Ллойд Биггл-младший.
     Музыкодел

 Lloyd Biggle Jr. The Tunesmith (1957)
 Пер. с английского: Г. Усова

     Все называют это Центром. Есть и другое название. Оно употребляется в
официальных документах, его можно найти в энциклопедии - но  им  никто  не
пользуется. От Бомбея до Лимы энают просто Центр. Вы можете  вынырнуть  из
клубящихся туманов Венеры, протолкаться к стойке и начать: "Когда я был  в
Центре..." - и  каждый,  кто  услышит,  внимательно  прислушается.  Можете
упомянуть о Центре где-нибудь в Лондоне, или в марсианской пустыне, или на
одинокой станции на Плутоне - и вас наверняка поймут.
     Никто никогда не объясняет, что такое Центр. Это невозможно, да и  не
нужно. Все, от грудного младенца и до столетнего  старика,  заканчивающего
свой жизненный путь, все побывали там и  собираются  поехать  снова  через
год, и еще через год. Это страна отпусков и  каникул  для  всей  Солнечной
системы.  Это  многие  квадратные  мили  американского  Среднего  Востока,
преображенные  искусной  планировкой,  неустанным  трудом  и  невероятными
расходами. Это памятник  культурных  достижений  человечества,  возник  он
внезапно, необъяснимо, словно феникс, в конце двадцать четвертого столетия
из истлевшего пепла распавшейся культуры.
     Центр грандиозен, эффектен и  великолепен.  Он  вдохновляет,  учит  и
развлекает. Он внушает благоговение, он подавляет, он... все что угодно.
     И хотя лишь немногие из его посетителей знают  об  этом  или  придают
этому значение - в нем обитает привидение.
     Вы стоите на видовой галерее огромного памятника Баху. Далеко  влево,
на склоне холма, вы видите взволнованных зрителей,  заполнивших  Греческий
театр Аристофана. Солнечный свет играет на их ярких разноцветных  одеждах.
Они  поглощены  представлением-счастливые  очевидцы  того,  что   миллионы
смотрят только по видеоскопу.
     За театром, мимо памятника Данте и  института  Микеланджело,  тянется
вдаль обсаженный деревьями бульвар Франка Ллойда Райта.  Двойная  башня  -
копия Реймсского собора - возвышается на  горизонте.  Под  ней  вы  видите
искусный ландшафт французского  парка  XVIII  века,  а  рядом-Мольеровский
театр.
     Чья-то рука вцепляется в ваш рукав, вы раздраженно оборачиваетесь - и
оказываетесь лицом к лицу с каким-то стариком. Его лицо  все  в  шрамах  и
морщинах, на Голове - остатки седых волос. Его скрюченная рука  напоминает
клешню. Вглядевшись, вы видите кривое, искалеченное плечо, ужасный шрам на
месте ухаи испуганно пятитесь.
     Взгляд запавших глаз следует за вами. Рука простирается  в  величавом
жесте, который охватывает все вокруг до самого далекого  горизонта,  и  вы
замечаете, что  многих  пальцев  не  хватает,  а  оставшиеся  изуродованы.
Раздается хриплый голос:
     - Нравится? - спрашивает он и выжидающе смотрит на вас.
     Вздрогнув, вы говорите:
     - Да, конечно.
     Он делает шаг вперед, и в глазах его светится нетерпеливая мольба:
     - Я говорю, нравится вам это?
     В замешательстве вы можете только торопливо кивнуть, спеша уйти. Но в
ответ на ваш кивок неожиданно появляется детская радостная улыбка,  звучит
скрипучий смех и торжествующий крик:
     - Это я сделал! Я сделал все это!
     Или стоите вы на блистательном проспекте Платона  между  Вагнеровским
театром,  где  ежедневно   без   перерывов   исполняют   целиком   "Кольцо
Нибелунгов", и копией театра "Глобус" XVI века, где утром, днем и  вечером
идут представления шекспировской драмы.
