апах, он даже  отступил  назад,
как будто ища поддержки.
   Челси же слезла с лошади, исходя из  своих  собственных  соображений.
Во-первых, она не хотела быть униженной в глазах Синджина, во-вторых, ей
не хотелось смущать ее новых друзей-арабов. Они бы, конечно, сняли ее  с
лошади, так как их кодекс чести устанавливал определенные привилегии для
женщины, но это поставило бы и их и ее в неловкое положение.
   Они проводили Челси в комнату торжественно, как на параде.
   "Она взаперти, - дошло до Челси, когда за  ней  захлопнулась  тяжелая
дверь. - Это что? Ирония судьбы,  -  размышляла  Челси  через  некоторое
время, изредка поглядывая на двух стражников, поставленных под окном,  -
или дважды жертва мужского превосходства?" Сначала отец, а теперь и  муж
выбрал ее заключение как форму утверждения своих прав на ее жизнь.
   Естественно, что ее отец не был заинтересован ни в ее свободе,  ни  в
свободе Синджина, но это не было оправданием  того,  что  она  была,  по
сути, их собственностью. К черту! Как она устала расплачиваться за  свою
независимость.
   Можно ли ожидать от мужчины хоть каплю  понимания?  Ведь  они  вместе
могли бы решить все проблемы, связанные с этой женитьбой. К тому же  они
уже договорились обо всем в общих чертах. Ни он, ни она не хотели  этого
брака. Ни тот ни другой не хотели жить под одной крышей. О  главном  они
договорились, а уж остальное можно решить по ходу!
   У нее ушло не больше минуты, чтобы обдумать, как  наверняка  привлечь
внимание мужа. Только уж не слишком ли это  по-детски?  Но  она  тут  же
отогнала эту мысль и улыбнулась так же загадочно и самодовольно, как еще
недавно улыбался ее муж.
   Сенека и Синджин едва расположились в библиотеке за рюмочкой коньяку,
как ночную тишину нарушил оглушительный грохот.  Окно  было  открыто,  и
казалось, что грохот идет со всех второй, хотя вскоре источник шума  был
установлен.
   - Женщины, - недовольно проворчал Синджин.
   - Ты с ней уже переговорил? - поинтересовался Сенека.
   - О чем? О ее родственниках,  которые  чуть  не  лишили  меня  жизни?
Зачем? У нее слишком тонкая шея - могу сломать ненароком.
   - Сколько ты собираешься ее здесь держать?
   - Пока ее родственники не успокоятся.
   - Это может и не случиться.
   Синджин пожал плечами и допил содержимое своего бокала.
   - Как только я буду в состоянии, я прикончу всех этих сволочей.
   - - Данкэн был когда-то твоим другом.
   - Был. Но узы дружбы рвутся, если их слишком сильно растянуть.
   В комнате Челси продолжалось разрушение:  слышался  звон  разбиваемой
посуды и треск ломаемого дерева. Все эти звуки эхом отдавались по  всему
дому.
   Мажордом не замедлил придти, чтобы узнать мнение  Синджина  по  этому
поводу.
   - Завтра все уберите. Она к тому времени остудит свой пыл. Пусть  все
ложатся спать. Уже ничего не сделаешь.
   Хотя сам Синджин  пошел  наверх  после  того,  как  один  из  арабов,
стоявших под окном Челси, подошел к хозяину, беспокоясь, как бы  госпожа
не причинила себе вреда. Синджин прислушался, а потом сказал:
   - Смотри, чтобы она не сбежала.
   Но когда минут десять спустя на террасу с грохотом свалился туалетный
столик, едва не задев одного из стражников,  Синджин,  вздохнув,  сказал
Сенеке:
   - Такое впечатление, что она не собирается ждать до утра. -  Наполнив
свой бокал, он одним глотком выпил коньяк, неестественно тяжело вздохнул
и встал. - Если я не вернусь, - произнес он, мрачно улыбаясь, -  посылай
подкрепление.
 
Глава 30 
 
   Синджин вошел в комнату и, захлопнув за собой дверь, с минуту  стоял,
наблюдая за Челси так, как будто одного его присутствия было достаточно,
чтобы она подчинилась.  Перламутровые  пуговицы  его  полосатого  жилета
мерцали при свете свечи; замшевые бриджи  казались  бархатными;  рубашка
была белее снега; ноги в ботинках для верховой  езды  твердо  стояли  на
ковре, будто у него было право так вот вызывающе смотреть на нее.
