Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
и вопросы
задавать!" Ушел уже, было, Рау из типографии, но воротился:
"Ослушаешься - прогоню! На твое место всякий прибежит - и кликать не
надо, только дверь в типографию открой!"
После такого внушения Макс понял, что ему с собой не совладать:
"Тайна должна быть раскрыта - иначе он не мужчина, а дрек!" Но на
хозяина обиделся: "Грязнулей обозвал... А он, Макс, рабочий человек на
работе, кругом эта краска прилипчивая - тут и божий ангел в своих
светлых одеждах станет на черта похож!"
Правду сказать, в этот злосчастный день Макс и вовсе не умывался.
Проспал, пора бежать в типографию - а как же голуби? Кто их выпустит
из голубятни, посвистит, с крыши махалкой помашет? Того не понимают,
что голубю летать надо, иначе зажиреет. А у него, Макса Пуршвица,
стайка породистая. Один турман чего стоит: сам белый, а глазки
красненькие, мохноногий, на голове султанчик. А в лете - залюбуешься!
Возьмет высоту - и давай играть: то нырнет, то перекувырнется, то
будто нос срежет Максу... Весельчак, каких и среди людей поискать. В
городе на ярмарке у ребят выменял, троих за одного отдал...
Был вечер. Голуби сидели, воркуя, кто на плечах и на голове у
Макса, кто на крыше дома, а сам он делал приборку в голубятне:
вычистил помещение, переменил птицам воду, насыпал в кормушку гороху и
задумался... Господин Рау обещал про голубей в Турнцейтунг напечатать
- а тут: "Выгоню!" Эх, жизнь, и кто тебя, сиротскую, выдумал...
Загрустил мальчуган, но ненадолго. Во дворе появился еще один
иностранец, - это был Иосиф Блюменфельд. У Макса пугливо сердце
екнуло: почуял - тайна близится к развязке... Но в чем она? Только бы
не прозевать!..
Новый человек пришел в типографию, наклонился над наборной
кассой, поковырялся в литерах и заворчал, чем-то недовольный.
Макса такое пренебрежение к типографии задело.
- Gutes din! - сказал он с вызовом.
Пришедший повернулся к нему - а на лице беспомощная улыбка. Не
понял иностранец немецких слов. Потом ткнул себя пальцем в грудь:
- Вернер... Ихь бин Вернер!
На том и разошлись.
Однажды Максу не спалось. Вертелся под периной, вертелся, - но
холодно, декабрь, не согреться. Встал, оделся. Еще рано, типография
закрыта - и все-таки его потянуло к типографии... Глядит - а Вернер со
двора зашагал. Макс крадучись устремился за ним.
x x x
На одной из центральных улиц Лейпцига появился старьевщик. Он
катил перед собой тележку с мусором. Под брезентом была груда костей,
какие выбрасывают из кухонь на помойку, и рваная, выношенная обувь,
тоже сваленная в кучу. Шагал старьевщик с трудом. В этом сгорбленном
старике трудно было бы узнать щеголеватого Иосифа Блюменфельда.
Вместе с ним, помогая толкать тележку, столь же понуро брел
мальчуган-оборвыш, ясно кто - Макс Пуршвиц. На этот раз он измазал
лицо в свое удовольствие. За спиной на лямках у него был мешок, из
которого торчала такая же выброшенная обувь.
Туманное декабрьское утро прояснилось. На улице появились
прохожие и заспешили по своим делам. Некоторые брезгливо косились на
тележку с отбросами. Но куда деваться старьевщику? Уже катят экипажи,
того и гляди - попадешь под копыта лошадей. И человек невольно жался к
тротуару... Вдруг - полицейский. С бранью преградил дорогу
старьевщику.
- Щуцман... - обомлев, простонал мальчуган и кинулся в сторону -
ведь в заплечном мешке у него не просто рваная обувь: в негодных
ботинках по узелку русского шрифта. Охваченный ужасом, он мог бы
наделать глупостей и лишиться драгоценной ноши... Но тут над головой
прогремело: "Прочь с дороги!" - и парня полоснули кнутом. Ахнув от
боли, Макс схватился за окровавленную щеку и пришел в себя.
