.  За окном вспыхнул
электрический свет.  Послышались негромкие, но тяжелые шаги, дверь
распахнулась, и на пороге появилась крупная старуха в валенках, в нижней
полотняной рубахе.  В руке она держала зажженный китайский фонарик.
     - Проходите, -еще раз сказала Людмила Алтыннику и сама прошла вперед,
показывая дорогу.  Старуха, посторонившись, светила фонариком.  Тускло
сверкнули коромысло и ведра, развешанные на стенах.  В нос ударил запах
квашеной капусты.
Пройдя через сени, Алтынник очутился в комнате, жарко натопленной и
освещенной лампочкой без абажура.  Он поставил чемодан у порога и
нерешительно топтался, осматриваясь.
     - Раздевайтесь, - предложила Людмила и сама подала пример.  Размотала
пуховый платок и сняла пальто с серым воротником из искусственного
каракуля.  Теперь на ней было темное шерстяное платье с глубоким вырезом.
Алтынник посмотрел на нее и вздохнул.  Там, на перроне, он, пожалуй,
ошибся.  Карточка была не десятилетней давности, а постарше.
Он повесил шинель на гвоздь возле двери и расправил под ремнем гимнастерку.
Вернулась старуха, положила на табуретку фонарик.
     - Мама, познакомьтесь, - сказала Людмила.
Старуха вежливо улыбнулась и протянула Алтыннику черную искривленную руку.
     - Иван Алтынник, - громко сказал Иван.
     - Чудная фамилия, - не называя себя, покачала головой старуха.
     - Чего же в ней чудного?  - обиделся Алтынник.  - Фамилия самая
обыкновенная, происходит от слова "алтын".  Слыхала такое слово?
     - Нет, не слыхала, - отказалась старуха,
     - Как не слыхала?  - изумился Алтынник.  - Алтын, в старое время деньги
такие были.
     - Эх, милай, - вздохнула старуха.  - У нас денег не то что в старое время,
а и теперь нету.
     - Полно вам прибедняться, - возразила Людмила.  - Живем не хуже людей.
Ваня, наверное, маланец.  Правда, Ваня?  - Она повернулась к Алтыннику и
улыбнулась.
     - Кто, кто?  - не понял Алтынник.
     - Маланец.
     - Угу, , что это значит.
     - Ох-хо-хо, - вздохнула старуха и, скинув валенки, полезла на печку.
Положив руки в карманы, Алтынник прошел по комнате, осмотрелся.  Комната
была самая обыкновенная - деревенская.  Ведра с водой на лавке возле двери,
тут же рукомойник, дальше на стене портрет Кагановича, под ним рамочка с
налезающими одна на другую фотографиями.  Красноармеец в довоенной форме с
треугольничками на петлицах, старик в очках, ребенок на столе голый, масса
каких-то людей группами и в одиночку, и среди них кое-где Людмила.  Была
здесь и та фотография, которую знал Алтынник, и другие, последнего времени.
Прислала бы Людмила одну из последних, сейчас бы Алтынник уже обнимался на
перроне с хроменькой Наташей.
Продолжая осмотр, наткнулся он на косо повешенное полотенце, где была
вышита плоская девушка в трусах, лифчике и с одним глазом.  Девушка лежала,
задрав ноги, на животе и держала в руках что-то похожее на раскрытую книгу.
Подпись под картиной гласила: "На курортах".  Алтынник отступил на шаг и
прищурил сперва один глаз, потом другой.
     - Вы вышивали?  - спросил он уважительно.
     - Я, - скромно сказала Людмила.
     - Ничего, - оценил он.  - Так это вообще...  - Он подумал, но нужного
определения не нашел и махнул рукой.
Без интереса скользнул взглядом по темной иконе в углу -религиозные
предрассудки не уважал, сквозь полуоткрытую дверь заглянул в горницу, но
там было темно.  Тут ему послышалось чье-то посапывание за выцветшей
ситцевой занавеской, отделявшей пространство между печью, куда залезла
старуха, и дверью,
Алтынник резко шагнул к занавеске и отдернул ее.  Здесь увидел он
белобрысого парня лет четырнадцати, который спал лицом к стене на железной
кровати с шишечками.
     - Кто это?  - Алтынник строго посмотрел на Людмилу.
     - Сын, - сказала Людмила и стыдливо потупилась.
     - Внуков нет?
     - Что вы, - обиделась она, - я еще молодая.
