риказала   своему
командующему флотом Орлову, который плавал в ту пору по Средиземному морю,
схватить дерзкую и привезти  в  Петербург.  Испугался  командующий  флотом
Орлов  такого  приказания,  да  делать  нечего,  ослушаешься   императрицу
Екатерину - казнит. Стал он подсылать к княжне лазутчиков, не жалел денег,
обещал все, чего та пожелает, и, наконец, встретившись с ней, хитрый Орлов
сказал, что любит ее, и жить без нее не может, и готов исполнить любое  ее
приказание. Поверила ему молодая княжна Елизавета, поехала с  ним  однажды
по морю из города Пизы в город Ливорно на шлюпке. Пушки палили с  кораблей
в ее честь, ракеты взлетали ввысь, и заманил коварный граф царскую дочь на
корабль. Тут-то Елизавету и арестовали вместе с ее слугами и поклонниками,
разделили по разным кораблям, а все ее драгоценности, которые она оставила
в доме, где жила,  все  документы  граф  забрал  и  отправил  в  Петербург
императрице  Екатерине  II.  Испугалась  княжна,  что   погибнет   она   в
Петербурге, возмущалась и молила, чтобы не отправляли ее к  хитрой  немке.
Все еще верила она лукавому графу, что  придет  он  к  ней  на  корабль  и
освободит ее из плена. А он не шел, послал  только  успокаивающее  письмо.
Повезли ее по Атлантическому океану в сторону Англии, у английского берега
узнала она, что не миновать ей допросов и пыток в  России,  что  везут  ее
туда. Упала она на палубе в обморок,  как  это  часто  бывало  с  матушкой
Елизаветой, и чуть не умерла. Сбежались люди, подняли княжну; когда же она
пришла в себя, то тотчас кинулась к борту, чтобы броситься сверху вниз  на
какие-то лодки и разбиться насмерть. Схватили княжну Елизавету и  потащили
ее в каюту, заперли ее там, приставили к ней стражу. О, как проклинала она
графа-злодея, которому доверилась и от которого забеременела и должна была
родить княжича. На Неве еще  и  лед  не  растаял,  был  май,  26-е  число.
Перевезли пленницу  с  корабля  в  Петропавловскую  крепость,  спрятали  в
темницу и стали допрашивать. "Зачем и почему ты хотела  спихнуть  с  трона
императрицу   Екатерину?"   Называли   ее   самозванкой   и   побродяжкой,
авантюристкой и злодейкой. А княжна говорила одно и то же,  что  она  дочь
Елизаветы Петровны и ждет сына. И родился в  каземате  равелина  у  княжны
сын, нарекли его по отцу-обманщику Орлову - Алексеем.
   Ленка, замерев, съежившись, сидела у  костра,  слушала  геолога,  роняя
слезы на плащ, переживая страшную судьбу и  унижения  княжны,  возмущенная
подлым предательством графа, которого та самонадеянно полюбила.
   - Почему же княжна не подала на алименты? - печально спросила девочка.
   - Императрица не позволяла ей, - объяснил  Шапкин.  -  Через  два  года
заточения в одиночной камере погибла княжна во время наводнения. Вода Невы
вышла из берегов, затопила улицы и залила казематы крепости.
   - И сын утонул? - ужаснулась Ленка.
   - Нет, сына унесли из каземата раньше, -  успокоил  ее  геолог.  -  Его
отдали  на  воспитание   какой-то   крестьянской   семье.   Екатерина   II
рассердилась на графа Орлова, что он очень уж хитрый,  и  уволила  его  со
службы.
   - И что же он стал делать? - не унималась Ленка.
   - Кто? Орлов-то? Жил в своем имении да выводил рысаков орловских, так и
состарился.
   В беседу втянулись другие геологи - Котляров  и  Тихомиров,  даже  Иван
Рассадин задавал вопросы. Лес,  костер,  много  знающие  взрослые  друзья,
вспоминающие  старину,  которая  имела  какое-то   отношение   к   фамилии
Тараканова, настроили Лену на доверие, и она призналась, что весной видела
во сне свою мать Лидию Игнатьевну Тараканову и та позвала ее прийти к  ней
в Усть-Баргузин. Шапкин передернул плечами и незаметно ухмыльнулся.
   После обеда ребят посадили на  мерина,  в  руки  Васе  сунули  огромный
бумажный сверток, где  были  печенье,  шоколад,  пять  банок  консервов  и
полбуханки белого хлеба. Рассадин взобрался на второго  мерина,  и  лошади
пошли рядом по дороге в лес.
