зубы и не проронила
ни звука. Пусть они ее хоть живьем на куски режут - не  услышат  больше  и
слова. - Упрямая тварь! У меня ты закричишь!
     И вдруг заскрипели ставни - на втором этаже открылось окно.
     - Отпустите ее, - громко сказал Крейон. - Я иду!
     Ставни хлопнули, на лестнице послышались шаги. Однако Турс,  спасаясь
какого-либо подвоха, все еще держал  кинжал  у  щеки  девушки.  Но  Эрлис,
которая еще минуту тому назад поклялась молчать во что  бы  то  ни  стало,
рванулась вперед, раздирая себе лицо, и завопила:
     - Не надо! Не выходи!
     Острие все глубже вонзалось в ее щеку, кровь  заливала  одежду.  Турс
убрал наконец оружие -  оно  больше  не  было  ему  нужно  -  и  брезгливо
отстранился - видно, боялся, что кровь  измажет  его  желтый  плащ.  Эрлис
пошатнулась и упала - отчаянный порыв забрал  у  нее  слишком  много  сил.
Словно в тумане, видела она, как вышел Крейон, как  усердно  обыскали  его
люди Турса, как они  выстроились  вокруг  него  тесным  полукругом,  а  их
предводитель стал впереди.
     - Позвольте мне перевязать девочку, - попросил Крейон.
     - Обойдется. - Турс опять заговорил подчеркнуто  спокойно.  -  Нельзя
тратить время зря.
     - Да она же кровью истекает!
     - Чтобы успокоить твою совесть, я должен буду просто убить ее.  Тогда
ничто не станет тебя задерживать тут. Так как же?
     - Пошли, - тихо сказал Крейон. Он сделал несколько шагов и  оглянулся
на Эрлис, но один из воинов подтолкнул  его  вперед,  а  Турс,  скривив  в
усмешке тонкие губы, положил руку на рукоять меча.
     Отряд удалялся. Держась за стены домов, чтобы не упасть, Эрлис упрямо
тащилась следом. Крейон вышел из дому в одной рубахе, и  она  ярко  белела
среди ненавистных желтых плащей. Эрлис старалась не сводить  с  нее  глаз,
хотя все перед нею плыло. Какая-то  женщина  выглянула  из  окна,  увидела
окровавленное лицо девушки и со сдавленным криком отшатнулась.
     Эрлис не могла бы объяснить, куда и зачем она идет, почему так боится
отстать от Крейона, которого воины уводят все дальше и дальше от  нее.  Но
вдруг белое пятно, приковавшее ее взгляд, остановилось. Это  на  мгновение
придало девушке сил - она пошла быстрее, но через  несколько  шагов  снова
упала, успев перевернуться  на  левый  бок,  чтоб  не  удариться  о  камни
израненной щекой.
     Может, потому, что она  теперь  лежала  на  земле,  а  не  двигалась,
очертания домов и людей перестали расплываться,  и  Эрлис  поняла,  почему
остановился отряд Турса. Они дошли до перекрестка.  Чтобы  идти  к  замку,
надо было повернуть направо. А на углу,  опираясь  одной  рукой  на  стену
дома, стоял в вызывающе-небрежной позе человек  в  желтом  плаще,  но  без
шлема. Он преградил им путь и сейчас о чем-то беседовал с Турсом.
     А потом все закружилось, словно  на  ярмарочной  карусели.  Прозвучал
резкий свист, из ворот соседних домов выскочило еще несколько  человек,  и
началась схватка. Эрлис не могла бы подробно рассказать, что  происходило,
- все закончилось в мгновение ока. Большую часть  отряда  Турса  перебили,
сам он с оставшимися в живых воинами отступил  и  вынужден  был  спасаться
бегством. Эрлис не успела еще понять, что пришло неожиданное избавление, а
Крейон был уже возле нее, и рядом с ним стоял чернобородый человек  -  тот
самый, что разговаривал с Турсом и подал сигнал к нападению.
     - Встань, Эрлис, - произнес чернобородый, и она послушно поднялась на
ноги. Голова перестала кружиться,  тело  сделалось  упругим,  как  струна,
исчезла  боль,  и  щека  занемела,  и  кровь  из  раны  больше  не  текла.
Чернобородый ободряюще улыбнулся ей.
     - У тебя отважное и  верное  сердце,  девочка,  -  сказал  он.  -  Мы
освободили твоего Крейона, но возвращаться  домой  вам  не  стоит.  Сейчас
лучше всего поскорее исчезнуть отсюда. Нельзя рисковать его головой,  ведь
это, пожалуй, главное сокровище Грестора.
