о синяка под глазом, сказал:
   - Произошло недоразумение. Больше такое не повторится.
   Дуглас понял, о чем говорит миллионер. Он сдержанно кивнул.
   Тогда Ефрем Ионыч понял, что Костю надо отправлять в другую сторону.
   Подальше от англичанки и ее спутника.
   Ночью Дуглас пытался открыть дверь в комнату Вероники, скребся, но в
доме Колоколовых на всех дверях есть внутренние засовы. И Вероника закрыла
дверь на засов. Дуглас звал ее, шептал, прижав губы к щели, потом
раздались шаркающие шаги, на лестнице зашевелились тени - кто-то шел со
свечой. Дуглас на цыпочках кинулся к своей двери. Не сразу нашел ее и
вынужден был отвечать на русский вопрос Ефрема Ионыча:
   - Кто там шляется?
   - Это я. Разыскиваю туалет.
   - Горшок под кроватью, - строго сказал Колоколов, который догадался,
что разыскивал англичанин, а этого в своем доме не желал.
    
 
 
   * * *
 
    
 На следующий день Мюллер был у Филимонова, они обсуждали, как лучше
добраться до болида. Потом вместе пошли за советом и помощью к Колоколову.
Колоколов заставил ждать - он наблюдал за погрузкой паузков, что были
привязаны у мостков.
   Колоколов велел Мюллеру с Филимоновым ждать в конторе, но было жарко,
безветренно, они предпочли посидеть на лунной колоде. Мюллер, глядя в
жухлую траву, увидел тонкую серебряную серьгу с изумрудиком и подумал, что
серьга принадлежит кому-то из горожанок, что камешек в ней не настоящий, и
не стал подбирать. Так он и не узнал, что серьгу с утра искала мисс Смит.
   Солнце пекло - был один из последних теплых дней в году. Дальний берег
Лены едва угадывался, до него было верст пять. Там начинались сырые,
поросшие хилыми лиственницами низины. Мюллер хорошо изучил карту, он как
бы летел подобно птице над местностью. Ниже к реке подходили справа горы -
хребет, к которому надо будет пробираться.
   Мюллер утром имел разговор с исправником, просил отпустить с ним
Андрюшу, но исправник заупрямился, тупо утверждал, что ссыльный убежит в
Америку, а ему, исправнику, будут перед пенсией неприятности. Мюллер
полагал, что исправник рассчитывает на взятку, но у экспедиции было много
бумаг и рекомендательных писем, а денег мало. Андрюша был готов работать
бесплатно - только бы вновь прикоснуться к науке.
   Колоколов, поднимаясь от пристани, позвал их в контору. Он был вежлив,
расположен к профессору, даже выказал интерес к геологии и пригласил
Мюллера вечером к себе посмотреть коллекцию минералов, собранную людьми,
просил порекомендовать в Петербурге хорошего специалиста, чтобы поискал
руды на Урулгане. Мюллер нашелся, сказал, что Андрюша Нехорошев - лучший
его ученик. Нет, сказал Колоколов, Андрюша хлипкий, ему не вытянуть, нужен
крепкий мужик, чтобы его слушались и боялись. Без страха здесь ничего не
сделать. Тогда Мюллер попросил Колоколова походатайствовать за Андрюшу -
он ему будет нужен в поисках метеорита.
   Колоколов согласился. Легко, как отмахнулся от комара, - пускай
профессор не беспокоится, Андрюша с ним пойдет. И он пошлет туда же своего
сына и наследника. Ему полезно побывать в тайге с учеными людьми.
   Даже Филимонов удивился: Колоколов не любил отпускать сына. И если
отпускал, то только по торговым делам.
   - А сам я в Булун поеду, - сказал Колоколов. - В этом году ярмарка
будет там большая. Без меня не обойдутся.
   Филимонов смотрел на миллионщика - и не верил. Какие бы дела ни были в
Булуне, они для Колоколова невелики. Торговля с тунгусами да якутами -
малая толика его дел. Ни Филимонов, ни профессор не связали этого
намерения короля тайги с приездом Вероники Смит. И не поняли, что желание
отправить сына за Урулган связано с тем же.
   Колоколов сказал, что сам подберет, что нужно для экспедиции, лошадей и
провизию - все должно быть основательно. А за это профессор будет в тайге
поглядывать по сторонам: если какие выходы руды или еще что из
геологических находок, он рассчитывает, что профессор не забудет об
интересах Колоколова. На том и порешили - профессор был только рад угодить
любезному господину негоцианту.
   В тот же день, еще до обеда, Колоколов сам пошел к исправнику, хотя мог
бы позвать его к себе в контору. Пил чай, спрашивал, как здоровье супруги,
как дети в Иркутске. Потом сказал, что ему нужны двое из ссыльных. Андрей
Нехорошев полезен петербургскому профессору. А Ниночка Черникова позарез
нужна для англичан. Без нее они как немые.
