чале Эрлис заходила в голубую комнату, как  ,в  волшебный  дворец.
Все казалось ей загадочным и непонятным. Когда  Крейон  сливал  в  высоком
узком  сосуде  две   прозрачные   жидкости   и   они   вдруг   становились
молочно-белого или же ярко-красного цвета, она чувствовала, как  внутри  у
нее все замирает.
     Но с каждым днем неизвестного становились все меньше и меньше.  Эрлис
могла уже  сама  приготовить  и  развесить  на  порции  некоторые  простые
лекарства. Вот когда пригодилось  ей  умение  писать  и  считать!  Не  все
давалось одинаково легко, но теперь она стала настойчивой и упорной. И как
же благодарна была она за все покойной тетушке Йеле...
     Эрлис знала уже названия и свойства  многих  растений  в  Гресторе  и
вокруг него. Только теперь поняла она,  почему  Крейону  удалось  довольно
быстро найти лекарство от черной лихорадки: он искал не наугад,  он  знал,
что именно ему нужно! На мысль использовать ирубею его натолкнуло то,  что
в селах ее листьями кормили при некоторых болезнях скот. Сперва  он  начал
пить отвар сам, а когда убедился, что лекарство помогает, стал давать  его
другим.
     Везде, где раньше Эрлис видела  чудо,  был  только  бесконечный  труд
Крейона, труд его мысли и его рук.
     Он недаром предупреждал ее о трудностях. Девушка училась перевязывать
раны, ходить за тяжелобольными. Она видела  мужество  и  выдержку  Крейона
даже в самых сложных ситуациях, прониклась к нему еще большим уважением  и
старалась во всем ему подражать.
     Теперь Эрлис и впрямь готова была поверить, что она счастливица!
     Но и на этот раз счастье ее длилось недолго. К  власти  пришел  новый
правитель, Сутар, и настали иные времена.


                                   III

     "Эх, Витка ты моя, - вспомнились вдруг мамины слова, - и  в  кого  ты
только такая удалась? Куда ни пойдешь,  за  тобою  золотые  вербы  растут.
Непременно куда-нибудь встрянешь..."
     И вправду, вот это уж точно  -  встряла!  Или,  может,  влипла?  Тоже
выразительно звучит. Знала бы мама... Непременно  сказала  бы,  что  такое
только с ее Виткой и могло случиться. Ну ладно, что теперь делать-то?  Как
из этой очень странной истории теперь выбираться? И Вита  решила  в  конце
концов во всем положиться на чернобородого. Уж если кто и может ей помочь,
так только он один.
     Они долго брели в лабиринте  узких  коридоров,  куда-то  сворачивали,
карабкались вверх, иногда чуть ли не ползли; песок осыпался им на  головы,
лез в глаза, скрипел на зубах. Часть пути пройти пришлось по  щиколотки  в
воде. Чернобородый взял Виту за руку, но она все  равно  поскользнулась  и
сильно ушибла ногу о камни на дне. Вновь начался крутой подъем.  Отдохнуть
бы хоть минутку! Но ее спаситель не останавливался. Наконец он убавил  шаг
и погасил об землю факел - впереди пробивался свет.
     Выход из  подземелья  прятался  среди  колючих  кустов.  Чернобородый
придерживал ветки, чтобы те не хлестали ее по лицу. Они пробрались  сквозь
заросли и очутились на задворках покинутого полуразрушенного дома.
     Незнакомец внимательно оглядел Виту с головы до пят,  затем  отряхнул
пыль и грязь с ее плаща и накинул его на нее  так,  чтобы  прикрыть  лицо;
жестами дал понять,  что  сандалии  придется  снять.  Девушка  видела:  он
спешит, беспокоится, а потому быстренько расстегнула пряжки, кое-как сбила
землю с подошв, запихнула обувь в свою небольшую, но вместительную сумку и
снова забросила ее на плечо под плащ.
     Они обошли развалины и оказались на улице, по обеим сторонам  которой
стояли довольно высокие - в три и четыре этажа - дома, выкрашенные в яркие
цвета: синий, зеленый, красный... Какой пестрый  поселок,  подумала  Вита.
Только почему же людей не видно?
     Босые ноги ступали  по  утоптанной,  гладкой  земле.  Ни  цветов,  ни
деревьев, только жухлая трава возле стен домов. Ставни прикрыты. И тишина,
мертвая тишина.