     - Что? -  не  понял  Крейон.  Видно  было,  что  он  никак  не  может
опомниться.
     - Говорю, самое ценное, что есть в Гресторе, - твой светлый ум да еще
преданность этой девочки. А потому я хочу спасти вас обоих. Идем!
     - Куда?
     - К тем, кто ненавидит Грозного бога так же, как и ты, кто борется  и
гибнет за то, чтобы каждый имел  право  сам  выбирать  свою  судьбу.  Твой
талант и твой опыт, Крейон, нам очень пригодятся. А Эрлис  будет  помогать
тебе, как и раньше. Согласен?
     - Я не знаю, кто ты, - ответил Крейон. - Но у меня нет выбора...
     - Слыхал о Ратасе? Это я и есть. А свой выбор ты  уже  сделал,  иначе
Сутару не пришлось бы посылать за тобой целый отряд.
     - Но как же Эрлис?.. Она ранена и не сможет идти с нами, а одну я  ее
не оставлю...
     - Сможет! Погляди на нее.
     Крейон растерянно осматривал рану девушки.
     - Да нет же! - бормотал он. - Это  невероятно!  Кровь  не  могла  так
быстро остановиться...
     - Как видишь, я тоже кое-что умею, хоть тебе и  не  чета.  Удивляться
будешь потом, а сейчас не трать времени зря. Пока Сутар не  прислал  новый
отряд; мы должны успеть взять все, что тебе понадобится, из твоего дома  и
оставить город. Надо торопиться.
     В тот же день Ратас отвел их в горы. Они поселились в  старой  хибаре
среди скал. Пришлось хорошенько потрудиться,  чтобы  сделать  новое  жилье
пригодным для работы Крейона. Все, что смогли забрать из голубой  комнаты,
перенесли туда. Когда же дом в горах привели  в  порядок  и  жизнь  в  нем
наладилась. Ратас тоже поселился  в  нем.  Он  и  Крейон  начали  работать
вместе.


                                    V

     Так сладко Вита спала, наверное, только в  детстве.  Еще  полусонная,
приоткрыла глаза, увидела потолок чужого дома - и ее  охватило  с  детства
знакомое странное чувство: проснешься утром на новом  месте,  и  в  первые
минуты никак не можешь понять, где ты. А потом удивление сменяется  бурной
радостью: она опять в селе, у бабушки, и  впереди  -  целое  лето,  полное
солнца и тепла, новых впечатлений, знакомств, ну и приключений, конечно!..
     Вита погрузилась в полудрему, вспоминая просторный бабушкин дом,  где
она так часто проводила  каникулы,  комнаты,  пропахшие  яблоками,  старую
раскидистую вишню, долго служившую ей любимым гимнастическим снарядом... А
уж малинник - это были настоящие джунгли, и там даже  водились  ужи,  ведь
рядом  было  озеро.  А  походы  в  лес,  купанье  в  озере  до  посинения,
бесконечные бои с местными  мальчишками!..  Были  еще  и  вечера!  в  небе
мерцали   крупные   звезды:   в    траве    дружным    хором    стрекотали
сверчки-невидимки, а в доме таинственно звучал тихий голос маленькой седой
бабушки Веры, сплетая бесконечное кружево  сказки.  Когда  Вита  научилась
читать, то сама уже пересказывала  прочитанные  книжки  своим  подругам  и
соседским малышам, ходившим за  нею  вереницей.  Часто  она  увлекалась  и
начинала  придумывать  для  своих   любимых   героев   новые   невероятные
приключения. Одну такую историю даже попыталась  записать,  просидела  над
нею несколько месяцев, да так и не закончила.  В  голове  так  хорошо  все
складывалось,  а  строчки  на  бумагу   отчего-то   ложились   скучные   и
невыразительные, как в упражнениях из учебника. Тогда  она  забросила  все
это и летом устроила в бабушкином дворе самые  настоящие  представления  -
про Золушку, Царевну-Лягушку, Морозко, короля Дроздоборода. А вот премьера
"Али-бабы" так и не состоялась - не набралось сорока разбойников.