   В отместку за это каменное спокойствие она запустила в него последней
статуэткой. Она  ударилась  о  стену  всего  в  сантиметре  от  цели  и,
разлетевшись сотнями, осколков, упала на ковер.
   Он даже не сдвинулся с места, хотя на скуле у него выступила капелька
крови. Не сводя с нее глаз, он вытащил  осколок  и  бросил  его  в  кучу
остальных.
   - О Боже! Я очень сожалею, - произнесла Челси.
   По правде говоря, она не была ни  капли  раздражена  или  разгневана,
просто в подобной ситуации ей больше ничего не оставалось.
   - Да уж, не помешало бы, - мягко ответил  Синджин,  оценивая  степень
разгрома. В  комнате  ничто  не  осталось  нетронутым.  Что  не  удалось
сломать, было испорчено. Она даже умудрилась свернуть несколько стержней
из передней спинки кровати.
   - Я уже не знала, как еще привлечь твое внимание, - сказала Челси.  И
пока он думал, что существует несколько менее  разрушительных  способов,
например послать записку, она добавила:
   - Даже сейчас ты не особенно торопился. Наверное,  ты  привык  уже  к
женским истерикам.
   Он не был настолько глуп, чтобы  поверить  в  это,  хотя,  откровенно
говоря, одной записки было бы недостаточно. При любых обстоятельствах он
с большой неохотой  согласился  бы  поговорить  с  нею  потому,  что  он
совершенно не был уверен, что сможет  удержать  себя  в  руках.  Соблазн
отомстить ей за те изменения, которые она  принесла  в  его  жизнь,  был
непомерно велик. Гораздо спокойнее было вообще  не  встречаться  с  нею.
Даже сейчас ему стоило немалых усилий не ударить ее.
   - Ну что  ж,  привлекла.  -  Он  окинул  взглядом  комнату,  усеянную
осколками стекла и обломками мебели. Затем добавил, улыбнувшись:
   - Это вычтется из твоих карманных денег.
   - А у меня уже есть карманные деньги?
   Она сказала это так трогательно, что он поразился мысли  о  том,  что
они официально  все-таки  муж  и  жена,  и  любое  напоминание  об  этом
действовало ему на нервы.
   - Прямо как твой папаша, - отрывисто сказал Синджин.
   Слово "женитьба" и все, что с ним связано,  уже  буквально  сидело  у
него в печенках, напоминая о недавней пытке; какая уж тут любовь.
   - Мы можем поговорить как разумные люди о нашем.., гм.., положении?
   - Нашей женитьбе, ты хочешь сказать, - он все же выдавил из себя  это
ненавистное слово. Челси и бровью не повела.
   - Да.
   Он прикинул расстояние между ними, размер комнаты - слабая защита для
худенькой женщины, все еще одетой в костюм для верховой езды.
   "Но даже в гневе я никогда не подниму руку на женщину",  -  соображал
он. Даже при том, что мысль  ударить  ее  за  грехи  отца  казалась  ему
привлекательной, он не мог заставить себя сделать это.
   - О чем ты хочешь поговорить? - тихо спросил он, ища глазами, куда бы
сесть. Но все вокруг была или разломано или усыпано осколками,  так  что
он остался стоять.
   - Главное, сколько ты намереваешься меня здесь держать.
   - Не знаю.., может, пока здоровье  не  позволит  мне  расквитаться  с
твоим отцом и братьями.
   - Со всеми?
   - Это будет зависеть от твоего отца.
   - Что ты хочешь от него? И могу ли я помочь?
   - Мне нужна лишь свобода, тебе  с  ней,  кажется,  тоже  не  особенно
везет.
   Он был, к сожалению, прав.
   - А до тех пор я - заложница?
   - Что-то вроде этого. - И тут ему пришла мысль:
   "А если ребенок будет совершенно не  похожим  на  меня,  можно  будет
отказаться от него". Пусть для этого даже придется скупить весь Ватикан.
Денег у него хватит.
   - Подождем, пока родится ребенок - добавил Синджин.
   Челси  вдруг  почувствовала  необыкновенную  слабость.   Беременность
давала о себе знать, к  тому  же  от  мысли,  что  придется  провести  в
заключении столько времени, у нее перехватило дыхание.
   - Тебе плохо? - Она была бледной, как бумага.
   - Немного кружится голова, - прошептала она и присела на  подоконник,
не доверяя своим ногам.
   Свежий ночной воздух немного взбодрил ее.
   Когда головокружение прошло, она улыбнулась:
   - Мне не стоило устраивать такой разгром. Я думала, что смогу убедить
тебя и ты меня отпустишь.
