ому,
что недавно прошел дождь,  и редкие рваные  тучи  пролетают  над
моей головой, исполняя свой загадочный танец. Солнце то скроется
за ними,  то вынырнет вновь  и  блеснет  отражением  в  речушке,
змеящейся у подножия холма.
     Вдали видна еще одна гряда холмов,  похожих на этот, словно
близнецы. Тот же вереск и чахлые деревца не склонах.
     Между ними,  в  промоине  речушки,  довольно далеко отсюда,
зеленеет молоденький лесок,  почти сплошь состоящий  из  тонких,
словно  прутики,  березок.  Мне  кажется,  что  я  там уже был и
спускаться вниз неинтересно. А хочется пройтись.
     Едва приметная тропинка позади кресла вьется куда-то вдаль,
на другую сторону холма и исчезает в рощице.  Может быть,  стоит
пойти по ней?  Кресло лучше оставить здесь,  кто  его  стащит  в
такой глуши...
     Я разминаю   уставшие   ноги    и    медленно    бреду    к
противоположному  склону.  Под  ногами осыпается земля,  камешки
скатываются на дно ложбинки, которую я неспеша перехожу.
     Неожиданно из-под самых ног с испуганным писком выскакивает
сеноставка и ныряет без задержки в  норку.  Я  останавливаюсь  и
стараюсь  спрятаться у корней ясеня.  Спустя несколько минут она
снова   появляется,   высовывает    любопытный    острый    нос.
Бусинки-глаза  беспокойно  бегают  вокруг.  И  замечают меня.  С
приглушенным писком сеноставка ныряет  обратно  в  убежище.  Мне
ничего не остается, как продолжить свое путешествие.
     Вид с  противоположного  склона  холма  совершенно  другой.
Голая,   лишенная  всякой растительности равнина простирается до
самого горизонта.  Никаких вересковых  зарослей,  только  чахлая
травка  кое-где  пробивается сквозь голую почву,  словно недавно
кем-то вспаханную.
     Я спускаюсь вниз.
     С каждым шагом деревьев  становится  все  меньше,  они  все
слабее  и невзрачнее.  Почти у самого подножия и вовсе исчезают.
Тончайший слой почвы осыпается под ногами, обнажая сухую глину и
камни, с шумом скатывающиеся вниз по склону.
     Тропка неожиданно растворяется,  словно упираясь во  что-то
невидимое.  А  я оказываюсь в сухих зарослях какой-то метелочной
травы.  Такой еще мне не доводилось видеть.  Солома ее  довольно
жесткая,  но  ломается  легко,  с хрустом,  разбрызгивая облачко
пыли.  Метелки также пылят,  пока я продираюсь  сквозь  заросли.
Пройдя десять-пятнадцать шагов,  я оказываюсь полностью покрытым
этой пылью.  Когда я  выбираюсь  на  равнину,  то  первым  делом
начинаю  отряхивать  разом  ставший серым костюм.  На это уходит
порядочно времени.
     Земля под   ногами   становится   рыхлой   и   рассыпчатой,
пересушенной.  Я с изумлением беру в  руки  комок  почвы,  и  он
тотчас стекает,  просачиваясь у меня между пальцами. Почти пыль.
В ладони остается несколько мелких камешков, солома  да  зеленая
былинка, каким-то чудом умудрившаяся выжить среди пустыни.
     Я бреду   дальше. То  здесь,  то  там  встречаются  зеленые
островки,  но их немного, и мне  не  хочется  заходить  на  них,
оставляя глубокие следы от походных башмаков. Почва на островках
более плодородна, и шансов выжить тут у растения намного выше.
     Солнце начинает медленно клониться к  западу.  Холодает.  Я
прошел  пешком несколько  километров  по выжженной земле,  но до
горизонта пейзаж столь же уныл и безрадостен.
     Нерешительно я  поворачиваю   назад.   Неожиданно   замечаю
невдалеке  какую-то  корягу  и  направляюсь  к  ней...  Все-таки
интересно узнать, кто же я такой и как попал в этот мир.
     Присаживаюсь на корягу (некогда это была ель;  голый  ствол
до сих пор слабо пахнет смолой и белеет, словно скелет неведомого
чудовища, погибшего в пустыне от жажды). Мысли мои плавно текут,
останавливаясь то на одном, то на другом,  но в них нет и намека
на мою персону. Словно они принадлежат другому человеку. Наконец
я   бросаю   бессмысленное   копание  в  собственной  памяти  и,
решительно поднявшись со ствола,  быстрым  шагом  возвращаюсь  к
темнеющему  на  фоне  заходящего  солнца  лесу.  Отсюда холм,  с
которого  я  начал  путешествие,   кажется   далеким   вулканом,
затерянным  в  бескрайнем  неподвижно  застывшем  море.  За  ним
виднеется гряда на противоположной стороне долины;  лесок уходит
к   югу.   И   более  ничего.  Остальное  пространство  занимает
бесплодная земля.
     Надо хоть взглянуть на свое отражение в воде.
     Я прогоняю невольную мысль,  но все же нерешительно провожу
рукой   по  лицу.  Нет,  никаких  деформаций  или  уродства  под
настороженно двигающейся  ладонью  не  чувствуется.  Все  как  у
любого другого человека,  разве что излишне широкий нос и впалые
щеки.
