два блюда?
     Слуга. Только-с.
     Хлестаков. Вот вздор какой! я этого не принимаю. Ты скажи ему: что
это, в самом деле, такое!.. Этого мало.
     Слуга. Нет, хозяин говорит, что еще много.
     Хлестаков. А соуса почем нет?
     Слуга. Соуса нет.
     Хлестаков. Отчего же нет? Я видел сам, проходя мимо кухни, там много
готовилось. И в столовой сегодня поутру два каких-то коротеньких человека
ели семгу и еще много кой-чего.
     Слуга. Да оно-то есть, пожалуй, да нет.
     Хлестаков. Как нет?
     Слуга. Да уж нет.
     Хлестаков. А семга, а рыба, а котлеты?
     Слуга. Да это для тех, которые почище-с.
     Хлестаков. Ах ты, дурак!
     Слуга. Да-с.
     Хлестаков. Поросенок ты скверный... Как же они едят, а я не ем? Отчего
же я, черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и
я?
     Слуга. Да уж известно, что не такие.
     Хлестаков. Какие же?
     Слуга. Обнакновенно какие! они уж известно: они деньги платят.
     Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)
Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только
воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
     Слуга. Мы примем-с. Хозяин сказал: коли не хотите, то и не нужно.
     Хлестаков (защищая рукой кушанье). Ну, ну, ну... оставь, дурак! Ты
привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не
советую... (Ест.) Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.) Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо
масла. (Режет курицу.) Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу
немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.) Что это за жаркое? Это
не жаркое.
     Слуга. Да что ж такое?
     Хлестаков. Черт его знает, что это такое, только не жаркое. Это топор,
зажаренный вместо говядины. (Ест.) Мошенники, канальи, чем они кормят! И
челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)
Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы
почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.) Больше
ничего нет?
     Слуга. Нет.
     Хлестаков. Каналья! подлецы! и даже хотя бы какой-нибудь соус или
пирожное. Бездельники! дерут только с проезжающих.

              Слуга убирает и уносит тарелки вместе с Осипом.

                                Явление VII

                           Хлестаков, потом Осип.

     Хлестаков. Право, как будто бы и не ел; только что разохотился. Если
бы мелочь, послать бы на рынок и купить хоть бы сайку.
     Осип (входит). Там зачем-то городничий приехал, осведомляется и
спрашивает о вас.
     Хлестаков (испугавшись). Вот тебе на! Экая бестия трактирщик, успел
уже пожаловаться! Что, если он в самом деле потащит меня в тюрьму? Что ж
если благородным образом, я, пожалуй... нет, нет, не хочу! Там в городе
таскаются офицеры и народ, а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся с
одной купеческой дочкой... Нет, не хочу... Да что он, как он смеет в самом
деле? Что я ему, разве купец или ремесленник? (Бодрится и выпрямливается.)
Да я ему прямо скажу: "Как вы смеете, как вы..." (У дверей вертится ручка;
Хлестаков бледнеет и съеживается.)

                               Явление VIII

Хлестаков, городничий и Добчинский. Городничий, вошед, останавливается. Оба
      в испуге смотрят несколько минут один на другого, выпучив глаза.

     Городничий (немного оправившись и протянув руки по швам). Желаю
здравствовать!
     Хлестаков (кланяется). Мое почтение...
     Городничий. Извините.
     Хлестаков. Ничего...
     Городничий. Обязанность моя, как градоначальника здешнего города,
заботиться о том, чтобы проезжающим и всем благородным людям никаких
притеснений...
     Хлестаков (сначала немного заикается, но к концу речи говорит громко).
Да что ж делать? Я не виноват... Я, право, заплачу... Мне пришлют из
деревни.

                     Бобчинский выглядывает из дверей.

Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп -
он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он
меня морит голодом по целым дням... Чай такой странный, воняет рыбой, а не
чаем. За что ж я... Вот новость!
     Городничий (робея). Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня
говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и
поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так,
то ... Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
     Хлестаков. Нет, не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру: то
есть в тюрьму. Да какое вы имеете право? Да как вы смеете?.. Да вот я... Я
служу в Петербурге. (Бодрится.) Я, я, я...
     Городничий (в сторону). О господи ты боже, какой сердитый! Все узнал,
все рассказали проклятые купцы!
     Хлестаков (храбрясь). Да вот вы хоть тут со всей своей командой - не
пойду! Я прямо к министру! (Стучит кулаком по столу.) Что вы? Что вы?
     Городничий (вытянувшись и дрожа всем телом). Помилуйте, не погубите!
Жена, дети маленькие... не сделайте несчастным человека.
     Хлестаков. Нет, я не хочу! Вот еще? мне какое дело? Оттого, что у вас
жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно!

            Бобчинский выглядывает в дверь и в испуге прячется.

Нет, благодарю покорно, не хочу.
     Городничий (дрожа). По неопытности, ей-богу по неопытности.
Недостаточность состояния... Сами извольте посудить: казенного жалованья не
хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость:
к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы,
занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу
клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы
покуситься.
     Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.) Я не
знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской
вдове... Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь,
до этого вам далеко... Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу
деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни
копейки.
     Городничий (в сторону). О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману
напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с какой стороны и приняться. Ну да
уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось.
(Вслух.) Если вы точно имеет нужду в деньгах или в чем другом, то я готов
служить свою минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
     Хлестаков. Дайте, дайте мне взаймы! Я сейчас же расплачусь с
трактирщиком. Мне бы только рублей двести или хоть даже и меньше.
     Городничий (поднося бумажки). Ровно двести рублей, хоть и не трудитесь
считать.
     Хлестаков (принимая деньги). Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю
их из деревни... у меня это вдруг... Я вижу, вы благородный человек. Теперь
другое дело.
     Городничий (в сторону). Ну, слава богу! деньги взял. Дело, кажется,
пойдет теперь на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул.
     Хлестаков. Эй, Осип!

                                Осип входит.

Позови сюда трактирного слугу! (К городничему и Добчинскому.) А что же вы
стоите? Сделайте милость, садитесь. (Добчинскому.) Садитесь, прошу
покорнейше.
     Городничий. Ничего, мы и так постоим.
     Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно
откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я уж думал, что вы
пришли с тем, чтобы меня... (Добчинскому.) Садитесь.

     Городничий и Добчинский садятся. Бобчинский выглядывает в дверь и
                              прислушивается.

     Городничий (в сторону). Нужно быть посмелее. Он хочет, чтобы считали
его инкогнитом. Хорошо, подпустим и мы турусы; прикинемся, как будто совсем
и не знаем, что он за человек. (Вслух.) Мы, прохаживаясь по делам
должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли
нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие,
потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но
я, кроме должности, еще и по христианскому человеколюбию хочу, чтобы
всякому смертному оказывался хороший прием, - и вот, как будто в награду,
случай доставил такое приятное знакомство.
     Хлестаков. Я тоже сам очень рад. Без вас я, признаюсь, долго бы
просидел здесь: совсем не знал, чем заплатить.
     Городничий (в сторону). Да, рассказывай, не знал, чем заплатить?
(Вслух.) Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите?
     Хлестаков. Я еду в Саратовскую губернию, в собственную деревню.
     Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение). В
Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро.
(Вслух.) Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с
другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного
удовольствия едете?
     Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих
пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да
сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его самого
потолкаться в канцелярию.
     Городничий (в сторону). Прошу посмотреть, какие пули отливает! и
старика отца приплел! (Вслух.) И на долгое время изволите ехать?
     Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен,
как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те
потребности, душа моя жаждет просвещения.
     Городничий (в сторону). Славно завязал узелок! Врет, врет - и нигде не
оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил
его. Ну, да, постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше
рассказать! (Вслух.) Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в
глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не
жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами
комнату.) Кажется, эта комната несколько сыра?
     Хлестаков. Скверная комната, и клопы такие, каких я нигде не видывал:
как собаки кусают.
     Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит - от кого же?
- от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало
родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
     Хлестаков. Да, совсем темно. Хозяин завел обыкновение не отпускать
свечей. Иногда что-нибудь хочется сделать, почитать или придет фантазия
сочинить что-нибудь, - не могу: темно, темно.
     Городничий. Осмелюсь ли просить вас... но нет, я недостоин.
     Хлестаков. А что?
     Городничий. Нет, нет, недостоин, недостоин!
     Хлестаков. Да что ж такое?
     Городничий. Я бы дерзнул... У меня в доме есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная... Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая
честь... Не рассердитесь - ей-богу, от простоты души предложил.
     Хлестаков. Напротив, извольте, я с удовольствием. Мне гораздо приятнее
в приватном доме, чем в этом кабаке.
     Городничий. А уж я так буду рад! А уж как жена обрадуется! У меня уже
такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость
просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не
имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
     Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже - я не люблю людей двуличных.
Мне очень нравятся ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь, больше
бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье,
уваженье и преданность.