   В пути Иван  молчал,  почти  не  слушал  ребячьей  болтовни.  Ему  было
приказано Шапкиным доставить их  в  поселковое  отделение  милиции,  и  он
размышлял, застанет ли участкового милиционера.  Ребята  стали  упрашивать
его, чтобы отпустил их в поселке, уверяли, что они сами уедут из Выдрина в
Слюдянку на поезде. Эти уговоры расстроили  Ивана,  он  боялся  ослушаться
Шапкина, но и не  мог  не  уступить  своим  спасителям.  Довезя  ребят  до
продуктового магазина, слез с лошади, ссадил ребят,  заглянув  в  магазин,
купил им на дорогу еще две бутылки молока. Поколебавшись, не взять  ли  им
железнодорожные билеты, не посадить ли их в вагон, он тяжело  вздохнул  и,
посоветовав возвращаться домой, попрощался с детьми.
   А Ленка, подмигнув Васе, повела его искать порт, из которого она хотела
на пароходе уплыть в Усть-Баргузин.



АЛЯА ХУН АРБАН ЗОБОЛОНТАЙ

   Небо было застлано тучами. Накрапывал дождик. Часа полтора Лена и  Вася
бродили по улочкам поселка, расспрашивали людей, как  попасть  в  порт,  и
скоро вышли к пирсу, откуда были видны дымящие трубы парохода  с  надписью
на борту и на спасательных кругах "Дзержинский". На пирсе они увидели двух
спешащих к кораблю  рабочих.  Оба  были  навеселе,  что-то  пели.  Заметив
интерес к себе мальчика и девочки, рабочие остановились.
   - Ну что, ребята? - икнул пьяно один из них.
   - Нам к маме надо, в Усть-Баргузин, - призналась Лена.
   - Гони монету, доставим куда хошь, - похвалился тот, что был  похож  на
бурята.
   Сунув руку в глубокий карман плаща, Ленка вытащила пачку денег.
   - О, далай-лама! - воскликнул восхищенно бурят. - Поехали!
   У трапа, который был переброшен с берега на  палубу  парохода,  рабочие
оставили ребят, сами торопливо ушли  в  какую-то  дверь,  но  скоро  бурят
вернулся, зыркая узкими глазами из  стороны  в  сторону,  подгонял  детей,
чтобы скорее бежали на корабль. Они  спустились  через  люк  в  полутемное
жаркое помещение, где пыхтела машина и блистал огонь в топке.
   Пароход "Дзержинский" из Выдрина повез их  в  поселок  Турку,  там  ему
предстояло взять "сигары" леса, буксировать их за сотни миль на  лесозавод
в Клюевку. В Усть-Баргузин он попасть  никак  не  мог.  Кочегар  Битуев  и
машинист Игнатьев, несколько протрезвев, узнав о курсе  судна,  озадаченно
переглядывалась. Дети, затихшие на скамеечке, ничего этого знать не могли.
   Над морем висели низкие дождевые тучи, но пароход "Дзержинский"  быстро
шел по курсу. Вел его первый  штурман  Александр  Семенович  Рок.  Капитан
захворал и остался на берегу. Для Рока это первый самостоятельный рейс.
   Пароход приближался к Турку. Порт был укрыт густым туманом.  Проход  на
рейд очень узок, в тумане провести через него судно все равно что  продеть
в темноте нитку в ушко иголки. Только значительно опаснее.
   Рок подал команду готовиться к подходу на рейд. Пароход сбавил  обороты
винта. Приспустил якорь. Судно медленно, щупая  якорем  дно,  двинулось  в
проход. Ситуация возникла опасная. Чувство беспокойства за детей заставило
кочегара Битуева признаться матросу Редькину,  что  в  машинном  отделении
прячутся какие-то ребятишки. Редькин метнулся в рубку к штурману,  который
сам стоял за штурвалом.
   - На пароходе дети! - гаркнул вбежавший в рубку Редькин.
   - Откуда они взялись?  -  вздрогнул  штурман,  не  отрывая  взгляда  от
молочной мути, заливающей носовую часть судна.
   Матрос сбивчиво доложил, что их задержали Битуев и Игнатьев.
   - Веди детей в салон, - мрачно распорядился Рок. - Разберемся на рейде.