     Взгляд Виты упал на толстый столб, окованный обручами из  золотистого
металла. Большой круг висел на нем  чуть  выше  человеческого  роста.  Она
невольно вздрогнула, когда подошла поближе: уродливая маска - лицо демона,
воплощение  слепой  ярости,  смотрело  на   нее.   Такой,   должно   быть,
представлялась древним голова Медузы Горгоны, чей взгляд обращал все живое
в камень.
     Неожиданно сверху  донесся  ровный  гул,  и  лицо  Витиного  спутника
застыло. Он сделал резкое, досадливое движение рукой: не успели!
     Гул нарастал. Двери домов, как по  команде,  открылись,  и  множество
людей в синих, зеленых, красных, фиолетовых, коричневых плащах высыпало из
них. Вита, в чужом плаще и  босиком,  не  выделялась  в  этой  толпе.  Она
повернула голову в ту сторону, куда смотрели все, и заметила, как  вдалеке
над крышами плывет что-то блестящее, похожее на большую  лодку,  точнее  -
ладью с круто выгнутыми вверх носом и кормой.
     С  приближением  этой  летающей  ладьи  люди  падали  на   колени   и
протягивали руки к небу, тела их ритмично вздрагивали, а возгласы десятков
уст постепенно слились  в  громкое  скандирование:  "Би-се-хо!  Би-се-хо!"
Ощущение неведомой опасности, словно струйка  ледяной  воды,  поползло  по
спине девушки. Никто уже  не  обращал  на  них  внимания,  и  чернобородый
подтолкнул ее к ближайшему дому. Они заскочили внутрь, прижались к стене и
замерли. Однако золотая ладья притягивала к себе глаза,  словно  магнитом.
Ее видно было сквозь круглое оконце над дверью, и  Вита  даже  на  цыпочки
привстала, чтобы лучше ее разглядеть. На мачте, возвышавшейся, посередине,
вместо паруса - большой желтый диск. На  фоне  его  виден  чей-то  силуэт.
Ладья медленно плыла над головами толпы, и Вита успела хорошо  рассмотреть
лицо того, кто в ней стоял. Она узнала зловещую маску, виденную недавно на
столбе. Значит, то была не просто  порожденная  воображением  химера.  Это
чудовище существует на самом деле... Мелькнула мысль, что все происходящее
- только гнетущий  сон,  что  такое  невозможно,  невероятно,  стоит  лишь
проснуться - и  все  кончится...  Но  исступленные  возгласы  толпы  вновь
коснулись ее слуха, и девушка почувствовала, что не выдержит  больше,  что
вот-вот выскочит на улицу, протянет к  небу  руки  и  закричит  вместе  со
всеми... Тут на плечо ее легла уже знакомая  твердая  ладонь,  и  страшное
напряжение, сводившее судорогой все тело, сразу же исчезло.
     Ровный гул, сопровождающий полет сияющей ладьи, понемногу  отдалялся,
пока не стих совсем. Вита с чернобородым снова вышли на улицу. Люди начали
расходиться. И Вите вдруг захотелось только одного: упасть где стоишь -  и
спать, спать, спать... Но спутник ее шел дальше, и она  из  последних  сил
заставляла себя переставлять ноги. Узкий извилистый  переулок,  в  который
они свернули, вывел их  на  заброшенный  двор,  где  царили  беспорядок  и
запустение. Под ноги попадал разный хлам. Покинутые дома -  многие  носили
следы пожара - неприветливо глядели на них темными пустыми окнами.
     Чернобородый  наконец  остановился.  Остановилась  и   Вита.   Только
упрямство помогало ей держаться на ногах. Она не в состоянии была  сделать
еще хотя бы шаг, и ее спутник, похоже, это понял.  Он  повернулся  к  ней,
ободряюще похлопал по плечу, а затем вдруг подхватил на руки и понес. Вита
протестующе завертела головой и сделала слабую  попытку  освободиться.  Ей
стало стыдно: ведь он устал не меньше, чем  она!  Но  глаза  чернобородого
утратили блеск стали и  смотрели  с  таким  теплом  и  сочувствием...  Она
положила отяжелевшую голову на грудь этому все еще непонятному, но уже  не
чужому ей человеку, прислонилась щекою к  грубой  ткани  желтого  плаща  и
провалилась в сон, словно в пропасть.


                                    IV

     "Крейона уважают даже лавочники", -  говаривала  тетушка  Йела.  Тех,
кому он помог и кого спас, в  городе  было  немало.  Благородные  горожане
смотрели сквозь пальцы на то, что считали его слабостями  и  причудами,  в
том числе и  на  присутствие  в  его  доме  Эрлис,  которая  была  уже  не
девчонкой, а девушкой. В Гресторе знали: он ее учит. В отсутствие  Крейона
ей даже пришлось несколько раз оказывать первую помощь пришедшим  больным,
и он потом похвалил ее: все было сделано верно.