     Когда Вита подросла, на смену сказкам пришли исторические романы. Это
был удивительный мир глубоких страстей и героических деяний, мир, где  все
- до конца, и любовь, и ненависть, где мужчины отважны и  непоколебимы,  а
женщины - несказанно  прекрасны  и  верны.  Она  начала  со  "Спартака"  и
"Айвенго", проглотила огромное количество толстых и тонких книг, а кончила
научными монографиями и журнальными статьями. Ее влекли загадки древности,
исчезнувшие цивилизации, тайны веков. Вита просто  не  представляла  себе,
что  будет  в  своей  жизни  заниматься  чем-то  иным.  Отца,  всю   жизнь
преподававшего историю в школе, порадовал ее выбор. Конечно, можно было бы
подать документы в вуз где-нибудь поближе, а не ехать к черту на  кулички,
ведь именно так поступили  многие  Витины  одноклассники,  но  она  хотела
самостоятельности (подальше от  заботливых  родителей!),  хотела  действия
(где ж и простор для него, как не в большом городе!),  хотела  новизны  (а
кто же в семнадцать лет не ищет чего-то нового!). Мама повздыхала,  как  и
полагается матери, у которой дети уже взрослые, посоветовалась с  отцом  и
наконец согласилась.
     В дорогу собирали ее всей семьей. Мама сама сшила новое синее платье,
а отец подарил сумку на длинном ремешке.  Провожали  ее  погожим  ласковым
вечером. Отец напустил на себя сдержанно-мужественный вид, брат  не  очень
удачно острил, мама тихо печалилась, а Вита старалась не выставлять  своей
радости напоказ, но это ей плохо удавалось.
     Вита знала, когда поезд прибывает на конечную  станцию,  но  неудобно
было все время спрашивать у соседей по купе, который  час.  Свои  же  часы
она, складывая вещи, умудрилась уронить на пол, вот и пришлось оставить их
дома - отец обещал сдать в ремонт. Впрочем, можно было и не  спрашивать  -
она и сама догадывалась, что путешествие подходит к концу. Поезд  замедлил
ход, с двух сторон начали появляться первые высотные дома,  а  главное,  в
вагоне  воцарилось  уже  знакомое   Вите   особенное,   радостно-суетливое
настроение.
     Девушка вынесла чемодан в узенький коридорчик и встала у окна,  жадно
вбирая в себя плывущий ей навстречу новый мир.
     День был солнечный. Ей вспомнилось, что хорошей  приметой,  наоборот,
считается приехать куда-нибудь в  дождь.  Ну  и  что  с  того!  Подумаешь,
приметы. Это, верно, выдумали для того, чтобы утешить мокнущих под дождем.
Теплый ветер влетел сквозь раскрытое окно и взъерошил ей волосы, он принес
с собою предчувствие чего-то необычайного и волнующего.
     Поезд  остановился.  Пассажиры  двинулись  к  выходу,  людской  поток
подхватил ее. Легко выскочила из вагона,  поставила  чемодан  на  землю  и
огляделась.
     Вокруг бурлил большой вокзал, люди сидели, стояли, бежали: шли, несли
вещи, ели на ходу, спрашивали, где нужный путь, успокаивали детей,  давали
последние поручения; кто-то радовался встрече,  кто-то  расставался,  быть
может, навсегда... А она застыла в самой гуще этого шумного роя и не могла
сдержать улыбки, хоть и понимала, как чудно это выглядит: стоит на перроне
светловолосая девчонка и улыбается неведомо кому. Недаром  на  нее  начали
оглядываться. Вита быстро подхватила свои вещи  и  отправилась  на  поиски
камеры хранения. Еще дома решила сразу сдать  туда  чемодан,  а  при  себе
оставить спортивную  сумку,  в  которую  предусмотрительно  сложила  самое
необходимое. Забрать вещи  можно  будет  позже,  когда  она  узнает,  куда
поселят ее на время экзаменов.
     Недолго думая. Вита  взяла  шифром  год  своего  рождения  и  закрыла
автоматическую кабинку. Привычным  движением  головы  отбросила  волосы  с
глаз, закинула сумку на плечо и так же решительно и весело,  как  она  все
делала сегодня, двинулась подземным переходом к выходу в город.
     Большое табло на фасаде вокзала показывало время, дату и день недели,
и Вита, оглянувшись, не слышит ли  кто,  торжественно  произнесла:  девять
сорок  восемь,  двадцать  шестое  июля,  вторник.  Исторический  момент  -
начинается новая жизнь!
     Внезапно девушка вспомнила все, что было дальше, и сна как не бывало.
Куда же он делся, этот счастливый солнечный день? И отчего это не на койке
в общежитии проснулась она сейчас, а  на  тюфяках  в  какой-то  полутемной
каморке? Нет, хватит вылеживаться! Надо что-то делать.  По  крайней  мере,
узнать, где она и что с нею.