Видит: шуцман требует поднять тряпичное покрывало на тележке и
Вернер - делать нечего - подчиняется. А сам мычит, прикинувшись немым
(опасается обнаружить плохой немецкий), мычит и машет Пуршвицу - зовет
на помощь. А мальчишка словно и не слышит. Затаясь, глядит на руку
шуцмана. В ней жезл. Вот тычет жезлом в груду костей. Это не страшно -
кости насыпаны для виду. Разворошил кости... А рядом рваные ботинки.
Только бы не тронул - они тяжелые, заподозрит неладное. А в каждом
шрифт...
Макс почувствовал - нечем дышать. Жадно втянул воздух... Так и
есть - жезл приближается к ботинкам...
- Господин шуцман! - в отчаянии закричал мальчуган. - Они
вонючие, из помойки!
Полицейский от внезапного крика вздрогнул. Отдернул руку с жезлом
и принялся ругать мальчугана.
Макс - в слезы... Конечно, Вернеру не следовало останавливаться.
А если уж задержан - тут же сказать условленное: мол, извините,
заблудились, нам на клееварочный завод! И никакому шуцману не пришло
бы в голову ковыряться в отбросах - прогнал бы мусорщиков с
центральных улиц, и только... Но оба оплошали: Вернер некстати
прикинулся немым, а Макс словно онемел от потрясения. Вот и дождались
обыска...
Казалось, провал операции по доставке шрифта неминуем. И вдруг -
спасение... Спасли драгоценный груз, сами того не подозревая,
прохожие. Отбросы на тележке, расковыренные полицейским, так
засмердили, что из толпы прохожих посыпались протесты и ретивому
стражу порядка пригрозили, что на него пожалуются в магистрат. Шуцман
сразу сник. Вылупил устрашающе глаза на старьевщиков и процедил:
- Weg! Fort! (Пошли прочь!)
x x x
Типография Германа Рау небольшая, теснится в двух комнатах.
Печатная машина за перегородкой. Сквозь стеклянную дверь видно
чугунное колесо с рукоятью. К рукояти становится человек, вращает
колесо, и машина, постукивая, приходит в движение. Печатник пускает
под крутящийся вал листы бумаги, на них оттискивается текст, и по
другую сторону вала приспособление, похожее на грабли, укладывает в
стопку отпечатанное.
Однако торжественный момент печатания "Искры" еще не наступил.
Идет подготовка.
Владимир Ильич принес статью, которой дал название: "Насущные
задачи нашего движения". Ее будут изучать и изучать рабочие России,
таясь от полиции, жандармов, агентов охранки. Это - главный материал в
газете. Рядом встанет рассказ о Вильгельме Либкнехте. "Старейший вождь
германской социал-демократии", - сказано о нем. Он незадолго перед тем
умер, этот замечательный революционер, и рабочие многих стран со
скорбью опустили его в могилу.
Владимир Ильич подготовил материал и для обратной стороны
газетного листа. Все написанное вручил Блюменфельду. Они улыбнулись
друг другу. Иосиф помедлил, переживая торжественную минуту, и принялся
старательно, не торопясь, делать набор. Будто выклевывал щипчиками из
гнезд нужные литеры.
Полученный шрифт поместили на чугунной плите - талере. Выровняли
и скрепили металлической рамкой. Каждая литера стояла очком вверх.
Смазали набор типографской краской и наложили на него лист бумаги.
Оставалось, чтобы получить пробный оттиск, двинуть поверху тяжелый
цилиндр-каток. И тут к тискальному станку прорвался Макс Пуршвиц...
Можно было понять возбуждение мальчугана, который и мучившую его
тайну раскрыл (секретный заказ на русскую газету!), и в старьевщики
превращался, и едва в лапы грозного шуцмана не попал, - словом, на
протяжении одного дня пережил столько несчастий и радостей, сколько за
жизнь свою не знал... Так как же ему, человеку рабочему, не
присоединиться к тем, кто готовил газету для рабочих России!
