п давно застывшего вампира,
     Грозя перстом, поднялся молча он,
     И мысль к нему прикована... Ужели
     В моей груди изгладить не успели
     Столь много лет и столько мук иных --

     Волшебный стан и пару глаз больших?
     (Хоть, признаюсь вам, разбирая строго,

     Получше их видал я после много.)
     ?6
     Да, много лет и много горьких мук
     С тех пор отяготело надо мною;
     Но первого восторга чудный звук
     394
     В груди не умирает, -- и порою,
     Сквозь облако забот, когда недуг
     Мой слабый ум томит неугомонно,
     Ее глаза мне светят благосклонно.
     Так в час ночной, когда гроза, шумит
     И бродят облака, -- звезда горит
     В дали эфирной, не боясь их злости,
     И шлет свои' лучи на землю в гости.
     S7
     Пред нагоревшей сальною свечой
     Красавицы, раздумавшись, сидели,
     И заставлял их вздрагивать порой
     Унылый свист играющей метели.
     И как и вам, читатель милый мои,
     Им стало скучно... Вот, наместо знака
     Условного,, залаяла собака,
     И у калитки, брякнуло кольцо.
     Вот чей-то голое... Идут на крыльцо...
     Параша потянулась и зевнула
     Так, что едва не бухнулась, со стула,
     28
     А Тирза быстро выбежала вон,
     Открылась дверь. В плаще, закидан снегом,
     Явился гость... Насмешливый, поклон
     Отвесил и, как будто долгим бегом
     Или волненьем был. он утомлен,
     Упал на стул... Заботливой рукою
     Сняла Параша, плащ, потом другою
     Стряхнула пней, с шелковых кудрей
     Пришельда. Видно, нравился он ей...
     Все нравится, что молодо, красиво
     И в чем. мы видим прибыль особлив.о.
     S9
     Он ловок был, со вкусом был одет,
     Изящно был причесан и так дале.
     На пальцах перстни изливали свет,
     395


     И галстук надушен был, как на бале.
     Ему едва ли было двадцать лет,
     Но бледностью казалися покрыты
     Его чело и нежные ланиты, --
     Не знаю, мук ли то последних след,
     Но мне давно знаком был этот цвет,
     И на устах его, опасней жала
     Змеи, насмешка вечная блуждала.
     Заметно было в нем, что с ранних дне?'
     В кругу хорошем, то есть в модном свете,

     Он обжился, что часть своих ночей
     Он убивал бесплодно на паркете
     И что другую тратил не умней...
     В глазах его открытых, но печальных,
     Нашли бы вы без наблюдений дальных
     Презренье, гордость; хоть он не был горд,
     Как глупый турок иль богатый лорд,
     Но все-таки себя в числе двуногих
     Он почитал умнее очень многих.
     81
     Борьба рождает гордость. Воевать
     С людскими предрассудками труднее,
     Чем тигров и медведей поражать
     Иль со штыком на вражьей батарее
     За белый крестик жизнью рисковать...
     Клянусь, иметь великий надо гений,
     Чтоб разом сбросить цепь предубеждений
     Как сбросил бы я платье, если б вдруг
     Из севера всевышний сделал юг.
     Но ныне нас противное пугает:
     Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
     396
     SS
     Да кто же этот гость?.. Pardon, сейчас!..
     Рассеянность... Monsieur, рекомендую:
     Герой мой, друг мой-Сашка!.. Жаль для вас,
     Что случай свел в минуту вас такую
     И в этом месте... Верьте, я не раз
     Ему твердил, что эти посещенья
     О нем дадут весьма дурное мненье.
     Я говорил, -- он слушал, он был весь
     Вниманье... Глядь, а вечером уж здесь!..
     И я нашел, что мне его исправить
     Труднее в прозе, чем в стихах прославить.
     82
     Герой мой Сашка тихо развязал
     Свой галстук... "Сашка" -- старое названье!
     Но "Сашка" тот печати не видал,
     И, недозревший, он угас в изгнанье.
     Мой Сашка меж друзей своих не знал
     Другого имя, -- дурно ль, хорошо ли,
     Разуверять друзей не в нашей воле.
     Он галстук снял, рассеянно перстом
     Провел по лбу, поморщился, потом
     Спросил: "Где Тирза?" -- "Дома". --
     "Что ж не видно Ее?"- "Уснула".--
     "Как ей спать не стыдно!"
     81
     И он поспешно входит в тот покой,
     Где часто с Тирзой пламенные ночи
     Он проводил... Все полно тишиной
     И сумраком волшебным; прямо в очи
     Недвижно смотрит месяц золотой
     И на стекле в узоры ледяные
     Кидает искры, блестки огневые,
     И голубым сиянием стена
     Игриво и светло озарена.
     И он (не месяц, но мой Сашка) слышит,
     В углу на ложе кто-то слабо дышит.
     397


