хире Эдвин не был слаб здоровьем... Уж не умертвили его? Но спросить о таком у курьера конестабль не решился, да и откуда тому знать...
     - До света мне нужно успеть в Мальдельве, - сказал курьер, выпивая еще один кубок.
     - На дорогах опасно, - предупредил хозяин, расставляя на столе еду. - Может быть, переночуете, хире?
     - Нет-нет. Меня не тронут, я не торговец... А вы куда едете, хире? - поинтересовался курьер.
     - Я чиновник десятой канцелярии герцога, возвращаюсь в столицу, - сказал Бофранк, принимаясь за ужин. Как потерял он чувство голода под землею, так сейчас, казалось, не мог насытиться.
     - Наверное, что-то серьезное, раз послали вас, - с уважением сказал курьер. - Обычно местные сами справляются. А не видели ли вы грейсфрате Броньолуса? Он, говорят, где-то в здешних краях.
     - Видел, - кивнул Бофранк, копаясь в соленых овощах.
     - Достойный человек. Надеюсь и я лицезреть его, - заметил курьер, шепотом вознес молитву и также принялся есть.
     Закончив ужин и расплатившись с хозяином, Бофранк и Аксель прошли к коновязи, где ожидали две лошади и конюх. Взобравшись в седло, Бофранк почувствовал, как его всего охватывает жар - то ли от обилия выпитого и съеденного, то ли как последствие купания в колодце. По прибытии в столицу не плохо бы тут же обратиться к лекарю... Хотя вначале - в Палату. Тимманс и так намного опередил его.