   - Но ведь этот лошак английский, он же по-нашему бормочет, - возразил с
тоской исправник. Он понял, что ничего от Колоколова за ссыльных не
получишь. И это было грустно. Исправник сердился на профессора - наверняка
нажаловался. Да что поделаешь?
   А как прочие встретили это решение Колоколова? Ниночка даже
обрадовалась. Она на все была готова, только бы не оставлять вдвоем
Костика и развратную европейку, типичную представительницу господствующего
буржуазного сословия. Пускай Костик пойдет в тайгу с профессором, пускай
там комары выпьют из него лишнюю кровь.
   Дуглас также был рад - еще не хватало, чтобы Вероника увлеклась всерьез
этим русским медведем.
   О Веронике ничего сказать было нельзя: ее мысли трудно поддаются
разгадке, да чаще она и сама не знала, что ей лучше, а что хуже. Ей был
свойствен фатализм, хотя она пыталась, плывя по воле случая, дожидаться
благоприятного стечения обстоятельств. В первую очередь она искала отца.
Или хотя бы его могилу. Все остальное приложится.
   Костя в ее мыслях занимал куда меньше места, чем его отец.
   Плохо было Косте.
   Он даже полез в спор с отцом, чем утвердил его в правильности своего
решения и сделал то решение незыблемым. Костя в отчаянии готов был уже
признаться отцу, что влюбился в английскую мисс, но в последний момент
испугался. И смирился.
   А отец пожалел его - всегда надо давать жертве надежду, пускай пустую.
   - Если придется английского капитана по берегу моря искать, я тебя
вызову.
   И с этой надеждой Костя пошел к профессору, уже официально, как член
маленькой экспедиции. Колоколов-старший, хоть и готов был поспособствовать
развитию отечественной науки, своего терять не терпел. Поэтому за лошадей,
шитик, место на барже, за продукты и даже за комариные сетки - за все взял
с Мюллера, полагая, что делает правильно, так как у Мюллера деньги
государственные. Правда, сына придал вроде бы бесплатно.
   Сначала проводили "Св. Сергия Радонежского". На следующее утро он
загудел, запыхтел, отвалил от пристани и, борясь с течением, пополз вверх
по реке. Ему еще надо вернуться в Новопятницк до ледостава, привезти
грузы, забрать пушнину и золото с приисков и, если все будет хорошо,
профессора Мюллера с камешками, отколупнутыми от болида, и мисс Смит с ее
спутником, а может, и с капитаном Смитом, если его удастся отыскать и
спасти.
   Костя весь день избегал Ниночку. А Ниночка делала вид, что не хочет
видеть Костю, и страшно страдала. Ее страдания были очевидны для Семена
Натановича и удручали его необыкновенно.
   - Все к лучшему, - уверял его отец Пантелеймон. - Твоя дочь забудет о
неверном Косте, и это лучше для всех. Будем надеяться, что детское
увлечение минет, как послеполуденный сон.
   - Да-да, - рассеянно согласился Черников, но он-то знал, что дочь
страшного в прошлом террориста и нигилиста сделана из особого теста.
   Она из тех, кто роет подкопы под железнодорожные пути, чтобы
безжалостно взорвать самого императора.
   При этом Семен Натанович приводил в порядок одежду для Ниночки - ночи
будут холодными, особенно в Булуне. Он призвал на помощь все свое
портновское искусство и, не разгибаясь, шил, чтобы его дочь даже у полюса
была одета не хуже, чем одеваются дамы в Варшаве. При условии, если те
дамы соберутся на Северный полюс.
   Всю ночь Ниночка простояла у окна своей комнаты. Рядом сопели во сне
братишки. Она смотрела в окно, и ей казалось, что Костя, который одумался
и раскаялся, придет к окну, стукнет в него дрожащими пальцами и попросит
прощения за все муки, которые он ей доставил.
   Она тихо плакала, чтобы не разбудить братьев или отца, что спал в
соседней комнате. Но Мария Павловна, конечно, не спала и все слышала,
каждый вздох дочки она слышала. Но лежала тихо, затаившись, словно
толстенькая мышка.
   А Костя не спал, но он не пошел к дому Черниковых, а сидел на лунной
колоде. И тоже надеялся. Представлял себе, как Вероника выскальзывает из
отцовского дома и спешит на берег. О Ниночке он совсем не думал.
   Вероника спокойно спала, потому что она была натурой, склонной к
фатализму. Она закрыла дверь на засов и спала.
   Дуглас не спал. Он неоднократно выглядывал в коридор.
   Но безуспешно, потому что перед дверью Вероники горела свеча и стоял
стул. А на стуле клевал носом, но не спал приказчик и телохранитель
Колоколова Ахметка.
   Сам Колоколов спал. Он верил в бдительность Ахметки.
    