Горячность мальчишки встревожила Германа Рау.
- Forsicht! - вслед ему сказал он. - Осторожно!
И хорошо, что сумел перехватить каток из рук Макса. Иначе
чугунный цилиндр, не удержанный руками мальчишки, грохнулся бы на пол,
а может быть, и треснул, став непригодным для работы.
Сконфуженный, жалкий, несчастный, Пуршвиц с опаской поднял глаза
на русского редактора. Но Ленин тотчас сделал вид, что ему понравилась
старательность юного рабочего, и дружески похлопал его по плечу.
Мальчишка в бурном ликовании умчался к своим голубям. Только там
ему удавалось успокоиться.
А работа по выпуску газеты продолжалась. Оттиски и первой, и
второй газетных полос взял Владимир Ильич и перешел в переднюю
комнату, чтобы, как говорят полиграфисты, "держать корректуру". Он сел
за большой стол, разложил перед собой листы, обмакнул перо в
чернильницу и углубился в чтение.
В сторонке тихо, на кончик стула, присел Блюменфельд. Он не
сводил глаз с Владимира Ильича. Волнение наборщика понятно. Отчеркнет
строго перо Ленина одну опечатку, отчеркнет другую, - тут и со стыда
сгоришь... Вспомнилось Блюменфельду его пожелание, которое, к
сожалению, не удалось выполнить. Владимир Ильич рассчитывал печатать
"Искру" мелким шрифтом - петитом. Хотелось ему, чтобы газета, при
небольшом формате, вмещала бы много материала. Но немецкие товарищи
сумели раздобыть только боргес - шрифт более крупный. А Владимир Ильич
сказал: "Спасибо и на этом". Умеет ободрить товарищей. И тут же
предложил, насколько только возможно технически, сузить поля газетного
листа; сразу стало просторнее для текста, сгодился и боргес.
Декабрьский день короткий, начинало вечереть. Герман Рау зажег
над столом керосиновую лампу и плотно завесил окна. Проверил, заперта
ли дверь наружу.
Тишина... Ленин работает.
Вдруг в типографию постучались. Владимир Ильич вопросительно
взглянул на Германа. Тот шагнул к двери... Оказалось, что Макс.
Мальчишка мышью проскользнул в соседнюю комнату.
x x x
Наконец печатная машина, заново смазанная, пущена в ход. У
рукояти колеса Макс Пуршвиц. Взглянуть на мальчишку - ну, разумеется,
он держится здесь главным: не закрути он колесо - и машина ни с места.
Второй человек у машины - печатник. Это сам хозяин Рау. Пошла машина.
И вот первый отпечатанный лист. Это еще не газета - только лицевая ее
полоса, но Владимир Ильич схватывает лист. Он любуется его видом,
делясь впечатлениями с Блюменфельдом. Наборщик обрадован, все идет без
замечаний.
Печатание газеты продолжается. Блюменфельд в помощь Максу встает
к колесу машины. Они уже друзья - сдружил их поход за шрифтом.
Под "граблями" растет стопа листов. Но вот заготовленная для
"Искры" бумага кончилась. Надо еще раз пропустить листы под
вращающийся вал, но уже обратной стороной. Рау и Блюменфельд меняют в
машине шрифт...
Вскоре печатание первого номера "Искры" закончено. Все устали, и
все счастливы. Произошло это 24 декабря 1900 года, в канун нового
столетия.
Владимир Ильич и Блюменфельд сразу же, упаковав тираж "Искры",
уехали из Лейпцига.
x x x
Ленин был искусным конспиратором. После сибирской ссылки выехал
за границу, имея законный паспорт за подписью полицейского чиновника,
скрепленный казенной печатью. Владимир Ильич знал, что за ним
увязались шпики: так пусть, решил он, видят, что перед ними
добропорядочный путешественник. В таможне при досмотре багажа чиновник
с особым усердием обследовал чемодан бывшего политического ссыльного -
но ничего предосудительного не обнаружил. В смущении даже откозырял
Ленину: "Извините, господин Ульянов, служба!" - И пожелал счастливого
путешествия.
