аю!  Да хоть сейчас
помирать --  найду,  что  вспомнить --  сорок три жемчужины свои,  жену,
пацанов!  А ты,  Лешка, что вспомнишь? Детские свои скульптурки? Кстати,
из чего ты их лепил,  обличитель?  Вот они-то...  как раз...  Если бы на
Терре настоящие художники знали... в руки бы их не взяли!
   Я молчал.  Потому и перестал,  чего уж скрывать. Как узнал, что такое
на  самом деле попадающиеся в  лесах янтарные кругляши,  из  которых так
интересно вырезать --  вырезать, а не лепить -- красивые, сверкающие под
солнцем статуэтки... так сразу и перестал резьбой баловаться.
   -- Беспутный!  -- жестко сказал Роман. -- Может, собрать тебе общиной
денег на билет?  Ты же сам никогда не заработаешь, тебя и так всем миром
содержат!
   Я вскочил --  земля под ногами качнулась, но я устоял, и быстро пошел
прочь от клуба.  Алкоголь будто перестал пьянить,  видно,  слишком много
адреналина выплеснулось в  кровь.  Ромка,  который  горячился  редко,  а
остывал быстро, замолчал, и неуверенно крикнул вслед:
   -- Эй, да перестань ты, на правду не обижаются!
   Не  останавливаясь я  шел вперед,  к  кромке поля.  Да,  да,  я  хочу
убраться отсюда!  Я  всю жизнь об  этом мечтал!  Но не мог же я,  пацан,
улететь на сказочную,  великую,  древнюю Терру,  когда болела мать!  И с
этим проклятым набором волонтеров...  ну не хотел я  руку ломать,  кто ж
такое захочет,  я  себе тренировку устроил,  решил показать все,  на что
способен, комиссии, а тут...
   И сегодня.  Шла в руки удача, шла жемчужина огромной цены. Сдал бы ее
в  контору,  получил чек...  и  через неделю,  на  туристическом лайнере
"Афанасий  Никитин",  что  раз  в  полгода  останавливается  у  планеты,
отправился бы в метрополию.
   А  теперь --  конец.  "Всем миром на  билет" мне не скинутся,  это уж
точно.  Вместо того придет батюшка Виталий,  выпьет со мной,  или травки
покурит,  если пост,  посмотрит укоризненно в  глаза,  начнет говорить о
Боге,  о  судьбе,  о  том,  что я  своим безалаберным поведением огорчаю
Господа, что последствия -- духовные -- для меня будут очень прискорбны.
И  не замечу,  как пойду под венец с  пожилой,  толстенькой,  занудливой
Ольгой Петровной...
   Я  пришел в  себя,  оказавшись на  краю  взлетного поля.  Было совсем
темно,  и в ночном небе вспыхивали, чиркали, сгорали и тухли звезды. Ну,
не  звезды...  падающие звезды.  Наша планета окутана пылевым облаком --
из-за  него настоящих звезд мы никогда и  не видим.  Зато каждый миг над
головой сгорают тысячи микрометеоритов.  Говорят, настоящие звезды точно
такие же,  только они не мерцают,  горят ровно и спокойно.  Говорят, что
наше звездное небо красивее обычного.  Потому и приезжают иногда туристы
-- провести одну ночь, потанцевать и выпить под мерцающим шатром...
   Не знаю.
   Я хотел бы увидеть настоящие звезды.
   Я хотел бы летать от звезды к звезде. Пройти по планетам Приграничья,
посетить Терру. Кем угодно там быть! Хоть золотарем! Но не в нашей дыре!
Господи,  пусть не верю я  в тебя,  не верю,  но молю,  помоги вырваться
отсюда! В настоящий, огромный мир, где можно стоять под небом, в котором
горят звезды, а не межпланетный мусор! Где происходят настоящие дела!
   -- Лешка!
   Из темноты возникла фигура в  форме.  Я узнал Дениса --  почему-то он
был  при полном параде,  даже три своих ордена нацепил.  И  звездочку на
погоны уже добавил...
