Он свой воздушный прежний путь
     Еще найдет когда-нибудь, .
     Туда, где снегом и туманом
     Одеты темные скалы,
     Где гнезда вьют одни орлы,
     Где тучи бродят караваном!
     Там можно крылья развернуть
     На вольный и роскошный путь!
     XLIII
     Но есть всему конец на свете,
     И даже выспренним мечтам.
     Ну, к делу. Гарин в кабинете.
     О чудеса! Хозяин сам
     Его встречает с восхищеньем,
     Сажает, потчует вареньем,
     39


     Несет шампанского стакан.

     "Иуда!"-мыслит мой улан.
     Толпа гостей теснилась шумно

     Вокруг зеленого стола;
     Игра уж дельная была,
     И банк притом благоразумный.
     Его держал сам казначей
     Для облегчения друзей.
     И так как господин Бобковский
     Великим делом занят сам,
     То здесь блестящий круг тамбовский
     Позвольте мне представить вам.
     Во-первых, господин советник,
     Блюститель нравов, мирный сплетник,
     А вот уездный предводитель,
     Весь спрятан в галстук, фрак до пят,
     Дискант, усы и мутный взгляд.
     А вот, спокойствия рачитель,
     Сидит и сам исправник -- но
     Об нем уж я сказал давно.
     XLT
     Вот, в полуфрачке, раздушенный,
     Времен новейших Митрофан,
     Нетесаный, недоученный,
     А уж безнравственный болван.
     Доверье полное имея
     К игре- и знанью казначея,
     Он понтирует, как велят, --
     И этой чести очень рад.
     Еще тут были....но довольно,
     Читатель милый, будет с вас.
     И так несвязный мой рассказ,
     Перу покорствуя невольно
     И своенравию чернил,
     Бог знает чем я испестрил.
     40
     XJLYI
     Пошла игра. Один, бледнея,
     Рвал карты, вскрикивал; другой,
     Поверить проигрыш не смея,
     Сидел с поникшей головой.
     Иные, при удачной талье,
     Стаканы шумно наливали
     И чокались. Но банкомет
     Был нем и мрачен. Хладный пот
     По гладкой лысине струился.
     Он все проигрывал дотла.
     В ушах его "дана", "взяла"
     Так и звучали. Он взбесился --
     И проиграл свой старый дом
     И все, что в нем или при нем.
     XLYII
     Он проиграл коляску, дрожки,
     Трех лошадей, два хомута,
     Всю мебель, женины сережки,
     Короче -- все, все дочиста.
     Отчаянья и злости полный,
     Сидел он бледный и безмолвный.
     Уж было за полночь. Треща,
     Одна погасла уж свеча.
     Свет утра синевато-бледный
     Вдоль по туманным небесам
     Скользил. Уж многим игрокам
     Сон прогулять казалось вредно,
     Как вдруг, очнувшись, казначей
     Вниманья просит у гостей.
     Х1ЛШ
     И просит важно позволенья
     Лишь талью прометнуть одну,
     Но с тем, чтоб отыграть именье
     Иль "проиграть уж и жену".
     О страх! о ужас! о злодейство!
     И как доныне казначейство
     41


     Еще терпеть его могло!
     Всех будто варом обожгло.
     Улан один прехладнокровно
     К нему подходит. "Очень рад, --
     Он говорит, -- пускай шумят;
     Мы дело кончим полюбовно,
     Но только чур не плутовать --
     Иначе вам несдобровать!"
     XLSX
     Теперь кружок понтеров праздных
     Вообразить прошу я вас,
     Цвета их лиц разнообразных,
     Блистанье их очков и глаз,
     Потом усастого героя,
     Который понтирует стоя;
     Против него меж двух свечей
     Огромный лоб, седых кудрей
     Покрытый редкими клочками,
     Улыбкой вытянутый рот
     И две руки с колодой -- вот
     И вся картина перед вами,
     Когда прибавим вдалеке
     Жену на креслах в уголке.
     Что в ней тогда происходило --
     Я не берусь вам объяснить:
     Ее лицо изобразило
     Так много мук, что, может быть,

