Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
называется
"Семь сорок" и "Тум Балалайка" и "Офен припечек"...
Все эти еврейские мелодии - никуда не исчезли. Людей этих, говорящих на
языке "идиш", которые бродили вдоль границ - поубивали, а музыка
сохранилась.
Кто-то бросился и к этим сундукам. Не я, но нашлись люди.
Эту музыку - "клейзмир" - все любят. Ее невозможно не любить, ну вот
как русскую литературу. И сейчас ее впервые начали играть - просто
музыканты. За то, что они музыканты. Не за то, что евреи. Только сейчас.
Клейзмир входит в мир, как когда-то фламенко, а потом джаз.
Он будет входить все больше и больше. Как и джаз, музыка, настоянная на
крови. Там в Америке - сделали клейзмир-джаз и клейзмир-рок, а тут у нас
Инна Желанная и Сергей Старостин соединили его с русской архаической
деревенской музыкой. И опять НАШЕ-ВАШЕ-СВОЕ.
Но у меня все люди говорят по-русски. И все про любовь, да про измену.
... Тумбала, тумбала, тумбалала
Рано поутру из дома ушла
Злая старуха - сводня и шлюха...
Девушкой бедной когда-то была.
А если про войну - то про любовь и верность.
... Не жди письма, любезная Матрена,
Писать я письма, знаешь, не мастак
Идет война, осталось два патрона,
Ты извини, коль что-нибудь не так.
Когда мы кончили петь - никаких уже козлов я не увидела.
Все стали Серенькие Козлики и Библейские Козочки - выяснилось, что если
истины, вбиваемые бутылкой в голову, люди почему-то воспринимают плохо, то
вот так - пропетые простые слова - все наоборот сразу понимают и верят им.
Все сразу исправились, полюбили Русскую Идею и раскупили у меня все
книжки. Это было очень важно, потому что, как раз за день до этого, уже
пришло письмо от лендлорда, чтоб платили немедленно. В тот день со мной
случилось настоящее чудо - я не успела оглянуться, как в кармане у меня
оказалась тысяча баксов. На 800 у меня раскупили кассет и книжек, а еще 200
дал мне серб Витя. Он бы потрясен таким количеством людей в своем баре, и
особенно количеством ими выпитого.
Кассеты у меня взялись вот откуда.
Я однажды заманила к себе в дом знаменитого украинского кинорежиссера
Сашу Игнатушу, которому негде было жить, и уговорила сыграть мне на гитаре.
Купила микрофон, и мы все эти песни записали. Половину с Игнатушей, а еще
половину с Алешей Слепаком - тоже случайно пойманным и хитростью заманенным
в дом, гитаристом. Игнатуша попал в Америку случайно, на какой-то фестиваль.
И обнаружил, что его знаменитый фильм, его же братья- украинцы распечатали
пиратским методом и крутят вовсю. Он поклялся не уезжать, пока не выведет их
на чистую воду - три года он прожил среди нас. Без ни хуя документов, денег
и английского. То копал какие-то огороды, то долбил асфальт. Иногда жил с
какой-нибудь красавицей.
У меня он жил последние две недели. Ничего он толком не победил. А уж
домой ехать боялся - через три года, начинает полностью казаться, что
Старого света - не было и нет, а есть только Америка.
Он сидел в моем роскошном красном кресле (вещи, найденные на помойке в
Квинсе или в Бруклине - они всегда роскошные - бархатные, позолоченные,
потому что только роскошные люди, позволяют себе менять мебель и выкидывать
ее на помойку), и говорил:
Боюсь ехать. Все уж забыли про меня. Про кино мое. Кто ж меня теперь
впустит обратно в режиссеры? Ладно. Пойду в трактористы... Отец был пастухом
- и ничего. А мать - почтальоном. А я - в трактористы пойду.
С ним было легче, чем с Лешей Слепаком, у которого родители -
московская интеллигенция, а дядя и вовсе знаменитый правозащитник.
