дома; мы пускаемся в путь и вдруг через
четверть часа находим себя на набережной у нашей скамейки. То она вздохнет,
и снова слезинка набежит на глаза; я оробею, похолодею... Но она тут же
жмет мою руку и тащит меня снова ходить, болтать, говорить...

     - Пора теперь, пора мне домой; я думаю, очень поздно, - сказала
наконец Настенька, - полно нам так ребячиться!

     - Да, Настенька, только уж я теперь не засну; я домой не пойду.

     - Я тоже, кажется, не засну; только вы проводите меня...

     - Непременно.

     - Но уж теперь мы непременно дойдем до квартиры.

     - Непременно, непременно...

     - Честное слово?.. потому что ведь нужно же когда-нибудь воротиться
домой!

     - Честное слово, - отвечал я смеясь...

     - Ну, пойдемте!

     - Пойдемте.

     - Посмотрите на небо, Настенька, посмотрите! Завтра будет чудесный
день; какое голубое небо, какая луна! Посмотрите: вот это желтое облако
теперь застилает ее, смотрите, смотрите!.. Нет, оно прошло мимо. Смотрите
же, смотрите!..

     Но Настенька не смотрела на облако, она стояла молча, как вкопанная;
через минуту она стала как-то робко, тесно прижиматься ко мне. Рука ее
задрожала в моей руке; я поглядел на нее...Она оперлась на меня еще
сильнее.

     В эту минуту мимо нас прошел молодой человек. Он вдруг остановился,
пристально посмотрел на нас и потом опять сделал несколько шагов. Сердце во
мне задрожало...

     - Настенька, - сказал я вполголоса, - кто это, Настенька?

     - Это он! - отвечала она шепотом, еще ближе, еще трепетнее прижимаясь
ко мне... Я едва устоял на ногах.

     - Настенька! Настенька! это ты! - послышался голос за нами, и в ту же
минуту молодой человек сделал к нам несколько шагов.

     Боже, какой крик! как она вздрогнула! как она вырвалась из рук моих и
порхнула к нему навстречу!.. Я стоял и смотрел на них как убитый. Но она
едва подала ему руку, едва бросилась в его объятия, как вдруг снова
обернулась ко мне, очутилась подле меня, как ветер, как молния, и, прежде
чем успел я опомниться, обхватила мою шею обеими руками и крепко, горячо
поцеловала меня. Потом, не сказав мне ни слова, бросилась снова к нему,
взяла его за руки и повлекла его за собою.

     Я долго стоял и глядел им вслед... Наконец оба они исчезли из глаз
моих.

                                    УТРО

     Мои ночи кончились утром. День был нехороший. Шел дождь и уныло стучал
в мои стекла; в комнатке было темно, на дворе пасмурно. Голова у меня
болела и кружилась; лихорадка прокрадывалась по моим членам.

     - Письмо к тебе, батюшка, по городской почте, почтарь принес, -
проговорила надо мною Матрена.

     - Письмо! от кого? - закричал я, вскакивая со стула.

     - А не ведаю, батюшка, посмотри, может, там и написано от кого.

     Я сломал печать. Это от нее!

     "О, простите, простите меня! - писала мне Настенька, - на коленях
умоляю вас, простите меня! Я обманула и вас и себя. Это был сон, призрак...
Я изныла за вас сегодня; простите, простите меня!..

     Не обвиняйте меня, потому что я ни в чем не изменилась пред вами; я
сказала, что буду любить вас, я и теперь вас люблю,больше чем люблю. О
боже! если б я могла любить вас обоих разом! О, если б вы были он!"

     "О, если б он были вы!" - пролетело в моей голове. Я вспомнил твои же
слова, Настенька!

     "Бог видит, что бы я теперь для вас сделала! Я знаю, что вам тяжело и
грустно. Я оскорбила вас, но вы знаете - коли любишь, долго ли помнишь
обиду. А вы меня любите!

     Благодарю! да! благодарю вас за эту любовь. Потому что в памяти моей
она напечатлелась, как сладкий сон, который долго помнишь после
пробуждения; потому что я вечно буду помнить тот миг, когда вы так братски
открыли мне свое сердце и так великодушно приняли в дар мое, убитое, чтоб
его беречь, лелеять, вылечить его... Если вы простите меня, то память об
вас будет возвышена во мне вечным, благодарным чувством к вам, которое
никогда не изгладится из души моей... Я буду хранить эту память, буду ей
верна, не изменю ей, не изменю своему сердцу: оно слишком постоянно. Оно
еще вчера так скоро воротилось к тому, которому принадлежало навеки.

     Мы встретимся, вы придете к нам, вы нас не оставите, вы будете вечно
другом, братом моим... И когда вы увидите меня, вы подадите мне руку... да?
вы подадите мне ее, вы простили меня, не правда ли? Вы меня любите
попрежнему?

     О, любите меня, не оставляйте меня, потому что я вас так люблю в эту
минуту, потому что я достойна любви вашей, потому что я заслужу ее... друг
мой милый! На будущей неделе я выхожу за него. Он воротился влюбленный, он
никогда не забывал обо мне... Вы не рассердитесь за то, что я об нем
написала. Но я хочу прийти к вам вместе с ним; вы его полюбите, не правда
ли?..

     Простите же, помните и любите вашу

                                                                Настеньку".

     Я долго перечитывал это письмо; слезы просились из глаз моих. Наконец
оно выпало у меня из рук, и я закрыл лицо.

     - Касатик! а касатик! - начала Матрена.

     - Что, старуха?

     - А паутину-то я всю с потолка сняла; теперь хоть женись, гостей
созывай, так в ту ж пору...

     Я посмотрел на Матрену... Это была еще бодрая, молодая старуха, но, не
знаю отчего, вдруг она представилась мне с потухшим взглядом, с морщинами
на лице, согбенная, дряхлая... Не знаю отчего, мне вдруг представилось, что
комната моя постарела так же, как и старуха. Стены и полы облиняли, все
потускнело; паутины развелось еще больше. Не знаю отчего, когда я взглянул
в окно, мне показалось, что дом, стоявший напротив, тоже одряхлел и
потускнел в свою очередь, что штукатурка на колоннах облупилась и
осыпалась, что карнизы почернели и растрескались и стены из темно-желтого
яркого цвета стали пегие...

     Или луч солнца, внезапно выглянув из-за тучи, опять спрятался под
дождевое облако, и все опять потускнело в глазах моих; или, может быть,
передо мною мелькнула так неприветно и грустно вся перспектива моего
будущего, и я увидел себя таким, как я теперь, ровно через пятнадцать лет,
постаревшим, в той же комнате, так же одиноким, с той же Матреной, которая
нисколько не поумнела за все эти годы.

     Но чтоб я помнил обиду мою, Настенька! Чтоб я нагнал темное облако на
твое ясное, безмятежное счастие, чтоб я, горько упрекнув, нагнал тоску на
твое сердце, уязвил его тайным угрызением и заставил его тоскливо биться в
минуту блаженства, чтоб я измял хоть один из этих нежных цветков, которые
ты вплела в свои черные кудри, когда пошла вместе с ним к алтарю... О,
никогда, никогда! Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна
милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и
счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!

     Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на
всю жизнь человеческую?..

Впервые опубликовано: "Отечественные записки", декабрь 1848 г., с
посвящением поэту А.Н.Плещееву. При подготовке издания 1860 г. Достоевский
внес в текст существенные поправки.