     Когда бы вы их разгадали,
     Вы поневоле б зарыдали.
     Но пусть участия слеза
     Не отуманит вам глаза:
     Смешно участье в человеке,
     Который жил и знает свет.
     Рассказы вымышленных бед
     В чувствительном прошедшем веке
     Не мало проливали слез...
     Кто ж в этом выиграл -- вопрос?
     42
     и
     Недолго битва продолжалась;
     Улан отчаянно играл;
     Над стариком судьба смеялась --
     И жребий выпал... час настал...
     Тогда Авдотья Николавна,
     Встав с кресел, медленно и плавно


     К столу в молчанье подошла --
     Но только цвет ее чела
     Был страшно бледен; обомлела
     Толпа, -- все ждут чего-нибудь --
     Упреков, жалоб, слез -- ничуть!
     Она на мужа посмотрела
     И бросила ему в лицо
     Свое венчальное кольцо --
     ьп
     И в обморок. Ее в охапку
     Схватив -- с добычей дорогой,
     Забыв расчеты, саблю, шапку,
     Улан отправился домой.
     Поутру вестию забавной
     Смущен был город благонравный.
     Неделю целую спустя,
     Кто очень важно, кто шутя,
     Об этом все распространялись;
     Старик защитников нашел;
     Улана проклял милый пол --
     За что, мы, право, не дознались.
     Не зависть ли!.. Но нет, нет, нет;
     Ух! я не выношу клевет!..
     И вот конец печальной были;
     Иль сказки -- выражусь прямей.
     Признайтесь, вы меня бранили?
     Вы ждали действия? страстей?
     Повсюду нынче ищут драмы,
     Все просят крови -- даже дамы.
     43


     А я, как робкий ученик,
     Остановился в лучший миг;
     Простым нервическим припадком
     Неловко сцену заключил,
     Соперников не помирил
     И не поссорил их порядком...
     Что ж делать! Вот вам мой рассказ,
     Друзья; покамест будет с вас.




БЕГЛЕЦ
     Горская легенда
     Гарун бежал быстрее лани,
     Быстрей, чем заяц от орла;
     Бежал он в страхе с поля брани,
     Где кровь черкесская текла;
     Отец и два родные брата
     За честь и вольность там легли,
     И под пятой у супостата
     Лежат их головы в пыли.
     Их кровь течет и просит мщенья,
     Гарун забыл свой долг и стыд;
     Он растерял в пылу сраженья
     Винтовку, шашку -- и бежит! --
     И скрылся день; клубясь, туманы
     Одели темные поляны
     Широкой белой пеленой;
     Пахнуло холодом с востока,
     И над пустынею пророка
     Встал тихо месяц золотой!..
     Усталый, жаждою томимый,
     С лица стирая кровь и пот,
     Гарун меж скал аул родимый
     При лунном свете узнает;
     45


     Подкрался он никем не зримый...
     Кругом молчанье и покой,
     С кровавой битвы невредимый
     Лишь он один пришел домой;
     И к сакле он спешит знакомой,
     Там блещет свет, хозяин дома;
     Скрепясь душой как только мог,
     Гарун ступил через порог;
     Селима звал он прежде другом,
     Селим пришельца не узнал;
     На ложе мучимый недугом, --

     Один, -- он молча умирал...
     "Велик аллах! от злой отравы
     Он светлым ангелам своим
     Велел беречь тебя для славы!"
     "Что нового?" -- спросил Селим,
     Подняв слабеющие вежды,
     И взор блеснул огнем надежды!..
     И он привстал, и кровь бойца
     Вновь разыгралась в час конца.
     "Два дня мы билися в теснине;
     Отец мой пал, и братья с ним;
     И скрылся я один в пустыне,
     Как зверь, преследуем, гоним,
     С окровавленными ногами
     От острых камней и кустов,
     Я шел безвестными тропами
     По следу вепрей и волков;
     Черкесы гибнут -- враг повсюду.
     Прими меня, мой старый друг;
     И вот пророк! твоих услуг
     Я до могилы не забуду!.."
     И умирающий в ответ:
     "Ступай -- достоин ты презренья.
     Ни крова, ни благословенья
     Здесь у меня для труса нет!.."
     Стыда и тайной муки полный,
     Без гнева вытерпев упрек,
     Ступил опять Гарун безмолвный
     За неприветливый порог,
     46
     И саклю новую минуя,
     На миг остановился он,
     И прежних дней летучий сон .
     Вдруг обдал жаром поцелуя
     Его холодное чело.
     И стало сладко и светло
     Его душе; во мраке ночи,
     Казалось, пламенные очи
     Блеснули ласково пред ним,
     И он подумал: я любим,.
     Она лишь мной живет и дышит...
     И хочет он взойти -- и слышит,
     И слышит песню старины...
     И стал Гарун бледней луны:


