щих возврату в совместную реальность.
   - Воспоминания нельзя сажать, как цветы, и выпалывать, как сорняки!
   - А они сумели. Научились.
   - Но зачем?!
   - Потому что ученые Мира, сделавшие это, - а их было совсем немного,  -
увидели иную реальность.
   - Я все еще не...
   - Они увидели, что земляне способны на все.  Они  умеют  делать  разные
машины, летают к далеким  звездам,  лечат  болезни,  контролируют  стихию.
Многие жители Мира боятся землян, а также  фоллеров  и  хухубов.  Ведь  их
реальность сильнее нашей.
   - Совместная реальность одна, - возражаю я. - Просто  земляне  знают  о
ней больше, чем мы.
   - Возможно.  Но  знания  землян  приводят  нас  в  замешательство.  Они
вызывают страх и ревность.
   Ревность! Ано сказала мне в кухне, при свете двух лун - Баты и Кап:  "Я
и этой ночью пойду на свидание с ним! Тебе меня не остановить.  Ты  просто
ревнивица,  ревнивая  сморщенная  уродина,  тебя   отвергает   даже   твой
возлюбленный, вот ты и не хочешь, чтобы у меня  были..."  Прилив  крови  к
голове, кухонный нож - и кровь, ее кровь...
   - Пек? - окликает меня лекарь. - Пек!
   -  Я  тебя  слышу.  Лекари  завидуют  и   от   зависти   вредят   своим
соплеменникам, уроженцам Мира, чтобы отомстить землянам? Не вижу смысла.
   - Лекарями двигала горечь. Они знали, что  творят.  Но  им  нужно  было
научиться вызывать контролируемую шизо-френию. Им хотелось вызвать  у  нас
гнев против землян. Разгневавшись, мы позабыли  бы  их  хорошие  товары  и
восстали против инопланетян. Это привело бы к войне. Но лекари ошиблись. В
нашем Мире войн не было уже тысячу лет. Ты должна понять  главное:  лекари
воображали, что творят добро. Им казалось, что  они  породят  гнев  и  тем
спасут Мир.
   Но это еще не все. Пользуясь помощью правительства,  они  старались  не
делать жителей Мира нереальными  навечно.  Всем  взрослым,  побуждаемым  к
убийству, предлагалось искупление в обмен на  осведомительские  услуги.  И
дети не оставались без заботы.
   Ори завершает уничтожение скатерти, отвратительно  скалится.  Ее  глаза
пусты. Какими нереальными воспоминаниями забита ее головка?
   - Добро? - с горечью произношу я. - Внушить мне  уверенность,  будто  я
убила родную сестру, - это добро?
   - Воссоединившись с предками, ты узнаешь, что  не  убивала  ее.  Способ
воссоединения доступен: завершение искупительного доносительства.
   Но я не довела свое искупление до конца. Я украла Ано и  похоронила  ее
без согласия Отдела. Малдон Брифжис не знает  этого.  Страдая  от  боли  и
гнева, я говорю:
   - А как же ты сам,  Пек  Брифжис?  Ты  помогаешь  лекарям-преступникам,
чтобы они могли и дальше лишать детей реальности, как Ори...
   - Я им не помогаю. Я считал, что ты догадливее, Пек. Я  работаю  против
них. То же самое делал Кэррил Уолтерс, потому он и умер в тюрьме Аулит.
   - Против них?
   - Кэррил Уолтерс был моим осведомителем. И моим другом.
   Мы молчим. Пек Брифжис смотрит в  огонь,  я  -  на  Ори  с  ее  жуткими
гримасами.
   - Уведи ее, - приказывает Пек Брифжис  телохранителю.  -  Мы  не  можем
допустить к тебе слуг, - объясняет он мне.
   Телохранитель уводит гримасничающего ребенка.
   - Пек Брифжис! Я убила свою сестру?
   Он поднимает голову.
   - Однозначного ответа не существует. Не исключено, что ты  стала  одним
из объектов эксперимента, проводившегося в твоей деревне.  В  этом  случае
тебя усыпили в доме, а когда ты очнулась,  сестра  уже  была  мертва.  Над
твоим сознанием поработали.
   -  Ты  действительно   убьешь   меня,   дашь   разложиться,   позволишь
воссоединиться с предками? - Еще ни разу я  не  обращалась  к  нему  таким
тихим голосом.
   Пек Брифжис выпрямляется.
   - Я сделаю это.
   - А если я откажусь? Если попрошу, чтобы меня вернули домой?
   - В этом случае тебя опять арестуют, опять пообещают  помилование  -  в
обмен на информацию о тех, кто работает против них.
   - Не арестуют, если я обращусь в ту правительственную  службу,  которая
искренне стремится прекратить эксперименты. Ты ведь не станешь утверждать,
что в это замешано все правительство целиком?
   - А ты знаешь, какие отделы и кто конкретно желает войны с землянами, а
кто нет? Мы - и то этого не знаем...
   Фраблит Пек Бриммидин невиновен, думаю  я.  Ну  и  что?  Пек  Бриммидин
невиновен, но бессилен. Мне больно думать, что это одно и то же.
   Пек Брифжис смотрит на меня.
   - Так вот чего ты хочешь, Ули Пек Бенгарин? Чтобы я  выпустил  тебя  из
этого дома, не зная, что ты предпримешь, на кого станешь  доносить?  Чтобы
поставил под угрозу все наше дело ради того,  чтобы  ты  убедилась  в  его
правоте?
   - Ты также можешь убить меня и отправить к предкам.  Таким  образом  ты
сохранишь веру в реальность,  которую  считаешь  истинной.  Убить  меня  -
простейший выход. Но при условии, что я дам на это согласие.  В  противном
случае ты поступишь даже вопреки той реальности, с  которой  предпочитаешь
соглашаться.