     - Юная, - поправил Алтынник, отошел к стоявшему у окна столу, сел и положил
локти на скатерть с бледными, вышитыми гладью цветами.  Девушка "на
курортах" висела на противоположной стене и единственным своим глазом
смотрела не в книгу, а на Алтынника.  Он достал свой "Казбек" и, не
спрашивая разрешения, закурил.  Поинтересовался:
     - Когда будет следующий поезд?
     - У нас только один поезд, на котором вы приехали, - сказала Людмила.  -
Другие не останавливаются.
     - Угу.  Так-так.  - Он побарабанил по столу пальцами.  - И чего ж делать
будем?  - поднял голову и нахально посмотрел на Людмилу.
Она смешалась и покраснела.  "Ишь ты, еще краснеет", - про себя удивился
Алтынник.
     - Ну, так я спрашиваю: чего делать будем?  - повторил он свой вопрос,
чувствуя, что сейчас может сказать все, что хочет.
     - Кушать хотите?  - не поднимая глаз, тихо спросила Людмила,
     - Кушать?  - понимающе переспросил Алтынник и посмотрел на часы (было без
пяти три).  -Чего ж делать?  Давайте кушать.
В одну минуту Людмила стащила со стола скатерть, постелила клеенку, и не
успел Алтынник оглянуться, на столе стояли пол-литра
водки, теплая еще жареная картошка с салом и пироги с грибами.
     - Со знакомством, - сказал Алтынник, подняв стакан.
     - Со знакомством, - кивнула Людмила.



7

     Надеялся Алтынник, что сразу же опьянеет, но выпили всю бутылку, а ему хоть
бы хны.  Несмотря на то, что с утра ничего не ел, кроме двух пирожков с
мясом, купленных на Курском вокзале.  Но в груди потеплело и настроение
стало получше.  Он снял сапоги, ремень и расстегнул гимнастерку.
Чувствовал себя легко, свободно, закусывал с аппетитом и все
благожелательнее поглядывал на Людмилу.
Людмила от водки тоже оживилась, на щеках выступил румянец, глаза блестели.
Она уже казалась Алтыннику не такой старой, как при первом взгляде, а
вполне привлекательной.  Теперь он не сомневался в том, что хорошо проведет
эти сутки в ожидании следующего поезда, а большего он и не хотел.  И то;
что Людмила была не самой первой молодости, Алтынник теперь расценивал как
факт положительный: очень надо ему иметь дело с молоденькими дурочками
вроде Галки, которые строят из себя черт-те что.  Перед ним сидела женщина
настоящая, не то что недоросток какой-то, уж она-то знает, зачем люди
целуются и что делают после.  Губы ее и глаза обещали Алтыннику многое, и
он знал совершенно точно, что теперь своего не упустит и таким лопухом, как
тогда с Галкой, не будет.  И от уверенности в том, что все будет, как он
себе наметил, было ему сейчас весело.  Давно уже он умял всю картошку и
принялся за пироги, которые показались ему особенно вкусными.
     - Пироги ну просто замечательные, - сказал он, чтобы сделать хозяйке
приятное и потому, что неудобно было за свой неумеренный аппетит.  -А то
ведь в армии у нас пища какая: шрапнель, конский рис и кирза.  Хоть бы, вот
я говорю, сливочного масла дали кусочек солдату, так нет, не положено.  А
как же.  Друзей всех кормим.  Но солдат - тоже ведь человек, ты на нем хоть
верхом ездий, а кусочек маслица дай.  От этой кирзы только живот дует, а
калорий и витаминов почти никаких.  А вот грибы уважаю.  Хоть сушеные, хоть
свежие.  Потому что высокие вкусовые качества - раз!  - Алтынник загнул
один палец.  - И по калорийности не уступают мясу - два!
     - Это точно, - подтвердила Людмила.  - Мы во время войны, когда голод был,
одними грибами спасались.  Бывало, пойдешь в лес, наберешь корзинку...
