Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
ые брови.
- Какой ты, товарищ, специальности? - повторили вопрос
железнодорожники.
- Артиллерист, служил действительную, - сказал старик веско, все
еще хмурясь...
Вот этого уж никто не ожидал... Артиллериста сразу обступили, все
наперебой заговорили с ним и тут же, подхватив его под руки,
торжественно повели к пушке. Но старик освободился от облепивших его
рук.
- Ну-ну, берись, давай показывай, как она, окаянная, действует, -
торопили каменотеса. - Да сбрось чехлы-то! Ничего, ничего, снимай, мы
их потом опять наденем...
Каменотес не спеша расстегнул пряжки на чехлах, спустил их один
за другим на пол и отгреб ногами в сторону.
Я подошел поближе. Вот оно, грозное шестидюймовое орудие... Пуды,
десятки пудов кованой и литой стали - и как слажено, как подтянуто
все!
Все затаясь глядели на могучий ствол, на щит, на механизмы
орудия, осторожно притрагиваясь ко всему руками. Как магнит, тянуло
оно к себе...
Я вскочил на ступицу колеса и стал шарить по стволу, отыскивая
марку орудия. Вот она, марка. Я всмотрелся в мелкие, как на пломбе,
буквы: "Путиловский завод. ПГР. 1917 г.". Путиловцев работа, наших,
питерских!.. Как же это угораздило тебя, матушка, в плен к петлюровцам
попасть? Ну, ничего, теперь-то дома, со своими... Эх, командира нет, -
зарядить бы сразу да бабахнуть. Небось и со станции возьмет по
желто-блакитным!
- Отойди-ка, товарищ, - недовольно проворчал каменотес.
Я спрыгнул на пол.
Каменотес подождал, пока я отошел, потом поплевал на руки и с
минуту раскачивался из стороны в сторону. Вдруг он крякнул и с размаху
хватил кулаком по рукоятке, торчавшей над казенной частью орудия.
Ударил - и с силой потянул рукоять на себя. Из ствола, громыхая,
вывернулся наружу стальной поршень с крупной винтовой резьбой.
Каменотес подпихнул его плечом и отвел вправо.
Блеснул сквозной канал орудия.
Мы все, толпясь, стали в него заглядывать, как в телескоп.
А каменотес тем временем перепрыгнул через лафет и зашел к стволу
с левой стороны. Там, на особом выступе, колонкой возвышался
прицельный прибор, весь из винтов, рычажков, с мелкими, как волоски,
насечками и цифрами. Каменотес прищурился в стеклышко прицела и начал
вращать штурвалы орудия - их было два.
Повертел один штурвал, повертел другой - ствол пушки медленно
отошел в сторону и чуть приподнялся.
- Добра гармата... - проговорил каменотес, поглаживая бороду.
Он подозвал племянника, велел накинуть на пушку чехол, а сам
присел на лафет. Потом, пошарив в карманах, достал и выложил на ладонь
стальной обломок ножа, какую-то трухлявую губку, камешек-кремень и
коротенькую трубочку-"люльку" с бисерными подвесками.
Набив трубку зеленым табаком-самосадом, старик отошел к борту и
приготовился закуривать. Ему предложили спички, но он спичек не взял и
стал сам добывать огонь.
Задача оказалась непростая. Старик зажал кремень и губку в
пальцах левой руки и с силой чиркнул по кремню сталью. На первый раз
ничего не получилось. Он еще раз чиркнул, высекая искры, еще, и
наконец губка затлела. Тут он помахал губкой из стороны в сторону,
давая разгореться, и с маху сунул ее, как старинный пушечный фитиль, в
свою трубку.
Изо рта его, из ноздрей и из трубки в три струи повалил сизый
табачный дым, сползая по бороде на расшитую сорочку.
Эх, смачно курит! У меня даже слюна навернулась, и я поспешил
скрутить папиросу. Гляжу, и железнодорожники тоже не устояли против
соблазна - все достали табак.
"Дай-ка, - думаю, - уважу старика, попрошу прикурить от его
коптильной фабрики".
Я подошел к артиллеристу и попросил высечь огонька.
Он поглядел на меня, кивнул и с охотой опять полез в карман за
всеми своими приспособлениями. Раздул уголек и протянул мне. Я
наставил папиросу, но тут же повалился на старика, и мы с ним крепко
стукнулись лбами.