   На меня взирает сильный мужчина с красивыми пурпурными глазами. Лекарь,
способный на убийство. Патриот, бросивший вызов собственному правительству
ради предотвращения жестокой войны. Грешник, делающий все для того,  чтобы
уменьшить свой грех и сохранить шанс воссоединения с предками. Верующий  в
совместную реальность, который пытается изменить ее, сохранив веру.
   Я молчу. Молчание затягивается. Наконец, его нарушает сам Пек Брифжис.
   - Напрасно Кэррил Уолтерс направил тебя ко мне.
   - Что сделано, то сделано. Я выбираю возвращение в родную деревню.  Как
ты поступишь: отпустишь меня, оставишь в плену, убьешь без моего согласия?
   - Будь ты проклята! - отвечает он. Я узнаю  слово,  которое  употреблял
Кэррил Уолтерс, говоря о нереальных душах тюрьмы Аулит.
   - Точно, - откликаюсь я. - Выбор за тобой, Пек. На какой реальности  ты
остановишься?


   Ночь душная, и мне не спится. Я лежу в палатке  посреди  широкой  голой
равнины и прислушиваюсь  к  ночным  звукам.  Из  палатки,  превращенной  в
пивнушку, доносится грубый смех: шахтеры засиделись за полночь. Из палатки
справа слышен храп. В другой, чуть дальше, в  разгаре  любовная  возня.  Я
слышу томное женское хихиканье.
   Вот уже полгода я работаю шахтером. Побывав в северной деревушке Рофкит
Рамлое, откуда родом Ори, я продолжила путь на север. Здесь, на  экваторе,
где  Мир  добывает  олово,  алмазы,  ягоды  пел  и  соль,  жизнь  проще  и
беспорядочней. Документов здесь не спрашивают. Многие шахтеры молоды и  по
разным  причинам  уклоняются  от  правительственной  службы.  Видимо,  они
считают эти причины важными.  Власть  правительственных  Отделов  уступает
власти горнорудных и аграрных компаний. Здесь нет ни  курьеров  на  земных
велосипедах, ни земной науки, ни самих землян.
   Храмы стоят, в них идет служба, вокруг них ходят  процессии,  воздающие
хвалу предкам. Но этому уделяется меньше  внимания,  чем  в  городах.  Кто
обращает внимание на воздух? Вот и с верой то же самое.
   Женщина снова хихикает, и я узнаю ее голос. Ави Пек Крафмал, беглянка с
другого острова, красотка. Без особых амбиций. Иногда она  напоминает  мне
Ано.
   В Гофкит Рамлое я задавала много  вопросов.  Пек  Брифжис  сказал,  что
бедняжку звали Ори Малфсит. Достойная семья. Увы, я расспрашивала  многих,
но никто не мог ее вспомнить. Откуда бы ни была родом Ори, каким бы  путем
ни претерпела превращение в нереальный, пустой сосуд,  ее  жизненный  путь
начался не в Гофкит Рамлое.
   Знал ли Малдон Брифжис, отпуская меня,  что  я  это  выясню?  Наверное,
знал. И все равно отпустил меня.
   Иногда,  в  самые  глухие  ночные  часы,  я  жалею,   что   пренебрегла
предложением Пек Брифжиса отправить меня к предкам.
   Днем я нагружаю тележки породой, добытой шахтерами, и толкаю их наравне
с остальными. Шахтеры болтают, бранятся, клянут землян, хотя мало  кто  их
видел. После работы они сидят в своем лагере, пьют пел, поднимая  грязными
руками тяжелые кружки,  и  хохочут  над  непристойными  шутками.  Все  они
разделяют общую реальность, которая сплачивает их, придает им силу, делает
счастливыми.
   У меня тоже есть силы. Мне хватает сил, чтобы толкать тележки вместе  с
другими женщинами, многие из  которых  так  же  невзрачны,  как  я,  и  не
гнушаются моим обществом. Мне  хватило  сил,  чтобы  разбить  гроб  Ано  и
похоронить ее, хотя за это мне  полагается  вечная  смерть.  Хватило  сил,
памятуя слова Кэррила Уолтерса  об  опытах  на  мозге,  разыскать  Малдона
Брифжиса, а  потом  убедить  Пек  Брифжиса,  погрязшего  в  противоречиях,
отпустить меня на все четыре стороны.
   Но хватит ли мне сил, чтобы пройти этим путем  до  конца?  Смогу  ли  я
принять реальности Фраблита Бриммидина,  Кэррила  Уолтерса,  Ано,  Малдона
Брифжиса, Ори и попытаться найти для всего этого место в собственной душе?
Хватит ли у меня сил жить дальше, не  имея  надежды  узнать,  убила  ли  я
родную сестру? А сил во всем  сомневаться  и  жить  с  сомнением  в  душе,
прорываясь сквозь миллионы отдельных реальностей Мира и отыскивая истину в
каждой?
   Неужели кто-то способен избрать подобную жизнь? Жизнь в  неуверенности,
в  сомнениях,  в  одиночестве,  наедине   с   собственным   рассудком,   в
изолированной реальности, которую не с кем разделить?
   Хотелось бы мне вернуться в то время, когда была жива Ано! Или хотя  бы
когда я была осведомительницей. В то время, когда я разделяла реальность с
Миром и знала, что стою на твердой  почве.  Когда  знала,  что  думать,  и
потому обходилась без мыслей.
   В то время, когда я еще не обрела - вопреки собственной  воле  -  своей
теперешней, устрашающей реальности.