ные поиски крупиц информации и анализ.
     Банкрофт где-то прячет Тайи.  Институт  не  может  просить  помощи  у
правительства, несмотря  на  свой  высокий  статус.  Даже  если  в  помощь
Далгетти пришлют несколько человек, это не принесет  большого  облегчения.
Время неумолимо наступало на него.


     Чувствительный   человек   обернулся,   внезапно    осознав    чье-то
присутствие.  Незнакомец  -  средних  лет,   сутулый   и   седовласый,   с
интеллигентным лицом - прислонился к поручням и спокойно сказал:
     - Приятный вечер, не так ли?
     - Да, - ответил Далгетти. - Очень приятный.
     - Оно дает мне ощущение подлинной гармонии, это  место,  -  продолжил
незнакомец.
     - Каким же  образом?  -  спросил  Далгетти,  который  был  не  против
поговорить.
     Человек посмотрел на море и произнес тихо, как будто про себя:
     - Мне пятьдесят лет. Я был рожден во время третьей  мировой  войны  и
вырос под гнетом голода и массовой  истерии.  Я  сражался  в  Азии,  когда
неконтролируемый рост  населения  угрожал  истощением  ресурсов.  Я  видел
Америку, которая балансировала между упадком и безумием. И все же сейчас я
могу стоять и смотреть на мир, делами которого вершат Объединенные  Нации,
в котором снизился  прирост  населения,  а  демократические  правительства
возникают в одной стране за другой. Мы осваиваем моря  и  даже  уходим  на
другие планеты. Все  изменилось  со  времен  моего  детства,  но  в  целом
изменилось к лучшему.
     - А! - протянул Далгетти. - Поворот души к добру. Хотя, боюсь, все не
так просто.
     Человек поднял брови:
     - Значит, вы голосовали за консерваторов?
     - Лейбористская партия действительно  консервативна,  доказательством
чего является коалиция с республиканцами или неофедералистами, а  также  с
некоторыми группами.  Нет,  меня  не  беспокоит,  останутся  ли  у  власти
лейбористы,  или  будут  процветать   консерваторы,   или   возьмут   верх
республиканцы. Главный вопрос в том, в чьих руках основные силы.
     - В руках членов партии, я полагаю.
     - Но кто конкретно ее члены? Вы знаете не хуже  моего,  что  огромным
недостатком американского народа всегда было безразличие к политике.
     - Что? Но ведь они голосовали,  не  так  ли?  Каковы  были  последние
цифры?
     - Восемьдесят восемь против тридцати семи. Конечно,  они  голосовали,
раз уж им дано такое право. Но кто из них имеет хоть какое-то отношение  к
выдвижению  кандидатов  или  определению  платформы?   Кто   нашел   время
задуматься над этим или  хотя  бы  написать  своим  конгрессменам?  Кличка
"Прихлебатель  политикана"  все  еще  в  ходу.  Слишком  часто  в  истории
голосование сводилось к выбору между  двумя  хорошо  смазанными  машинами.
Достаточно  умная  и  решительная  группа  и  теперь   может   навербовать
достаточно сторонников, выдвинуть какое-то имя и лозунги и  орудовать  под
их прикрытием. - Далгетти говорил быстро  и  уверенно:  этой  проблеме  он
посвятил свою жизнь.
     - Две машины, - не сдавался незнакомец, - или четыре, или пять, - что
мы имеем теперь, - по крайней мере, лучше чем одна.
     - Только не в том случае, если все их контролируют одни и те же люди,
- мрачно ответил Далгетти.
     - Но...
     - Если не можете их разбить, лучше к ним присоединиться. А еще  лучше
присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы не проиграете.
     - Не думаю, что это произошло.
     - Нет, этого не произошло, - согласился Далгетти, -  не  произошло  в
Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах...  Впрочем,  неважно.
Это все еще впереди - только и всего. Сегодня за ниточки дергают не  нации
и не партии, но... философы,  если  вы  предпочтете  такое  название.  Все
сводится к двум типам человеческого сознания, стоящим  выше  национальных,
расовых и религиозных течений.
     - И что же это за два типа? - спокойно спросил незнакомец.