"Фрррр!.." - заверещал кондукторский свисток. Дернулся вагон,
лязгнули буфера, и над самым моим ухом рявкнул гудок паровоза.
Тьфу, я даже вздрогнул от неожиданности. Вот медная глотка!
Паровоз подошел вплотную к железному вагону, и нас обдало теплом.
Все поежились, вдруг почувствовав холодок раннего утра, и потянулись к
паровозному котлу, как к печке.
Но тут из трубы паровоза со свистом полетели искры. Мы
шарахнулись, отмахиваясь от них, как от злых комаров.
- Эгей!.. - закричали железнодорожники машинисту. - Прикрой
сифон-то, не сифонь! Здесь ящики, снаряды!
Искры перестали сыпаться. Машинист выглянул из будки и,
разминаясь, сошел на перрон. Я увидел плотного пожилого человека в
фуражке с серебряными галунами, в форменной черной тужурке, при часах.
Цепочка от часов у него висела через всю грудь.
- Ну как, отправляемся? - крикнул машинист, подходя к нам. -
Разрешение есть. - И он помахал в воздухе зеленой бумажкой.
- Повремени, Федор Федорович, - ответили ему из вагона. - Не за
нами дело - командира дожидаемся.
- Командира, командира... - проворчал машинист, оглядываясь на
дверь вокзала. - Семеро одного не ждут. А нас тут побольше, чем
семеро...
Я, свесившись с борта, осматривал наш паровоз. Хорошая машина...
Щегольские красные колеса с белым кантиком по ободу, дышла блестят,
все сверкает... На зеленой будке виднелась литера "Н" и номер "333".
Пассажирскую машину отрядили в бой - молодцы железнодорожники! Этот
паровоз уже повезет так повезет!
Тут мне показалось, что за паровозом два тендера.
- Это для чего же, - спросил я проходившего мимо кондуктора, -
тендер и еще тендер?
Кондуктор вынул свисток изо рта.
- Это вагон идет за тендером, - сказал он, - стальной вагон под
зелень выкрашен. Ваши же пулеметчики там едут, с пулеметами.
Бронированный вагон? Вот оно как! Так у нас же целый боевой поезд
составился! Это надо поглядеть...
Я перемахнул через борт, но только разбежался, как меня кто-то
окликнул по фамилии. В дверях вокзала стоял человек в сером
полуштатском френче, с коробкой маузера на боку. Гляжу - это помощник
начальника нашей проскуровской милиции Богуш!
Вот гость еще... Что ему тут надо?
Богуш сразу полез в орудийный вагон. Я поднялся за ним.
- Все ко мне! - крикнул Богуш, перелезая через борт.
Пока ребята собирались, он мельком взглянул на пушку и на штабеля
уложенных ящиков.
- Здравствуйте, - сказал он, когда все подошли и остановились
перед ним. - Будете исполнять мои приказания. Распоряжением штаба я
назначен командовать этим... - Он оглянулся на паровоз, на задний
вагон, усмехнулся и закончил иронически: - Этим сборным составом.
"Что, - думаю, - такое? Да как же он берется? Ведь тут
артиллерия..." И вдруг я вспомнил, что Богуш артиллерист. Говорили
даже, что он из бывших офицеров, не то штабс-капитан, не то капитан.
Значит, артиллерист опытный. И в службе исправный, это видно по его
милицейской работе: город содержит в порядке, милиционеры круглые
сутки на постах. Что ж, командир неплох! Малость выпивает, но здесь-то
будет не до того.
Богуш, встав по-военному, руки по швам, медленно обвел глазами
всех, кто был в вагоне. Мы подравнялись и тоже стали навытяжку.
- Что ж, тут добровольцы, что ли, партизаны?
- Добровольно идем, - отозвалось несколько голосов.
- А из бригады есть люди?
Я сказал, что есть - в другом вагоне, пулеметчики.
- Сколько пулеметов? - полуобернулся ко мне Богуш.
Ему ответили железнодорожники: пулемет в башне и два по бортам.
- Так, всего три... Хорошо. - Он подумал и опять обратился ко
мне: - А вы кем тут? От политотдела?
- Да нет, - говорю, - в команде. Подрывником назначен.