Оказавшись по ту сторону границы, Ленин, казалось бы, освободился
от преследовавших его шпиков. Но предусмотрительности он не терял.
Прописался в Праге и тут же вместо Ульянова стал "доктором
Иорданским". Переехал в Мюнхен. Но и "доктора Иорданского" шпики не
нашли бы в этом городе: Владимир Ильич перешел на нелегальное
положение. Вновь он стал "доктором Иорданским", когда через некоторое
время встречал выбравшуюся из России Надежду Константиновну Крупскую.
Было это на вокзале в Вене. В паспорте "доктора" появилась официальная
запись: "При муже - жена Марица".
Владимир Ильич, вернувшись с Надеждой Константиновной в Мюнхен,
принялся подготовлять издание нелегальной газеты. Сформировалась
редколлегия - в нее вошли видные борцы против самодержавия: Георгий
Валентинович Плеханов, Вера Засулич и еще трое или четверо.
Увлеченный делом, Ленин и не подозревал, какая опасность нависает
над ним. Сыскная служба в царской России была поставлена высоко:
обширная тайная агентура действовала и за границей. И совпадение:
когда в Лейпциге был отпечатан первый номер "Искры", в Москве
забеспокоился начальник охранного отделения полковник Зубатов. Этот
жандарм был умен и проницателен. Приводим высказывание Зубатова (по
документам из архивов охранки): "Ведь крупнее Ульянова сейчас в
революции нет никого". И Зубатов предложил "срезать эту голову с
революционного тела"... "без формальных улик". Этот свой разбойничий
замысел Зубатов назвал "смелым шагом". Однако полиция указание своего
шефа выполнить не смогла.
А "Искра", номер за номером, продолжала выходить. Но где редакция
газеты, где Ленин - для сыщиков оставалось загадкой. Слежкой за
революционерами за границей руководил некий Рачковский. "В настоящее
время, - доносил он в департамент полиции, - мною принимаются
соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и точного
ее местопребывания. Я найду средство, действуя наверняка,
ликвидировать эту крайне опасную организацию..." А на деле матерый
сыщик оказался не больше чем болтуном.
Примечательно, что даже в России никто не ведал, где расположена
редакция "Искры". Газету на заводах и фабриках, в солдатских казармах
и на флоте тайно распространяли единомышленники Ленина. Среди них -
Глеб Максимилианович Кржижановский, инженер, ближайший друг Ленина;
Зинаида Павловна Невзорова, учительница, жена Кржижановского; Виктор
Павлович Ногин - впоследствии нарком торговли в промышленности
молодого Советского государства; Леонид Борисович Красин, инженер,
впоследствии крупный нарком иностранных дел... Работать агентом
"Искры" было честью для революционера.
Но где редакция газеты? Куда посылать материалы для печати и
прежде всего заметки самих рабочих, которые Владимир Ильич очень
ценил? Знали, что редакция в Германии. Но точный ее адрес был скрыт
даже от агентов "Искры". Действовал закон ленинской конспирации...
Искровец для своей почты в газету знал только один-единственный адрес
в России. Оттуда в конверте с новым адресом материал переправляли до
следующего промежуточного пункта. И так далее. Эту цепь следования
письма к границе трудно было порвать жандармам: ведь каждый участник
этой почты знал только свой передаточный пункт - и не больше. И в
Германии письмо не сразу попадало в руки Ленина: только через цепь
передаточных пунктов. Здесь на "Искру" работали немецкие товарищи.
Редакция первое время помещалась в Мюнхене. Здесь Владимир Ильич
подготовлял материалы к печати в номер и отправлял в Лейпциг к Герману
Рау. Много ли мог вместить номер газеты! Статьи и заметки умещались в
обыкновенном почтовом конверте. Владимир Ильич надписывал: "Заказная
бандероль". Сдавали письмо на почту, разумеется, не в Мюнхене - оно
достигало Лейпцига кружным путем. В конспиративной практике Ленин не
допускал ни малейшей слабины. Заметим кстати: редакция и типография
"Искры" всегда помещались раздельно - в разных городах и даже,
случалось, в разных странах. Так, с апреля по июнь 1902 года Ленин
вынужден был от охранки скрываться в Лондоне, а печаталась газета в
Мюнхене у преданного Ленину (как и Г. Рау) владельца типографии
Максиминуса Эрнста...