     - Я бы назвал их либеральными и тоталитарными, хотя не  все  носители
тоталитарного мышления признают себя таковыми. Общеизвестно, что неистовый
индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя,  по  сути
дела,  социальное  давление  и  обычаи  были  более  жесткими,   чем   это
представляется теперь многим.
     В  двадцатом  столетии  социальные  твердыни  -  в  манерах,  морали,
привычках и мыслях - были  разбиты.  Эмансипация  женщины,  например,  или
легкость развода,  или  законы  о  правах  личности.  Но  в  то  же  время
государство начало усиливать свою хватку. Правительства брали на себя  все
больше  и  больше  функций,  налоги  росли,  жизнь  индивидуума  все  чаще
регулировалось словами "разрешено" и "запрещено".
     Итак, похоже, что война органически  присуща  обществу.  Она  снимает
давление, запреты, касающиеся  борьбы,  работы  или  рациона.  Чрезвычайно
медленно мы идем к обществу, где индивидуум имеет максимум свободы  -  как
от закона, так и от обычаев. Возможно,  несколько  дальше  по  этому  пути
продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но эта тенденция  наблюдается  во
всем мире.
     Однако  возникают  некоторые  тревожные  симптомы.  Новая   наука   о
человеческом поведении, массовом и индивидуальном, оперирует  религиозными
формулировками.  Она  становится  самым  могущественным  инструментом   из
когда-либо ведомых человечеству, ибо тот,  кто  контролирует  человеческий
разум, контролирует все. Напоминаю вам: наука может быть использована  кем
угодно. Если вы умеете читать  между  строк,  то  поймете,  какая  скрытая
борьба идет за право лепить личность, как только она достигает зрелости  и
эмпирической нестабильности.
     - Ах да! - сказал незнакомец. - Психотехнический институт.
     Далгетти кивнул, дивясь про себя, почему начал эту лекцию. Что ж, чем
больше людей получит верное направление мыслей, тем лучше - хотя этого  не
достаточно, чтобы узнать всю правду. Пока еще нет.
     - Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует
политиков, - проговорил человек, - так что иногда даже кажется, что именно
он режиссирует все представление.
     Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с  собой
плащ. Он устало подумал: "Это я  уже  слышал.  Знакомая  тактика.  Никаких
прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек
там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья... О  да,  они
знают, как обращаться с семантиками".
     - Слишком многие боятся этого, - заявил  он.  -  Но  это  не  правда.
Институт - частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И
его исследования доступны всем.
     - Все исследования? -  В  сгущавшихся  сумерках  лицо  человека  было
трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел,  как  он  скептически  поднял
брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:
     - В  общественном  сознании  бытует  неясное  мнение,  будто  группа,
обладающая полным набором знаний о человеке - чего Институт еще не достиг,
может   сразу   "возобладать"   над   остальными   и    путем    некоторых
неспецифических,  но   пугающе-вкрадчивых   манипуляций   завоевать   мир.
Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и  тому  подобное,
то люди сделают нужное вам, не подозревая,  что  ими  управляют.  Все  это
чистой воды вымысел.
     - Не скажите... -  возразил  человек.  -  Эта  мысль  кажется  вполне
правдоподобной.
     Далгетти покачал головой:
     - Предположим, я был бы инженером и видел, что  на  меня  надвигается
лавина. Я точно знал бы, как ее остановить:  куда  заложить  динамит,  где
построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы  мне.  У
меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То  же  с
людьми - как в массе, так и индивидуально. Нужны  месяцы  и  годы  на  то,
чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов
людей... - Он пожал плечами. - Социальные  течения  слишком  мощны,  чтобы
поддаваться контролю, кроме самого слабого, в  высшей  мере  постепенного.
Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые
открывают, что можно сделать, но  те,  которые  показывают,  чего  сделать
нельзя.
     - Вы говорите очень уверенно, - заметил человек.
     - Я психолог, - ответил Далгетти, не слишком отступая от  правды.  Он
не  добавил,  что  является  одновременно  и  наблюдателем,   и   объектом
исследования, и подопытным кроликом. - И боюсь, я  слишком  много  говорю.
Дурная привычка.
     - Ну что вы! - воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и
протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. - Закурите?
     - Нет, спасибо. Я не курю.