И как начала она с этих грибов, так и пошла дальше, перескакивая с темы на
тему, без остановки, рассказывать Алтыннику свою жизнь с того времени, как
в сорок четвертом году осенью вышла замуж за парня, работавшего на станции
электриком, и прожили они вместе до декабря, когда его взяли в армию, и он
успел дойти до самого "Берлина" живой и невредимый, но на обратном пути в
поезде застудил голову и умер, а она стала жить для ребенка и никого близко
к себе не подпускала, хотя многие добивались, потому что знали ее как
женщину самостоятельную, чистую, и ее все уважают, не только соседи, но и
по работе, некоторые врачи даже из института приходят и с ней советуются,
ведь сколько ни учи, но теория это одно, а практика другое, и ни у одного
врача, приходящего из института, такой практики нет и быть не может, тут на
станции не то что в большом городе в поликлинике, где есть отдельно хирург
и отдельно терапевт или невропатолог, здесь хоть зубы лечить, хоть роды
принимать, все бегут к ней, вчера, например, ночью прибежали с другого
конца станции, там старуха с печки упала, старухе будет в обед сто лет, ты
поднимайся ночью, беги, потому что народ несознательный, считает, что
фельдшера можно поднимать в любое время, сам восемь часов отработал и
свободен, а тут никакого внимания, уж лучше рабочим на производстве или
бухгалтером, как ее брат Борис, который живет в районном городе двадцать
километров отсюда, у него там тоже свой дом, жена Нина и дочка Верушка,
которой на прошлой неделе исполнилось два годика, живут, правда, плохо,
несмотря на то, что Нинка кончила техникум, но такая неряха - когда в дом
ни придешь, всегда грязи по уши, посуда не мыта, не то что за ребенком, за
собой следить не умеет, уж она, Людмила, ничего Борису, конечно, не
говорит, сам женился, самому жить, но все же обидно - родной брат, младше
ее на три года, вместе росли, а потом, когда она выучилась и ему помогала
учиться, каждый месяц пятьдесят рублей посылала, отрывая от себя и ребенка,
чего Борис теперь уже не помнит (все люди неблагодарные), приезжает каждое
воскресенье домой и хоть бы матери-старухе к дню рождения или на восьмое
марта подарил ситцу на платье или сто граммов конфет, дело не в деньгах,
конечно, хотя знает, что фельдшеру много не платят, несмотря на выслугу
лет, так он еще, как приедет, требует каждый раз, чтобы она ему пол-литра
поставила, мужчина, известно, за пол-литра мать родную продаст, как,
например, сосед-учитель, который до того допился, что и жена от него ушла,
и дети родные отказались, только название одно, что мужчина, а на самом
деле настоящее горе, уж лучше век одной вековать, чем с таким связывать
свою жизнь...
Алтынник слушал сперва терпеливо и даже поддакивал и охал в подходящих
местах, но потом стал морщиться и отвлекаться.  Ему давно уже было
неинтересно ни ее прошлое, ни будущее, он приехал вовсе не для того, чтобы
изучать ее биографию, а совсем для другого дела, на что он и хотел ей как-
нибудь намекнуть, но невозможно было прорваться, она все сыпала и сыпала на
него свои рассказы, как из мешка, один за другим, и все в такой жалобной
интонации, что уже ничего не хочется, а хочется только спать (время
позднее), но приходится вежливо таращить глаза, да еще делать вид, что тебе
это все безумно интересно.  Но когда речь дошла до учителя, он все же не
выдержал и сказал:
     - Извините, Людмила, я вас перебью, но как бы мы бабушку не разбудили.
     - Да ничего, над ней хоть из пушки стреляй, - успокоила Людмила, порываясь
рассказывать дальше.  - Значит, про что это я говорила?
Но Алтынник потерял нить, не помнил и не хотел помнить, про что она
говорила.  Он хмуро смотрел перед собой и вертел за горлышко пустую
бутылку.
     - Может, вы еще выпить хотите?  - догадалась Людмила.
     - А есть?
Хотя, конечно, и хотелось спать, все же он помнил, зачем сюда приехал, а в
распоряжении одни только сутки, и если не сейчас, то когда?
     - А как же.  -Она пошла в горницу и тут же вернулась с плоским флаконом,
широкое горло которого было заткнуто газетой.
     - Самогон?  - спросил Алтынник.
     - Спирт.
     - Спирт?
     - Я же медик, - улыбнулась Людмила.
     - Спирт я люблю, - одобрил Алтынник, хотя чистый спирт ни разу в жизни не
пробовал.  - Мы у себя пьем ликер "шасси".
     - Ликер чего?  - не поняла Людмила.
     - То есть гидросмесь, - пояснил Алтынник, - которая заливается в стойки
шасси.  Семьдесят процентов глицерина, двадцать - спирта и десять - воды.
     - И ничего?
     - Ничего, - сказал Алтынник, - Правда, потом понос бывает, но вообще-то
пить можно.
Разбавили спирт водой, выпили, закусили.