- Вот как! Ну, это правильно. Подрывник, конечно, понадобится...
Ну-с, а кто тут артиллеристы?
Вышел каменотес с племянником.
- Где служил? В германской участвовал?
- И в японскую служил, и трохи в германскую, - сказал каменотес,
- в тридцать пятом легком артдивизионе.
- В легком? - Богуш усмехнулся в мою сторону и пожал плечами.-
Так это же не легкая, - он кивнул на пушку. - Это шестидюймовая
гаубица!
- Ничего, товарищ командир, управимся, - сказал каменотес и снял
шляпу.
- Каким номером стоял? - снова спросил командир.
- Первым номером. Бомбардир-наводчик.
- Так-с... А этот? - Богуш кивнул на его племянника.
- А он, товарищ командир, хучь першим, хучь другим номером. При
мне стоять будет.
Богуш развеселился. Нащупал сзади борт вагона, сел, болтая
ногами.
- Ну-ну, еще тут кто?
- Я!.. - отозвался вдруг голос снаружи, и через борт перевалился
тяжелый мешок.
Богуш отскочил в сторону и осмотрел свои галифе - не запачкался
ли?
Мешок был в муке, от него шел пар. В вагоне вкусно запахло
печеным хлебом. Все заулыбались.
Потом появился второй мешок, и следом за мешками мы увидели
матроса.
- Ффуу... - тяжело вздохнул он, садясь верхом на борт. Лицо его
было багровое, глаза осоловели от грузной ноши.
Вслед за матросом перебрался в вагон смазчик, весь перепачканный
в муке: плечи, локти и даже брови белые.
- Это что же?.. - сказал Богуш, поглядывая то на матроса, то на
смазчика. - Провиантская команда?
Тут матрос, вдруг сжавшись комком, выпрыгнул на середину вагона
и, лихо заломив бескозырку, отчеканил:
- Черноморской эскадры, миноносца "Заветный", действительной
службы сигнальщик Федорчук!.. С бывшей эскадры, - поправился матрос.
- Почему с бывшей? - спросил Богуш.
- На дно ее пустили - от германца.
- Ах да... - сказал Богуш, кивнув. - Значит, бывший сигнальщик с
бывшего миноносца бывшей эскадры. - Он усмехнулся и сразу повернул
лицо к железнодорожникам: - А вы кто такие? Артиллеристы, пулеметчики?
Те помялись, посмотрели друг на друга.
- Рабочие мы, с пути... Есть и движенцы.
- Так-с... Что-то многовато вас тут, товарищи, набралось. Я вижу
здесь... восемнадцать человек. Незачем столько, гаубицу ведь нам не
запрягать. Ну, двое к правилу, - он показал на конец лафета с ручкой
торчком, - ворочать орудие. Кто станет?
К правилу подскочил матрос и потянул за собой смазчика.
- Так-с. Первый номер, наводчик, у нас есть...
Каменотес при этих словах кашлянул, посмотрел на всех победителем
и расправил усы.
- Первый номер, правильные... - перечислял Богуш. - Так... Теперь
заряжающий. - Богуш остановил взгляд на племяннике каменотеса: -
Заряжающим станет вот этот малый, он поплечистее вас всех.
Парень, как видно не ожидавший такого почета, раскрыл рот и
растерянно замигал глазами. Но дядя тут же вывел его из столбняка -
схватил за руку и поставил куда следует.
- Теперь, - сказал Богуш, - нам потребуется еще замковый -
открывать и закрывать затвор орудия.
Вперед было сунулся щуплый телеграфист с молниями в петлицах, но
его оттеснили.
Вышел рослый железнодорожник с синими кантами.
- Слесарь, - сказал он отрывисто. - Чинил оружие... Партизанам.
Когда немчуру били.
- Так, понятно. Все! - Богуш встал с борта. - А остальные...
Извините, товарищи, но я, как командир, обязан предложить вам оставить
бронепоезд.
Рабочие заволновались. Растерянно сбились в кучу, толпой
подступили к командиру. Поднялся шум, говорили все сразу, перебивая
друг друга. Кто-то требовал, чтобы дело разобрал профсоюз, другой
кричал и грозился пожаловаться в штаб. Двое или трое, пытаясь
успокоить остальных, доказывали Богушу, что, если бы не они,
железнодорожники, бронепоезд так и стоял бы в тупике, а растопили они
его для того, чтобы самим выйти в бой. "Это наше право! - твердили
они, наступая на Богуша. - Наше право!"