                                Явление IX

 Те же и трактирный слуга, сопровождаемый Осипом. Бобчинский выглядывает в
                                   дверь.

     Слуга. Изволили спрашивать?
     Хлестаков. Да; подай счет.
     Слуга. Я уж давича подал вам другой счет.
     Хлестаков. Я уж не помню твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
     Слуга. Вы изволили в первый день спросить обед, а на другой день
только закусили семги и потом пошли все в долг брать.
     Хлестаков. Дурак! еще начал высчитывать. Всего сколько следует?
     Городничий. Да вы не извольте беспокоиться, он подождет. (Слуге.)
Пошел вон, тебе пришлют.
     Хлестаков. В самом деле, и то правда. (Прячет деньги.)

               Слуга уходит. В дверь выглядывает Бобчинский.

                                 Явление X

                     Городничий, Хлестаков, Добчинский.

     Городничий. Не угодно ли будет вам осмотреть теперь некоторые
заведения в нашем городе, как-то - богоугодные и другие?
     Хлестаков. А что там такое?
     Городничий. А так, посмотрите, какое у нас течение дел... порядок
какой...
     Хлестаков. С большим удовольствием, я готов.

                   Бобчинский выставляет голову в дверь.

     Городничий. Также, если будет ваше желание, оттуда в уездное училище,
осмотреть порядок, в каком преподаются у нас науки.
     Хлестаков. Извольте, извольте.
     Городничий. Потом, если пожелаете посетить острог и городские тюрьмы -
рассмотрите, как у нас содержатся преступники.
     Хлестаков. Да зачем же тюрьмы? Уж лучше мы обсмотрим богоугодные
заведения.
     Городничий. Как вам угодно. Как вы намерены: в своем экипаже или
вместе со мною на дрожках?
     Хлестаков. Да, я лучше с вами на дрожках поеду.
     Городничий. (Добчинскому).Ну, Петр Иванович, вам теперь нет места.
     Добчинский. Ничего, я так.
     Городничий (тихо, Добчинскому). Слушайте: вы побегите, да бегом, во
все лопатки и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике,
а другую жене.(Хлестакову)Осмелюсь ли я попросить позволения написать в
вашем присутствии одну строчку жене, чтоб она приготовилась к принятию
почтенного гостя?
     Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила, только бумаги - не
знаю... Разве на этом счете?
     Городничий. Я здесь напишу.(Пишет и в то же время говорит про себя.) А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться.
(Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время
дверь обрывается, и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе
с ней на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
     Хлестаков. Что? Не ушиблись ли вы где-нибудь?
     Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только
сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу: у него-с
есть пластырь такой, так вот оно и пройдет.
     Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову). Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес
чемодан. (Осипу.) Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, -
тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и
следует за ним, но оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.) Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое.
(Уходит; за ним Бобчинский.)

                            Занавес опускается.