                                    VI

     Когда Эрлис жила еще у тетушки Йелы, в  праздник  или  свободными  от
работы вечерами сама Йела, ее старший сын, а потом и Эрлис брали  с  полки
толстый том с тисненом переплете (книги стояли на почетном  месте  в  доме
даже при жизни Котьера - Йеле удалось это отвоевать) и  читали  вслух  для
всех старинные предания. Вот тогда-то Эрлис и услыхала впервые  легенду  о
девушке с пылающим сердцем. Теперь она часто вспоминала и перечитывала ее,
потому что подобная книга была и у Крейона, ее перенесли в их новое жилище
вместе с другими книгами, принадлежавшими ему. Только сейчас  узнала  она,
что сборник древних преданий попал в  число  запрещенных  Сутаром  книг  и
подлежал уничтожению, но Крейон сохранил  его.  С  трепетом  касалась  она
страниц книги, ставшей ей вдвое дороже,  -  ведь  Крейон  рисковал  собою,
пряча ее!..
     Мрачные и грозные картины вставали перед ее взором. Вот появляется  в
стране могучий и  беспощадный  правитель  Ворок,  который  так  напоминает
Бисехо, - недаром же Сутар запретил даже  упоминать  об  этой  легенде!  И
склоняются пред ним другие владыки, и царит он безраздельно над всеми... С
помощью злых чар отбирает он у людей сердца, а  вместо  них  вкладывает  в
грудь камень, и не умеет человек больше ни любить, ни ненавидеть, а  умеет
только есть, спать и работать. И гаснут навсегда глаза этих несчастных,  и
становятся они похожи на пустые  окна  заброшенных  домов...  Казалось,  о
жителях Грестора было все это. Словно их видел перед собою неизвестный  ей
рассказчик.
     Но жила в стране гордая и смелая Имара. Она-то и поразила воображение
Эрлис: Вместе с  Имарой  прокрадывалась  Эрлис  в  угрюмый  замок  Ворока;
спасаясь от врагов, бросалась с высокой скалы в  бурный  поток;  искала  в
горах пещеру чародейки, чтобы узнать от нее слова заклятья... До  чего  же
завидовала Эрлис Имаре, победившей проклятого Ворока и спасшей свой  народ
- пусть ценою собственной жизни! Девушка  представляла  себя  на  площади,
заполненной людьми, что пришли поклониться жестокому правителю (ну до чего
же все сходится!), и произносила, как Имара,  волшебные  слова.  Голос  ее
звенел над толпой, и напрасно метались Ворок и его свита - ничего  уже  не
могли они поделать, потому что сердце, хитростью  материнской  сбереженное
от чар всемогущего властителя, вспыхивало  как  костер,  тело  становилось
слишком тесным для этого огня,  и  взлетало  звездою  горящее  сердце  над
замершей толпой, рассыпалось тысячами искр, и зажигались те искры тысячами
живых сердец в груди обреченных на жизнь без радости, а жестокого Ворока и
его приспешников те искры  испепеляли...  Эрлис  видела  все  это  уже  не
глазами Имары - Имара  погибла  в  тот  же  миг,  когда  пламенное  сердце
вырвалось на волю, нет, она была еще и одной  из  тех,  кого  Имара  своим
поступком вернула к жизни. Но сколько  бы  она  ни  повторяла  эти  слова,
ничего не случалось! Жгучие слезы стояли в глазах Эрлис, а  губы  снова  и
снова шептали:
     "Пусть загорится мое сердце огнем, взлетит  в  небо,  словно  вольная
птица, рассыплется мириадами искр!
     Пусть вспыхнет каждая искра в груди  человека,  лишенного  сердца,  и
пусть она сердцем забьется!
     Пусть сожгут эти искры дотла тех, чьи сердца холодны и пусты!
     Так говорю я, Имара, дочь Айты, и да сбудется по моему слову!"
     Эрлис казалось, что это у нее внутри бушует огонь, что сердце вот-вот
вырвется из груди, что чудо наконец  сбудется.  Но  хоть  и  называла  она
вместо имени Имары собственное имя, не суждено было ей повторить  то,  что
совершила когда-то отважная дочь Айты.  Ведь  легенда  -  это  всего  лишь
легенда, и волшебные заклятая бессильны против Грозного бога. Бессильны!
