столик  и  заказал
пива.  На  задней  стене  был  огромный  экран  видеоскопа,  где  коммерсы
следовали один за другим без перерыва. Некоторое время Бак прислушивался к
ним-сначала ему было интересно, что делают другие  музыкоделы,  потом  его
охватило отвращение.
     Посетители вокруг него смотрели  и  слушали,  не  отрываясь  от  еды.
Некоторые судорожно кивали головами в такт музыке. Несколько  молодых  пар
танцевали на маленькой площадке, умело меняя  темп,  когда  кончался  один
коммерс и начинался другой.
     Бак грустно наблюдал за ними и думал о  том,  как  все  переменилось.
Когда-то, он знал, была специальная музыка для танцев и специальные группы
инструментов для ее исполнения. И люди тысячами ходили на концерты, сидели
в креслах и смотрели только на исполнителей.
     Все это исчезло.  Не  только  музыка,  но  и  искусство,  литература,
поэзия. Пьесы, которые он читал в школьных учебниках  своего  деда,  давно
забыты.
     "Видеоскоп  Интернэйшнл"  Джемса  Дентона  решил,  что  люди   должны
одновременно смотреть и слушать. "Видеоскоп  Интернэйшнл"  Джемса  Дентона
решил, что при этом внимание публики не может выдержать длинной программы.
И появились коммерсы.
     Проклятые коммерсы!
     Час спустя, когда Вэл вернулась домой, Бак сидел в углу,  разглядывая
растрепанные книги, которые  собирал  еще  тогда,  когда  их  печатали  на
бумаге, - разрозненные биографии,  книги  по  истории  музыки,  по  теории
музыки и композиции. Вэл дважды оглядела комнату, прежде чем заметила его,
потом подошла к нему с тревожным, трагическим выражением лица.
     - Сейчас придут чинить синтезатор пищи.
     - Хорошо, - сказал Бак.
     - Но хозяин не хочет ждать. Если мы не заплатим ему  послезавтра,  не
заплатим всего, - нас выселят.
     - Ну выселят.
     - Куда же мы  денемся!?  Ведь  мы  не  сможем  нигде  устроиться,  не
заплатив вперед!
     - Значит, нигде не устроимся.
     Она с рыданием выбежала в спальню.

     На следующее утро Бак подал заявление о выходе из Союза музыкоделов и
вступил в Союз исполнителей. Круглое лицо Халси печально вытянулось, когда
он узнал эту новость. Он дал Баку  взаймы,  чтобы  уплатить  вступительный
взнос в союз и успокоить хозяина квартиры, и  в  красноречивых  выражениях
высказал  свое  сожаление,  поспешно  выпроваживая  музыканта  из   своего
кабинета. Бак знал, что Халси, не теряя  времени,  передаст  его  клиентов
другим музыкоделам  -  людям,  которые  работали  быстрее,  но  хуже.  Бак
отправился  в  Союз  исполнителей,  где  просидел   пять   часов,   ожидая
направления на работу. Наконец его провели в  кабинет  секретаря,  который
небрежно показал ему на кресло и подозрительно осмотрел его.
     - Вы состояли в исполнительском союзе двадцать лет назад и  вышли  из
него, чтобы стать муэыкоделом. Верно?
     - Верно, - сказал Бак.
     - Через три года вы потеряли право очередности. Вы это знали, не  так
ли?
     - Нет, но не думал, что это так важно. Ведь  хороших  мультикордистов
не так-то много.
     - Хорошей работы тоже  не  так-то  много.  Вам  придется  начать  все
сначала. - Он написал что-то на листке бумаги и протянул его Баку. -  Этот
платит хорошо, но люди там плохо  уживаются.  У  Лэнки  не  так-то  просто
работать. Посмотрим, может быть, вы не будете слишком раздражать его...
     Бак снова оказался за дверью и стоял, пристально разглядывая листок.
     На движущемся тротуаре он добрался до космопорта НьюДжерси,  поплутал
немного в старых трущобах, с трудом находя  дорогу,  и  наконец  обнаружил
нужное место почти рядом с зоной  радиации  космопорта.  Полуразвалившееся
здание  носило  следы  давнего  пожара.  Под  обветшалыми  стенами  сквозь
осыпавшуюся штукатурку пробивались сорняки. Дорожка с улицы вела к  тускло
освещенному проему в углу здания. Кривые ступеньки вели вниз. Над  головой
светила яркими  огнями  огромная  вывеска,  обращенная  в  сторону  порта:
"ЛЭНКИ".