     Месяц плывет
     Тих и спокоен,
     А юноша воин
     На битву идет.
     Ружье заряжает джигит,
     А дева ему говорит:
     Мой милый, смелее
     Вверяйся ты року,
     Молися востоку,
     Будь верен пророку,
     Будь славе вернее.
     Своим изменивший
     Изменой кровавой,
     Врага не сразивши,
     Погибнет без славы,
     Дожди его ран не обмоют,
     И звери костей не зароют. .
     Месяц плывет
     И тих и спокоен,
     А юноша воин
     На битву идет.
     Главой поникнув, с быстротою
     Гарун свой продолжает путь,
     И крупная слеза порою
     С ресницы падает на грудь...
     47


     Но вот от бури наклоненный
     Пред ним родной белеет дом;
     Надеждой снова ободренный,

     Гарун стучится под окном.

     Там, верно, теплые молитвы
     Восходят к небу за него,

     Старуха мать ждет сына с битвы,
     Но ждет его не одного!..
     "Мать, отвори! я странник бедн
     Я твой Гарун! твой младший сын;
     Сквозь пули русские безвредно
     Пришел к тебе!" "Один?" "Один!.."
     "А где отец и братья?" "Пали!
     Пророк их смерть благословил,
     И ангелы их души взяли".

     "Ты отомстил?" "Не отомстил...
     Но я стрелой пустился в горы, .
     Оставил меч в чужом краю,
     Чтобы твои утешить взоры
     И утереть слезу твою..."
     "Молчи, молчи! гяур лукавой,
     Ты умереть не мог со славой,
     Так удались, живи один.
     Твоим стыдом, беглец свободы,
     Не омрачу я стары годы,
     Ты раб и трус-и мне не сын!.."
     Умолкло слово отверженья,
     И все кругом объято сном.
     Проклятья, стоны и моленья
     Звучали долго под окном;
     И наконец удар кинжала
     Пресек несчастного позор...
     И мать поутру увидала...
     И хладно отвернула взор.
     И труп, от праведных изгнанный,
     Никто к кладбищу не отнес,
     4S
     И кровь с его глубокой раны
     Лизал, рыча, домашний пес;
     Ребята малые ругались
     Над хладным телом мертвеца,
     В преданьях вольности остались
     Позор и гибель беглеца.
     Душа его от глаз пророка
     Со страхом удалилась прочь;
     И тень его в горах востока
     Поныне бродит в темну ночь,
     И под окном поутру рано
     Он в сакли просится, стуча,
     Но, внемля громкий стих корана,
     Лежит опять под сень тумана,
     Как прежде бегал от меча.


СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ
     Умчался век эпических поэм,
     И повести в стихах пришли в упадок;
     Поэты в том виновны не совсем

     (Хотя у многих стих не вовсе гладок)
     И публика не права между тем;
     Кто виноват, кто прав -- уж я не знаю,

     А сам стихов давно я не читаю --
     Не потому, чтоб не любил стихов,
     А так: смешно ж терять для звучных
     строф Златое время... в нашем веке зрелом,
     Известно вам, все заняты мы делом.
     Стихов я не читаю -- но люблю
     Марать шутя бумаги лист летучий;
     Свой стих за хвост отважно я ловлю;
     Я без ума от тройственных созвучий
     И влажных рифм -- как, например, на ю.
     Вот почему пишу я эту сказку.
     Ее волшебно темную завязку
     Не стану я подробно объяснять,
     71


     Чтоб кой-каких допросов избежать;
     Зато конец не будет без морали,
     Чтобы ее хоть дети прочитали.
     Герой известен, и не .нов предмет;
     Тем лучше: устарело все, что ново!
     Кипя огнем и силой юных лет,
     Я прежде пел про демона иного:
     То был безумный, страстный, детский бред.
     Бог знает где заветная тетрадка?
     Касается ль душистая перчатка
     Ее листов-и слышно: c'est joli?.. '