А все равно - трудно. Их обоих заносило, то в рок, то в попсу. А я
точно знала - КАК НЕ НАДО. Вообще - точно знать, КАК НЕ НАДО- это очень
важно. Потому что - КАК НЕ НАДО - еще можно узнать. А уж КАК НАДО -
сдохнешь, не разберешься. Про то, как не надо, я точно знала, благодаря
одному ужасному случаю:
Мы с Юзом Алешковским очень друг другу симпатизируем. И хорошо друг
друга понимаем. Однажды он даже спас меня от мамы.
Она требовала, чтоб я устроилась на работу, перестала забивать детям
голову всякой хуйней и под видом мифической Русской идеи протаскивать идею
безделья и лени. Из-за детей она сильно переживала. Особенно когда Лизочка
отказалась посещать компьютерные курсы, а вместо этого пошла изучать
реставрацию, и на мамино замечание, что этим много не заработаешь, ответила,
( нет, не с еврейским акцентом из анекдота - так разговаривают почти
все эмигрантские дети - это "английский" акцент!):
-Мама, ты не родила детей, которые интересуются зарабатывать деньги. Ты
родила детей, которые интересуются совсем другими вещами.
Я понимаю, как ужасно услышать такое от собственного ребенка в
Нью-Йорк-городе 1998-го года. Это настоящая ЕРЕСЬ. Ересь и сектантство.
Причем, они меня вырастили в этой секте - питерской интеллигенции, они же
меня приучили с трех лет не предавать и не отрекаться, а там, в Америке -
ужаснулись тому, что сделали, а было уже поздно. И с детьми - было уже
поздно. Я панически "держала" в этой ереси свою дочь, а заодно и сестру. И
сразу нашла всяких подходящих американцев - Селинджера, Бредбери, Леонарда
Коэна и Тома Уэйтса, Кустурицу и Роберта Альтмана, а потом уж и сами дети
подтянули живую "человечью фасоль" - таких же потерянных эмигрантских деток
- всех цветов и народов. А все равно их компания считается "русская".
Говорят по-английски - это единственный общий язык. Значит "русская" - за
Русскую Идею.
Селинджера и Бредбери мама мне как раз и принесла в клюве - лет в
тринадцать. С этого возраста мы с ней уже читали одни и те же книжки.
Алешковского - немного позже - с пятнадцати. По крайней мере - он был
серьезный авторитет. И вот когда он однажды позвонил и, ничтоже сумняшись,
объявил маме, что от всей русской литературы 20-го века останутся только три
книжки:
первая - его "Николай Николаевич"
вторая - "Москва-Петушки" и
третья - моя "Мечта о лошади"
Это произвело сильное впечатление.
Особенно если учесть, что мама в ту пору уже была дважды номинирована
на "Букера" и даже вышла в финал, и по-честному, получила из России тыщу
баксов. Она, конешно, работая на складе комиссионного магазина, не особо
поняла, чего такое случилось и откуда деньги, но все же какое -то смутное
осознание себя не только в качестве кладовщицы, к ней постепенно стало
возвращаться и, ясное дело, я ей казалась ничем другим, кроме как злостной
саботажницей. И к моменту, когда Алешковский позвонил - она со мной уже пару
месяцев не разговаривала. А ему - поверила! Простила меня. Сразу легше жить
стало. И главное дети-то вышли хорошие.
А случай то с Алешковским вышел вовсе нехороший. Был его вечер в
"Самоваре" - но сам он не пел, а только рассказывал, а когда надо петь,
включал запись. Я знала, что его кассету записал Макаревич. Слушая это
унылое правильное пение, я решила, что сам Макаревич и поет. Вот такое свое
обычное, не хуже чем "Унтер-апельсины" - "недовложение мясного продукта".
Как поет Юз - я несколько раз слышала. Да и пару раз и вместе пели в гостях.