     В вас вцепляется рука.
     - Нравится?
     Если вы отвечаете восторженными похвалами, старик нетерпеливо смотрит
на вас и только ждет, когда вы кончите, чтобы спросить снова:
     - Я говорю, нравится вам это?
     И когда вы, улыбаясь, киваете  головой,  старик,  сияя  от  гордости,
делает величавый жест и кричит:
     - Это я сделал!
     В коридоре  любого  из  тысячи  обширных  отелей,  в  читальном  зале
замечательной библиотеки, где вам бесплатно  сделают  копию  любой  книги,
которую вы потребуете, на одиннадцатом ярусе зала Бетховена-везде  к  вам,
прихрамывая и волоча ноги, подходит привидение, вцепляется вам  в  руку  и
задает все тот же вопрос. А потом восклицает с гордостью: "Это я сделал!"

     Эрлин Бак почувствовал за спиной ее присутствие, но не обернулся.  Он
наклонился вперед, извлекая левой рукой из мультикорда  рокочущие  басовые
звуки, пальцами правой - торжественную мелодию. Молниеносным движением  он
дотронулся до одной из клавиш, и высокие дискантовые ноты  внезапно  стали
полными, звучными, почти как звуки кларнета. ("Но, Господи, как не  похоже
на кларнет!" - подумал он.)
     - Опять начинается, Вэл? - спросил он.
     - Утром приходил хозяин дома.
     Эрлин поколебался, тронул клавишу,  потом  еще  несколько  клавиш,  и
гулкие звуки сплелись в причудливую гармонию духового оркестра. (Но  какой
слабый, непохожий на себя оркестр!)
     - Какой срок он дает на этот раз?
     - Два дня. И синтезатор пищи опять сломался.
     - Вот и хорошо. Сбегай, купи свежего мяса.
     - На что?
     Он стукнул  кулаками  по  клавиатуре  и  закричал,  перекрывая  своим
голосом резкий диссонанс:
     - Не буду я пользоваться гармонизатором! Не  дам  я  поденщикам  себя
аранжировать! Если  коммерс  выходит  под  моим  именем,  он  должен  быть
сочинен. Он может быть идиотским, тошнотворным, но он будет сделан хорошо.
Видит Бог, это немного, но это все, что у меня осталось!
     Он  медленно  повернулся  и  посмотрел  на  нее-бледную,   увядающую,
измученную женщину, которая двадцать пять лет была его женой. Затем  снова
отвернулся, упрямо говоря себе,  что  виноват  не  больше,  чем  она.  Раз
заказчики реклам  платят  за  хорошие  коммерсы  столько  же,  сколько  за
поденщину...
     - Халси придет сегодня? - спросила она.
     - Сказал, что придет.
     - Достать бы денег заплатить за квартиру...
     - И за синтезатор пищи. И за новый видеоскоп. И за новую одежду. Есть
же предел тому, что можно купить ценой одного коммерса?!
     Он услышал, как она уходит, как открывается дверь, и ждал.  Дверь  не
затворялась.
     - Уолтер-Уолтер  звонил,  -  сказала  она.  -  Сегодняшнее  ревю   он
посвящает тебе.
     - Ах, вот как? Но ведь это бесплатно.
     - Я так и думала, что ты не захочешь смотреть, поэтому договорилась с
миссис Ренник, пойду с ней.
     - Конечно. Развлекись.
     Дверь затворилась.
     Бак поднялся и поглядел на свой рабочий стол. На  нем  в  хаотическом
беспорядке валялись нотная бумага, тексты коммерсов, карандаши,  наброски,
наполовину законченные рукописи. Их неопрятные кипы  угрожали  сползти  на
пол. Бак расчистил уголок  и  устало  присел,  вытянув  длинные  ноги  под
столом.
     - Проклятый Халси, - пробормотал он. - Проклятые заказчики. Проклятые
видеоскопы. Проклятые коммерсы.