Но Богуш ничего не слушал. Он выждал, пока шум стал стихать, и
твердо повторил свое приказание.
Рабочие взяли винтовки.
- Оружие оставить, - сказал Богуш. - Это инвентарь бронепоезда.
Тут уж и я не стерпел.
- Неправда, это их винтовки! - вступился я. - Вы командир, и наше
дело подчиняться, но оружие рабочим выдал командир бригады. Сам лично.
- Ах, разве! - Богуш живо обернулся ко мне. - Тогда пожалуйста, я
не возражаю... Но тем более, значит, вам, товарищи, не место здесь...
В полках сейчас каждый человек с винтовкой на счету, а вы, извините,
прохлаждаетесь... Слышите, какой бой идет!
Рабочие вышли, построились с винтовками на перроне и молча
двинулись с вокзала.
Глава третья
Бой на подступах к Проскурову все разгорался. В городе начались
пожары. Это неприятельские снаряды, взрываясь, поджигали в разных
концах города деревянные и камышовые крыши. Быстро клубясь в
прохладном утреннем воздухе, дым черными завесами застилал город.
Станция тоже уже была под обстрелом. Со звоном рвались в воздухе
шрапнели, обдавая перрон градом пуль. Завывая, как сирены,
проваливались куда-то за вокзал гранаты, и слышно было, как там,
сзади, рушились здания и осыпались стекла.
Стоять дальше у перрона стало невозможно, и командир приказал
передвинуть поезд. Теперь мы стояли на какой-то поросшей травой
подъездной ветке, вдоль которой высились похожие на веретена
украинские тополя. В этом случайном и малонадежном укрытии команда
бронепоезда проходила учение и боевую практику...
Не знаю, какие успехи делали в своем вагоне пулеметчики, только
за них, видно, командир был спокоен: он побывал там всего один раз и
больше уже не ходил. Но у нас в вагоне дело не клеилось. Из всех
пятерых наших "артиллеристов", отобранных командиром, только один
каменотес и разбирался в пушке - остальные ведь впервые очутились
перед этой махиной. А тут еще и времени в обрез, и этот гнетущий
свист, и грохот обстрела...
Богуш выходил из себя.
- Замковый! - кричал он, топая ногами. - Где у вас стопор курка?
Опять не в боевом положении? Третий номер... да ты, стриженая голова,
ты третий номер! - вдалбливал он совсем ошалевшему племяннику
каменотеса. - Как подаешь снаряд? Где правая рука у тебя, где левая?
Сено-солому к рукам привяжу!.. Четвертый номер! Пятый!
Пятым был матрос. Он уже начинал злиться и отвечал Богушу
петушиным голосом: "Так точно-с! Никак нет-с!"
- Ну знаете, товарищи... - сказал наконец Богуш. Он отошел,
достал платок и дрожащей рукой обтер шею и лоб. - Я, конечно, поведу
вас в бой, но только имейте в виду...
Он вдруг выбежал на середину вагона, топнул ногой и начал сыпать
без передышки:
- Орудие к бою! По краю деревни! Шрапнелью... Заряд номер два!
Отражатель ноль! Угломер двадцать семь - семьдесят! Наводить на
колокольню! Прицел сто!.. Трубка девять-девять!..
Он сунул руки за спину и с усмешкой посмотрел на одного, на
другого.
- Слышали артиллерийскую команду? Поняли?
Все молчали, оглушенные потоком незнакомых слов, и только
растерянно переглядывались.
- Поняли. А чего ж тут не понять? - осклабясь проговорил
каменотес. Он во всем поддакивал командиру.
- Ни черта не поняли! - сказал матрос и злобно сплюнул. - На
позицию надо выходить. Нечего тут канителиться. С отражателем или без
отражателя, а надо белых бить...
- Правильно, - сказал я.
Богуш обернулся:
- Что-с?
- Я говорю, что самое правильное...
- А я вас не спрашиваю!
Лицо его вдруг покрылось краской.
- Дисциплины не знаете... - заговорил он, понижая голос, чтобы не
услышали другие. - Политотдельщик... стыдно!