     Все мысли и заботы Эрлис сосредоточились  на  Крейоне,  ее  первейшей
обязанностью было помогать ему и учиться у него. Все  остальное  не  имело
значения. Потому она не замечала изменений  в  жизни  Грестора,  но  сразу
отметила новое в поведении Крейона.
     Он стал молчаливым и хмурым. Может, это оттого, что у них в последнее
время меньше пациентов, спрашивала себя Эрлис.  Да  нет,  не  похоже,  он,
наоборот, всегда радовался, если люди реже болели.
     Не появились ли у Крейона враги? - рассуждала дальше  Эрлис.  У  него
было безусловное превосходство над другими лекарями, и это давно  признали
жители Грестора, отдавая ему предпочтение, однако  завистников  у  Крейона
как будто не было - он никогда не отказывал своим  коллегам  в  совете,  а
когда этот совет приносил  успех,  позволял  им  присваивать  и  славу,  и
вознаграждение.
     Если бы неудачи в лечении или опытах не  давали  ему  покоя,  она  бы
знала об этом. Нет, его странная подавленность,  убеждалась  Эрлис,  могла
быть связана только с одним - с новым правителем Грестора Сутаром, который
возобновил древний культ Бисехо - Грозного бога, бога власти и  кары.  Два
этих имени все чаще возникали на устах у горожан, и всегда их  произносили
со страхом и уважением. Откуда-то появились забытые  изображения  Грозного
бога, теперь они были в каждом доме,  а  на  улицах  поставили  столбы,  с
которых смотрело на прохожих свирепое лицо сурового божества.
     Рассказывали о том, как в один хмурый,  ненастный  вечер  над  замком
появилась сверкающая ладья, в которой во всем своем грозном величии  стоял
Бисехо. Старые люди узнали его чудовищный лик. Так повторялось изо  дня  в
день, в одно и то же время. Прежний правитель, не больно усердствовавший в
почитании ужасного пришельца, скоропостижно скончался. Говорили,  что  это
Бисехо покарал его. А на смену ему пришел ранее никому не известный  Сутар
- он был угоден Грозному богу.
     Любимым цветом нового правителя был желтый цвет,  который  он  считал
цветом радости и достатка.  Все  население  разделили  на  ступени.  Самая
высокая ступень - желтая. Тот, кто достиг ее, получал из рук Сутара желтый
плащ с красной каймой, а также право выкрасить свой  дом  в  желтый  цвет.
Встать на эту ступень мог каждый,  независимо  от  того,  какое  положение
занимал в обществе прежде, если он делом доказал  свою  преданность  новой
власти.  Оранжевый  и  красный  цвета   также   означали   благосклонность
правителя, богатство и почести. Далее шли фиолетовая, затем синяя, зеленая
и коричневая ступени. Каждый должен был носить плащ  одного  определенного
цвета. Но за личные заслуги Сутар от имени  Грозного  бога  мог  перевести
человека на более высокую ступень. Низшим ступеням раздавали еду и одежду,
а когда наступали холода, то и топливо, правда, всего этого редко  хватало
на то, чтобы сводить концы с концами, но все больше людей приносило клятву
на верность новой власти и признавало Бисехо  наивысшим  божеством.  Перед
ним трепетали, а про Сутара рассказывали невероятные вещи:  будто  бы  он,
впервые увидев человека, мог все про  него  рассказать,  будто  бы  слышал
каждое слово, вымолвленное о нем или о Бисехо, где бы оно ни прозвучало, и
воины в блестящих шлемах забирали в замок всех тех, кто осмелился так  или
иначе  выказать  свое  недовольство.  Крейон,  правда,  считал,  что   это
следствие доносов тех, кто стремится выслужиться перед Сутаром.  Некоторые
вовсе не вернулись из замка,  и  об  их  исчезновении  ходили  слухи  один
страшнее другого. Тех же, кого отпускали домой,  словно  кто-то  подменил.
Эрлис хорошо знала кузнеца, жившего по  соседству,  веселого,  острого  на
язык силача. Слыхала, как  отпускал  он  колкие  шуточки  в  адрес  самого
Грозного бога. Из замка он пришел с потухшими глазами и больше не шутил...