 
 
   * * *
 
    
 Утром загудел буксир "Иона", названный так в память отца Ефрема
Колоколова. Буксир был мощный, приземистый, во всем схожий с покойником.
Буксир торопил пассажиров и грузчиков. Правда, основные грузы были уложены
на паузки - плоскодонные широкие баржи с низкими бортами еще со вчерашнего
дня. Но немало оставалось. По сходням носились грузчики. Колоколов приехал
в автомобиле, сидел, откинувшись, на сиденье, грыз морковку и зорким
глазом обозревал погрузку.
   Иностранных гостей он привез на авто, и они теперь сидели рядышком на
берегу. Ветер прижимал недлинную юбку Вероники к ногам, обрисовывая
стройную фигуру и обнажая тонкие щиколотки, затянутые высокими
шнурованными ботинками, - она была готова к трудному путешествию к
Северному полюсу.
   Колоколов поглядывал на англичанку и радовался своей мудрости -
разделить всех противников, как волка, козу и капусту, по разным лодкам. И
не терял никого из виду.
   Вот пришли к паузку ученые. Профессор Мюллер - животик вперед, котелок
на бровях, словно вышел на Невский проспект. Но толщина и мирность облика
обманчивы - Колоколов уже догадался, что профессор обладает характером:
видно стало, когда они торговались из-за паузка и лошадей. За ним длинный,
сутулый, очкастый Андрюша Нехорошев. На нем старая студенческая тужурка,
даже полупогончики не срезал, может, надеется, что вернется к своим
наукам, может быть, по рассеянности. Парня этого надо будет оставить в
Новопятницке. Женить и оставить. Только жену подобрать попроще,
решительную, чтобы сопли ему вытирала, а голова у парня хорошая.
Пригодится. Костя все не появляется - переживает разлуку. Жалко, что Бог
сыном не побаловал, но ничего, годы есть, пообломаем. За учеными шли
добровольцы из ссыльных. Семен Черников тащил большой ящик - какие-то
приборы. Надо будет их купить, когда профессор домой соберется. Даже отец
Пантелеймон - а уж ему не к лицу - тоже какую-то профессорскую суму тянет.
Вроде бы с виду солидный человек и голос, как у дьякона, а вот сблизился
со ссыльными, не видит, что это властям не нравится.
   Не иначе как на него уже пишут - а где найдешь сюда попа? Это все от
гордыни и суетности. Надо будет потом с Пантелеймоном поговорить, внушить
ему, что его ученые затеи - от лукавого. Чем хочешь прославиться, слабый
человек? Ссыльным это положено - науками заниматься, книги читать, спорить
про политику и жить надеждами.
   Пускай занимаются. Сколько жил Колоколов на свете, всегда здесь были
ссыльные. И есть. И будут. Нельзя России без ссыльных. В других странах
есть лошади, паровозы, горы и вокзалы. Обязательно. А в России ссыльные.
Обязательно. Кончатся ссыльные - рухнет государство. И промышленник
улыбнулся собственным мыслям.
   А вот и Ниночка Черникова. Вот плутовка! Огонь! Но огонь опасный.
   Если что - сама сгорит и тебя сожжет. Пока тепло от близкого пламени -
приятно. А когда займешься - поздно будет, тушить некому. А сама мрачнее
тучи, чернота под глазами темнее волос - ревнует. Господи, нашла кого! А
впрочем, Костя тоже добыча не последняя, только не сам по себе, а
отцовскими трудами.
   Вот спешит к паузку, разгружает телегу с добром китаец Лю. Говорят, это
он раскидал чалдонов. А не догадаешься - наверное, знает китайские штучки.
Слышал Колоколов от золотоискателей, что есть среди китайцев знатоки ихней
тайной борьбы - голову могут человеку двумя пальцами своротить. Смотри-ка,
Дуглас-то не промах, знал, кого себе в слуги брать!
   Ох ты! Даже грузчики остановились. Глазеют - прикрикнуть бы на них, но
Колоколов все понимает, людские слабости ему как на ладони видны.
   Он и сам глазеет на эту черномазую. Ну и баба! Что грудь, что сзади -
камень, не ущипнешь. Волосы - впору целую перину набить. А зубов,
наверное, на троих хватит. И все хохочет, заливается. Несет на плече
сундук с англичанкиными тряпками да туфлями - наверное, не всякому
грузчику по плечу, а она даже не сгибается. Увидела Андрюшу Нехорошева,
залепетала что-то, будто забыла о ноше. А он зарделся, очки снял,
протирает их и снова на длинный нос надел - смешно. Если бы не черная да
наша - ей-Богу, заставил бы студента жениться. А так нельзя - не иначе как
она мусульманской или иудейской веры. Надо будет у Кости спросить - он
знает.
   Подошел шкипер с буксира. Недовольный, но вида не показывает. И
понятно: кому нужно, чтобы большой хозяин у тебя на борту шел? Да какие-то
гости. Когда у тебя всего-то кубрик для матросов и кочегаров да две каюты,
своя и механика.
   - Значит, так, - сказал ему Колоколов строго, словно недовольный.
   Чтобы шкиперу и в голову не пришло возражать. - Значит, свою каюту
отдашь мне. Вторая койка - англичанину. Поставили койку?
   Шкипер кивнул.
   Пьет много, подумал Колоколов, Надо будет другого выписать, да трудно с
людьми. А этот рано или поздно посадит на мель. Или еще хуже - найдет
каменную щеку... Колоколов поморщился - воображение нарисовало ему такую
картинку.
   - Во второй - англичанка и черниковская дочка.
   - Знаю.
   - Кубрик ваш - размещайтесь, как можете. И еще Ахметке место найдите.
   - Невозможно, Ефрем Ионыч.
   - Возможно. А ихние слуги на корме палатку поставят.
   - Не положено.
   - Как я сказал, так и положено. На первой барже профессор. Лошадей туда
загонят.
   - Тесно будет.
   - Знаю. Не на бал едем. Иди, чтобы к обеду отчалили.
   - Не от меня зависит.
   - А спрошу с тебя.
   И Колоколов стал смотреть, как китаец ставит на корме буксира палатку -
палатка, видать, шелковая, желтая, как цыпленок.
    