   Пароход благополучно  миновал  опасный  переход.  В  просторный  салон,
слепящий чистотой белых скатертей на столах, лаком стульев,  кочегар  ввел
чумазых детей. Запахнутая в испачканный  угольной  пылью  плащ  девочка  и
завернутый в грязную телогрейку мальчик вызвали у  штурмана  Рока  гримасу
сострадания.
   - Прятались на складе с углем, - переминаясь с ноги на ногу, кося глаза
то на Лену, то на Васю, пояснил Битуев.
   - Как же вы к нам пробрались?  -  озабоченно  обратился  Рок  к  детям.
Подтянутый, в форменном кителе,  в  фуражке  с  белым  верхом  и  с  яркой
кокардой, он смутил своим видом девочку.
   - Абба, вабба, гэдежабба, - пролепетала она.
   - Абба, говоришь? - Штурман наклонился ухом к ней,  на  моложавом  лице
его проступил яркий румянец. - Что же это значит?
   - Унэн юумэ унэтэй, буруу юумэ буритай [правда  ценна,  а  ложь  грязна
(бурят.)].
   Рок перевел недоуменный взгляд на кочегара.
   - Иностранные  детишки,  товарищ  первый  штурман,  -  серьезно  сказал
Битуев.
   Минуту Рок стоял в задумчивости, поскреб пальцем подстриженный затылок,
гладкую красную шею, и вдруг тело его содрогнулось смехом.
   - Ох, зайчата! Ох, лазутчики! - хохотал  он,  хлопая  в  ладоши.  -  За
американцев, что ли, себя выдаете? Я же тебя, Битуев, уже предупреждал...
   - Я  бурятка,  -  смекалистая  Ленка  попыталась  вмешаться  в  строгий
разговор Рока с подчиненным.
   - Марш умываться!  -  резко  скомандовал  первый  штурман  и,  подозвав
Редькина, распорядился, чтобы детей отмыли, накормили.
   Затем он пригласил радиста и приказал запросить порт Байкал: "На  борту
случайно оказались дети. Куда их девать?"
   Из порта радировали: "Где взял, туда и доставь".
   Часа два спустя умытые и накормленные Ленка и Вася были  уже  в  центре
внимания команды парохода, они сидели в салоне в окружении взрослых,  Лена
хвалилась, что она легко изучит все языки мира, что может сама  выдумывать
какие угодно слова, что у нее мать в Усть-Баргузине  и  что  с  Васей  они
тайно, незаметно для кочегара и машиниста, пролезли в машинное  отделение.
Кочегар Битуев тут же учил ее разговаривать  по-бурятски,  Ленка  отвечала
ему. Этому поражались все.
   Освободившись от капитанских забот, в салон пришел Александр Рок.
   - Ну, так откуда эти хитрецы к нам попали?  -  весело  обратился  он  к
окружавшим ребятишек матросам. - Кто их взял на борт?
   - Сами забрались, - по-отцовски заботливо сказал Битуев. - Я не  видел,
машинист не видел. Очень веселые детишки, девочка  выучила  уже  бурятский
язык. Она даже судьбу может предсказать.
   - Не верю, - Рок скептически прищурился. -  Пусть  погадает,  что  ждет
меня в Клюевке?
   - Тулай, тулай [неприятности (бурят.)], - быстро выпалила Ленка.
   Рок с серьезным выражением лица покосился на Битуева.
   - Аляа хун арбан зоболонтай, холшар хун  хоин  зоболонтай  [у  озорного
человека десять мучений, а у проказника - двадцать], - прибавила девочка.
   - Она сказала, что у вас, товарищ первый штурман, будут неприятности, -
перевел Битуев.
   - Хитришь, Битуев! - рассердился Рок. - Вам с Игнатьевым я объявляю  по
выговору!
   Он повернулся и вышел из салона.
   Пребывание Ленки и Васи на пароходе стало забавой для  команды.  Утром,
взяв плоты, пароход поплыл в Клюевку. Скоро он опять попал в  непроглядный
туман. Чтобы держаться курса, капитан тщательно сверял компас с картой. По
сводкам   метеобюро,   которые   давались   в    радиограммах,    ожидался
северо-западный ветер. Однако уже девятый час судно шло в  густом  молоке.
Потом туман вдруг рассеялся, открылся восточный горбатый, темнеющий  лесом
берег. Вместо северо-западного ветра, предсказанного  метеосводкой,  подул
юго-восточный, он усиливался, подымал волну и скоро  достиг  пяти  баллов.
Качка судна мутила молодых матросов. Рок приказал  Редькину  наблюдать  за
детьми.