   - К  сожалению,  не  могу.  Пока  ты  здесь,  твой  отец  не  посмеет
появиться. Осталось не так долго ждать.
   -   Больше   шести   месяцев,    -    она    взглянула    на    него;
равнодушно-отчужденно он стоял, прислонившись к двери.
   - Ты не веришь, что это твой ребенок?
   На секунду он задумался, как бы это помягче сказать:
   - В моем положении,  -  наконец  произнес  он,  -  я  бы  хотел  быть
совершенно уверен. Этот ребенок мог бы стать наследником моего титула.
   - Мог бы?
   - Если он мой.
   - А если нет?
   - Мягкость мягкостью, но в то же время  надо  оставаться  честным:  я
разведусь с тобой...
   Она тоже была не против как-то решить все эти проблемы, но  это  было
сказано так холодно, что она  невольно  обиделась.  К  тому  же  он  был
человеком дела.
   В те времена мужчины не несли почти никакой ответственности  за  свой
любовные  похождения.  Были,  однако,  исключения,  но  увлечение  редко
оканчивалось  свадьбой.  И  только  женщины,  с  которыми  было  о   чем
поговорить, могли требовать чего-либо от своих  любовников.  Обычно  это
была либо счастливая судьба, либо необыкновенная красота.
   С другой стороны, любовник тоже должен быть открытым для такого  рода
разговора. А это значит, что он либо нуждается в деньгах, либо  ниже  ее
по положению. Ни то ни другое Синджина не касалось.
   Синджин знал, что, если  только  не  случится  чего-то  из  ряда  вон
выходящего, как в случае с графом Дамфрисским, он в полной безопасности.
   - Ты не сможешь развестись со мною, -  возразила  она  из  упрямства,
задетая за живое его непомерным высокомерием. Он знал, что она  имела  в
виду, и не знал, говорила ли она правду или притворялась. На сей раз она
была уверена.
   - Это мы еще посмотрим.
   - Опять вернулись к самому началу. Буду ли я свободной после рождения
ребенка?
   - Конечно.
   - Даже если он унаследует твой титул?
   Он не упомянул о том, что у него уже есть, сын.
   Но она должна была знать об этом. Он никогда этого не скрывал.
   - Конечно.
   - А ребенок?
   Они опять пришли к этому вопросу. К вопросу, о котором он не хотел ни
думать, ни отвечать на него сейчас. Слишком много  других  проблем  надо
решить в первую очередь.
   - Я не знаю, - честно, ответил он, смутившись, когда увидел, что  она
расплакалась.
   - Прости меня, - через мгновение, глотая слезы, произнесла она.  -  Я
так часто.., стала.., плакать... - Хотя Челси и предвидела такой  ответ,
она необычайно расстроилась. Ее  нервы  были  расшатаны  до  того,  что,
казалось, любое событие выводило ее из равновесия.
   - Слава Богу, ты больше ничем не кидаешься, - заметил Синджин.
   - Кажется.., это уже.., прошло, - произнесла Челси,  икая  и  вытирая
слезы.
   И она вдруг показалась ему такой маленькой и несчастной. Лицо еще  не
высохло от слез. Сидит на подоконнике и болтает ногами туда-сюда,  прямо
как ребенок. Он невольно смягчился.
   - Ты часто плачешь?
   - Боюсь, что постоянно.
   Он улыбнулся этому извиняющемуся тону.
   - Я бы не хотела так часто плакать. Я не, ищу сочувствия.
   - А я не тот человек, у кого его можно найти, - ответил он, но взгляд
его утратил прежнюю холодность, и он вдруг ни с того ни с сего сказал:
   - Ты не можешь здесь спать.
   Тут он на время задумался, как бы ища, что добавить к этой спонтанной
реплике. И в этот  момент  в  голове  у  него  возникла  мысль,  так  же
неожиданно, как из-за кулис на сцене появляется актер.
   Она могла бы лечь с ним.
   "Почему бы и нет, - думал он, - она же его жена.
   Почему бы и нет,  -  продолжал  он  размышлять,  -  еще  раз  она  не
забеременеет".
   "Почему бы и нет, раз больше никого нет".
   "Почему бы и нет, в самом деле"., - Тебе ведь нужна чистая комната, -
как бы объясняя свою предыдущую реплику, сказал он.
   - Я уберу все с кровати. В последнее время я могу уснуть, кажется, на
чем угодно.
   Он забыл о том, каким бесстрастным  и..,  жестоким  он  был  все  это
время. Оттолкнувшись от двери, он двинулся к ней. Вечер начал  принимать
неожиданный оборот.
