о смысле догадываюсь,  и  отшвыриваю  его  к
стене, как изгаженную тряпичную куклу.
     Оттуда он  сообщает,  что  может  поздравить  меня  с  вступлением  в
должность шефа, так как на данный момент я - самый старший офицер таможни.
"А остальные - фью-фью", добавляет он.
     Кабинет  разорен,  сейфы  раскрыты,  все  разнесено  в  клочья.   Пол
соседнего помещения - склада реквизированных генераторов переброски усыпан
странной пылью. Я слишком хорошо знаю, что это за пыль. Мы находили ее  на
месте  старта  генератора  переброски,   когда   не   успевали   захватить
преступников.
     Бэйтс добрался на полу до ящика с бутылками и теперь  между  глотками
пояснял, как, по его мнению, я могу использовать эту  должность  и  другие
части своего тела.
     Я  уже  не  могу  его  бить  и   спрашивать.   Несвязное   бормотание
подтверждает, что все командование Таможни дезертировало. Удрали  с  Земли
ее спасители-охранители. Один глупый идеалист,  вот  этот  майор,  остался
здесь и мешает ему, Бэйтсу, надираться в  свое  удовольствие,  в  ожидании
того момента, когда господний гром или человеческий гнев снесут это логово
смертного греха, именуемое Таможней.
     Такое впечатление, что не я избил Бэйтса, а  он  меня.  Я  ничего  не
знаю, ничего... Волки... Благо общества... Толик... Закон...

     Через час в здании Таможни, избиваемом косыми струями дождя, было уже
два мертвецки пьяных человека. Рядом с одним из них валялась  куча  пустых
магазинов: перед  тем,  как  свалиться,  он  стрелял  и  стрелял  в  стены
увешанные, лозунгами.



                 КРАТКИЙ ОЧЕРК КАРТИНЫ ВОЛЬНОГО ПИРАТСТВА
             ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XXI ВЕКА В БИОГРАФИЯХ. (ГОД 2077)

     Дженни-Комета, Джейн Даркуотер,  2041  г.  р.,  из  семьи  колонистов
43-Саванны. В 2042 г. увезена с Земли, в 2046г.  ее  родители  отправились
далее, оставив Д. на попечение дяди, механика-ремонтника,  и  пропали  без
вести. Дядя убит в 2054 г., после него  остался  малый  разведочный  катер
"Комета". Обстоятельства начала карьеры Д.