   Васю уложили в постель, а Ленка сидела за столом.
   Винты работали вовсю, чтобы только удерживать пароход против  встречной
волны и ветра. Огромные губастые водяные валы нескончаемыми рядами шли  на
абордаж корабля, ударялись в нос судна, раскалывались и  раскачивали  его.
Ветер дул точно навстречу. Идти  вдоль  берега,  как  намечал  Рок,  стало
невозможно. Переждать непогоду тоже негде: отстойный пункт только впереди.
   Так  прошла  ночь.  Утром,  когда  стало  светать  и  слева  по   борту
обозначились контуры мыса Голого, возле которого находились с вечера,  все
ахали от удивления: пароход, работая винтом всю ночь, не сошел с места  ни
на полмили.
   Измученный штормовой  качкой,  Вася  уже  не  подымался  с  постели.  О
состоянии здоровья мальчика дали радиограмму: "Нужен врач". Порт  ответил:
"Ветер убавляется, скоро к "Дзержинскому" подойдет пароход  "Воронин",  на
борту которого есть медик".
   Качка судна заметно уменьшилась. У корабля появился  ход,  он  двинулся
вперед. Стоявшие на палубе матросы заметили, что оборвался трос и шесть из
тринадцати сигар леса унесло в море.
   - Лево руля! - скомандовал первый  штурман:  он  хотел  тотчас  поймать
сигары леса. Это надо было сделать немедленно, иначе лес через  три-четыре
часа волны перебросят к берегу  и  плоты  разобьются  о  скалы,  древесину
разбросает, как спички. Шесть сигар - три тысячи двести кубометров леса!
   Пароход накренился на один  бок,  стараясь  выдержать  боковые  толчки,
развернуться. Тяжелая глыба воды с разбегу ударила в широкий борт судна, и
оно,  ушибленное,  качнулось  громоздким  телом,  содрогнулось,  едва   не
зачерпнув воды. В каютах зазвенела разбитая посуда, упали стулья.  Редькин
успокаивал Ленку и Васю. Команда выполняла приказ Рока четко,  но  корабль
пришлось вернуть на прежний курс.
   В порт Байкал полетела с "Дзержинского" новая радиограмма:  "Оборвалось
шесть сигар, отправьте на поимку срочно любой пароход"
   Пароход "Воронин"  находился  в  таком  же  трудном  положении,  как  и
"Дзержинский", но  его  более  опытный  капитан  принял  решение  провести
корабль в бухту Ая, там оставить свои плоты леса, чтобы налегке гнаться за
уносимыми волнами плетями древесины, оторвавшимися  у  "Дзержинского".  Он
умело прогнал в узкий скалистый проход свое судно. Редко кто из  капитанов
отваживался в шторм пробираться в  эту  бухту!  Когда  команда  "Воронина"
подводила плоты к "Дзержинскому", стоявшему в ожидании на якоре,  недалеко
от рейда в Бугульдейке, туда из бухты  Ая  приплыл  катер  "Спасательный".
Врач велел  взять  детей  на  катер.  Они  были  доставлены  в  поселковую
больницу.
   Через неделю Ленку и Васю на катере привезли в Слюдянку.



РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ

   О побеге из  дому,  о  необыкновенном  походе  через  тайгу  и  море  в
сказочный Усть-Баргузин Елены Култуковой и Васи Лемешева я  узнал  поздней
осенью. Давно уже шли занятия в школе. Улицы и  крыши  домов  побелели  от
снега. Байкал еще не замерз, но на берегах громоздились глыбы  льда.  Наша
редакция газеты располагалась в  трех  комнатах  деревянного  двухэтажного
барака, половину которого занимали службы райисполкома,  цехи  типографии.
Проходя через центр города, возле Дома  культуры  на  площади  я  встретил
капитана  милиции,  веселого  чернявого  Тория  Цыганкова.  Он   мимоходом
подосадовал на учителей,  которые  ходатайствуют  о  возвращении  какой-то
девочки в детскую колонию.
   - А родители как же? - спросил я.
   - Отчим и мачеха пожилые. - Торий ссутулился, потряс старчески головой,
передразнивая кого-то,  и  опять,  браво  расправив  грудь,  засмеялся.  -
Хочешь, дам полистать дело о ребячьем бродяжничестве?