   - Ты все еще  сердишься?  -  Она  наблюдала  за  его  приближением  с
некоторым опасением.
   - За это?
   Она кивнула и вся напряглась. Он покачал головой и улыбнулся:
   - Твой нрав будет пару дней  поводом  для  сплетен  у  прислуги.  Как
насчет того, чтобы заново отделать комнату?
   - Что это с тобой?
   Он пожал плечами. В голове у него творилась такая неразбериха, что он
не нашел достойного ответа. Она стояла перед ним, таким высоким,  подняв
голову,  и  лицо  ее  казалось  ему  лишь  большими  влажными   глазами.
Интересно, будут ли у ребенка такие же необыкновенно глубокие глаза?  Он
вдруг впервые осознал, что она сейчас вынашивает новую жизнь.
   - Как ты себя чувствуешь? - едва слышно спросил он.
   - Устала, - слабо улыбнулась она, - как обычно. - И если бы он  вдруг
стал  утверждать,  что  пришел  к  ней  и  без   ее   буйно-настойчивого
приглашения, она бы не стала спорить. Она, действительно, устала;  И  не
только физически, но и морально. Последние несколько  недель  напоминали
настоящую войну. Сейчас же Синджин предлагал  временное  перемирие  -  о
большем она и мечтать не могла.
   - Я найду тебе ночлег получше, - сказал он, сначала  прикоснувшись  к
ее плечу, чтобы не испугать,  а  затем,  стараясь  причинять  как  можно
меньше беспокойства плечу, взял ее на руки.
   - Хм, а ты не стала тяжелее.
   - Немножко. Я, по-моему, только и делаю, что сплю. И прости  меня  за
все это. - Она сделала неопределенный жест  рукой,  означавший,  видимо,
царивший в комнате беспорядок.
   "Как его жена, пользуясь лишь его именем,  она,  наверное,  могла  бы
получать кое-какие деньги, - подумал он, - хотя он  ведь  не  подписывал
брачного соглашения, так что на нее не записано ни имущества, ни денег".
Возможно, она все еще была бедна.
   - Не надо извинений. Я не должен был  быть  столь  деспотичным.  Тебе
нужно что-нибудь?
   - Моя расческа, - сказала она, и он поднес ее  к  бюро,  на  котором,
кроме расчески и зеркала, ничего не осталось.
   - Ты суеверна.
   Она лишь печально улыбнулась.
   И тут он заметил, что ни одно зеркало в комнате не  было  разбито.  И
когда он вновь посмотрел на нее, его глаза были такими же  теплыми,  как
раньше.
   - Завтра что-нибудь придумаем, - сказал он.
   - Должно быть, лесные феи услышали меня. - Она опять улыбнулась. -  А
я чуть не сбежала.
   Ему не хотелось портить ей настроение, к тому же он вспомнил, что она
и так часто плакала в последнее время. И он добавил:
   - Да, ты чуть не сбежала.
   И пока он нес ее вниз в свою спальню, он поймал себя  на  мысли,  что
рад этому.
   Еще не зная, что делать, Синджин прошел через  комнату  к  небольшому
дивану напротив камина. Его терзали противоречивые чувства.
   - Я, наверное, тяжелая ноша для тебя, - тихо заметила Челси.
   Он тоже так думал, глядя на доброе личико той, что  разбила  всю  его
жизнь.
   - Не такая уж и тяжелая. Пока, - пошутил он.
   В комнате вдруг воцарилось молчание. Еще несколько нерешенных проблем
разделяло их.
   Он чувствовал себя подлецом из-за своего желания, несмотря на то  что
было между ними раньше.
   Она же чувствовала  себя  в  полной  безопасности,  сидя  у  него  на
коленях.
   Молчание затягивалось. Никто не хотел начинать разговор первым.
   - Я устала.
   - Ты устала? - сказали они одновременно и рассмеялись.
   - Я еще и проголодалась, - добавила Челси, - если ты не возражаешь.
   Синджин едва не сказал: "Из-за чего же". Он был слишком увлечен  тем,
что теплое, мягкое, нежное существо сидело у него на коленях. Он вовремя
спохватился и вместо этого произнес:
   - Конечно, я не возражаю. Сейчас позвоним повару.
   Небольшой импровизированный  пикник,  устроенный  им  посередине  его
кровати, помог возобновить их дружбу. В этот  вечер  Челси  наслаждалась
вареными яйцами под соусом, холодным пудингом и  разогретыми  пшеничными
лепешками с кишмишем, запивая душистым хаттонским медом. К тому  же  она
съела еще порядочную порцию бифштекса.