8S
     Он руку протянул, -- его рука
     Попала в стену; протянул другую --
     Ощупал тихо кончик башмачка.
     Схватил потом и ножку, но какую?!.
     Так миньятюрна, так нежна, мягка
     Казалась эта ножка, что невольно
     Подумал он, не сделал ли ей больно.
     Меж тем рука все далее ползет,
     Вот круглая коленочка... и вот,
     Вот -- для чего смеетесь вы заране? --
     Вот очутилась на двойном кургане...
     Блаженная минута!.. Закипел
     Мой Александр, склонившись к деве спящей.
     Он поцелуй на грудь напечатлел
     И стан ее обвил рукой дрожащей.
     В самозабвенье пылком он не смел
     Дохнуть... Он думал: "Тирза дорогая!
     И жизнию и чувствами играя,
     Как ты, я чужд общественных связей, --
     Как ты, один с свободою моей,
     Не знаю в людях ни врага, ни друга, --
     Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
     83
     Судьба вчера свела случайно нас,
     Случайно завтра разведет навечно,--
     Не все ль равно, что год, что день, что час
     Лишь только б я провел его беспечно?.."
     И не сводил он ярких черных глаз
     С своей жидовки и не знал, казалось,
     Что резвое созданье притворялось.
     Меж тем почла за нужное она
     Проснуться и была удивлена,
     Как надлежало'... (Страх и удивленье
     Для женщин в важных случаях спасенье.)
     И, прежде потерев глаза рукой,
     Она спросила: "Кто вы?"-"Я, твой Caша. >

     "Неужто?.. Видишь, баловник какой!
     Ступай, давно там ждет тебя Параша!..
     Нет, надо разбудить меня... Постой,
     Я отомщу". И за руку схватила
     Его проворно и... и укусила,
     Хоть это был скорее поцелуй.
     Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,
     А есть уста, которые украдкой
     Кусать умеют сладко, очень сладко!..
     89
     Когда бы Тирзу видел Соломон,
     То, верно б, свой престол украсил ею,
     У ног ее и царство, и закон,
     И славу позабыл бы... Но не смею
     Вас уверять, затем, что не рожден
     Владыкой,, и не знаю, в низкой доле,
     Как люди ценят вещи на престоле;
     Но знаю только то, что Сашка мой
     За целый мир не отдал бы порой
     Ее улыбку, щечки, брови, глазки,
     Достойные любой восточной сказки.
     40
     "Откуда ты?" -- "Не спрашивай, мой друг!
     Я был на бале!" -- "Бал! а что такое?"
     "Невежда! это -- говор, шум и стук,
     Толпа глупцов, веселье городское, --
     Наружный блеск, обманчивый недуг;
     Кружатся девы, чванятся нарядом,
     Притворствуют и голосом и взглядом.
     399