     Бак спустился, вошел  -  и  запнулся:  на  него  обрушились  неземные
запахи. Лиловатый дым  венерианского  табака  висел,  как  тонкое  одеяло,
посредине  между  полом  и   потолком.   Резкие   тошнотворные   испарения
марсианского виски заставили Бака отшатнуться. Бак  едва  успел  заметить,
что здесь собрались загулявшие звездолетчики с проститутками,  прежде  чем
перед ним выросла массивная фигура швейцара с карикатурным подобием  лица,
изборожденного шрамами.
     - Кого-нибудь ищете?
     - Мистера Лэнки.
     Швейцар ткнул большим пальцем  в  сторону  стойки  и  шумно  отступил
обратно в тень. Бак пошел к стойке.
     Он легко нашел Лэнки. Хозяин сидел на высоком табурете позади  стойки
и, вытянув голову, холодно смотрел на подходившего Бака. Его бледное  лицо
в тусклом дымном освещении было напряженно  и  угрюмо.  Он  облокотился  о
стойку, потрогал свой расплющенный нос двумя  пальцами  волосатой  руки  и
уставился на Бака налитыми кровью глазами.
     - Я Эрлин Бак, - сказал Бак.
     - А-а. Мультикордист. Сможешь играть на этом мультикорде, парень?
     - Конечно, я же умею играть.
     - Все так говорят. А у меня, может быть,  только  двое  за  последние
пять лет действительно умели. Большей частью приходят сюда  и  воображают,
что поставят эту штуку на автоматическое управление, а сами  будут  тыкать
по клавишам одним пальцем. Я  хочу,  чтобы  на  этом  мультикорде  играли,
парень, и прямо скажу-если  не  умеешь  играть,  лучше  сразу  отправляйся
домой, потому что в моем мультикорде нет автоматического управления. Я его
выломал.
     - Я умею играть, - сказал ему Бак.
     - Хорошо,  это  скоро  выяснится.  Союз  расценивает  это  место   по
четвертому классу, но я буду платить по первому, если  ты  умеешь  играть.
Если ты действительно умеешь играть, я подброшу тебе прибавку,  о  которой
союз не узнает. Работать с шести вечера до шести утра,  но  у  тебя  будет
много перерывов, а если захочешь есть или пить - спрашивай все что угодно.
Только полегче с горячительным. Пьяница-мультикордист мне не нужен, как бы
он ни был хорош. Роза!
     Он проревел во второй раз, и из боковой двери вышла женщина. Она была
в выцветшем халате, и ее спутанные волосы неопрятно свисали на плечи.  Она
повернула к Баку маленькое смазливое личико и вызывающе оглядела его.
     - Мультикорд, - сказал Лэнки. - Покажи ему.
     Роза кивнула, и Бак последовал  за  ней  в  глубину  зала.  Вдруг  он
остановился в изумлении.
     - В чем дело? - спросила Роза.
     - Здесь нет видеоскопа!
     - Давно!  Лэнки  говорит,  что  звездолетчики   хотят   смотреть   на
что-нибудь получше мыльной пены и воздушных автомобилей. - Она  хихикнула.
- На что-нибудь вроде меня, например.
     - Никогда не слышал о ресторанах без видеоскопа.
     - Я тоже, пока не поступила сюда. Зато Лэнки держит нас троих,  чтобы
петь коммерсы,  а  вы  будете  нам  играть  на  мультикорде.  Надеюсь,  вы
справитесь. У нас неделю не было мультикордиста, а без него трудно петь.
     - Справлюсь, - сказал Бак.
     Тесная эстрада тянулась в том конце зала, где в других ресторанах Бак
привык видеть экран видеоскопа. Он заметил, что когда-то такой экран был и
здесь. На стене еще виднелись его следы.
     - У  Лэнки  было  заведение  на  Венера,  когда  там  еще   не   было
видеоскопов, - сказала Роза. - У него свои представления о том, как  нужно
развлекать посетителей. Хотите посмотреть свою комнату?
     Бак не ответил. Он разглядывал мультикорд. Это  был  старый  разбитый
инструмент, немало повидавший на своем веку  и  носивший  следы  не  одной
пьяной драки. Бак попробовал пальцем фильтры тембров и тихонько  выругался
про себя. Большинство их было сломано.  Только  кнопки  флейты  и  скрипки
щелкнули нормально. Итак, двенадцать часов в сутки он будет  проводить  за
этим расстроенным и сломанным мультикордом.
     - Хотите посмотреть свою комнату? - повторила Роза. - Еще только пять
часов. Можно хорошенько отдохнуть перед работой.