   -- Так  и  знал,  что это ты  шатаешься...  --  уже потише сказал он,
подходя. -- Все-таки военная территория, приятель!
   Я молчал.
   -- Или  я  выбыл  из  разряда  тех,   с  кем  ты  разговариваешь?  --
полюбопытствовал Денис.
   -- Нет... -- выдавил я. -- Извини. Ты был прав... во всем.
   -- Надо  же,  --  Огарин развел руками.  --  Ты  признаешь...  --  он
замолчал,  подошел ближе, взял меня за руку. -- И ты меня извини. У тебя
неприятность случилась, а тут я со своими нравоучениями. Не держи зла.
   -- Мир и любовь,  --  ответил я.  Надо же,  способность шутить еще не
атрофировалась!
   -- Да, кстати... мир и любовь... У тебя водичка есть?
   Я  отстегнул  с  пояса  новую  флягу,   рефлекторно  прихваченную  из
трактира,  молча подал Денису. Тот глотнул, снял фуражку и вылил остатки
воды себе на голову. Задумчиво сказал:
   -- Красиво... все-таки мне будет не хватать вашего неба... Держи!
   В  его ладони лежала жемчужина.  Чуть поменьше той,  что я проворонил
днем. Но все равно -- большая.
   -- Я  глянул по справочнику --  должно хватить на билет в метрополию,
-- сказал Денис. -- Бери.
   -- Нет.
   -- Что?  -- Огарин удивленно посмотрел на меня. -- Эй, Лешка, привет!
Это я! Я взял у тебя флягу воды, а взамен даю эту самую жемчужину. Какая
разница, человек предложил обмен, или абори?
   -- Большая. Абори не знают ей цены.
   -- Не хотят знать.  И я не хочу. Все равно продавать бы не стал, увез
как сувенир. Какого черта... лучше тебе помогу. Бери!
   -- Откуда она у тебя?
   Денис фыркнул.
   -- Оттуда,  откуда и у всех.  Я ведь дежурю на посту. Гоняю туземцев,
если те  забредают на  взлетное поле.  А  они,  иногда,  протягивают мне
жемчуг.  Зачем обижать отказом ходячие излучатели? Вот откуда жемчужина.
И она не единственная, кстати.
   -- Нет.
   -- Почему, скажи на милость? Бьют -- беги, дают -- бери!
   -- Денис, ты прав насчет судьбы. Не умею я пользоваться ее подарками.
   -- Так вот он тебе, подарок! Пользуйся!
   -- Денис, это...
   -- Что -- "это"? Что?
   Минут десять мы переругивались. Денис пихал мне в руку жемчуг, а я не
принимал его.  Я  не  мог  сформулировать,  почему не  должен был  брать
жемчуг. Не знал этого сам. Но -- не брал.
   -- Лешка, -- Денис наконец-то понял, что меня не переспорить. -- Ну в
чем дело? Ты говоришь -- я прав. Так вот она, судьба!
   -- Это не судьба.
   -- А что же тогда?
   -- Жалость.
   Огарин сплюнул. Уже совершенно спокойно спросил:
   -- А когда будет судьба?
   -- Я ее узнаю.
   -- Может ты и прав,  --  неожиданно заметил он.  -- Никогда не верь в
подарки судьбы. Если не приходится вырывать их зубами -- они не вкусные.
Молодец, Лешка... Чему-то я тебя научил... все-таки...
   Засунув руки в  карманы,  нахохлившись,  он стоял передо мной,  разом
утратив свой бравый и всегда уверенный вид. Смотрел в искрящееся небо --
наверное,  для  него  это  зрелище и  впрямь необычное,  раз  никогда не
упускает случая полюбоваться.
   -- Красиво, -- осторожно заметил я.
   Огарин пожал плечами.
   -- Да я, в общем-то, не любуюсь. Пытаюсь найти корабль.
   -- Какой корабль?