Жена его долго плакала, а дети сперва поглядывали на отца с удивлением,  а
потом стали обходить его стороной. Но работал он теперь с особым рвением и
за день успевал сделать больше прежнего... Да если б только  один  кузнец!
Таких, как он, можно было встретить на каждом шагу - равнодушных ко  всему
людей, знавших лишь работу, еду и сон. Уличная певица, живая и яркая,  как
огонек,  рыжая  девушка,  теперь,  потупив  глаза,  пела  лишь  тягучие  и
заунывные древние гимны Грозному богу - другие  песни  были  запрещены.  В
Гресторе не  стало  слышно  смеха.  Матери  перестали  рассказывать  детям
сказки, чтобы ненароком не сказать чего-нибудь  неуместного:  трудно  было
угадать, что сочтут крамольным завтра.  Находились  и  смельчаки,  которые
решились бросить все и уйти куда  глаза  глядят  -  лишь  бы  подальше  от
Грестора. Как сложилась их судьба, было  неизвестно,  и  уж  совсем  тихо,
озираясь по сторонам, шептали о том, что многие из них укрылись  высоко  в
горах, среди неприступных скал, и собирают силы против Сутара.  Называлось
даже имя их предводителя - Ратас. Говорили, что он владеет тайным знанием,
чарами, без них Сутара не победить - человеческих сил для этого мало...
     Страх окутал город, словно густой туман, он был таким ощутимым,  что,
казалось, протяни руку - и дотронешься до него. Каждый месяц  носился  над
Грестором в своей золотой ладье Грозный бог, и все больше народу приходило
поклониться ему. Однако Крейон не ходил туда ни разу,  а  Эрлис  поступала
так же, как и он.
     Но однажды утром в дверь их дома постучал высокий  человек  в  желтом
плаще с красной полосой. Он передал Крейону приглашение в замок.  Впрочем,
это был скорее приказ немедленно явиться.
     Эрлис открыла посланцу дверь, и от первого же взгляда на его холодное
сухое  лицо  с  длинным  носом  и  тонкими  губами  сердце  ее  сжалось  в
предчувствии беды. Она успокаивала себя, как могла. Если и  вправду  Сутар
видит человека насквозь, то Крейону бояться нечего: за всю свою  жизнь  он
никому не причинил зла! И все же, когда он  отправился  в  замок,  девушка
места себе не находила. Как в прежние времена, все у нее валилось из  рук,
она даже разбила чашку - в этом доме такое с ней случилось впервые!  Чашка
была не такой уж и красивой, но Эрлис отчего-то стало ужасно  жаль  ее,  и
она горько заплакала.
     Девушка просто представить себе не могла,  как  она  будет  жить  без
Крейона. Однако к вечеру он вернулся и несказанно удивил ее тем,  что  был
спокоен, доволен, даже улыбался! Эрлис просияла: недаром же она так верила
в него!
     Хотя Крейон ничего не рассказывал ей, а напротив, сразу же  прошел  в
голубую комнату и попросил его не беспокоить,  Эрлис  заснула  безмятежным
сном.
     Девушка проснулась на  заре,  быстренько  собралась  и  помчалась  на
рынок: был как раз базарный день, надо бы пополнить запас продуктов. Эрлис
удачно купила продуктов и, когда б не тяжелая корзина, понеслась бы  домой
вприпрыжку. Снова Крейон такой, как раньше! Снова все пойдет хорошо!
     На душе у Эрлис было легко и весело, и не заметила она, что их  улица
отчего-то словно вымерла. Когда же  увидела  возле  дома  Крейона  золотые
шлемы, прятаться или убегать было уже поздно. Да  она  и  не  подумала  бы
убегать: ведь там, в доме, остался Крейон... Среди воинов  девушка  узнала
того, высокого, что приходил вчера, и в ужасе замерла. А он  смерил  Эрлис
тяжелым взглядом и медленно двинулся к ней.
     Давно забытое чувство охватило девушку. Она вновь  стала  "мышонком",
маленьким настороженным зверьком, и  мир  вновь  распался  на  две  части.
Жестокий, неумолимый враг стоял перед нею - не только умом, а  всем  своим
существом Эрлис понимала это, - но теперь уже не страх, а  ярость  владела
ею, ведь это был прежде всего враг Крейона, он угрожал всему тому  доброму
и ясному, во что она верила теперь. И Эрлис приготовилась дать отпор.
     - Где лекарь? - спросил высокий. - Я знаю, ты его служанка.  Отвечай,
где он?
     - Нету дома, - уверенно соврала Эрлис (как давно  ей  не  приходилось
врать!) - Я проснулась, а  его  уже  не  было.  Верно,  к  больному  ночью
позвали.