     Ну напиши же что-нибудь. Ты ведь не поденщик, как другие  музыкоделы.
Ты не штампуешь свои мелодии на клавиатуре гармонизатора, чтобы машина  их
за тебя гармонизировала. Ты же музыкант, а не торговец  мелодиями.  Напиши
музыку. Напиши, ну хотя бы сонату для мультикорда. Выбери время и напиши.
     Взгляд его упал  на  первые  строчки  текста  коммерса:  "Если  флаер
барахлит, если прямо не летит..."
     - Проклятый хозяин, - пробормотал он, протягивая руку за карандашом.
     Прозвонили крошечные стенные часы, и Бак наклонился,  чтобы  включить
видеоскоп. Ему заискивающе улыбнулось ангельское лицо церемониймейстера.
     - Снова перед вами Уолтер-Уолтер,  леди  и  джентльмены!  Сегодняшнее
обозрение посвящено коммерсам. Тридцать минут коммерсов  одного  из  самых
талантливых современных музыкоделов. Сегодня в центре нашего внимания...
     Резко прозвучали фанфары - поддельная медь мультикорда.
     - ...Эрлин Бак!
     Мультикорд заиграл причудливую мелодию, которую Бак написал пять  лет
назад для  рекламы  тэмперского  сыра,  раздались  аплодисменты.  Гнусавое
сопрано запело, и несчастный Бак застонал про себя. "Самый выдержанный сыр
- сыр, сыр, сыр. Старый выдержанный сыр - сыр, сыр, сыр".
     Уолтер-Уолтер носился по сцене, двигаясь в  такт  мелодии,  сбегая  в
зал, чтобы поцеловать какую-нибудь почтенную домохозяйку,  пришедшую  сюда
отдохнуть, и сияя под взрывы хохота.
     Снова  прозвучали  фанфары  мультикорда,  и  Уолтер-Уолтер,   прыгнув
обратно на сцену, распростер руки над головой.
     - Слушайте,    дорогие   зрители!     Очередная    сенсация    вашего
Уолтера-Уолтера - Эрлин Бак.
     Он таинственно оглянулся через плечо, сделал  на  цыпочках  несколько
шагов вперед, приложил палец к губам и громко сказал:
     - Давным-давно жил-был еще один композитор, по  имени  Бах.  Он  был,
говорят, настоящий атомный муэыкодел, этот парень. Жил  он  что-то  не  то
четыре, не то пять, не то шесть столетий  назад,  но  есть  все  основания
предполагать, что Бах и Бак ходили бы в наше время бок о бок. Мы не знаем,
каков был Бах, но нас вполне устраивает Бак. Вы согласны со мной?
     Возгласы. Аплодисменты. Бак отвернулся, руки его дрожали,  отвращение
душило его.
     - Начинаем концерт Бака с маленького шедевра, который Бак создал  для
пенистого мыла. Оформление Брюса Комбза. Смотрите и слушайте!
     Бак успел выключить видеоскоп как раз в тот момент, когда через экран
пролетала первая порция мыла. Он снова взялся за текст коммерса, и  в  его
голове начала формироваться ниточка мелодии: "Если  флаер  барахлит,  если
прямо не летит-не летит, не летит-вы нуждаетесь в услугах фирмы Вэйринг!"
     Тихонько мыча про себя, он набрасывал ноты, которые  то  взбегали  по
линейкам, то устремлялись вниз,  как  неисправный  флаер.  Это  называлось
музыкой слов в те времена, когда слова и музыка что-то значили,  когда  не
Бак, а Бах искал выражение таким грандиозным понятиям, как "рай" и "ад".
     Бак работал медленно, время от времени проверяя звучание  мелодии  на
мультикорде, отбрасывая целые пассажи, напряженно пытаясь найти грохочущий
аккомпанемент, который подражал бы звуку флаера. Но  нет:  фирме  Вэйринга
это не понравится. Ведь они широко оповещали, что их флаеры бесшумны.