     Роза показала ему узкую каморку за стойкой. Он вытянулся  на  жесткой
койке и попытался расслабиться. Очень скоро настало шесть часов,  и  Лэнки
появился в дверях, маня его пальцем.
     Он занял свое место за мультикордом и сидел, перебирая клавиши. Он не
волновался. Не было таких коммерсов, которых бы он не знал, и за музыку он
не опасался. Но его смущала обстановка. Облака дыма стали  гуще,  глаза  у
него щипало, а пары спирта раздражали ноздри при каждом глубоком вдохе.
     Посетителей было еще мало: механики в перемазанных рабочих  костюмах,
щеголи-пилоты, несколько гражданских, предпочитавших крепкие напитки и  не
обращавших никакого внимания на окружающее. И  женщины.  По  две  женщины,
заметил он, на каждого мужчину в зале.
     Внезапно в зале наступило оживление, послышались возгласы  одобрения,
нетерпеливое постукивание ног. На эстраду поднялся Лэнки с Розой и другими
певицами. Сначала Бак пришел в ужас: ему показалось, что девушки обнажены;
но когда они  подошли  ближе,  он  разглядел  их  коротенькие  пластиковые
одежды. "А Лэнки прав, - подумал он. - Звездолетчики  предпочтут  смотреть
на них, а не на коммерсы в лицах на экране".
     - Розу ты уже знаешь, - сказал Лэнки. -  Это  Занна  и  Мэй.  Давайте
начинать.
     Он ушел, а девушки собрались у мультикорда.
     - Какие коммерсы вы знаете? - спросила Роза.
     - Я их все знаю.
     Она посмотрела на него с сомнением.
     - Мы поем все вместе, а потом по очереди. А вы... вы уверены, что  вы
их все знаете?
     Бак нажал педаль и взял аккорд.
     - Вы себе пойте, а я не подведу.
     - Мы начнем с коммерса о вкусном солоде. Он звучит  вот  так.  -  Она
тихонько напела мелодию. - Знаете?
     - Я его написал, - сказал Бак.
     Они пели лучше, чем он ожидал. Аккомпанировать им было нетрудно, и он
мог следить за посетителями. Головы покачивались в такт музыке. Он  быстро
уловил общее  настроение  и  начал  экспериментировать.  Пальцы  его  сами
изобрели раскатистое ритмичное сопровождение в  басах.  Нащупав  ритм,  он
заиграл в полную силу. Основную мелодию он  бросил,  предоставив  девушкам
самим вести ее, а сам прошелся по всей клавиатуре, чтобы расцветить мощный
ритмический рисунок.
     В зале начали притоптывать ногами. Девушки на сцене раскачивались,  и
Бак почувствовал, что он  сам  покачивается  взад  и  вперед,  захваченный
безудержной музыкой. Девушки допели слона, а он продолжал  играть,  и  они
начали  снова.  Звездолетчики  повскакали  на  ноги,  хлопая  в  ладоши  и
раскачиваясь. Некоторые подхватили своих женщин и начали танцевать в узких
проходах между столами.  Наконец  Бак  исполнил  заключительный  каданс  и
опустил голову, тяжело дыша и вытирая лоб. Одна из девушек  свалилась  без
сил прямо на сцене, и другие помогли ей подняться. Они убежали под бешеные
аплодисменты.
     Бак почувствовал чью-то руку  на  своем  плече.  Лэнки.  Без  всякого
выражения на безобразном лице  он  взглянул  на  Бака,  повернулся,  чтобы
оглядеть взволнованных посетителей, снова  повернулся  к  Баку,  кивнул  и
ушел.
     Роза вернулась одна, все еще тяжело дыша.
     - Как насчет коммерса о духах "Салли Энн"?
     - Скажите слова, - попросил Бак.
     Она продекламировала слова. Небольшая трагическая история о том,  как
расстроился роман одной девушки, которая не употребляла "Салли Энн".
     - Заставим их плакать? - предложил  Бак.  -  Только  сосредоточьтесь.
История печальная, и мы заставим их заплакать.
     Она  встала  у  мультикорда  и  жалобно  запела.  Бак   повел   тихий
проникновенный   аккомпанемент   и,   когда   начался    второй    куплет,
сымпровизировал  затухающую  мелодию.  Звездолетчики  тревожно   притихли.
Мужчины не плакали, но кое-кто из женщин громко всхлипывал, и, когда  Роза
кончила, наступило напряженное молчание.
     - Живо, - прошипел Бак. - Поднимем настроение. Пойте чтонибудь -  что
угодно!
     Она принялась  за  другой  коммерс,  и  Бак  заставил  звездолетчиков
вскочить на ноги захватывающим ритмом своего аккомпанемента.