***

     Нет смысла описывать здесь путешествие до ворот столицы. Начнем с того, что утро третьего дня с отправления из Эрека Бофранк и Аксель встретили у Фиолетового Дома, как называли в просторечии здание Секуративной Палаты. Здание это, величественное и богато украшенное скульптурами и барельефами, было сложено в основе своей из странного камня с фиолетовым оттенком, особенно заметным на закате, - говорят, камень этот в свое время был специально привезен издалека.
     Гард при входе бросил взгляд на предъявленные Бофранком бумаги и пропустил их внутрь.
     Поднявшись по широкой лестнице на четвертый этаж, Бофранк встретил в коридоре старого знакомого - Морза Бургауда. Морз при виде Бофранка всплеснул руками и воскликнул:
     - Как?! Ты?!
     - А кого ты ожидал увидеть? Что в этом такого? - с недовольством спросил Бофранк.
     - Нет-нет, ничего... Куда ты идешь?
     - Я хочу видеть хире Фолькона. Он здесь?
     - Здесь, - кивнул Морз и проводил конестабля странным взглядом.
     Хире грейскомиссар Себастиен Фолькон руководил десятой канцелярией. Именно он подписал приказ о направлении Бофранка в злосчастный поселок, именно ему конестабль обязан был доложиться по прибытии. Бургауд не мог этого не знать. Чем же он так удивлен? Что успел сделать Тимманс?
     Гадая, Бофранк шел по коридору, который ничуть не изменился за время его отсутствия, - те же фиолетовые шелковые панели на стенах, те же тусклые светильники... За ним следовал Аксель, которому он вручил пистолет и сумку. Когда он вошел в приемную Фолькона, секретарь вскочил из-за стола.
     - Что вам угодно, хире Бофранк? - воскликнул он.
     - Я хочу видеть хире грейскомиссара.
     - Боюсь, это невозможно... Вы не знаете? Особым приказом вы отлучены от канцелярии и лишены чина... - забормотал секретарь, но Бофранк с силой оттолкнул его так, что тот упал в свое кресло, и распахнул дверь в кабинет.
     Фолькон стоял у камина и смотрел в огонь. Появление Бофранка он воспринял с изумлением.
     - Вы осмелились явиться сюда? Зачем?
     - Я вернулся и обязан сделать доклад по всей форме.
     - Верно, гард, что стоит при входе, не видал приказа. Его накажут - посторонним нельзя входить в Фиолетовый Дом, кроме как по специальному вызову.
     Говоря так, Фолькон дернул свисавший подле камина шнурок. Стало быть, где-то зазвенел колокольчик и сейчас прибудет наряд стражи, дабы арестовать Бофранка. Тимманс, видимо, успел очень многое.
     - Прежде чем прибудет охрана, я просил бы вас выслушать меня, - сказал Бофранк, понимая, что более ничего не остается. - Вы знаете меня много лет, хире грейскомиссар. Я не имел нареканий за все эти годы службы, я был далеко не худшим... Верно ли, что вы даже не желаете выслушать меня?
     - Я имею достаточно свидетельств о ваших деяниях, - сухо сказал Фолькон. - Однако... Говорите.
     В этот момент как раз вошли гарды. Бофранк не оборачивался, но слышал, как отворились двери и лязгало оружие. Фолькон жестом отослал их обратно. Что ж, они будут ждать своего часа в приемной. В любом случае Бофранк вряд ли выйдет отсюда без их сопровождения...
     - Прежде я хотел бы знать, что у вас есть против меня, точнее, что привез вам некий Тимманс, - с известной наглостью начал Бофранк.
     - Вы хотите знать? Извольте, я скажу. Вы не добились никаких успехов в разрешении дела, ради которого вас послали, но это ерунда в сравнении с остальным! Вы якшались с богопротивными еретика ми, с грязным колдуном и беглым чернокнижником, которого обязаны были бы выявить! Вы воспрепятствовали их аресту, более того - вы стреляли в миссерихорда, который затем умер от полученных ранений! Стало быть, вы еще и убийца.
     Значит, Броньолус представил Фолькону самые страшные обвинения против Бофранка. Гаусберта была права: грейсфрате желал его смерти. Все, что ему было нужно, - подпись Бофранка в бумагах, а за тем конестабля умертвили бы. Тимманс был еще одной гарантией - на случай возможного возвращения Бофранка в столицу:
     - Я полагаю, вы не знаете, при каких обстоятельствах я вынужден был стрелять в миссерихорда? - спросил Бофранк. Разумеется, он мог сказать правду, ведь стрелял Аксель, но что бы это изменило? - В меня целились из арбалета, хотя я и предъявил свои бумаги. К тому же оный миссерихорд был жив, когда я покидал поселок.
     - А что с колдуном?
     - Колдун и в самом деле был, но я призван разбирать дела светские, а не искоренять ересь. В этом случае помощь колдуна пришлась как нельзя кстати, ибо в деле, несомненно, замешаны некие тайные культы и силы...
     - ...И вы предпочли сотрудничество с колдуном помощи грейсфрате Броньолуса?! - гневно перебил Фолькон, и конестабль подумал, что человек, коего он многие годы полагал своим наставником, возможно, глуп и закоснел в своей глупости.
     - Я действовал так, как следовало, - возразил Бофранк.
     - И чего добились? - Фолькон помолчал. - Что ж, напишите подробный доклад. Я не вижу пока смысла задерживать вас, раз уж вы явились сами, притом столь явно. Отошлите стражу. Я жду доклад не позднее вечера. И еще... Ваш отец извещен.
     В этом Бофранк и не сомневался - уж о таком-то его отцу обязаны были сообщить в первую очередь. Хорошо лишь, что Фолькон неожиданно смягчился. Впрочем:

     Уж ежели карать злодея,
     Так выбрать кару послабее,
     Дабы не каяться потом...

     Вернувшись в приемную, он крикнул гардам:
     - Убирайтесь! Это приказ грейскомиссара!
     Те, толкаясь, покинули комнату, а бледный секретарь смотрел на опального конестабля с испугом и восхищением одновременно, вероятно полагая видеть его уже не иначе как в оковах.
     - Мой кабинет свободен? - спросил Бофранк.
     - Да... х-хире прима-конестабль...
     - Я буду там. Велите принести обед. Верный Аксель ждал в коридоре.
     - Они отобрали у меня ваш пистолет, хире Бофранк, - сказал он.