     - Да так я вам про учителя не рассказала, - вспомнила Людмила.
Алтынник посмотрел на нее и попросил:
     - Не надо про учителя.
     - А про что?  - удивилась Людмила.
     - А ни про что, - сказал он и вместе со стулом придвинулся к ней.  Положил
руку ей на плечо.  Она ничего.  Потянул слегка ее голову к себе.  И она без
всякого сопротивления вдруг повернулась и впилась в его губы своими.
Это было так ошеломительно, что Алтынник в первый миг растерялся, а потом
ринулся навстречу тому, что его ожидало, и дал волю рукам, жалея, что их у
него только две, что они короткие и что нельзя ухватить все разу.  Людмила,
не отрываясь от его губ, прижималась к Алтыннику грудью, коленями,
вздрагивала и дышала, изображая такую сумасшедшую страсть, как будто сейчас
помрет, и вдруг резко его оттолкнула, так, что он ударился локтем об стол.
Алтынник схватился за локоть и удивленно посмотрел на Людмилу.
     - Ты...  чего?  - спросил он, с трудом выдавливая слова, потому что дыхания
не хватало.
     - Ничего.  - Людмила загадочно усмехнулась.
Видимо, спирт наконец подействовал, Алтынник смотрел на Людмилу и не мог
понять, что она хочет.
     - Эх ты, герой!  - засмеялась она и легонько стукнула его по голове.  -
Думаешь, если женщина одинокая, так у нее сразу можно всего добиться?
     - А разве нельзя?  - удивился Алтынник.
     - Вам всем только этого и нужно, - вздохнула она.  - Все мужики, как
собаки, честное слово.  Ни поговорить, ничего, только про свое дело и
думают.  Алтынник смутился.
     - Так мы ж говорили, -неуверенно возразил он и пообещал: - Опосля еще
поговорим.
     - Дурак, - сказала она и положила голову на стол.
Алтынник задумался.  Видно, он сделал что-то не то, потому что Людмила
сперва вроде бы поддавалась, а теперь заартачилась.  А скорее всего просто
дурочку валяла.
Алтынник попытался ее снова обнять, но она его опять оттолкнула и приняла
прежнюю позу.
     - Людмила, - помолчав, сказал Алтынник, - Ты чего из себя это строишь?  Ты
же не девочка и должна знать, зачем ты меня приглашала и зачем я к тебе
приехал, и не за тем, чтоб над тобой посмеяться или пошутить, а чтоб по-
товарищески сделать тебе и себе удовольствие.  А если ты из себя будешь
девочку строить, то надо было сразу или сказать или намекнуть, потому что
время у меня ограничено, сама понимаешь - солдатское положение.
Она молчала.  На печи негромко всхрапывала и чмокала губами во сне старуха.
Алтынник посмотрел на часы, но спьяну не мог разобрать - то ли половина
четвертого, то ли двадцать минут шестого.  Людмила сидела, положив голову
на руки.  Иван еще посидел, повздыхал, почесал в голове.  Было обидно, что
зря потратил столько времени и не выспался.
Нагнувшись, достал он под столом сапог, вынул из него портянку и стал
наматывать на ногу.  Задача эта оказалась нелегкой, потому что стоило ему
задрать ногу, как он терял равновесие и хватался за край стола, чтобы не
свалиться с табуретки.  В конце концов с этим сапогом он кое-как справился
и полез за вторым.  Людмила подняла голову и удивленно посмотрела на
Алтынника.
     - Ты куда собираешься?
Он пожал плечом.
     - На станцию.
     - Зачем?
     - А чего мне здесь делать?  Поеду.
     - Куда ж ты поедешь?  До поезда еще целые сутки.
     - Ничего, подожду, - сказал он, принимаясь за второй сапог.
     - Обиделся?
Он молчал, сосредоточенно пытаясь попасть ногой в голенище.  - Эх ты,
дурачок, дурачок.  - Людмила вырвала у него сапог и швырнула обратно под
стол.  Он только хотел рассердиться, как она схватила его и стала целовать,
и он снова все позабыл, и опять не хватало рук и нечем было дышать.
     - Подожди, - шепнула она, - сейчас свет погашу, пойдем в горницу.
Он с трудом от нее отлепился.  Он мог подождать, но недолго, Поцеловав его,
она на цыпочках пришла к двери и щелкнула выключателем.  Свет погас.