   -- Яхта класса "Рикша".  Час  назад запросила разрешения на  посадку.
Думаешь, чего я тебя искал на поле? Броди... мне-то что. Но попадешь под
откатный луч двигателя -- мало не покажется.
   -- Яхта,  -- повторил я. В наших краях это была еще большая редкость,
чем земной транспортник или круизный лайнер. Обычная яхта, конечно, если
к  ним  применимо  слово  "обычная",  нуждается в  регулярном и  сложном
обслуживании.  А  до  ближайшего по-настоящему развитого мира  --  почти
двадцать световых. -- Что это за модель, "Рикша"?
   -- Не  знаю.  Их  сейчас много развелось.  Может развалюха,  а  может
летающий дворец.
   -- Скоро будет?
   -- Через полчаса, -- Огарин достал трубку. - Или чуть раньше.
   -- Наверное,   на   дозаправку  или   ремонт  идет,   туристы  загодя
предупреждают, -- предположил я. -- Можно мне посмотреть?
   -- Да смотри, мне-то что...
   Мы  стояли,  глядя  на  зачирканное метеорами небо.  Углядеть  в  нем
корабль - почти невозможно. И все-таки было что-то завораживающее в этой
безумной попытке - среди тысячи сгорающих звезд разглядеть одну, живую.
   -- Помнишь,  как мы познакомились? - спросил вдруг Денис. - Точно так
же. Ты выбрался на поле поглазеть на какой-то корабль.
   -- Помню. Ты меня еще чуть не пристрелил.
   -- Ага. Ну что ты хочешь, я же третий день был на планете. К вашей...
безалаберности  еще  не  привык.  На  Ханумаи  мне  дали  бы  отпуск  за
пристреленного нарушителя.
   -- За пристреленного мальчишку.
   -- Без  разницы.  Режим космопорта -  это режим.  Брось,  Лешка.  Кто
старое помянет...
   -- Угу.
   Огарин похлопал меня по плечу.
   -- Знаешь,  буду я скучать, наверное. И без вашего сумасшедшего неба,
и без этих придурков-абори. И без тебя тоже.
   -- Без меня, придурка...
   Капитан тихо засмеялся.
   -- Злись. Только не на меня злись, такая злость - бесплодна. На себя.
Всегда и во всем.  Чтобы ты ни сделал неправильного - злись на себя. Это
иногда помогает.
   -- Корабль, -- сказал я.
   -- Где? - Огарин вновь задрал голову.
   Я соврал ему. Не потому даже, что хотел прервать поток нравоучений. К
ним я привык, да и говорил Денис большей частью правильные вещи.
   Мне просто захотелось тишины.
   Это смешно, наверное. Вот только Денис для меня был другом, настоящим
другом.  Я это только сейчас сумел понять. Все остальные... ну, даже те,
с кем я времени проводил в десять раз больше,  они были наши, местные. Я
их  знал,  как  облупленных,  и  они меня тоже.  Это все-таки не  совсем
дружба,  когда выбирать не приходится.  С Денисом мы подружились,  после
того  как  он  десять минут  продержал меня  на  прицеле,  а  я  позорно
разревелся.  И виделись-то не очень часто,  он вечно был занят,  старший
офицер гарнизона из двадцати человек, а мне надо было шастать по лесам и
обихаживать абори...
   Но  он  был  моим другом.  Теперь его не  будет рядом.  Останется наш
маленький поселок,  останется гарнизон,  останется это рассыпающееся под
ногами взлетное поле, и миллионы сгорающих в небе звезд пеплом лягут под
ноги. Денис улетит к новому месту службы, а я еще месяц-другой поругаюсь
с общиной, а потом пойду к напомаженной Ноновой с букетом алых роз...
   -- И впрямь,  корабль, -- удивленно сказал Денис. - Как ты разглядел?
Таких талантов не замечал...