***

     Всю оставшуюся часть дня Бофранк сочинял доклад. Он написал обо всем, о чем считал нужным, но не стал затрагивать ни действий молодого Патса, указав, что нюклиета случайно нашел сам, ни подробностей своего побега, солгав, что лишь чудом перебрался через горы. В то же время конестабль сделал все, дабы выставить в дурном свете грейсфрате Броньолуса и лжесвидетеля Фульде, отметил фактическую изоляцию от дел чирре Демеланта и трусость старосты и как мог изложил услышанное от нюклиета и старого Фарне Фога.
     Обед был ему прислан, но Бофранк съел лишь несколько кусков. Наконец, промокнув последний лист, он размашисто поставил внизу свой чин и подпись и был готов идти к Фолькону. Аксель дремал в кресле, и конестабль не стал его будить.
     Грейскомиссар принял доклад и, велев Бофранку сесть, стал читать. Он читал долго и молча, не задавая вопросов, то и дело потирая длинную сухую щеку. За окнами уже опустилась тьма; со своего места Бофранк видел фонарщика, карабкающегося на столб, и светящиеся окна дома напротив.
     - Это все, что вы можете доложить? - спросил Фолькон, откладывая в сторону последнюю страницу.
     - Все, хире грейскомиссар.
     - Что ж, вы провели работу далеко не блестящим образом. Далеко не блестящим... - Фолькон устало сморгнул, налил из большого хрустального кувшина стакан воды, выпил. - Я не знаю, что делать, Бофранк. Приказ отменять я пока не стану. Вы обещаете мне, что не покинете город и будете спокойно проживать в своей квартире до тех пор, пока прибудет грейсфрате Броньолус с прочими свидетелями?
     - Я обещаю вам это.
     - Тогда можете быть свободны. Я пришлю за вами, когда появится нужда.

     В поединке насмерть руководствуйся одним единственным правилом: жизнь должна быть дороже законов рыцарства.
     Графиня де Диа

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой мы узнаем, что же произошло в поселке, а Бофранк в очередной раз едва не лишается жизни

     Три комнаты, которые Бофранк занимал в доме по улице Двух Источников, за короткий срок не успели прийти в запустение, только в оконном проеме поселился паук, затянувший его сплошь своей ловчей сетью, где уже трепыхалось несколько мух. Конестабль не стал звать горничную и решил оставить паука в покое - по крайней мере, пока. Остальное было в порядке: небольшая коллекция кинжалов и ножей, в коей имелись даже экземпляры трехсотлетней давности; портреты отца и матушки; портрет самого Бофранка в юном возрасте, исполненный кистью и муштабелем несравненного Гаусельма Ройделуса, который чуть позже утонул в море вместе с торговым парусником по пути в Бакаларию; чучело рыси на древесном суку, словно изготовившееся к прыжку; нехитрая, но прочная мебель - преимущественно перевезенная из отцовского дома; множество книг - как серьезных трактатов, так и различных фривольных текстов, стихотворных и прозаических, до которых конестабль был большой охотник.
     Велев Акселю разжечь камин, приготовить лохань с водою и принести ужин из ближней харчевни, Бофранк с наслаждением сбросил с себя грязное рванье, пропахшее пещерной плесенью, и облачился в мягкий халат.
     Некоторое время конестабль стоял перед зеркалом и рассматривал себя.
     Седых прядей в длинных волосах стало еще больше, да и сами волосы явно требовали услуг цирюльника. Лицо покрыто грязными разводами - боже, он ведь шел в таком виде по городу! - под ввалившимися глазами темные круги... А ведь он, по сути, не испытал особенных лишений, не рисковал своей жизнью - кроме как, конечно, на дороге к кладбищу и в колодце.
     В ожидании ванны и ужина Бофранк упал в кресло, взял со стола наугад одну из книг, раскрыл.
     "Солюбовнице от солюбовника прилично принимать такие предметы, как платок, перевязь для волос, золотой или серебряный венец, заколку на грудь, зеркало, пояс, кошелек, кисть для пояса, гребень, нарукавники, перчатки, кольцо, ларец, образок, рукомойню, сосудцы, поднос, памятный значок и, совокупно говоря, всякое невеликое подношение, уместное для ухода за собой, для наружной благовидности или для напоминания о солюбовнике; все сие вправе солюбовница принять от солюбовника, лишь бы не могли за то заподозрить ее в корыстолюбии. Одно только заповедуется всем ратникам любви: кто из солюбовников примет от другого перстень во знаменье их любви, тот пусть его на левой руке имеет, на меньшем персте и с камнем, обращенным внутрь, ибо левая рука обыкновенно вольней бывает от всех касаний бесчестных и постыдных, а в меньшем пальце будто бы и жизнь и смерть человека более заключена, чем в остальных, а любовь между любовниками уповательно блюдется в тайне. Только так пребудет их любовь вовеки безущербною".
     Вовеки безущербною...
     Бофранку вспомнилась хиреан Гаусберта - с распущенными волосами, с факелом, готовая вот-вот исчезнуть в глубине горы...
     Жива ли она?
     Добралась ли домой?
     Да и что происходит там, в поселке?