 
 
   * * *
 
    
 Отвалили после обеда, в четвертом часу. Колоколов не сердился, знал, что
так и будет.
   Он вышел на нос буксира, смотрел на бескрайнюю Лену и радовался.
   Хорошо, думал он, что отправился в Булун. И не потому, что для дела, а
радовался, что снова почувствовал себя моложе, даже похолодело в груди от
неизвестности. Где наша не пропадала!
   Потом прошел на корму. Там на складных стульях сидели англичане. За их
спинами стояла палатка желтого цвета. Между ними - складной столик, на нем
чай, китаец подает.
   - Добро пожаловать, - сказал Дуглас. Выучил, правильно сказал.
   - Не откажусь, - согласился Колоколов.
   Он присел на третий складной стульчик, который сразу принесла Пегги.
   Стульчики были легкие, простые. Колоколов, прежде чем сесть, покрутил
стульчик в руках, сложил, разложил, запомнил, как делается.
   Не потому, что нужен такой стульчик таежному человеку, но когда знаешь,
что пригодится, а что нет?
   Сел он так, чтобы видеть ближайшую баржу. Там был Костя. Ему бы книжку
читать или у профессора ума набираться. А он бродит по барже, перебирается
через тюки и ящики, словно дикий зверь в тайге.
   Переживает. Вот увидел, как они втроем чаи гоняют, даже кулаком по
борту стукнул. Стучи, сынок, стучи. Воспитывай характер.
   Пегги сбегала в каюту, позвала Ниночку. Для нее тоже стул нашелся. И
чашка из голубого фаянса. Чай был душистый, но крепости мало.
   Ниночка сразу увидела Костю и стала смотреть в его сторону.
   Колоколов велел ей переводить, рассказывал о местной жизни, а она
переводила кое-как, невнимательно.
   - Нина Семеновна, - сказал тогда Колоколов, - ты не думай, что я тебе
позволю даром хлеб есть. Если ты с нами ехать согласилась, чтобы денег
заработать, отцу помочь, то работай, толмачь. А если на Костю глазеть
будешь, ни пользы тебе, ни денег.
   Ниночка вскочила со стульчика, чуть за борт не упала. Колоколов молчал.
   Ниночка спохватилась, овладела собой, вернулась.
   - Пожалуйста, - спросил по-русски Дуглас, делая вид, что не заметил
ничего. - Как далеко есть место метеорита от река?
   - Недалеко, - ответил Колоколов. - Дня три верхом однако. Если дождей
не будет. Может, четыре.
   - Это очень интересно.
   - Что ж там интересного? - удивился Колоколов. Дуглас продолжал
по-английски:
   - Небесные тела такого размера не попадались в недавней истории
человека. Не исключено, что это целая планета, что сорвалась со своей
орбиты и столкнулась с Землей. Есть такая точка зрения некоторых
астрономов.
   - Да хоть две планеты. Мне без разницы.
   - На той планете могли сохраниться следы инопланетной жизни.
   - Видел я как-то метеорит. В Иркутске, в музее, - возразил Колоколов. -
Черное железо. И камень. Не бывает в них ничего.
   А сам подумал: хорошо, что я велел Мюллеру Костю взять. Свой глаз там