     Кто ловит душу, кто пять тысяч душ...
     Все так невинны, но я им не муж.
     И как ни уважаю добродетель,
     А здесь мне лучше, в том луна свидетель".
     Каким-то новым чувством смущена,
     Его слова еврейка поглощала.
     Сначала показалась ей смешна
     Жизнь городских красавиц, но... сначала.
     Потом пришло ей в мысль, что и она
     Могла б кружиться ловко пред толпою,
     Терзать мужчин надменной красотою,
     В высокие смотреться зеркала
     И уязвлять, но не желая зла,
     Соперниц гордой жалостью, и в свете
     Блистать, и ездить четверней в карете.
     12
     Она прижалась к юноше. Листок
     Так жмется к ветке, бурю ожидая.
     Стучало сердце в ней, как молоток,
     Уста полураскрытые, пылая,
     Шептали что-то. С головы до ног
     Она горела. Груди молодые
     Как персики являлись наливные
     Из-под сорочки... Сашкина рука
     По ним бродила медленно, слегка...
     Но... есть во мне к стыдливости вниманье
     И целый час я пропущу в молчанье.
     Все было тихо в доме. Облака
     Нескромный месяц дымкою одели,
     И только раздавались изредка
     Сверчка ночного жалобные трели;
     400
     И мышь в тени родного уголка
     Скреблась в обои старые прилежно.
     Моя чета, раскинувшись небрежно,
     Покоилась, не думая о том,
     Что небеса грозили близким днем,
     Что ночь... Вы на веку своем едва ли
     Таких ночей десяток насчитали...
     Но Тирза вдруг молчанье прервала
     И молвила: "Послушай, прочь все шутки
     Какая мысль мне странная пришла:
     Что если б ты, откинув предрассудки
     (Она его тут крепко обняла),
     Что если б ты, мой милый, мой бесценны
     Хотел меня утешить совершенно,
     То завтра или даже в день иной
     Меня в театр повез бы ты с собой.
     Известно мне, все для тебя возможно,
     А отказать в безделице безбожно",

     "Пожалуй!" -- отвечал ей Саша.
     Он Из слов ее расслушал половину, --
     Его клонил к подушке сладкий сон,
     Как птица клонит слабую тростину.
     Блажен, кто может спать! Я был рожден
     С бессонницей. В теченье долгой ночи,
     Бывало, беспокойно бродят очи
     И жжет подушка влажное чело.
     Душа грустит о том, что уж прошло,
     Блуждая в мире вымысла без пищи,
     Как лазарони или русский нищий...
     И жадный червь ее грызет, грызет,
     Я думаю, тот самый, что когда-то
     Терзал Саула; но порой и гот
     401


     Имел отраду: арфы звук крылатый,
     Как ангела таинственный полет,
     В нем воскрешал и слезы и надежды;
     И опускались пламенные вежды,
     С гармонией сливалася мечта,
     И злобный дух бежал, как от креста.
     Но этих звуков нет уж в поднебесной, --
     Они исчезли с арфою чудесной...
     И все исчезнет. Верить я готов,
     Что наш безлучный мир-лишь прах могильный
     Другого, -- горсть земли, в борьбе веков
     Случайно уцелевшая, рукою сильной
     Заброшенная в вечный круг миров.
     Светилы ей двоюродные братья,
     Хоть носят шлейфы огненного платья,
     И по сродству имеют в добрый час
     Влиянье благотворное на нас...
     А дай сойтись, так заварится каша, --
     В кулачки, и... прощай планета наша.
     И пусть они блестят до той поры,
     Как ангелов вечерние лампады.
     Придет конец воздушной их игры,
     Печальная разгадка сей шарады...
     Любил я с колокольни иль с горы,
     Когда земля молчит и небо чисто,
     Теряться взором в их цепи огнистой,--
     И мнится, что меж ними и землей
     Есть путь, давно измеренный душой,
     И мнится, будто на главу поэта
     Стремятся вместе все лучи их света"
     Итак, герой наш спит, приятный сон,
     Покойна ночь, а вы, читатель милый,
     Пожалуйте, -- иначе принужден
     402
     Я буду удержать вас силой...
     Роман, вперед!.. Не идет? Ну, так он
     Пойдет назад. Герой наш спит покуда,
     Хочу я рассказать, кто он, откуда,
     Кто мать его была, и кто отец,
     Как он на свет родился, наконец
     Как он попал в позорную обитель,
     Кто был его лакей и кто учитель.
     60
     Его отец -- симбирский дворянин,
     Иван Ильич N.. муж дородный,
     Богатого отца любимый сын.
     Был сам богат; имел он ум природный
     И, что ума полезней, важный чин;
     С четырнадцати лет служил и с миром
     Уволен был в отставку бригадиром;
     А бригадир блаженных тех времен
     Был человек и, следственно, умен.
     Иван Ильич наш слыл по крайней мере
     Любезником в своей симбирской сфере,
     Он был врагом писателей и книг,
     В делах судебных почерпнул познанья.
     Спал очень долго, ел за четверых;
     Ни на кого не обращал вниманья
     И не носил приличия вериг.
     Однако же пред знатью горделивой
     Умел он гнуться скромно и учтиво.
     Но в этот век учтивости закон
     Для исполненья требовал поклон;
     А кланяться закону иль вельможе
     Считалося тогда одно и то же,
     Он старших уважал, зато и сам
     Почтительность вознаграждал улыбкой,
     И, ревностный хотя угодник дам,
     403