***

     ...Вопреки представлению Бофранка, на костер возводили по очереди. Как и говорил Аксель, его разложили прямо подле храма. Место казни окружали жители поселка, которые пришли сюда со всеми близкими и детьми; чуть поодаль стояли миссерихорды.
     Грейсфрате Броньолус вышел из их скопления, развернул большой свиток и стал читать:
     "Я, грейсфрате Броньолус, миссерихорд волею господней, а равно и специальный суд, в составе коего чиновник десятой канцелярии прима-конестабль Хаиме Бофранк и наместный староста Сильвен Офлан, рассмотрели прегрешения поселянки Эльфдал, дочери Ойера, исследовали показания сообщников и свидетелей, а также собственное ее признание, сделанное перед нами и скрепленное присягой в соответствии с законом, в равной степени как и показания и обвинения свидетелей и другие законные доказательства, и основываем свой вердикт на том, что было сказано и сделано во время этого суда.
     На законном основании мы согласны с тем, что ты, поселянка Эльфдал, как и твои помощники, отрицала сущность господа нашего и поклонялась дьяволу, старинному и безжалостному врагу рода человеческого.
     Нет нужды приводить гнусные подробности, которые были услышаны нами в ходе процесса. О многом добрым жителям поселка знать не стоит, ибо для уха истинно верующего это звучать будет дико и ужасно. Но главное - это признание участия в убийствах многих своих соседей, и все это - во имя служения дьяволу и по наущению его.
     Все это прямо осуждается господом нашим.
     По этой причине мы, грейсфрате Броньолус, чиновник десятой канцелярии прима-конестабль Хаиме Бофранк, наместный староста Сильвен Офлан, именем господним распорядились составить сей окончательный приговор в соответствии с законодательными предписаниями всех почитаемых теологов и юристов. Смиренно моля о милости господа нашего, настоящим официально приговариваем и объявляем поселянку Эльфдал, дочь Ойера, истинную вероотступницу, идолопоклонницу, бунтовщицу против самой святой веры, отрицающую и оскорбляющую всемилостивого господа, совершившую самые мерзкие преступления, ведьму, ворожею и убийцу, поклоняющуюся дьяволу, виновной в ужасных преступлениях и скверных умыслах.
     Настоящим приговором повелеваем упомянутую ведьму Эльфдал, дочь Ойера, предать сожжению на костре, дабы смерть ее была мучительной и наглядной для любого, кто усомнится в господе нашем и задумается о служении дьяволу".
     Двое миссерихордов, среди которых можно было узнать брассе Хауке, вывели женщину к подножию костра и сняли с нее рубище, так что она осталась совершенно обнаженной. Третий миссерихорд укрепил ей под мышками и между ног мешочки с порохом, а пыточный мастер в это время ждал у столба, где уже приготовил три железных обруча - один, чтобы приковать женщину к столбу по поясу, второй - по шее и третий - по ногам.
     Будучи прикованной, Эльфдал устремила взгляд свой к небесам и начала безмолвно возносить молитву. К ее ногам бросили охапки сухого хвороста, а две из них дали ей в руки. От грейсфрате Броньолуса последовала команда поджечь костер, но среди хвороста оказались вязанки зеленых веток, и прошло некоторое время, прежде чем он разгорелся. Погода выдалась холодной и сырой, ветер дул в противную сторону, и срываемые им языки пламени едва касались несчастной Эльфдал.
     Костер подожгли еще в нескольких местах, взорвались мешочки с порохом, но пользы это страдающей женщине не принесло. Она продолжала возносить молитвы: даже когда лицо ее почернело в огне, а язык распух так, что она не могла больше говорить, губы ее все еще шевелились, пока не спеклись с деснами. Она била себя в грудь руками, с кончиков пальцев которых капали жир, жидкость и кровь. В конце концов, нижняя часть ее тела сгорела и внутренности выпали до того, как жизнь покинула поселянку.
     Все это время сын ее, карлик Хаанс, метался и рвался на веревке, которую держал один из миссерихордов, и безумно кричал. Но что взять с бедного дурака, коему еще предстояло принять такую же страшную казнь?
     Когда костер прогорел и стало ясно, что Эльфдал превратилась в уголья, все медленно разошлись. На пепелище опустился ворон, но даже он не смог найти съестного среди сплошной едкой гари. Негодующе каркая, он поднялся и полетел прочь в надежде найти в полях дохлого суслика или ласку.
     Грейсфрате Броньолус же, возвращаясь, заметил в толпе не один возмущенный взгляд - брошенный украдкой, но несомненно опасный. И, вернувшись домой, записал в свои анналы:
     "На свете есть три крикливые вещи и четвертая, неспособная легко успокоиться, - коммуна завладевших властью мужиков, сборище спорящих женщин, стадо громко хрюкающих свиней и расходящиеся во мнениях члены капитула. Мы боремся с первою, смеемся над второю, презираем третью и терпим четвертую. Но да избавит нас господь от первой... ".