     Иль мышь над ней старается в пыли?..
     Но этот черт совсем иного сорта --
     Аристократ и не похож на черта.
     Перенестись теперь прошу сейчас
     За мною в спальню -- розовые шторы
     Опущены -- с трудом лишь может глаз
     Следить ковра восточные узоры.
     Приятный трепет вдруг объемлет вас,
     И, девственным дыханьем напоенный,
     Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;
     Вот ручка, вот плечо, и возле них
     На кисее подушек кружевных
     Рисуется младой, но строгий профиль...
     И на него взирает Мефистофель.
     То был ли сам великий Сатана,
     Иль мелкий бес из самых нечиновных,
     Которых дружба людям так нужна
     Для тайных дел, семейных и любовных?
     Не знаю. Если б им была дана


     *это мило?.. (франц.)


     Земная форма, по рогам и платью
     Я мог бы сволочь различить со знатью;
     Но дух -- известно, что такое дух:
     Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух
     И мысль -- без тела -- часто в видах разных;
     (Бесов вобще рисуют безобразных).
     Но я не так всегда воображал
     Врага святых и чистых побуждений.
     Мой юный ум, бывало, возмущал
     Могучий образ. Меж иных видений,
     Как царь, немой и гордый, он сиял
     Такой волшебно сладкой красотою,
     Что было страшно... и душа тоскою
     Сжималася -- и этот дикий бред
     Преследовал мой разум много лет...
     Но я, расставшись с прочими мечтами,
     И от него отделался -- стихами.
     Оружие отличное -- врагам
     Кидаете в лицо вы эпиграммой...
     Вам насолить захочется ль друзьям?
     Пустите в них поэмой или драмой!
     Но полно, к делу. Я сказал уж вам,
     Что в спальне той таился хитрый демон.
     Невинным сном был тронут не совсем он.
     Не мудрено-кипела в нем не кровь,
     И понимал иначе он любовь;
     И речь его коварных искушений

     Была полна -- ведь он недаром гений.
     "Не знаешь ты, кто я, но уж давно
     Читаю я в душе твоей, незримо,
     Неслышно; говорю с тобою -- но
     Слова мои как тень проходят мимо
     73


     Ребяческого сердца -- и оно
     Дивится им спокойно и в молчанье.
     Пускай. Зачем тебе мое названье?
     Ты с ужасом отвергнула б мою
     Безумную любовь -- но я люблю
     По-своему... терпеть и ждать могу я,
     Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.
     Когда ты спишь, о ангел мой земной,
     И шибко бьется девственною кровью
     Младая грудь под грезою ночной,
     Знай, это я, склонившись к изголовью,

     Любуюся -- и говорю с тобой.
     И в тишине, наставник твой случайный,
     Чудесные рассказываю тайны...
     А много было взору моему
     Доступно и понятно, потому
     Что узами земными я не связан,
     И вечностью и знанием наказан...


     Тому назад еще немного лет
     Я пролетал над сонною столицей.
     Кидала ночь свой странный полусвет,
     Румяный запад с новою денницей
     На севере сливались, как привет
     Свидания с молением разлуки;
     Над городом таинственные звуки,
     Как грешных снов нескромные слова,
     Неясно раздавались -- и Нева,
     Меж кораблей сверкая на просторе,
     Журча, с волной их уносила в море.
     Задумчиво столбы дворцов немых
     По берегам тесннлися как тени,
     И в пене вод гранитных крылец их
     74
     Купалися широкие ступени;
     Минувших лет событий роковых
     Волна следы смывала роковые;
     И улыбались звезды голубые,
     Глядя с высот на гордый прах земли,
     Как будто мир достоин их любви,
     Как будто им земля небес дороже...
     И я тогда -- я улыбнулся тоже.


     И я кругом глубокий кинул взгляд
     И увидал с невольною отрадой
     Преступный сон под сению палат,
     Корыстный труд пред тощею лампадой,
     И страшных тайн везде печальный ряд;
     Я стал ловить блуждающие звуки,
     Веселый смех-и крик последней муки:
     То ликовал иль мучился порок!
     В молитвах я подслушивал упрек,
     В бреду любви -- бесстыдное желанье!
     Везде обман, безумство иль страданье.