Но это уже события, выходящие за рамки нашего рассказа. Каждый,
кто углубляется в историю ленинской "Искры", не может не поразиться
сверхчеловеческим силам, которые отдавал Владимир Ильич любимой
газете. Талант, энтузиазм и вместе с тем осмотрительность и умение
проникнуть в замысел врага (сильнейшей в Европе охранной службы)
позволили Владимиру Ильичу поднять огромное дело общерусской рабочей
революционной газеты. И думается, возьмись ставить "Искру" человек не
столь крупный, "Искра" угасла бы, не возгоревшись в пламя...
Величаво звучат слова Ленина:
"Искра" создала Российскую социал-демократическую рабочую
партию".
x x x
Шли годы... Минуло полвека, когда в Пробстхайде появилась
экспедиция историков. Приехали сюда немецкие ученые, граждане новой
страны на политической карте Европы - Германской Демократической
Республики. Долог для них был путь в Пробстхайду - исчислялся
годами...
Сперва историки обратились в Советский Союз. Сказали:
- Существует легенда, будто бы первый номер русской революционной
газеты "Искра" был отпечатан в Лейпциге. Так ли это?
- Это не легенда, - ответили им. - Действительно Владимир Ильич
Ленин, будучи в эмиграции, организовал в тысяча девятисотом году
печатание "Искры" в Лейпциге.
Естественно, немецкие историки заинтересовались подробностями и
прежде всего захотели узнать, в какой типографии печаталась газета.
Ведь в Лейпциге уже и тогда их было множество.
Однако о типографии, которой воспользовался Владимир Ильич, не
знали и в Советском Союзе. Ленин никому не раскрыл ее адреса.
Оставалось расспросить жителей Лейпцига. Начали с того, что
разыскали, одного за другим, рабочих всех существовавших в 1900 году
типографий. Немногие остались в живых. Это были глубокие старики. Но
они, горячо одобряя предпринятые поиски места печатания "Искры",
силились помочь искателям. И один за другим умолкали, сами удивленные
своему неведению: "Не знаем... Не слыхали... Не помним такой
типографии..."
Неудача не обескуражила историков. Принялись расспрашивать
жителей города вразброд, надеясь на счастливый случай. Ушло на это
несколько лет, но счастливый случай не представился...
Наконец обратились к помощи печати. Казалось бы, с этого
следовало и начать, но... Из опыта научных работ в различных областях
знания известно, что простое решение не всегда приходит сразу. Итак,
уже только в 1952 году по поручению товарищей научный сотрудник
исторического музея Лейпцига Фридрих Донат опубликовал в газете
"Leipziger Volkszeitung" статью с призывом к горожанам сообщить в
редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.
x x x
В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего
проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел
Макс Пуршвиц в местной газете статью Доната и задумался... Сколько
времени утекло - и вдруг вспомнили! Как же быть? Не с кем и
посоветоваться. Все трое - и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он,
тогда подмастерье, - дали Ленину слово о печатании "Искры" в
Пробстхайде нигде, никогда и никому не проговориться. Но Германа уже
нет в живых; Вернер, с которым он, Пуршвиц, подружился, как уехал с
Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли
он?..
Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь только на его
совести. Задумался, оттягивая решение, - и вспомнилось ему детство,
голубятня, мохноногий турман с султанчиком на голове. Бывало,
взовьется турман ввысь, и уже едва приметен в небе, мерцает там, как
белая звездочка. А мальчишка верил, что звезды знают будущее каждого
человека. Но разве ночью сонными глазами разглядишь в глубине неба
свою звезду - вон их какая россыпь!.. И он, бывало, нашептывал
турману, чтобы тот поднялся еще выше, к звездам, - и сам,