     Женился, по словам его, ошибкой.
     В чем он ошибся, не могу я вам
     Открыть, а знаю только (не соврать бы),
     Что был он грустен на другой день свадьба
     И что печаль его была одна
     Из тех, какими жизнь мужей полна.
     По мне они большие эгоисты --
     Все жен винят, как будто сами чисты.
     Благодари меня, о женский пол!
     Я -- Демосфен твой: за твою свободу
     Я рад шуметь; я непомерно зол
     На всю, на всю рогатую породу!
     Кто власть им дал?..Восстаньте, -- час прише..
     Я поднимаю знамя возмущенья.
     Ура! Сюда все девы! Прочь терпенье!
     Конец всему есть! Беззаботно, явно
     Идите вслед за Марьей Николавной!
     Понять меня, я знаю, вам легко,
     Ведь в ваших жилах -- кровь, не молоко,
     И вы краснеть умеете уж кстати
     От взоров и намеков нашей братьи.
     н
     Иван Ильич стерег жену свою
     По старому обычаю. Без лести
     Сказать, он вел себя, как я люблю,
     По правилам тогдашней старой чести.
     Проказница ж жена (не утаю)
     Читать любила жалкие романы
     Или смотреть на светлый шар Дианы,
     В беседке темной сидя до утра.
     А месяц и романы до добра
     Не доведут, -- от них мечты родятся...
     А искушенью только бы добраться!
     404
     65
     Она была прелакомый кусок
     И многих дум и взоров стала целью.
     Как быть: пчела садится на цветок,
     А не на камень; чувствам и веселью
     Казенных не назначено дорог.
     На брачном ложе Марья Николавна
     Была, как надо, ласкова, исправна.
     Но, говорят (хоть, может быть, и лгуг)"
     Что долг супруги -- только лишний труд.
     Мужья у жен подобных (не в обиду
     Будь сказано), как вывеска, для виду.
     Иван Ильич имел в Симбирске дом
     На самой на горе, против собора.
     При мне давно никто уж не жил в нем,
     И он дряхлел, заброшен без надзора,
     Как инвалид, с георгьевским крестом.
     Но некогда, с кудрявыми главами,
     Вдоль стен колонны высились рядами.,
     Прозрачною решеткой окружен,
     Как клетка, между них висел балкон,
     И над дверьми стеклянными в порядке
     Виднелися гардин прозрачных складки.
     Внутри все было пышно; на столах
     Пестрели разноцветные клеенки,
     И люстры отражались в зеркалах,
     Как звезды в луже; моськи и болонки
     Встречали шумно каждого в дверях,
     Одна другой несноснее, а дале
     Зеленый попугай, порхая в зале,
     Кричал бесстыдно: "Кто пришел?..
     Дурак!" А гость с улыбкой думал:
     "Как не так!" И, ласково хозяйкой принимаем,
     Чрез пять минут мирился с попугаем.
     405