нужен. Мало ли что!
   - Я мечтал бы увидеть собственными глазами это небесное тело.
   - Хочешь - иди, смотри, - сказал Колоколов равнодушно. - Нам с Мюллером
не по пути.
   - К сожалению, не могу. Я связан словом с Вероникой.
   - Ну раз связан, тогда и говорить нечего. Спасибо за чай.
   Вероника в разговоре не участвовала, только переводила взгляд ясных
серых глаз с одного на другого и подольше останавливала его на Ефреме
Ионыче - ее все больше привлекал этот широкий, уверенный в себе, сильный
мужчина. Настоящий конкистадор, золотоискатель. Ей привелось недавно
прочесть книгу американского писателя Джека Лондона, который столь
романтически писал о золотоискателях на Аляске. Колоколов был из этих
людей. А она? Там у Джека Лондона были такие, как она, - стройные,
сильные, решительные женщины.
   Хорошо, что мистер Ефрем едет с ними. Так спокойнее. Он знает всех, все
его уважают и даже боятся. Если кто-то и может помочь - только мистер
Ефрем.
    
 
 
   * * *
 
    
 Ночью к берегу приставать не стали. Фарватер широкий. Колоколов смотрел,
чтобы шкипер не выпил лишнего. Потом пошел в каюту. Лег на койку. Дугласа
не было. Видно, прохлаждался на палубе со своей Вероникой. Ничего, время
терпит.
   А сон не шел. Навалились заботы - приходится все в голове держать,
всякую мелочь, никому нельзя довериться. Приказчика в Булуне сменить надо
- ворует, песец в том году плохой был, какая-то болезнь напала.
   Слышал, что шайка у Вилюйска объявилась, надо бы охрану у рудника
увеличить. А Дуглас все не шел. Давно спать пора. Ведь не у барышень сидит
так долго. А может, сидит? Мало ли что! Вдруг за борт упал?
   Колоколов улыбнулся такой мысли, но все же поднялся, накинул тулуп - на
палубе холодно, - вышел. Вторая каюта напротив. Постоял, прислушался. Тихо.
   Вышел на палубу.
   Синь вокруг, ночь настоящая, звезды. Из высокой трубы вырываются
красные искры и летят низко над палубой.
   На самой корме видны два человека. Согнулись, чтобы не видно,
отмахиваются от искр, долетающих из трубы. Шепчутся. Колоколов сразу
узнал, что это Дуглас и его слуга.
   В этом разговоре была неправильность. Слуга с хозяином не шепчутся без
особой на то надобности ночью, тайком от людей. Им и днем шептаться не
положено. Два вывода сразу сделал Ефрем Ионыч. Первый - англичанину есть
что скрывать и что замышлять. Второй - отношения между слугой и господином
совсем не такие, как кажутся днем, да непосвященному взгляду. Куда ближе.
Колоколову хотелось подобраться поближе, послушать. Но заметят, да и не
поймешь, о чем говорят.
   Колоколов еще немного поглядел на иностранцев и пошел спать.
   Дуглас вернулся только через полчаса. Колоколов сделал вид, что спит. А
скоро и в самом деле заснул.
    
 
 
   * * *