   Я удивленно посмотрел в небо.  Да.  Точно.  Красная точка,  на первый
взгляд неотличимая от  тысяч других,  никак не собиралась гаснуть,  да и
двигалась ощутимо медленнее.
   -- Идет  на  плазменных,  до  посадки минут  пятнадцать-двадцать,  --
капитан покачал головой. - Нет, ты и впрямь молодец! Как углядел?
   Ощущение было дурацким.
   Мне всегда хотелось,  чтобы он меня хвалил.  От родителей доводилось,
иногда,  слышать слова одобрения. От него - никогда... почти никогда. Не
за что было. Да и сейчас, если честно, не за что.
   -- Никак,  --  сказал я.  -  Не видел я  корабля.  Просто так сказал,
наудачу.
   Огарин хмыкнул.
   -- А может быть и это - хорошо?
   -- Чего ж хорошего?
   -- Удача...  хоть кусочек удачи...  Пропадешь ты тут,  Лешка.  Точно,
пропадешь...
   -- У нас планета мирная, добрая. У нас только негодяи, да бездельники
пропадают.
   -- Лешка, пропасть можно по-всякому. Даже оставаясь живым и здоровым,
с  хорошенькой женой,  здоровыми ребятишками и приличным счетом в банке.
Для некоторых - не это главное.
   -- Для тебя, например?
   -- Ага, -- с удовлетворением ответил Денис.
   -- Ты потому пошел в космопехоту?
   Огарин усмехнулся.
   -- Да... я ведь тебе не рассказывал никогда. Теперь можно, пожалуй.
   -- Что, достаточно для этого вырос? - иронично спросил я.
   -- Не в том дело...  Да.  Пожалуй,  тебе это нужно услышать. Я ушел в
космопехи, потому что моя сестра была дурой.
   -- Чего?
   Мне  сразу  представилась картина  -  обиженный злой  старшей сестрой
Денис собирает вещи в  котомку,  ворует у  родителей кредитку,  и зайцем
летит на Терру...
   -- Моя  сестра была  дурой,  --  повторил Денис.  -  Мы  с  ней  были
двойняшками.   Ну...  тут  все  понятно.  Драки  на  подушках,  секреты,
ябедниченье родителям...  А  еще она всегда боялась,  что ее изнасилуют.
Наверное,  ей этого подспудно хотелось. Дружка надо было завести, но она
комплексовала и боялась... Я же с Милости Господней, слышал?
   -- Да...
   Мне  стало не  по  себе.  Денис явно собирался рассказать что-то,  не
предназначенное для чужих ушей. Но отказаться слушать тоже сил не было.
   -- Порядки у нас строгие...  были.  Куда строже ваших,  православных.
Император  это  терпел.   Но   после  мятежа  фундаменталистов  направил
десант...
   Голос у  него был  ровный-ровный.  Лучше бы  он  злился когда все это
рассказывал, или переживал...
   -- Наша семья не участвовала в мятеже.  Но когда на столицу свалились
с  неба три  тысячи десантников,  они  разбираться не  стали.  Вся  наша
гвардия полегла за  полчаса.  С  именем Бога  на  устах удобно разводить
костры на площадях, а не воевать. Успели чуть-чуть потрепать десант... и
тот остервенел. Нас отдали во власть победителей, на сутки. Закон войны.
Неофициальный.  Родителей я  просто  больше  никогда не  увидел,  десант
высадился,  когда  они  уехали на  рынок,  за  продуктами.  Что  с  ними
случилось,   пуля  от  наших,   луч  от  имперцев,  обрушившаяся  стена,
запаниковавшая толпа...  Не знаю.  И  никогда уже не узнаю.  Мы сидели с
сестрой вдвоем,  нам тогда было по двенадцать лет.  Понимали,  что в дом
заглянут, он стоял в самом центре, рядом с собором Святого Дениса, в чью
честь нас и назвали... богатый и пышный дом. Потом мы увидели, как через
сад  идет  офицер в  броне,  услышали визг Антуана -  нашей мутированной
гориллы-охранника... Сестра всегда мной командовала. Велела спрятаться -
примитивно  так,   под  кроватью.  А  сама  натянула  шортики  и  блузку
посексапильнее,  даже  не  стесняясь,  хотя уже  год,  как  при  мне  не
переодевалась.  Сказала, что ее обязательно изнасилуют, а дом разграбят.