     Одна за другой выступали  девушки,  а  Бак  рассеянно  поглядывал  на
посетителей, потрясенный таинственной силой, исходившей  из  его  пальцев.
Импровизируя и экспериментируя, он вызывал у людей  самые  противоположные
чувства. А в голове у него неуверенно шевелилась одна мысль.
     - Пора сделать перерыв, - сказала наконец Роза. -  Лучше  возьмите-ка
чего-нибудь поесть.
     Семь тридцать. Полтора часа непрерывной игры. Бак  почувствовал,  что
его силы и чувства иссякли, равнодушно взял поднос с обедом и отнес его  в
каморку, которая называлась его комнатой. Голода он не  чувствовал.  Он  с
сомнением принюхался к еде, попробовал ее - и жадно  проглотил.  Настоящая
еда, после многих месяцев синтетической!
     Он немного посидел на койке,  раздумывая,  сколько  времени  отдыхают
девушки между выступлениями. Потом пошел искать Лэнки.
     - Не хочется мне зря сидеть, - сказал он. - Не  возражаете,  чтобы  я
поиграл?
     - Без девушек?
     - Да.
     Лэнки облокотился обеими руками на  стойку,  -  забрал  подбородок  в
кулак  и  некоторое  время  сидел,   глядя   отсутствующим   взглядом   на
противоположную стенку.
     - Сам будешь петь? - спросил он наконец.
     - Нет. Только играть.
     - Без пения? Без слов?
     - Да.
     - Что ты будешь играть?
     - Коммерсы. Или, может быть, что-нибудь импровизировать.
     Долгое молчание. Потом:
     - Думаешь, что сможешь играть, пока девушек нет?
     - Конечно, смогу.
     Лэнки по-прежнему сосредоточенно смотрел на  противоположную  стенку.
Его брови сошлись, потом разошлись и сошлись снова.
     - Ладно, - сказал он. - Странно, что я сам до этого не додумался.
     Бак незаметно занял свое место у мультикорда. Он тихо заиграл, сделав
музыку неназойливым фоном к шумным разговорам, наполнявшим зал.  Когда  он
усилил звук, лица повернулись к нему.
     Он размышлял о том, что  думают  эти  люди,  впервые  в  жизни  слыша
музыку, не имеющую отношения к коммерсу, музыку без  слов.  Он  напряженно
наблюдал и был доволен тем, что овладел их вниманием. А теперь-может ли он
заставить их  подняться  с  мест  одними  только  лишенными  жизни  тонами
мультикорда? Он придал мелодии четкий ритмический рисунок, и в зале начали
притопывать ногами.
     Когда он снова усилил звук. Роза выскочила из-за двери и поспешила на
сцену. Ее бойкая физиономия выражала растерянность.
     - Все в порядке, - сказал ей Бак. - Я просто играю, чтобы развлечься.
Не выходите, пока не будете готовы.
     Она кивнула и ушла. Краснолицый звездолетчик  около  сцены  посмотрел
снизу на четкие контуры ее юного тела и ухмыльнулся. Как зачарованный, Бак
впился глазами в грубую, требовательную похоть на его  лице,  а  руки  его
бегали по клавиатуре в поисках ее выражения. Так? Или так? Или...
     Вот оно! Тело его раскачивалось, и он почувствовал, что сам попал под
власть  безжалостного  ритма.  Он  нажал  ногой  регулятор   громкости   и
повернулся, чтобы посмотреть на посетителей.
     Все глаза, как будто в гипнотическом трансе, были  устремлены  в  его
угол. Бармен застыл  наклонившись,  разинув  рот.  Чувствовалось  какое-то
волнение,  было  слышно  напряженное  шарканье  ног,  нетерпеливый   скрип
стульев. Нога Бака еще сильнее надавила на регулятор.
     С ужасом наблюдал он за тем, что происходило внизу.  Похоть  исказила
лица. Мужчины вскакивали, тянулись к женщинам,  хватали  их,  обнимали.  С
грохотом свалился стул, за ним стол, но никто, казалось, не замечал этого.
С какой-то женщины, бешено развеваясь, слетело на  пол  платье.  А  пальцы
Бака все носились по клавишам, не подчиняясь больше его власти.
     Невероятным усилием он оторвался  от  клавиш.  В  зале,  точно  гром,
разразилось молчание. Он начал тихо наигрывать дрожащими  пальцами  что-то
бесцветное. Когда он снова взглянул в зал, порядок был восстановлен.  Стол
и  стул  стояли  на   местах,   и   посетители   сидели,   явно   чувствуя
облегчение-все, кроме одной женщины, которая в очевидном смущении поспешно
натягивала платье.