68
     Из окон был прекрасный вид кругом:
     Налево, то есть к западу, рядами
     Блистали кровли, трубы и потом
     Меж ними церковь с круглыми главами,
     И кое-где в тени -- отрада днем --
     Уютный сад, обсаженный рябиной,
     С беседкою, цветами и малиной,
     Как детская игрушка, если вам
     Угодно, или как меж знатных дам
     Румяная крестьянка -- дочь природы,
     Испуганная блеском гордой моды,
     69
     Под глинистой утесистой горой,
     Унизанной лачужками, направо,
     Катилася широкой пеленой
     Родная Волга, ровно, величаво...
     У пристани двойною чередой
     Плоты и барки, как табун, теснились,
     И флюгера на длинных мачтах бились
     Жужжа на ветре, и скрипел канат
     Натянутый; и, серой мглой объят,
     Виднелся дальний берег, и белели
     Вкруг острова края песчаной мели.
     60
     Нестройный говор грубых голосов
     Между судов перебегал порою;
     Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов-
     Все в гул один сливалось над водою.
     И Марья Николавна, хоть суров
     Казался ветр и день был на закате,
     Накинув шаль или капот на вате,
     С французской книжкой, часто, сев к окну,
     403
     Следила взором сизую волну,
     Прибрежных струй приливы и отливы,
     Их мерный бег, их золотые гривы.
     Два года жил Иван Ильич с женой,
     И все не тесны были ей корсеты.
     Ее ль сложенье было в том виной,
     Или его немолодые леты?..
     Не мне в делах семейных быть судьей!
     Иван Ильич иметь желал бы сына
     Законного: хоть правом дворянина
     Он пользовался часто, но детей,
     Вне брака прижитых, злодей,
     Раскидывал по свету, где случится,
     Страшась с своей деревней породниться.
     62
     Какая сладость в мысли: я отец!
     И в той же мысли сколько муки тайной --
     Оставить в мире след и, наконец,
     Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно, •-
     Злодеем потому, что жизнь -- венец
     Терновый, тяжкий, -- так по крайней мере
     Должны мы рассуждать по нашей вере...
     К чему, куда ведет нас жизнь, о том
     Не с нашим бедным толковать умом;
     Но исключая два-три дня да детство,
     Она бесспорно скверное наследство.
     Бывало, этой думой удручен,
     Я прежде много плакал, и слезами
     Я жег бумагу. Детский глупый сон
     Прошел давно, как туча над степями;
     Но пылкий дух мой не был освежен,
     407


     В нем родилися бури, как в пустыне,
     Но скоро улеглись они, и ныне
     Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
     Один лишь отзыв -- звучный, горький смех.
     Там, где весной белел поток игривый,
     Лежат кремни -- и блещут, но не живы!
     Прилично б было мне молчать о том,
     Но я привык идти против приличий
     И, говоря всеобщим языком,
     Не жду похвал. Поэт породы птичей,
     Любовник роз, над розовым кустом
     Урчит и свищет меж листов душистых.
     Об чем? Какая цель тех звуков чистых?
     Прошу хоть раз спросить у соловья.
     Он вам ответит песнью... Так и я
     Пишу, что мыслю, мыслю, что придется,
     И потому мой стих так плавно льется,
     68
     Прошло два года. Третий год
     Обрадовал супругов безнадежных:
     Желанный сын, любви взаимной плод,
     Предмет забот мучительных и нежных
     У них родился. В доме весь народ
     Был восхищен, и три дня были пьяны
     Все на подбор, от кучера до няни.
     А между тем печально у ворот
     Всю ночь собаки выли напролет,
     И, что страшнее этого, ребенок
     Весь в волосах был, точно медвежонок,
     Старухи говорили: это знак,
     Который много счастья обещает.
     И про меня сказали точно так,
     А правда ль это вышло? -- небо знает!
     408
     К тому ж полночный вой собак
     И страшный шум на чердаке высоком --
     Приметы злые; но не быв пророком,
     Я только покачаю головой.
     Гамлет сказал: "Есть тайны под луной
     И для премудрых", -- как же мне, поэту,
     Не верить можно тайнам и Гамлету?..
     Младенец рос милее с каждым днем:
     Живые, глазки, белые ручонки
     И русый волос, вьющийся кольцом, --•
     Пленяли всех знакомых; уж пеленк"
     Рубашечкой сменилися на нем;
     И, первые проказы начиная,
     Уж он дразнил собак и попугая...
     Года неслись, а Саша рос, и в пять
     Добро и зло он начал понимать;
     Но, верно, по врожденному влеченью,
     Имел большую склонность к разрушенью,,
     68
     Он рос... Отец его бранил и сек-
     Затем, что сам был с детства часто сечен,
     А слава богу вышел человек:
     Не стыд семьи, не туп, не изувечен.
     Понятья были низки в старый век...
     Но Саша с гордой был рожден душою
     И желчного сложенья, -- пред судьбою,
     Перед бичом язвительной молвы
     Он не склонял и после головы.
     Умел он помнить, кто его обидел,
     И потому отца возненавидел.
     69
     Великий грех!.. Но чем теплее кровь,
     Тем раньше зреют в сердце беспокойном
     Все чувства -- злоба, гордость и любовь,
     409


     Как дерева под небом юга знойным.
     Шалун мой хмурил маленькую бровь,
     Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда
     Он вздрагивал, как будто б капля яда
     Лилась по жилам. Это, может быть,
     Смешно, --