Но зато мы уцелеем. Она была красивая девочка, и физически развитая. Еще
я думаю,  что ей хотелось быть жертвой. Именно такой, маленькой невинной
жертвой войны... и моей спасительницей. Я лежал под кровать, старался не
дышать,  смотрел на ее лодыжки в белых колготках. Я был... трусоват. Что
уж  тут...  И  знаешь...  я  ведь  сразу  ей  поверил,  что  так  все  и
произойдет... и...
   Денис очень естественно рассмеялся.
   -- Я возбудился,  представляешь? Боялся за себя, за Денизу переживал,
а    в    уголке   души   -    хотел   увидеть,    как    это    бывает.
Что-случается-в-кино-после-поцелуя...   ты  не  забывай,   ведь  Милость
Господня тогда была очень пуританской планетой...
   Мне было не по себе. Я понять не мог, зачем Огарин вдруг выворачивает
передо мной душу, вместо того, чтобы мирно встречать садящуюся яхту.
   -- Офицер вошел в  ее комнату,  --  задумчиво сказал Денис.  -  То ли
услышал что-то, то ли у него был детектор органики...
   -- Он...  --  не  удержался я  от  вопроса,  потому что капитан вдруг
замолчал.
   -- Нет.  Он не стал ее насиловать.  Может быть, у него уже не стояло,
ведь  с  захвата города прошло часа  три.  Может быть,  он  предпочел бы
увидеть меня на месте сестренки.  Может быть, не хотел рисковать, снимая
броню.  А может быть,  офицер был моральным и честным человеком, который
не собирался так гнусно поступить с маленькой девочкой.
   -- Скотина ты... сразу не мог сказать... -- выдохнул я.
   -- Не мог.  Так вот,  офицер Денизу не изнасиловал. Просто выстрелил,
очень точно и гуманно, в голову, в лоб. Я увидел... вспышка, потом у нее
как-то странно выгнулись ступни,  короткой судорогой,  и  с ноги слетела
туфелька.  Дениза упала, ее лицо оказалось рядом с моим, глаза раскрытые
и удивленные, я тогда не знал, что у мертвых они всегда удивленные, и во
лбу -  крошечное черное пятнышко.  Лазерный луч оставляет слабый след, а
что мозги вскипели - видно не всегда.
   -- Зачем? - закричал я.
   -- Что зачем?
   -- Зачем он это сделал?
   -- Да чтобы не оставалось свидетелей,  --  удивленно ответил Денис. -
Разве  не  понятно?  Он  сразу  увидел,  что  в  особняке  найдется  чем
поживиться. И маленькая свидетельница разбоя никак не укладывалась в его
планы. У сестры на шее было ожерелье, не ее, мамино, даже не знаю, когда
она  его  надела и  зачем.  Видимо,  чтобы быть привлекательнее.  Офицер
присел,  порвал застежку,  снял ожерелье... а меня так и не заметил. А я
не увидел его лица. Только эмблему на перчатке - улыбающаяся мальчишечья
рожица в  пилотке набекрень.  Кадетское училище.  Он еще забрал со стола
шкатулку  с   украшениями  Денизы,   но   они  были  дешевыми,   обычная
бижутерия...  потом шкатулку нашли выброшенной в саду.  И так, наверное,
тяжело было все тащить.  Я  пролежал под кроватью до  следующего вечера.