                              ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

                          Комната первого действия

                                 Явление I

 Анна Андреевна и Марья Антоновна стоят у окна в тех же самых положениях.

     Анна Андреевна. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты со своим
глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться... Было бы
не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы
вымерло все.
     Марья Антоновна. Да, право, маменька, чрез минуты две все узнаем. Уж
скоро Авдотья должна прийти. (Всматривается в окно и вскрикивает.) Ах,
маменька, маменька! кто-то идет, вон в конце улицы.
     Анна Андреевна. Где идет? У тебя вечно какие-нибудь фантазии. Ну да,
идет. Кто же это идет? Небольшого роста... во фраке... Кто ж это? а? Это,
однако ж, досадно! Кто ж бы это такой был?
     Марья Антоновна. Это Добчинский, маменька.
     Анна Андреевна. Какой Добчинский? Тебе всегда вдруг вообразится
этакое... Совсем не Добчинский. (Машет платком.) Эй вы, ступайте сюда!
скорее!
     Марья Антоновна. Право, маменька, Добчинский.
     Анна Андреевна. Ну вот, нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе
- не Добчинский.
     Марья Антоновна. А что? а что, маменька? Видите, что Добчинский.
     Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, - из чего же ты
споришь? (Кричит в окно.) Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они?
А? Да говорите же оттуда - все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж?
(Немного отступя от окна, с досадою.) Такой глупый: до тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!

                                Явление II

                            Те же и Добчинский.

     Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на
вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы
туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно
ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною
поступили!
     Добчинский. Ей-богу, кумушка, так бежал засвидетельствовать почтение,
что не могу духу перевесть. Мое почтение, Марья Антоновна!
     Марья Антоновна. Здравствуйте, Петр Иванович!
     Анна Андреевна. Ну что? Ну рассказывайте: что и как там?
     Добчинский. Антон Антонович прислал вам записочку.
     Анна Андреевна. Ну, да кто он такой? генерал?
     Добчинский. Нет, не генерал, а не уступит генералу: такое образование
и важные поступки-с.
     Анна Андреевна. А! так это тот самый, о котором было писано мужу.
     Добчинский. Настоящий. Я это первый открыл вместе с Петром Ивановичем.
     Анна Андреевна. Ну, расскажите: что и как?
     Добчинский. Да, слава богу, все благополучно. Сначала он принял было
Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в
гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как
покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все
пошло хорошо. Они теперь поехали осматривать богоугодные заведения... А то,
признаюсь, уже Антон Антонович думали, не было ли тайного доноса; я сам
тоже перетрухнул немножко.
     Анна Андреевна. Да вам-то чего бояться? ведь вы не служите.
     Добчинский. Да так, знаете, когда вельможа говорит, чувствуешь страх.
     Анна Андреевна. Ну, что ж... это все, однако, вздор. Расскажите, каков
он собою? что, стар или молод?
     Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех: а говорит
совсем так, как старик: "Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда..."
(размахивает руками) так это все славно. "Я, говорит, и написать, и
почитать люблю, но, мешает, что в комнате, говорит, немножко темно."
     Анна Андреевна. А собой каков он: брюнет или блондин?
     Добчинский. Нет, больше шантрет, и глаза такие быстрые, как зверки,
так в смущенье даже приводят.
     Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.) "Спешу тебя
уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на
милосердие божие, за два соленых огурца особенно и за полпорции икры рубль
двадцать пять копеек..." (Останавливается.) Я ничего не понимаю, к чему же
тут соленые огурцы и икра?
     Добчинский. А, это Антон Антонович писали на черновой бумаге по
скорости: так какой-то счет был написан.
     Анна Андреевна. А, да, точно. (Продолжает читать.) "Но, уповая на
милосердие божие, кажется, все будет к хорошему концу. Приготовь поскорее
комнату для важного гостя, ту, что выклеена желтыми бумажками; к обеду
прибавлять не трудись, потому что закусим в богоугодном заведении у Артемия
Филипповича, а вину вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал
самого лучшего, а не то я перерою весь его по