     - Тогда ты откроешь нам дверь,  -  не  допускающим  возражений  тоном
произнес высокий, Эрлис догадалась,  что  он  тут  главный.  -  Нам  нужно
осмотреть дом.
     Такого девушка не ожидала. Она  надеялась,  что  люди  Сутара  уйдут,
готова была и к тому, что уведут ее  с  собою,  но  оставят  в  покое  дом
Крейона. Плохо же она их знала!  Теперь  Эрлис  делала  вид,  что  ищет  в
корзине ключ, которого там не было и быть не могло. Видно,  Крейон  издали
заметил желтые плащи и успел закрыться изнутри.
     - Долго, -  недовольно  скривил  тонкие  губы  высокий.  -  А  ну-ка,
помогите ей.
     Кто-то грубо выхватил у Эрлис корзину и перевернул ее. Все,  что  она
совсем недавно тщательно выбирала на рынке, попало  под  тяжелые  башмаки.
Раздавленные ягоды алели на камнях мостовой, словно кровь. Эрлис вспыхнула
и бросилась было на воинов, но ее схватили и скрутили за спиною руки.
     - По-моему, девчонка врет, Турс, - обратился к высокому старый воин с
красным рубцом над бровью. - У нее ключа нет. Лекарь дома.
     - Вот это хуже, - щурясь, как от солнца, ответил Турс.  -  Теперь  не
удастся захватить его врасплох. А он нужен нам только живым. - Он медленно
цедил слова, будто взвешивал каждое из них. Эрлис дважды  ловила  на  себе
его недобрый взгляд. Она невольно подалась назад. Турс заметил ее движение
и усмехнулся - усмехнулся странно и страшно.
     - Мы  не  можем  больше  ошибаться,  -  размеренно  продолжал  он.  -
Правителю не нужны трупы. Хватит и того, что этот трус Дарас успел принять
яд. Действовать надо наверняка. Вот кто нам  поможет,  -  и  длинная  рука
Турса коснулась  плеча  Эрлис.  -  Выведите  девку  на  середину  улицу  и
поверните лицом к дому.
     - Еще чего! Чтоб я вам помогала! - закричала Эрлис, упираясь изо всех
сил. - Да никогда! Не дождетесь! Я ничего не стану делать для вас!
     - А тебе ничего и не придется делать, - Турс снова усмехнулся.  -  Мы
все сделаем сами.
     С этими словами он подошел к девушке и встал за ее спиной.
     - Если ты хочешь увидеть своего лекаря живым, стой спокойно. -  Левой
рукой Турс прижал ее к себе, а правой достал кинжал и приставил  острие  к
щеке Эрлис, но девушка даже не вздрогнула. После его  последних  слов  она
оцепенела.
     - Эй, лекарь!  -  закричал  Турс,  и  голос  его  загремел  в  тишине
пустынной улицы. - Ты слышишь? С нами шутки  плохи.  Если  не  выйдешь,  я
разукрашу личико твоей красотки так, что даже последний нищий  не  захочет
потом взглянуть на нее. Ну! Я жду тебя.
     Эрлис стояла неподвижно. Из дома не доносилось ни звука. Время шло.
     - Неужто опоздали? - тихо молвил кто-то сзади.
     - Этого не может быть, - раздраженно бросил Турс. - Крейон не Дарас.
     Острие кинжала укололо щеку Эрлис, оно было таким тонким, что девушка
почти не ощущала боли - только почувствовала, как по лицу побежала струйка
крови. Тупой ужас, сковавший ее тело, отступил, отрывки  разговоров  между
воинами сложились в единое целое, и Эрлис вдруг  четко  представила  себе,
что случилось: Дарас, молодой врачеватель, часто приходивший за советом  к
Крейону, покончил с собой, чтобы не попасть в руки воинов Сутара.  Значит,
то, что ожидало его в  замке,  было  хуже  смерти!  Дарас  мертв,  он  уже
недостижим для Сутара, и теперь  им  нужен  Крейон.  Нужен  живым!  И  они
заставят его выйти - с ее помощью! Ну  почему,  почему  не  дождалась  она
утром, пока он проснется? Все  это  за  какое-то  мгновение  пронеслось  в
голове Эрлис - за это время струйка крови пересекла ее щеку и  потекла  по
шее.
     - Позови его. Ну! - приказал Турс. - Подай голос!  -  Кончик  кинжала
передвинулся ниже, разрез стал длиннее, но Эрлис сжала