     - Вы редкое исключение. - Огонек зажигалки осветил на мгновение  лицо
человека.
     - Я нашел другие пути расслабления.
     - Вам повезло. Между прочим, я сам не чужд науке. Преподаю английскую
литературу в Колорадо. Профессор.
     - Боюсь, что в этом отношении  я  профан,  -  сознался  Далгетти.  На
мгновение он ощутил горечь потери. Занятия психотехникой слишком  отдалили
его от обыкновенного человека для того,  чтобы  он  мог  находить  большое
удовлетворение в художественной прозе или поэзии, другое  дело  -  музыка,
скульптура, живопись. Он посмотрел на широкую сверкающую полосу  воды,  на
станции, темными силуэтами вырисовывающиеся на фоне звездного  неба,  и  с
истинной радостью осознал гармонию природы. Человеку  нужно  обладать  его
остротой чувств, чтобы понять, как прекрасен этот мир.
     - Я сейчас в отпуске, - вновь заговорил человек. Далгетти  ничего  не
ответил. Но собеседника это не смутило. - Вы тоже, полагаю?
     Далгетти ощутил укол тревоги: столь личный вопрос в устах незнакомого
человека  прозвучал  странно.  Подобной  бестактности  можно  ожидать   от
кого-то, подобного той рек-девушке, Гленне, но профессор должен быть лучше
знаком с законами вежливости.
     - Да, - бросил он. - Осматриваетесь?
     - Между прочим, мое имя Тайлер, Хармон Тайлер.
     - Джо Томсон. - Далгетти пожал протянутую руку.
     - Мы могли бы продолжить наш разговор, если вы  останетесь  здесь  на
некоторое время, - предложил Тайлер. - Вы затронули  некоторые  интересные
аспекты.
     Далгетти задумался. Пожалуй, стоит поболтаться по колонии, пока здесь
Банкрофт, - а вдруг выплывет что-нибудь еще?
     - Может быть, я пробуду здесь еще пару дней, - сказал он наконец.
     - Какая удача!
     Далгетти посмотрел на небо. Оно начинало наполняться звездами. Палуба
все  еще  оставалась  пустой.  Она  бежала   вокруг   массивного   корпуса
метеорологической башни, которую по вечерам переводили  на  автоматический
режим. Поблизости никого не было видно. На пластиковом покрытии загорелось
несколько флюоресцентных ламп.
     Посмотрев на часы, Тайлер произнес:
     - Сейчас  около  девятнадцати  тридцати.  Если  бы  вы  подождали  до
двадцати, я мог бы показать вам кое-что интересное.
     - Что же?
     - А! Вы будете удивлены. - Тайлер усмехнулся. - Немногим известно  об
этом. А теперь вернемся к тому вопросу, который вы подняли...
     Полчаса пролетели незаметно. Говорил в основном Далгетти.
     - ...и масса активности. Видите ли, очень поверхностно,  приближенно,
состояние семантического равновесия в мировом масштабе, которое,  конечно,
никогда не существовало, должно представляться равенством формы...
     - Извините меня. - Тайлер снова посмотрел на светящийся циферблат.  -
Если вы не возражаете, прервем наш разговор на несколько минут.  Я  покажу
вам то странное зрелище, о котором говорил.
     - А? О... о, конечно.
     Тайлер отбросил  сигарету.  Крошечным  метеором  промелькнула  она  в
темноте. Он взял Далгетти под руку. Они медленно двинулись вокруг башни.
     Навстречу им вышел человек. Далгетти едва успел заметить  его,  когда
ощутил пружинку у своей груди.
     Игольчатый пистолет!
     Мир закружился вокруг него. Он сделал шаг вперед, пытаясь  закричать,
но горло его оказалось в тисках. Палуба поднялась ему навстречу и  ударила
его, и разум закружился навстречу темноте.
     Где-то внутри него пробудилась воля, тренированные рабочие  рефлексы,
и он собрал все, что осталось от его иссушенной силы, и начал  бороться  с
дурманом. Эта борьба походила на попытку  ухватиться  за  туман.  Снова  и
снова он по спирали уходил в забытье и выныривал из него.  Смутно,  как  в
кошмаре, он сознавал, что схвачен и его несут. Кто-то остановил  группу  в
коридоре и спросил,  что  случилось.  Ответ,  казалось,  пришел  откуда-то
издалека:
     - Не знаю. Он проходил мимо... и с ним стало плохо. Мы  несем  его  к
врачу.