Алтынник ждал ее нетерпеливо, чувствуя, как беспорядочно колотится сердце,
словно дергают его за веревку.  Людмила не возвращалась.
     - Людмила!  - позвал он шепотом.
     - Сейчас, Ваня, - отозвалась она из темноты тоже шепотом.
Он поднялся и, чувствуя, что ноги его не держат, хватался за край стола и
таращил глаза в темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.  Но ничего не
увидев, осторожно оторвался от стола и, как был в одном сапоге, направился
туда, где, по его мнению, находилась Людмила.  Он шел бесконечно долго и в
конце своего пути напоролся на табуретку, повалил ее, чуть не свалился сам
и сильно зашиб колено.  Табуретка упала с таким грохотом, что ему
показалось: сейчас он поднимет весь дом.  И действительно, старуха на печи
коротко вскрикнула, но, должно быть, во сне, потому что тут же опять
захрапела и зачмокала губами.  Он понял, что забрал слишком сильно вправо,
и пошел дальше, стараясь держаться левее, и наткнулся на какую-то тряпку и
догадался, что это занавеска, за которой спал сын Людмилы.  Он отшатнулся,
но занавеска оказалась и сзади.  И слева, и справа.  Чтобы освободиться от
нее, он стал делать над головой такие движения руками, как будто отбивался
от целого роя пчел, запутался окончательно и, не видя иного способа
вырваться, дернулся что было сил в сторону, где-то что-то затрещало,
Алтынник рухнул па пол и на этот раз ударился головой.  "Господи!  -
подумал он с тоской.  - Так я сегодня и вовсе убьюсь".  Он попытался
подняться, но никаких сил для этого не было.  Тогда он пошарил вокруг себя
руками, наткнулся на какой-то веник, подложил его под голову и уснул,



8

     Проснулся он от того, что стало больно глазам.  Солнце светило прямо ему в
лицо сквозь полузамерзшие стекла.  Слегка повернув голову, он увидел, что
лежит в комнате, совершенно ему не знакомой, на широкой кровати, и под ним
мягкая перина и огромная пуховая подушка.  За круглым столом посреди
комнаты между окном и зеркальным шкафом сидел парень лет четырнадцати в
старой школьной форме.  Должно быть, считалось, что парень сейчас делает
уроки, на самом же деле он одну за другой зажигал спички, совал их,
зажженные, в рот, а потом перед зеркалом шкафа выдыхал дым и делал страшные
рожи.  Алтынник стал за ним следить через зеркало.  Парень чиркнул
очередной спичкой, раскрыл рот и в этот момент встретился с отраженным в
зеркале Алтынником.  Он вздрогнул, закрыл рот, а спичку зажал в кулаке и,
наверно, обжегся.  Потом повернулся, и они оба бесконечно долго
разглядывали друг друга.  Парень первый нарушил молчание.
     - Мамка побегла в магазин, - сказал он.
     - У-У, - промычал Иван в знак того, что ему все ясно, хотя ему ничего не
было ясно.  - Ты в каком же классе?  - спросил он парнишку.
     - В восьмом.
"Ничего себе", -удивился Алтынник.  Сам он кончил только семь классов.
     - А зовут тебя как?
     - Вадик.
     - Молодец, - похвалил Алтынник и прикрыл глаза.  Побаливала голова.  То ли
оттого что он вчера немного перебрал, то ли оттого, что он, кажется, обо
что-то вчера ударился.  Было у него еще такое ощущение, будто из его памяти
выпало какое-то очень важное звено, но он не мог понять, какое именно.
Смутно помнилось, вроде он ночью что-то искал, не нашел, улегся на полу.
Но как он попал в кровать?  И в мозгу его слабо забрезжило воспоминание,
что будто бы Людмила подняла его с пола и положила к себе в постель и между
ними как будто что-то было, а она его потом спросила:
     - Почему же ты говорил, что маланец?
А он спросил:
     - Что такое маланец?
     - Еврей.
     - А почему ж маланец?
     - Ну, сказать человеку "еврей" неудобно.
Теперь никак он не мог припомнить, приснилось ему это все или было на самом
деле.  Но думать не хотелось, и он вскоре уснул.



9

     Когда он открыл снова глаза, Вадика в комнате не было.  Решив, что уже
поздно, Алтынник встал, надел штаны (они вместе с гимнастеркой висели на
спинке стула перед кроватью), сунул ноги без портянок в сапоги и вышел в
соседнюю комнату.
Старуха в разорванном под мышками ситцевом платье