Он пел здорово. И вот в "Самоваре" я подошла к нему и сказала:
- Одного я не понимаю, как ты мог разрешить петь твои песни этому
человеку, который никакого отношения не имеет ни к тебе, ни к этим песням,
ни к их героям...
Ты совсем, что ли ебнулась, старуха? Какой на хуй, человек?
Макаревич. Это ж он поет?
Это я пою! Какой на хуй Макаревич? Он запись делал. Я пою. Да, я первый
раз в жизни пою - НОРМАЛЬНО. Трезвый, с НОРМАЛЬНЫМИ музыкантами. Стараюсь
слушать музыку. НОРМАЛЬНО, в общем, пою. ПРОФЕССИОНАЛЬНО. Андрюша сделал
наконец ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ запись. И я ему страшно благодарен.
От Юза конешно не убудет - найдутся люди, которые по-прежнему будут
петь его НЕПРОФЕССИОНАЛЬНО.
Я же первая. Я не всегда пою свои - у меня есть еще две другие
программы "Любимые песни" одна - про Любовь и войну, другая про Тюрьму и
суму, там всегда "Окурочек" и "Лесбийская".
А тогда я, конешно, расстроилась - распереживалась, но он-то спьяну не
особо прочувствовал, как я невпопад выступила.
В общем, КАК НЕ НАДО, я точно знала и мучила своих музыкантов.
В результате, кассету мы записали, но уж ни о каком романе, нечего было
и мечтать - оба они сказали, что ни одна баба их отродясь так не дрочила, и
без содрогания они смотреть на меня больше не могут.
При этом Игнатуша со своими пастухами и почтальонами все же врубился в
то, что мы сделали, полюбил эти песни и признал, что все мы правильно
сделали, а уж Слепак, так до сих пор и прибывает в твердой уверенности, что
я - буйно помешанная.
А оба они пришли в мой дом, думая, что все это, ну такая форма
ухаживанья (моего за ними!) - типа, пойдем ко мне, посидим, песни попоем.
Вот они и пошли, потому что СОГЛАСНЫЕ БЫЛИ. А после этих песен, они уже были
заебанные мною, до такой степени, что ни на что уж не согласные! А может
даже и не способные уже... от усталости.
Тем не менее, кассеты были, мы с Полей их тоже продали и спокойно себе
заплатили рент. И на счета еще хватило. Я с тех пор всегда говорю, что
русской поэзией в Нью-Йорк- городе можно заработать неплохие бабки - штуку
за вечер. Ну не так чтобы очень, но все же... Не всем это конешно удается -
в общем, то только мне и Бродскому, но смело можно сказать, что русский поэт
- в Нью-Йорке - хлебная профессия.
Вот такой черный юмор. А жизнь продолжалась, и на следующий месяц
пришел новый рент...
Но сейчас мы не будем о грустном.
Все равно моя жизнь с того дня переменилась. Выяснилось, что люди
перевоспитываются в сущих ангелов - ужасно быстро. Они все согласились! С
этой моей Русской идеей. И перевели меня из Городских сумасшедших - в
Матушку-Пророчицу и в настоящую Нашу Ахматову.
Я стала тогда дальше всюду выступать - уже без Поли, которая отвалила в
свою Онианту, но зато со Слепаком, или с какими-нибудь другими, достаточно
случайными гитаристами. Триста человек уже не приходили, но приходило иногда
человек сто пятьдесят.
Это очень много для такой Бедной Девушки, как я.
И для Русской идеи - тоже много.
Детей стали приводить. Я говорю:
Вы что? У меня мат-перемат!
А они отвечают:
Насчет мата - у тебя мания величия. Ну, есть пару раз. Ничего, пой, не
обращай на детей внимания. Все равно никакого другого места, кроме твоих
концертов, где дети могут учиться хорошему русскому языку - тут нету.
Вот так люди начали мне доверять, и уже не надо было им ничего
рассказывать про измену и отречение, потому как никто отрекаться больше не
хотел. Все теперь хотели Любви и России.