Лицом к  лицу с  сестрой.  Меня оттуда вытащили полицейские из временных
сил поддержания порядка,  когда десант уже покинул город. Объяснили, что
родители пропали,  сестру убили мародеры из  числа фундаменталистов,  но
теперь порядок восстановлен. Психологи со мной возились полгода. Кое-что
еще было на счетах,  и они старались.  Я сказал,  что все так и было.  Я
тоже старался.  Объяснил, что хочу пойти в десант, который так доблестно
нас спасал от  бандитов.  Что отказываюсь от  наследства,  от  особняка,
серебряного рудника в горах, чайной плантации... все подписал. Это очень
понравилось администрации.  Мне  дали документы,  что родители погибли в
боях  с   мятежниками,   все  такое  прочее...   рекомендацию  от  имени
правительства переходного периода... и отправили на Терру. Через месяц я
поступил в  кадетское училище,  и  на  моем  рукаве  появилась нашивка -
детская рожица в пилотке наперекосяк...
   -- Ты решил отомстить? - спросил я.
   -- Конечно.
   -- Это был курсант?
   -- Нет,   взрослый.   Кто-то   из  офицеров-преподавателей.   Училище
отправили  на   мятеж  в   полном  составе,   ведь  понятно  было,   что
сопротивления сильного не будет, а волчатам надо острить зубы.
   -- Ты убил его?
   Огарин  посмотрел на  меня  -  с  прежней  веселой и  снисходительной
насмешливостью.
   -- Лешка,  в училище три тысячи человек личного состава.  Большинство
посетило Милость Господню.  Я искал.  Караулил. Подслушивал. Но таким не
хвастаются -  когда кончается война.  Там были подлецы -  но вот они как
раз не  попали в  десант.  И  я  решил,  что взорву училище.  Полностью.
Захвачу арсенал,  и...  Маленький я был,  и уверенный в себе.  Знаешь, у
меня бы получилось.  Я очень старался. Я помнил глаза сестренки... такие
удивленные глаза.  Вот только,  когда я  действительно смог бы захватить
арсенал,  кроме одного врага у  меня был  не  один десяток друзей.  Даже
среди тех, кто топтал мой город.
   -- Ты его не нашел?
   -- Нет.  А ведь,  наверняка,  его видел.  Отдавал ему честь. Хохотал,
когда он шутил на занятиях.  Прижимался к груди,  когда было тоскливо, и
хотелось ласки...  они  там  все хорошие психологи,  и  знают,  что даже
волчатам нужна нежность.  Я видел его глаза, но не знал, кто он. Так вот
все  и  случилось.  Я  покинул свой  уютный тихий  мирок,  и  отправился
странствовать по большому миру.
   Корабль был уже совсем низко.  Садился он где-то в  километре от нас,
садился красиво,  пританцовывая в воздухе,  без той неуклюжей мощи,  что
свойственна грузовикам и  лайнерам.  Яхта жила в небе,  была его частью,
будто  одна  из  падающих звезд вдруг превозмогла судьбу и  научилась не
падать - летать...
   -- Зачем ты мне рассказал эту историю?  -  спросил я.  -  Пять лет не
рассказывал, и вдруг...
   -- Чтобы ты знал,  Алексей, на что похож тот большой мир, куда ты так
рвешься.
   -- Денис,  я же сказал,  подарок твой -  не возьму! И тот большой мир
мне не светит!  Только во сне.  Я скоро на Ольге Ноновой женюсь, и стану
достойным членом общины!
   -- На ком? - Огарин захохотал. - А может, тебя лучше пристрелить?
   -- Как знаешь... -- буркнул я.
   -- Пошли...  горе ты ходячее,  --  Денис обнял меня за плечи и  почти
потащил вперед. - Подумай пока над моим рассказом, ладно? Пошли, на яхту
посмотрим...
   -- Я не ребенок, вокруг туристов шастать...
   -- Идем. Мне скучно, а тебе все равно интересно.
   Так вот и получилось,  что выслушав рассказ Огарина,  я покорно пошел
за  ним  -  к  опустившейся далеко  впереди яхте.  Денис  шел,  небрежно
помахивая зажатым в руке телефоном,  будто это грозное оружие, а впереди
- пират