     Вдруг он понял, что дверной звонок уже давно нетерпеливо  звонит.  Он
щелкнул тумблером, и ему улыбнулось пухлое лицо Халси.
     - Поднимайся! - сказал ему Бак.
     Халси кивнул и исчез.
     Через пять минут он, переваливаясь, вошел, опустился на стул, который
осел под его массивным телом, бросил свой чемоданчик на пол и вытер лицо.
     - У-ф-ф! Хотел бы я, чтобы вы перебрались пониже. Или  хоть  в  такой
дом, где были бы современные удобства. До смерти боюсь этих старых лифтов.
     - Я собираюсь переехать, - сказал Бак.
     - Прекрасно. Самое время.
     - Но возможно, куда-нибудь еще выше. Хозяин дал мне двухдневный срок.
     Халси поморщился и печально покачал головой.
     - Понятно. Ну что же, не буду держать тебя в нетерпении. Вот  чек  за
коммерс о мыле Сана-Соуп.
     Бак взял чек, взглянул на него и нахмурился.
     - Ты не платил взносов в союз, - сказал Халси.  -  Пришлось,  знаешь,
удержать...
     - Да. Я и забыл...
     - Люблю иметь дело с Сана-Соуп. Сейчас же  получаешь  деньги.  Многие
фирмы ждут конца месяца. Сана-Соуп - тоже не бог  весть  что,  однако  они
заплатили.
     Он щелкнул замком чемоданчика и вытащил оттуда папку.
     - Здесь у тебя есть несколько хороших трюков, Эрлин, мой мальчик.  Им
это понравилось. Особенно вот это, в басовой партии:  "Пенье  пены,  пенье
пены". Сначала они  возражали  против  количества  певцов,  но  только  до
прослушивания. А вот здесь им нужна пауза для объявления.
     Бак посмотрел и кивнул.
     - А что если оставить это остинато-"пенье пены, пенье пены" - как фон
к объявлению?
     - Прозвучит недурно. Это здорово придумано. Как, бишь, ты это назвал?
     - Остинато.
     - А-а, да. Не понимаю, почему другие музыкоделы этого но умеют.
     - Гармонизатор не дает таких эффектов, - сухо сказал Бак. - Он только
гармонизирует.
     - Дай им секунд тридцать этого "пенья пены" в виде  фона.  Они  могут
вырезать его, если не понравится.
     Бак кивнул и сделал пометку на рукописи.
     - Да, еще аранжировка, - продолжал Халси. - Очень жаль, Эрлин, но  мы
не можем достать исполнителя на французском рожке. Придется  заменить  эту
партию.
     - Нет исполнителя на рожке? А чем плох Ренник?
     - В черном списке. Союз исполнителей занес его в  черный  список.  Он
отправился гастролировать на Западный берег. Играл даром, даже расходы сам
оплатил. Вот его и занесли в список.
     - Припоминаю,  -  задумчиво  протянул  Бак.  -  Общество   памятников
искусства. Он сыграл им концерт Моцарта для рожка. Для них  это  тоже  был
последний концерт. Хотел бы я его услышать, хотя бы на мультикорде...
     - Теперь-то он может играть его сколько угодно, но ему никогда больше
не заплатят за исполнение. Так вот -  переработай  эту  партию  рожка  для
мультикорда,  а  то  достану  для  тебя  трубача.  Он  мог  бы  играть   с
конвертером.
     - Это испортит весь эффект.
     Халси усмехнулся:
     - Звучит совершенно одинаково для всех, кроме тебя, мой мальчик. Даже
я не вижу разницы. У нас есть скрипки и виолончель. Чего тебе еще нужно?
     - Неужели и в лондонском союзе нет исполнителя на рожке?