   Читая в тихой комнатке горотдела пухлую папку допросов, писем, справок,
касающихся воровства ружья у  сторожа  рынка,  я  проникся  сочувствием  к
детям. Не догадывался только об одном: у начальника горотдела милиции была
своя причина заинтриговать меня этими бумагами о ребятишках. Цыганков  был
обижен школой, его, ученика-вечерника, педагоги оставили на третий  год  в
седьмом классе! Частые задержки капитана по вечерам на службе, заботы  его
как члена райкома партии увеличивали пропуски занятий в школе, мешали  ему
ликвидировать хроническое отставание по предметам,  особенно  по  русскому
языку.
   Заполнив блокнот выписками  из  милицейских  документов  о  непослушных
подростках, я рассказал  обо  всем  редактору  и,  получив  его  одобрение
изучать дело  дальше,  на  другой  день  пошел  по  домам,  наведываясь  к
родителям Васи Лемешева, Леши Аввакумова и Лены Култуковой.
   Сперва я постучал в доску невысокой калитки, вызвал из  низких  дощатых
сеней на крыльцо высокого лохматого мужчину в  тельняшке,  в  трусах  и  в
ботинках на босу ногу.
   - Чего? - заспанно хмурился он поверх калитки, не сходя с крыльца.
   Узнав, что интересуюсь "ограблением" сторожа  рынка,  Аввакумов-старший
смачно выругался, обозвав Ленку "стервой", и  закончил  брань  пояснением,
что история старая, летняя, что милиция все пронюхала и  что  Лешку  он  в
первое же  утро  отдубасил,  а  ружье  вернул  сторожу.  Ему  не  хотелось
беседовать, он погрозил кому-то кулаком  и,  не  прощаясь,  поднырнул  под
косяк, скрылся в сенях.
   Домик Лемешевых, деревянный, с приткнутым к  нему  амбаром  и  отдельно
стоящим на усадьбе сараем, встретил меня шумом ребячьих голосов. В  ограду
высыпалось сразу человек пять голопузых и остроглазых  сестер  и  братьев.
Белобрысый Васька настороженно поздоровался, ввел меня в дом,  для  беседы
присутствовать оставил старшего брата, такого же белобрысого,  как  и  он.
Они сели за большой деревянный, без скатерти и клеенки стол. Из-за  двери,
которая вела в кухню, выглядывали еще три пары глазенок. Беседа наладилась
лишь тогда, когда я стал откровенно расхваливать фантазию Лены Култуковой.
Вася восторженно застучал кулаками по столу: он восхищался, что  Ленка  на
лету запоминает иностранные слова. Он был влюблен в соседскую девочку.
   - Она выдумщица! - Вася слегка заикался.
   - Чего же она выдумывает?
   - Всякое-разное, - горячился мальчик. - Названия травам  дает,  фамилию
матери родной выдумала.
   - Выдумала, а не вспомнила? - пытался я его озадачить.
   - Конечно, выдумала! - убежденно воскликнул он,  а  брат  его  согласно
кивал. - Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы
никто не понимал.
   - Назови хоть два-три слова, - попросил я.
   Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:
   - Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна...
   "Обыкновенный набор звуков", - отметил я про себя.  Но  вслух  похвалил
"язык".
   - Как же этими словами разговаривать?
   - Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита,
- пояснял Вася несколько смущенно. - Мы же одну ночь спали под сосной. Сна
не было, вспоминали разные истории. "Абба" - значит "молчать",  "вабба"  -
"опасно", "гэдежабба" - "есть хочу"...
   - Сколько у вас таких слов?
   - Я уже забыл. Мы придумывали еще  на  пароходе,  когда  у  кочегара  в
угольной яме прятались.
   Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к
дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.
   Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального  застроя;
двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В  доме
меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее  мать,
полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из  прихожей  Анна
Ивановна пригласила  меня  в  светлую,  застланную  полосатыми  половиками
горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом  которого  поблескивали
фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть
за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом  сапогами.
Анна Ивановна придвинула венский, с  гнутой  спинкой  стул  к  застланному
белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и
тетрадки,  стояла  чернильница-непроливашка.  Похвалив  уютное  жилище,  я
заговорил о Лене.
   - Вот из колонии домой прибегла, - вздохнула  не  то  горестно,  не  то
счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив  меня  на  стул,  подслеповато
моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.
   - Я люблю маму и папу, - кокетливо выбежала на середину горницы  Ленка,
подперла кулачком перехваченную пояском талию, крутнулась на  одной  ноге,
потом подскочила к матери и поцеловала ее в пухлую  щеку...  -  Буду  жить