Любовь и Россию лучше всего было организовать в ресторане "Русский
Самовар". Чем я и занялась.
ДАВАЙТЕ ВСЕ ВМЕСТЕ, ВЫПЬЕМ СТАКАНЧИК ВИНЦА.
"Самовар" место недешевое. Но мне по-прежнему хотелось именно туда. Так
уж сложилось за годы работы в Гармент-дистрикте, что именно это было мое
место. Когда-то была работа, были деньги на "Самовар", потом все изменилось,
а кошачья привязанность к этому месту, и собачья, к идее этого места,
остались. И в церковь я перестала ходить по субботам. Я научилась там - как
исправить все внутри себя, вся злоба из меня улетучилась, а потом и мир
вокруг немного получшал. И мне хотелось какой-то смеси церкви и кабака. Я
все вспоминала этих стариков в синагоге с буквой "М", как они пьют лимонад с
селедкой и поют:
Давайте все вместе, выпьем стаканчик винца!
Прямо там, в синагоге они так пели. За большим длинным столом. Молились
и пели. И на свадьбах пели эту же. Тогда они вставали - много стариков - и
пели изо всех сил - не хуже казачьего хора.
В общем, я решила как-то подтянуть к любимому "Самовару" свою
новорожденную паству. Опять же Бедных девушек. Чтобы там, не отрываясь от
стаканчика винца, продолжать свои проповеди. Для этого первым делом
требовалось научить богатых и бедных осуществлять вот это самое ДВЕСТИ -
ВМЕСТЕ!
Теперь уже на своих концертах я не рассказывала про абстрактную Русскую
идею, а все больше про суп и бутерброды. Ну, о том, что бедные могут
встречаться с богатыми в "Самоваре", но тогда не надо там брать суп или
бифштекс. Потому что это неловко и неправильно что-то жевать, когда напротив
сидит человек и ничего не жует. И нельзя ему протягивать свою тарелку, со
словами:
- Хочешь супу отхлебнуть?
И не надо говорить:
-Пойдем, я тебя угощаю.
Потому что есть очень много людей, которые не хотят, чтобы их угощали.
По крайней мере, вот в такой форме.
Они тогда чувствуют себя "приживалами".
А Бедные девушки - "интересантками".
Об этом столько всего написано в русской литературе. И в нерусской
тоже. Но никто не дает советов - чего делать- то? А я - знаю:
Бедному - вообще лучше всюду ходить с фляжечкой. И потихоньку из нее
наливать.
А богатому лучше взять себе такую еду, из которой легко получается
много бутербродов - тарелку с разными кусочками, или паштет, или всякие
"соленья".
(Подобно тому, как знаменитые Десять заповедей, на самом деле,
сочинялись для жителей маленькой деревни, и оттого иногда звучат странно и
даже непонятно в нашем большом мире, все мои рекомендации касались
исключительно "Русского Самовара" и его меню).
Взявши тарелку с чем-нибудь, легко разделяемым на несколько порций,
богатый человек может сказать невзначай:
- Давайте - закусывать. А то без закуски - опьянеем.
Невзначай! Закусывать спиртное - это очень важно. Особенно важно, чтобы
Бедные девушки закусывали - иначе они напьются. Натощак, да еще и с недосыпу
- можно сильно опьянеть, а кому нужна пьяная девушка? Нужна - ВЫПИВШАЯ, а
это совсем другое слово и состояние.
Еще бедные могут не стесняться и сами брать себе это Сырье для
бутербродов - в складчину - одну тарелку на пятерых. Так не разоришься.
Я не сама все это придумала. Мои родители были первые стиляги.
Художники и их чувихи. И они ходили в ресторан "Восток". Денег у них не
было. Сначала они шли в столовую напротив и там плотно обедали. Потом в уже
шли в "Восток".