     Эрлис теперь знала, что Сутар стремился  щедрыми  обещаниями  или  же
угрозами привлечь на свою сторону ученых Грестора, вообще всех известных в
городе людей. Что ожидает отказавшихся, было уже известно. В замке  Крейон
встретил  Дараса,  который  пришел  раньше  его  и  успел   уже   услышать
предложения нового правителя. Переговорив с Дарасом, он не стал дожидаться
своей очереди и вместе с ним покинул замок; Охранники не задержали его. Он
правильно все рассчитал: в этот день там побывало много народу,  и  страже
даже в голову не пришло, что кто-то из  них  может  позволить  себе  такую
дерзость - уйти, не повидав правителя,  тем  более  не  ожидали  этого  от
Крейона, который всегда был так спокоен и сдержан. Узнав  об  этом,  Сутар
отдал приказ привести к  нему  Крейона  под  стражей  и  во  главе  отряда
поставил первого своего помощника - хитрого и жестокого Турса.
     По дороге домой Крейон дал совет Дарасу: если он не хочет ни  служить
Сутару, ни превратиться в покорное животное, надо уйти, если  удастся,  из
города, ну а не удастся - из жизни... Сам он уже принял  такое  решение  и
задержался только потому, что напрасно ждал Дараса.
     Эрлис возненавидела Сутара - ведь он покушался на свободу, а может, и
на жизнь Крейона. Но чем больше узнавала  она  о  том,  что  происходит  в
стране, тем сильнее переполняла ее боль за всех обездоленных им людей. Все
чаще задавалась она вопросом, почему Сутару удалось  так  легко  и  быстро
поработить их город, превратить гресторцев в свое послушное стадо. Девушка
прислушивалась  к  разговорам  между  Крейоном  и  Ратасом,  потом  начала
спрашивать сама, и Ратас постепенно объяснил ей многие загадки. Оказалось,
что Грозный бог - это и есть Сутар,  просто  он  умеет  с  помощью  особых
красок и приспособлений изменять свое лицо так, чтобы на людях  появляться
страшилищем. Да, Грозный бог  -  только  человек,  но  человек  не  совсем
обычный. Сутар нездешний, он пришел  издалека  ("Из-за  гор?"  -  спросила
Эрлис), даже не из другой страны, а  из  другого  мира,  который  когда-то
давно был похож на Грестор, но время  в  том  другом  мире  текло  намного
быстрее, чем на родине Эрлис, и этот странный мир далеко обогнал ее,  ушел
вперед, и люди там научились многому тому, что здесь еще неведомо, но  там
они все равны в этих знаниях и умениях, а  тут  Сутар  один  владеет  ими,
отсюда и его силы. Сперва Эрлис было трудно осмыслить все  это,  но  Ратас
повторял свои объяснения снова и снова, пока  она  не  начинала  понимать.
Там, в мире, который он называл Эритеей, люди давно уже научились в помощь
себе создавать сложные приборы и механизмы. Один  из  них  и  прихватил  с
собой Сутар, отправившись путешествовать по другим мирам - в Эритее  умели
и это. Он переделал  его  и  придал  ему  вид  золотой  ладьи,  в  которой
появляется в Гресторе и наводит ужас на его жителей. Но  хуже  всего  было
то, что незваный пришелец имел невиданную власть над  людьми.  Стоило  ему
пожелать, как он и вправду начинал видеть человека насквозь,  узнавал  все
его мысли и чувства. Однако и этого  было  ему  мало:  как  гончар  глину,
сминал и комкал он души тех, кто был ему неугоден, придавая им  ту  форму,
которую считал нужной, и отбрасывая все, на  его  взгляд"  лишнее.  Что  с
того, что люди после этого превращались в стадо одинаково убогих и  жалких
созданий, которые даже не пытаются изменить свою участь? Зато Сутар мог не
дрожать за свой трон. Самых лучших, самых умных, самых смелых, а потому  и
самых опасных для него он  сломал  или  попросту  уничтожил,  а  остальных
запугал,  вбил  в  головы  животный   страх   и   покорность.   Послушание
вознаграждалось: он щедро одаривал тех, кто ему предан, отбирая  добро,  а
то и жизнь, у тех, кто не спешил признавать Грозного бога. От имени Бисехо
новый правитель время от времени наделял  едой,  одеждой,  а  в  холода  и
топливом самых бедных среди тех, кто принял новую веру, и все больше людей
склонялось к ней. Грозный бог суров, но справедлив: он не  даст  погибнуть
тем, кто признал его власть! Мало кому удалось скрыться от всевидящего ока
Бисехо-Сутара.
     Ушедшие в горы хорошо понимали: им надо до поры до времени  затаиться
и собирать силы.  Но  чтобы  знать,  как  развиваются  события  в  городе,
необходимо хоть изредка бывать там, п