     Бак продолжал играть спокойно, пока не вернулись девушки.
     Шесть часов  утра.  Тело  ломило  от  усталости,  руки  болели,  ноги
затекли. Бак с трудом спустился вниз. Лэнки стоял, поджидая его.
     - Оплата по первому классу, - сказал он. -  Будешь  работать  у  меня
сколько хочешь. Но полегче с этим, ладно?
     Бак  подумал  о  Вэл,  съежившейся  в  мрачной  комнате,  живущей  на
синтетической пище.
     - Не будет считаться нарушением правил, если я попрошу аванс?
     - Нет, - сказал Лэнки. - Не будет. Я сказал кассиру, чтобы выдал тебе
сотню, когда будешь уходить. Считай это премией.
     Усталый от долгой поездки на движущемся тротуаре, Бак тихонько  вошел
в свою полутемную комнату и огляделся. Вэл не видно - еще спит. Он  сел  к
своему мультикорду и тронул клавишу.
     Невероятно. Музыка без коммерсов,  без  слов  может  заставить  людей
смеяться, и плакать, и танцевать, и сходить с ума.
     И она же может превратить их в непристойных животных.
     Дивясь этому, он заиграл мелодию, которая вызвала  такую  откровенную
похоть, играл ее все громче, громче.
     Почувствовав руку у себя на плече, он обернулся и  увидел  искаженное
страстью лицо Вэл...

     ...Он пригласил Халси прийти послушать его на следующий же  вечер,  и
Халси  сидел  в  его  комнатушке,  тяжело  опустившись  на  койку,  и  все
вздрагивал.
     - Это несправедливо. Никто не должен иметь такой власти  над  людьми.
Как ты это делаешь?
     - Не знаю, - сказал Бак. - Я увидел парочку, которая там сидела,  они
были счастливы, и я почувствовал их счастье. И когда я заиграл, все в зале
стали счастливы. А потом вошла другая пара, они ссорились - и  я  заставил
всех потерять голову.
     - За соседним столиком чуть не начали драться, - сказал Халси. - А уж
то, что ты устроил потом...
     - Да, но вчера это было еще сильнее. Посмотрел бы ты на это вчера!
     Халси опять содрогнулся.
     - У меня есть книга о греческой  музыке,  -  сказал  Бак.  -  Древняя
Греция - очень давно. У них было  нечто,  что  они  называли  "этос".  Они
считали, что  различные  звукосочетания  действуют  на  людей  по-разному.
Музыка может делать людей печальными или счастливыми, или приводить  их  в
восторг, или сводить с  ума.  Они  даже  утверждали,  что  один  музыкант,
которого звали  Орфей,  мог  двигать  деревья  и  размягчать  скалы  своей
музыкой.  Теперь  слушай.  Я  получил  возможность  экспериментировать   и
заметил, что игра моя  производит  самое  большое  действие,  когда  я  не
пользуюсь фильтрами. На этом мультикорде все  равно  работают  только  два
фильтра - флейта и скрипка, - но когда я пользуюсь любым из них,  люди  не
так сильно реагируют. А я думаю - может быть, не  звукосочетания,  а  сами
греческие  инструменты  производили  такой  эффект.  Может   быть,   тембр
мультикорда без фильтров имеет  что-то  общее  с  тембром  древнегреческой
кифары или...
     Халси фыркнул.
     - А я думаю, что дело не в инструментах и  не  в  звукосочетаниях.  Я
думаю, дело в Баке, и  мне  это  не  нравится.  Надо  было  тебе  остаться
музыкоделом.
     - Я хочу, чтоб ты мне помог, - сказал Бак. -  Хочу  найти  помещение,
где можно собрать много народу - тысячу человек по крайней  мере,  не  для
того чтобы есть и смотреть коммерсы, а  чтобы  просто  слушать,  как  один
человек играет на мультикорде.
     Халси резко поднялся.
     - Бак, ты опасный человек. Будь я проклят, если стану доверять  тому,
кто заставил меня  испытать  такое,  как  ты  сегодня.  Не  знаю,  что  ты
собираешься затеять, но я в этом не участвую.
     Он  вышел  с  таким  видом,  будто  собирался  хлопнуть  дверью.   Но
мультикордист из ресторанчика Лэнки не заслуживал такой роскоши, как дверь
в своей комнате. Халси нерешительно потоптался  на  пороге  и  исчез.  Бак
последовал за ним и стоял, глядя, как тот нетерпе