     Потом целую вечность они ехали в лифте. Стены плавучего дома  дрожали
вокруг них. Его перенесли на большое судно, очертания которого терялись  в
густом тумане. Последней его мыслью было,  что  это  явно  пиратский  дом,
поскольку никто не  пытался  остановить...  не  пытался  остановить...  не
пытался остановить...
     Потом пришла ночь.



                                    3

     Он пробуждался медленно, борясь  с  позывами  на  рвоту  и  слепотой.
Свист...  Шум  воздуха...  Он  летит...  Должно  быть,  его  поместили  на
трифибиан. Он попытался восстановить силы, но разум его  был  еще  слишком
слаб для таких усилий.
     - Ну-ка. Выпейте это.
     Далгетти принял стакан и жадно проглотил  его  содержимое.  Вместе  с
жидкостью в него влились прохлада и самообладание. Дрожь внутри утихла,  а
головная боль стала вполне терпимой. Он медленно огляделся и ощутил первый
прилив паники.
     Нет! Он подавил эмоцию почти физическим нажимом.  Сейчас  нужно  быть
спокойным, способным быстро соображать и...
     Высокий человек рядом с ним кивнул и просунул голову в дверь:
     - С ним теперь все о'кей, - сообщил он. - Хотите поговорить?
     Глаза Далгетти обежали кабину. Это был задний отсек большой воздушной
лодки, шикарно обставленный, с удобными сиденьями и прикрепленными  к  ним
столиками. В широкое окно смотрели звезды.
     "Пойман!" Его захлестнула горечь, бессильная злоба.  "Самому  явиться
прямо к ним в руки!"
     В комнату вошел  Тайлер  в  сопровождении  пары  громил  с  каменными
лицами. Он улыбнулся:
     - Прошу прощения, но вы играете на руку своему союзу.
     - Угу, - буркнул Далгетти. Во рту пересохло. - Только я не состою  ни
в каких союзах.
     Тайлер ухмыльнулся. Его лицо выражало симпатию.
     - Вы великолепно манипулируете словами, - сказал он. - Я рад, что  вы
так хорошо говорите. Мы не намерены причинять вам зло.
     Скептицизм Далгетти заявил о себе еще громче, но он сделал  усилие  и
расслабился.
     - Как вы напали на мой след? - спросил он.
     - О, различными путями. Боюсь,  что  вы  весьма  неуклюжи.  -  Тайлер
уселся на стол. Охранники продолжали стоять. - Мы были уверены в том,  что
Институт готовит контрудар и изучали его и его персонал самым внимательным
образом. Вас узнали, Далгетти. Не секрет, что вы с Тайи были очень близки.
Итак, вы ринулись за нами, даже не изменив свою внешность... Как бы там ни
было, вас засекли, когда вы бродили по колонии. Мы проследили вас. Одна из
рек-девочек рассказала очень интересные вещи. Мы решили разговорить вас. Я
прозондировал почву в качестве случайного знакомого, а потом отвел вас  на
рандеву. - Тайлер развел руками. - Вот и все.
     Далгетти вздохнул, его плечи опустились  под  грузом  вины.  Да,  они
правы. Он сошел с орбиты.
     - Ладно, - выдавил он из себя, - и что теперь?
     - Теперь у нас есть вы и Тайи, - сказал его  собеседник.  Он  вытащил
сигарету. - Надеюсь, вы более словоохотливы, чем он.
     - А если нет?
     - Поймите, - Тайлер поморщился, - если мы до сих пор  не  взялись  за
Тайи, для этого были веские причины. Прежде всего, он ценный заложник.  Но
вы - никто. И поскольку мы не чудовища, мне бы не  хотелось  обращаться  с
вами, как с фанатиком.
     -  Послушайте-ка,  -  заметил  Далгетти  саркастически,  -  это  ведь
интересный пример семантической эволюции. В наше в целом довольно  сносное
время слово "фанатик" утратило свой  грозный  смысл  и  обозначает  теперь
нечто вроде противника.