     Кстати, судя по рукам, я бы дал себе лет сорок, не больше.
     Все-таки интересно,  как же я выгляжу?  Эта мысль,  однажды
посетив мой разум, уже не дает мне покоя.
     Я ускоряю шаг,  почти бегу.  Холм растет на глазах. Вот уже
различимы заросли  сухой  травы,  сквозь  которую  я  пробирался
недавно,  вот  я  с  разбегу  врезаюсь  в них и проделываю новую
просеку в соломенных джунглях.
     Сердце начинает сдавать,  и я сбавляю темп,  останавливаюсь
отдышаться.
     Солнце уже темнеет, медленно подходя к точке своего падения
за горизонт.  Я делаю несколько  дыхательных  упражнений,  чтобы
восстановить нормальный сердечный ритм.
     Кто же я?
     Эта мысль снова шилом врезается в мозг и я снова бегу.
     Внезапно под   ногами   оказывается  знакомая  тропинка.  Я
невольно убавляю темп, заставляю себя перейти на шаг.
     Спокойнее, спокойнее. Ты просто пошел не в ту сторону. Надо
спуститься   вниз   и   добраться   до  речушки,  посмотреть  на
собственное  отражение.  Только  не  волноваться   так,   ничего
страшного  там  я  не увижу.  Сейчас необходимо медленно идти по
тропинке,  она ведет в ту же сторону.  И не спеши, не спеши. Все
равно все узнаешь, раньше, позже - какая разница.
     Вот, кстати,  и кресло.  Надо  собрать  и  взять  с  собой.
Пригодится.
     Только что  я  заметил.  Странно,  что  раньше  не  обратил
внимания.  В самом деле,  странно,  что в небе ни  одной  птицы.
Небосвод пустынен.  И я как-то привык к этому, уже не удивляюсь.
Может,  так и должно быть? Может, оттуда пришел огонь, пожравший
землю? Или это просто моя фантазия? Тогда, как объяснить...
     Да что же я, черт побери?!
     Опять остановка  и  отдых.  На  сей  раз  почему-то  дрожат
колени, словно я участвовал в марафоне. Надо успокоиться. Так не
годится. Тем более, и тропинка ведет в нужную сторону.
     Теперь я начинаю спускаться.  Иду мимо  березовой  рощицы.
Кстати, и грибов тоже нет. Хотя, наверное, просто не сезон.
     Тропинка постепенно становится все шире,  на ней появляются
проплешины земли,  почти белесые  от  частого  хождения.  Что-то
очень сомнительно, чтобы я столько раз ходил по ней взад-вперед.
Может я не один остался?
     Остался?
     Остался?
     Остался?
     Слово - как колокол:  однажды ударив, оно медленно затихает
внутри меня, постепенно угасая.
     Вот и  речушка.  Тропинка ведет прямо к ней,  к мосткам,  с
которых обычно женщины полощут белье.  Все же с  креслом  тяжело
продираться  сквозь  заросли вереска,  оно  все  время  за что-то
задевает. Надо бы оставить его здесь, а потом вернуться.
     Солнце медленно сползает к линии горизонта.
     Тихо шелестит листва.
     Плещется вода в речушке.
     Рыбы там нет.  Наверное,  никогда и не было. Разве что ниже
по течению. Давно я там не бывал.
     А ведь кресло надо отдать Хоупам.  Я как-то совсем забыл об
этом.  Брал на выходной,  а сегодня уже понедельник.  Хотя лучше
занести завтра,  все равно они сейчас на дежурстве.  Так что дом
закрыт.  Да и оставить с извинительной запиской не очень хорошо,
ведь мы же соседи.
     Я резко останавливаюсь.  Нет,  точно с  головой  не  все  в
порядке.   Недаром   фельдшер   говорил,   что   мне  необходимо
провериться в Городе,  а он толк в этих  делах  знает.  Тамошние
лекари  куда  опытнее  нашего  костоправа Брауна,  чем-нибудь да
помогут.
     А то, в самом деле, уже невтерпеж стало. Почти каждый вечер
заканчивается  адской  головной  болью,  так  что   и   говорить
невозможно.  Никуда  это  не  годится.  Хорошо еще в остальном -
порядок, а то совсем беда. Да взять хотя бы того же Стива Хоупа.
Вот  кому с генами не повезло.  И ничего,  кряхтит,  тужится,  а
работает наравне со всеми.
     Завтра перед сменой отдам ему кресло; извинюсь за задержку.
Думаю,  не обидится.  Да и новости  может  расскажет.  Интересно
знать,  что  в  Городе  делается.  Будет  повод  нашим  женщинам
поболтать от души.
     Кажется, я слышу чей-то крик.  Оборачиваюсь, выдирая кресло
из вересковых зарослей, и вижу у своей халупки жену.  Мэри машет
мне  рукой,  зовет  ужинать.   Давно   пора,   а   то   порядком
проголодался.  Вроде  и  не делал ничего,  а устал,  будто дрова
грузил. Это же не работа - в кресле дремать.
     Пока я бреду к дому,  в голове  возникает  странная  мысль.
Помню,  кому-то  я  должен  был  сказать,  что  зовут меня Томас
Хартуэлл.

     17.2.96