   К удивлению Синджина, она съела еще два апельсина.
   - Ну, дорогая, если твой аппетит не ослабнет,  ребенок  будет  весить
килограммов десять, не меньше.
   - Разве это плохо? - ответила она,  польщенная  его  вниманием.  -  Я
ничего не могу с собой поделать.
   Я постоянно голодна. Но мужчине этого не понять.
   - Почему же нет? - Голос у него понизился на пол-октавы.
   - Ты больше не сердишься? Перестал  меня  ненавидеть?  -  И,  еще  не
договорив, она поняла совершенную ошибку.
   Мужчины, она осознала это очень рано, не любят, когда их спрашивают о
чувствах.
   - Могу я взять свои слова обратно? - поспешила спросить она, пытаясь,
улыбнуться.
   - Будь так любезна.
   Она оказалась права. У него не было ни малейшего желания отвечать. Он
вздохнул, откинулся на спинку кровати, провел рукой по своему подбородку
и произнес:
   - Я не знаю, что чувствую, но мне приятно, что ты больше не плачешь и
что ты сейчас со мною.
   - А мне приятно, что твоя рука выздоравливает.  А  сейчас,  когда  мы
обменялись любезностями, позволь мне вытереть у тебя со щеки кровь,  она
опять пошла.
   - Ты мне не надоедаешь.
   - Тебе это кажется необычным?
   - Очень.
   - Тогда я не буду менять своих манер.
   - А ты собиралась?
   - Я хотела, но у меня ничего не  получилось.  Боюсь,  что  я  слишком
долго была сорвиголовой.
   - Может, поэтому ты мне нравишься.
   -  Не  знаю.  А  ты  этого  не  узнаешь,  пока  я  не  осмелюсь  быть
откровенной; ведь раньше в женщинах тебе нравилось лишь одно.
   Он подумал, что для  своих  неполных  восемнадцати  она  была  совсем
неглупа.
   - Моя семья, ваша светлость.., одни мужчины.
   Любой научится...
   - Пожалуйста, просто Синджин.
   - Не знаю, осмелюсь ли я?
   - Осмелишься.
   Этого не стоило говорить молодой  девушке,  которая  много  лет  была
предоставлена самой себе. Хотя,  учитывая  его  состояние,  в  этом  был
смысл.
   Она  выбрала  самый  взрывоопасный  способ  стереть  кровь:  медленно
приблизилась к нему,  уперлась  руками  в  его  плечи  и,  наклонившись,
слизнула ее.
   Вряд ли стоит  говорить,  что  никто  не  выспался  этой  ночью  и  в
пребывании в Хаттоне появилась своя прелесть.
 
Глава 31 
 
   Едва прошли  теплые  весенние  дожди,  как  уже  покрывшиеся  зеленой
листвой холмы и долины, переливаясь всеми цветами радуги, засверкали под
солнцем.
   Последние две недели в Хаттоне превратились в  огромное  удовольствие
для примиренных Синджина и Челси, которым не было никакого дела до того,
что творилось в окружающем их  мире.  Они  смеялись,  весело  болтали  и
занимались любовью, они кормили друг  друга,  читали  вслух  отрывки  из
любимых книг и  занимались  любовью,  они  гуляли  пешком,  катались  на
лошадях и занимались любовью; они жили в раю... и занимались любовью.
   Сенека  вернулся  в  Лондон,  на  случай  нападения  Фергасонов  была
оставлена часть охраны.  Плечо  Синджина  выздоравливало,  раненая  рука
вновь набирала силы.
   - Ты уже думала, как назвать  ребенка?  -  спросил  он  как-то  после
обеда, когда они, одетые по-домашнему, лежали в саду под яблоней.
   Челси слегка повернула голову и улыбнулась,  не  переставая  медленно
ерошить его волосы. Затем покачала головой, но слишком лениво для  того,
чтобы кто-нибудь понял этот жест. Она уже начала  засыпать,  разморенная
теплыми лучами солнца.
   - Значит, выбор за мной? - Глаза его озорно засверкали.
   - Где ты берешь энергию? - улыбнулась она.
   - Но я и не отдаю ее ребенку, дорогая. А  тебе  позволено  ничего  не
делать, - сказал он и усмехнулся. - Почти ничего. Вообще-то мне нравится
Альфред.
   До того как она успела ударить его,  он  отскочил  прочь  и,  лежа  в
недосягаемости от ее сжатого кулака, спросил:
   - Тебе не нравится Альфред?
   - Это наверняка будет девочка.
   - Оче