***

     Понятно, что всего этого прима-конестабль - а правильнее, вероятно, бывший прима-конестабль - Бофранк не знал. Он полистал еще немного книгу, вернул ее на место, и тут в дверь кто-то постучал.
     Это был не Аксель, посланный за ужином, - он вошел бы без особых церемоний. Поднявшись и запахнув халат, Бофранк подошел к двери и отворил ее, но тут же был сбит с ног ворвавшимся в комнату человеком.
     - Ты здесь?! - вскричал он. - Умри! Умри же, дрянной пособник дьявола!
     С этими словами вбежавший нанес удар шпагой в то место, где только что лежал, опираясь на локти, Бофранк. На счастье, конестабль откатился в сторону, вскочил на ноги и бросился к стене, где висела его шпага.
     Он как раз успел схватить ее, чтобы парировать сильный удар.
     - Тимманс?! - воскликнул Бофранк, увидев лицо нападавшего. Принципиал-секретарь был явно пьян, винные пары исходили от него во все стороны, а глаза смотрели ярко и дерзко, как у безумца.
     - Как ты проник сюда?! - крикнул Тимманс, нанося колющий удар. - Чего хочешь?!
     - Послушайте, Тимманс! Я был у Фолькона, он назначил разбирательство! - Это Бофранк успевал говорить, отбивая выпады Тимманса. - Отчего вы хотите убить меня?!
     - Посланник дьявола да умрет!
     Говоря так, Тимманс сделал обманный шаг, шпага конестабля пролетела мимо, и Бофранк почувствовал острую боль в руке. Его левый мизинец покатился по плиткам пола, орошая их кровью.
     "Левая рука обыкновенно вольней бывает от всех касаний бесчестных и постыдных, а в меньшем пальце будто бы и жизнь и смерть человека более заключена, чем в остальных..." - некстати вспомнил Бофранк, равно как и наставление своего фехтмайстера. Однако же, превозмогая боль, конестабль сделал несколько удачных выпадов и прижал Тимманса к стене.
     Нужно было признать, что Тимманс фехтовал заметно лучше, нежели конестабль. Еще немного, подумал Бофранк, и он, измотав меня, одержит победу. Как нелепо! С той мыслью конестабль схватил канделябр и метнул его в противника, издав при этом ужасающий вопль. Тимманс умело уклонился, но канделябр все же задел его плечо, а Бофранк тем временем нанес удар в живот. К сожалению, Тимманс и здесь опередил его, так что кончик шпаги вошел в брюшные мышцы разве что на ноготь, не более.
     Оскалив зубы, Тимманс бросился вперед и едва не проколол Бофранка насквозь; последнего спасло лишь то, что он оступился, споткнувшись о край ковра на полу. Зато следующим ударом он почти достал конестабля, и Бофранку ничего не оставалось, как принять его на эфес своей шпаги. То, что это было ошибкой, он понял лишь тогда, когда второй его палец - большой с правой руки - полетел на пол, разбрызгивая во все стороны алую влагу.
     Бофранк понимал, что истечет кровью, если схватка продолжится еще некоторое время. Необходимо было либо победить, либо умереть. Он сделал несколько довольно неуклюжих попыток поразить Тимманса, и тут пришло нежданное спасение в виде верного Акселя. Тот вошел в квартиру, имея в руках большую фаянсовую супницу, каковую и обрушил на голову Тимманса, бы