     - Ты хочешь, чтоб  я  притащил  его  сюда  для  одного  трехминутного
коммерса. Будь благоразумен, Эрлин! Можно зайти за этим завтра?
     - Да. Утром будет готово.
     Халси потянулся за чемоданчиком, снова бросил его и нагнулся вперед.
     - Эрлин,  я  о  тебе  беспокоюсь.  В  моем  агентстве  двадцать  семь
музыкоделов. Ты зарабатываешь меньше всех! За прошлый год ты получил 2200.
А у остальных самый меньший заработок был 11 тысяч.
     - Это для меня не новость, - сказал Бак.
     - Может быть. У тебя не меньше заказчиков, чем у любого  другого.  Ты
это знаешь?
     - Нет, - сказал Бак. - Нет, этого я не знал.
     - А это так и есть. Но  денег  ты  не  зарабатываешь.  Хочешь  знать,
почему? Причины две. Ты тратишь слишком много времени на каждый коммерс  и
пишешь их слишком хорошо. Заказчики могут использовать один  твой  коммерс
много месяцев - иногда даже несколько лет, как  тот,  о  тэмперском  сыре.
Люди любят их слушать. А если бы ты не писал так дьявольски хорошо, ты мог
бы  работать  быстрее,  заказчикам  приходилось  бы  брать  больше   твоих
коммерсов и ты больше заработал бы.
     - Я думал об этом. А если бы и нет, то Вэл все равно бы мне  об  этом
напомнила. Но это бесполезно. Иначе я не  могу.  Вот  если  бы  как-нибудь
заставить заказчика платить за хороший коммерс больше...
     - Невозможно! Союз не поддержит этого, потому  что  хорошие  коммерсы
означают меньше работы, да большинство музыкоделов и  не  смогут  написать
действительно хороший коммерс. Не думай, что меня  беспокоят  только  дела
моего агентства. Конечно, и мне выгоднее, когда ты  больше  зарабатываешь,
но мне хватает других музыкоделов. Мне просто неприятно,  что  мой  лучший
работник получает так мало. Ты какой-то отсталый, Эрлин. Тратишь  время  и
деньги на собирание этих древностей - как, бишь, их называют?
     - Патефонные пластинки.
     - Да. И эти заплесневелые старые книги о музыке. Я не сомневаюсь, что
ты знаешь о музыке больше, чем кто угодно, но что это тебе  дает?  Конечно
уж, не деньги. Ты лучше всех, и стараешься стать еще лучше, но  чем  лучше
ты становишься, тем меньше  зарабатываешь.  Твой  доход  падает  с  каждым
годом. Не мог бы ты время от времени становиться посредственностью?
     - Нет, - сказал Бак. - У меня это не получится.
     - Подумай хорошенько.
     - Да, насчет этих заказчиков. Некоторым  действительно  нравится  моя
работа. Они платили бы больше, если бы союз разрешил. А если мне выйти  из
союза?
     - Нельзя, мой мальчик. Я бы не смог, брать  твои  вещи  -  во  всяком
случае, я бы скоро остался не у дел. Союз музыкоделов нажал бы где надо, а
союзы исполнителей и текстовиков внесли бы тебя  в  черный  список.  Джемс
Дентон заодно с союзами, и он снял бы твои  вещи  с  видеоскопа.  Ты  живо
потерял бы все заказы. Ни одному заказчику не под силу бороться  с  такими
осложнениями, да никто и не захочет ввязываться. Так что постарайся  время
от времени быть посредственностью. Подумай об этом.
     Бак сидел, уставившись в пол.
     - Я подумаю.
     Халси с трудом встал,  обменялся  с  Баком  коротким  рукопожатием  и
проковылял к двери. Бак медленно поднялся и открыл ящик стола,  в  котором
он  хранил  свою  жалкую  коллекцию  старинных   пластинок.   Странная   и
удивительная музыка...