     - Хватит, - отрезал Тайлер. - Мы не будем с вами  миндальничать.  Вам
предстоит ответить на много вопросов. - Он хрустнул костяшками пальцев.  -
Каковы отдаленные цели Института? Как он собирается их достичь? Как далеко
он уже зашел? Чем, с точки зрения науки, он занимается таким, что не  было
опубликовано? Как много ему известно о нас? - Он слегка  улыбнулся.  -  Вы
всегда были близки с Тайи. Он ведь готовил вас, не так ли? Вы должны знать
столько же, сколько и он.
     "Да, - подумал Далгетти. - Тайи готовил  меня.  Он  был  единственным
близким человеком, которого я знал, по сути дела - отцом. Я был сиротой, а
он принял меня и был со мной добр".
     Перед его  мысленным  взором  пронеслась  картина  прошлого.  Дом  на
широкой деревянной площадке среди прекрасных холмов Мэна, внизу  небольшая
река, впадающая  в  залив,  где  плавали  парусники.  Там  были  соседи  -
спокойные люди, в которых было гораздо больше подлинного,  чем  его  можно
встретить в сегодняшнем, лишенном корней мире. И много посетителей, мужчин
и женщин, чей разум походил на отточенные и мимолетно вспыхивающие  лезвия
шпаг.
     Он вырос среди интеллектов, нацеленных в будущее.  Он  и  Тайи  много
путешествовали.  Они  часто  бывали   в   огромных   помещениях   главного
институтского здания. По крайней мере раз в год они навещали родину Тайи -
Англию. Но старый дом всегда оставался для них дорогим.
     Он стоял на гряде, длинный и низкий, носивший на себе следы  времени,
как сама Земля. Днем он отдыхал в согретой солнцем зелени деревьев  или  в
чистом сверкании снега. Ночью можно было слышать, как потрескивают  доски,
как уныло воет в каминной трубе ветер. Да, это был хороший дом.
     И в доме творилось чудо. Далгетти любил свою учебу. Бескрайний мир  в
нем самом внушал гордость,  и  изучать  его  было  радостью.  А  потом  он
научился познавать  внешний  мир:  ветер,  дождь,  солнце.  Он  чувствовал
величие высоких зданий, и волну движения летящей галопом лошади, и теплоту
смеха женщин, и гладкость таинственного жужжания огромных  машин  с  такой
полнотой, что начинал жалеть глухих, слепых и немых вокруг себя.
     О да, он любил все это. Он был влюблен в само вращение  планеты  и  в
огромные небеса над головой. То был мир света, и силы, и быстрых ветров, и
как горько было бы оставить его. Но Тайи томился во тьме.
     Он медленно проговорил:
     - Институт не более чем исследовательский  и  образовательный  центр,
неформальный университет, специализирующийся на изучении человека.  Мы  не
занимаемся политикой. Вы были бы удивлены, если бы  узнали,  как  различны
наши политические убеждения.
     - Что из того? - пожал плечами Тайлер. - Ваши труды - нечто  большее,
чем политика. Они способны  изменить  все  наше  общество,  возможно,  всю
человеческую  натуру.  Мы  знаем,  что  вы  не  все  достигнутое   сделали
достоянием общественности. Следовательно, вы придерживаете информацию  для
собственных нужд.
     - А вы хотите получить ее для своих нужд?
     - Да, - отрезал Тайлер. Через несколько мгновений  он  добавил:  -  Я
терпеть не могу мелодрамы, но если вы не захотите  сотрудничать,  придется
начать над вами работать. И в наших руках еще и Тайи  -  не  забывайте  об
этом! Один из вас может не выдержать зрелища чужих мучений.
     "Мы направляемся в то самое место! Мы летим к Тайи!"
     Усилие, которое ему пришлось сделать, чтобы овладеть  своим  лицом  и
голосом, было поистине титаническим.
     - Куда же именно мы направляемся?
     - На остров. Мы скоро там будем. Мне  придется  вернуться  назад,  но
туда прибудет мистер Банкрофт. Это убедит вас,  насколько  важно  для  нас
происходящее.
     Далгетти кивнул:
     - Могу ли я обдумать услышанное? Подобные решения даются нелегко.
     - Конечно. Надеюсь, вы сделаете верный выбор.
     Тайлер встал и  вышел  вместе