Вдруг он уставился на мой мешок:
- А это что такое?
Я объяснил:
- Подрывное имущество.
- То есть что значит - подрывное имущество? Динамит?
- Есть и динамит, - сказал я.
- Так вы что же!.. - вдруг закричал он, обернувшись к
артиллеристам. - Вы нас всех в воздух пустить хотите?.. Шальная пуля,
осколок - и кончено?! Всему поезду конец!
Артиллеристы нахмурились, глядели на меня исподлобья.
Тьфу ты черт!.. Меня даже в пот ударило. Динамит ведь и вправду
может от пули взорваться, такое проклятое вещество. Как у меня это из
головы вылетело.
Я топтался, передвигая мешок с места на место, не зная, куда его
упрятать.
- В задний вагон! - коротко распорядился Богуш.
Он подозвал матроса:
- А вы поможете ему нести.
Мы с матросом спустились на землю.
Я кинул в досаде мешок.
- Вот черт!.. Дураком, олухом каким-то меня выставил - перед всей
командой!
Матрос ничего не ответил и взял мешок за ушко.
Я подхватил мешок с другой стороны, и мы зашагали с матросом в
ногу.
- Он и нас всех дураками выставляет, - сказал матрос как бы про
себя. - Сам-то не слишком ли умен... Ну посмотрим!
В молчании прошли мы мимо красных колес паровоза, будки с
подножкой, зеленого тендера. А вот за паровозом и зеленый вагон, без
дверей, без окон, глухой, как шкатулка. Из бойницы глядит пулемет.
- Впустите-ка, товарищи! - крикнул я в бойницу. - Где тут вход у
вас?
В бойнице, за пулеметом, мелькнула нога в сапоге, потом в
отверстии показались нос и прищуренный глаз.
- Чего надо? Пароль!
Но не успел я ответить, как звякнули буфера, и вагон поехал мимо
меня. Поезд тронулся. С глухим рокотом паровоз выбросил тучу дыма и
прибавил ходу.
- Стой! Машинист! Остановись!
Я бежал рядом с вагоном, уцепившись за край бойницы. Кричал и
матрос, но машинист нас не слышал.
- Прыгай на буфера, живо, эй!.. - закричали из бойницы.
Мы с матросом рванулись вперед, обогнали броневой вагон и
забросили мешок на буфер. Придерживая мешок рукой, я вскочил на буфера
сам и стал обшаривать стену вагона. Беда - на броневой стене не за что
и уцепиться... Но тут неожиданно открылась потайная дверца, и
несколько дружных рук втянули меня вместе с мешком внутрь вагона.
- Федорчук, залезай! - крикнул я. Поискал глазами матроса, а он
вон уже где: бежит чуть ли не впереди поезда! - Ну, ну, цепляйся за
лесенку, не промахнись... - Гоп, ловко прыгнул к артиллеристам!
Я убрал голову в вагон, и за мной медленно закрылась дверца,
тяжелая, как у несгораемой кассы.
Стало темно. Осторожно, чтобы не удариться головой, я
распрямился. Гляжу, а наверху, под самым потолком, красноармеец, как
чижик на жердочке, и над ним, будто огромная шапка, круглая пулеметная
башня.
Красноармеец сидел на подвесном железном стуле и поворачивал
обеими руками штурвал. От этого и вся башня медленно поворачивалась
вместе с красноармейцем.
Я осмотрелся. В вагоне было совсем уже не так темно, как
показалось мне в первую минуту.
Броневые стены... такой же пол... броневой потолок... Вот это
вагон! Не то что наш с пушкой, ветром накрытый.
Внизу, по бортам, как окошки в подполье, светились бойницы. Их
было шесть, но только в двух стояли пулеметы: пулемет с правого борта
и пулемет с левого. Красноармейцы, сидя на полу, разбирали ленты и
готовились к стрельбе.
Я вгляделся в их лица и узнал знакомого парня - "громкочтеца".
- А, Панкратов! - окликнул я его. - Ты кем здесь?
- Отделенный командир, - сказал он солидным голосом, отрываясь на
минуту от дела. - Как в роте, так и здесь...
Больше разговаривать нам не пришлось. Застучали, загремели
колеса, и вагон начало швырять из стороны в сторону: видно, поезд
проходил по стрелкам.
Я затолка