     Трижды за всю свою карьеру Бак писал  коммерсы,  которые  звучали  по
полчаса. Изредка у него бывали заказы на пятнадцать минут.  Но  обычно  он
был ограничен пятью минутами или того меньше.  А  ведь  композиторы  вроде
этого Баха писали вещи, которые исполнялись по часу или больше, - и писали
даже без текста!
     Они писали для настоящих инструментов, даже  для  некоторых  необычно
звучащих инструментов, на  которых  никто  уже  больше  не  играет,  вроде
фаготов, пикколо, роялей.
     "Проклятый Дентон! Проклятый видеоскоп! Проклятые союзы!"
     Бак с нежностью перебирал пластинки, пока  не  нашел  одну  с  именем
Баха. "Магнификат". Потом он отложил ее - у него было слишком  подавленное
настроение, чтобы слушать.
     Шесть  месяцев  назад  Союз  исполнителей  занес  в   черный   список
последнего гобоиста.  Теперь-последнего  исполнителя  на  рожке,  а  среди
молодежи никто больше не учится играть на инструментах. Зачем, когда  есть
столько чудесных машин,  воспроизводящих  коммерсы  без  малейшего  усилия
исполнителя? Даже мультикордистов стало совсем мало, а мультикорд мог  при
желании играть автоматически.
     Бак стоял,  растерянно  оглядывая  всю  комнату,  от  мультикорда  до
рабочего стола и потрепанного шкафа из пластика, где стояли его  старинные
книги по музыке. Дверь распахнулась, поспешно вошла Вэл.
     - Халси уже был?
     Бак  вручил  ей  чек.  Она  взяла  его,  с  нетерпением  взглянула  и
разочарованно подняла глаза.
     - Мои взносы в Союз, - пояснил он. - Я задолжал.
     - А-а. Ну все-таки это хоть что-то.
     Ее голос был вял, невыразителен, как будто еще одно разочарование  не
имело значения. Они стояли, неловко глядя друг на Друга.
     - Я смотрела часть "Утра с Мэриголд", - сказала Вэл. - Она говорила о
твоих коммерсах.
     - Скоро должен быть ответ насчет того коммерса о табаке Сло, - сказал
Бак. - Может быть, мы уговорим хозяина подождать еще неделю.  А  сейчас  я
пойду прогуляюсь.
     - Тебе бы надо больше гулять...
     Он закрыл за собой дверь, старательно  обрезав  конец  ее  фразы.  Он
знал, что будет дальше. Найди где-нибудь работу. Заботься о своем здоровье
и проводи на свежем воздухе  несколько  часов  в  день.  Пиши  коммерсы  в
свободное время-ведь они не приносят больших доходов. Хотя бы до тех  пор,
пока мы не встанем на ноги. А если ты не желаешь, я сама пойду работать.
     Но дальше слов она не шла. Нанимателю достаточно  было  бросить  один
взгляд на ее тщедушное тело и усталое угрюмое лицо. И Бак сомневался,  что
с ним обошлись бы хоть сколько-нибудь лучше.
     Он мог бы работать мультикордистом и прилично зарабатывать. Но  тогда
придется  вступить  в  Союз  исполнителей,  а  значит,  выйти   из   Союза
музыкоделов. Если он это сделает, он больше не сможет писать коммерсы.
     Проклятые коммерсы!
     Выйдя  на  улицу,  он  с  минуту  постоял,   наблюдая   за   толпами,
проносившимися мимо по быстро движущемуся тротуару. Коекто  бросал  беглый
взгляд на этого высокого, неуклюжего, лысеющего человека в потертом, плохо
сидящем  костюме.  Бак  втянул  голову  в  плечи  и  неуклюже  зашагал  по
неподвижной обочине. Он знал, что его примут за обычного бродягу и что все
будут  поспешно  отводить  взгляд,  мурлыкая  про  себя  отрывки  из   его
коммерсов.
     Он свернул в переполненный ресторан,  нашел  себе