     Но близ Невы один старинный дом
     Казался полн священной тишиною;
     Все важностью наследственною в нем
     И роскошью дышало вековою;
     Украшен был он княжеским гербом;
     Из мрамора волнистого колонны
     Кругом теснились чинно, и балконы
     Чугунные воздушною семьей
     Меж них гордились дивною резьбой;
     И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
     Манил, пугая, взор очей нескромных.


     Пора была, боярская пора!
     Теснилась знать в роскошные покои --
     Былая знать минувшего двора,
     75


     Забытых дел померкшие герои!
     Музыкой тут гремели вечера,
     В Неве дробился блеск высоких окон;
     Напудренный мелькал и вился локон,
     И часто ножка с красным каблучком
     Давала знак условный под столом;
     И старики в звездах и бриллиантах
     Судили резко о тогдашних франтах...
     15
     Тот век прошел, и люди те прошли;
     Сменили их другие; род старинный
     Перевелся; в готической пыли
     Портреты гордых бар, краса гостиной,
     Забытые, тускнели; поросли
     Дворы травой, и блеск сменив бывалый,
     Сырая мгла и сумрак длинной залой
     Спокойно завладели... тихий дом
     Казался пуст; но жил хозяин в нем,
     Старик худой и с виду величавый,
     Озлобленный на новый век и нравы;


     Он ростом был двенадцати вершков,
     С домашними был строг неумолимо,
     Всегда молчал; ходил до двух часов,
     Обедал, спал... да иногда, томимый
     Бессонницей, собранье острых слов
     Перебирал или читал Вольтера;
     Как быть? Сильна к преданьям в людях вера
     Имел он дочь четырнадцати лет,
     Но с ней видался редко; за обед
     Она являлась в фартучке, с мадамой;
     Сидела чинно и держалась прямо.
     Всегда одна, запугана отцом
     И англичанки строгостью небрежной,
     Она росла, -- как ландыш за стеклом
     76
     Или скорей как бледный цвет подснежный.
     Она была стройна, но с каждым днем
     С ее лица сбегали жизни краски,
     Задумчивей большие стали глазки;
     Покинув книжку скучную, она
     Охотнее садилась у окна,
     И вдалеке мечты ее блуждали,
     Пока ее играть не посылали.
     18
     Тогда она сходила в длинный зал,
     По бегать в нем ей как-то страшно было;
     И как-то странно детский шаг звучал
     Между колонн. Разрытою могилой
     Над юной жизнью воздух там дышал.
     И в зеркалах являлися предметы
     Длиннее и бесцветнее, одеты
     Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
     Неясный шорох слышался вокруг:
     То загремит, то снова тише, тише
     (То были тени предков-или мыши).
     19
     И что ж? -- она привыкла толковать
     По-своему развалин говор странный,
     И стала мысль горячая летать
     Над бледною головкой и туманный,
     Воздушный рой видений навевать.
     Я с ней не разлучался. Детский лепет
     Подслушивать, невинной груди трепет
     Следить, ее дыханием с немой,
     Мучительной и жадною тоской
     Как жизнью упиваться... это было
     Смешно! -- но мне так ново и так мило!
     20
     Влюбился я. И точно хороша
     Была не в шутку маленькая Нина.
     Нет, никогда свинец карандаша
     Рафаэля иль кисти Перуджина
     77
     Не начертали, пламенем дыша,
     Подобный профиль... все ее движенья
     Особого казались выраженья
     Исполнены -- но с самых детских дней
     Ее глаза не изменяли ей,
     Тая равно надежду, радость, горе,
     И было темно в них, как в синем море.
     21
     Я понял, что душа ее была
     Из тех, которым рано все понятно.
     Для мук и счастья, для добра и зла
     В них пищи много -- только невозвратно
     Они идут, куда их повела
     Случайность, без раскаянья, упреков
     И жалобы -- им в жизни нет уроков:
     Их чувствам повторяться не дано...

     Такие души я любил давно
     Отыскивать по свету на свободе:
     Я сам ведь был немножко в этом роде.
     22
     Ее смущали странные мечты;
     Порой она среди пустого зала
     Сиянье, роскошь, музыку, цветы,
     Толпу гостей и шум воображала;
     Кипела кровь от душной тесноты,
     На платьице чудесные узоры
     Виднелись ей -- и вот гремели шпоры,
     К ней кавалер незримый подходил
     И в мнимый вальс с собою уно