Брали там бутылку водки на всю компанию. А закусывать все равно надо. И
они брали самое дешевое, что там было - гречневую кашу - большую порцию на
всех! И никаких комплексов.
Однажды, мама рассказывала, официантка вдруг принесла им вместо
гречневой каши целую тарелку разных закусок. Мальчики занервничали, но не
решились говорить: "Уноси - денег нет" - неудобно им было перед Бедными
девушками. Прикинули - у кого-то часы с собой есть, оставим в залог, потом
как-нибудь да отдадим, и все съели. А потом говорят:
- Роза, сколько мы тебе должны?
А она отвечает:
-Только за водку. А закуска - это я вам принесла, чего другие не
докушали!
С официантками все они дружили. Это даже я помню - родители приводили
меня маленькую в "Крышу", и официантка кричала повару:
-Сень, клади ПОЛНЫЕ порции. МОИ ГОСТИ пришли!
И все люди с других столиков начинали внимательно глядеть в наши
тарелки - какие такие ПОЛНЫЕ порции?
Вот так они жили. А теперь этот поезд ушел - он мчится в
Чаттанугу-Чучу....
"Чучу" я потом специально сочинила так, чтобы это выглядела, текстом
тех лет, когда вся эта "Чуча" - печаталась на рентгеновских снимках.
...Но пускай твердят, что ты нелеп и смешон
И пускай хохочет нам вослед саксофон
Брось, себя не мучай,
Вспомни, МАМБУ - ЧУЧУ
Я танцую только с тобой!...
Вот такие истории я рассказывала на своих концертах, и все смеялись. А
потом точно так и поступали. И богатые и бедные. От этого в "Самоваре"
началось уже совсем невообразимое веселье, и полное братание всех социальных
групп. А уж Бедные девушки начали ходить толпами.
Первым эту мою идею воспринял сам Каплан, и теперь в красивой зале
наверху по вторникам читали стихи, а потом все выпивали, и он нас угощал
всякими кусочками на тарелочках. Потом люди шли вниз и еще выпивали по моему
методу. В результате, "Самовар" не разорился, а начал расцветать все больше
и больше.
Стихи и Бедные девушки, Любовь и Россия - вдруг оказались невероятно
притягательными для народа вещами. И народ - повалил валом...
Не знаю, насколько актуальна эта проблема для нынешней России - как
бедным людям посещать рестораны? Может пока еще и не актуальна.
Но зато я видела вчера - как молодой человек - дал нищему хабарик - он
бросил его на землю. А дядька этот бомж - кричал:
-Да не бросай! Да что ж ты на землю-то бросаешь...
И ясно совершенно, что ему не за себя обидно - он то из помойки есть
может, а как раз именно - за Державу.
Вот как надо давать хабарик.
Или вообще не давай, или дай человеку хабарик, прямо в руку и скажи:
- Возьмите, пожалуйста.
Или скажи:
- Курите на здоровье, дяденька.
Или:
- Курите на здоровье, дедушка.
А говорить:
- Кури, дед,
Это - тоже не совсем правильно.
Я этому научилась из книжки "Братья Карамазовы" - там Алеша все носит и
носит деньги - капитану Снегиреву. А если не читать "Братья Карамазовы" -
кто этому научит? Раньше люди, откуда- то узнавали об этом. А сейчас дети -
дикие. Их только на балет водят и на фигурное катание. Или обучают
английскому языку.
Покажите мне человека, который стал лучше от просмотра "Лебединого
озера"?
А в Мариинке - идет игра в Казаки-Разбойники - вот по какому поводу:
Там разная цена за билеты для, наших, и для иностранцев. Ну, это
нормально - и деньги надо собирать с туристов, и Бедной Девушке надо
попадать на это самое озеро - особенно если ей уж лет 70, и она
интеллигентная питерская старушка. Но так сложилось, что мир становится все
больше и больше общим, и у многих питерских детей есть друзья - заграничные
дети. И они все - сильно небогатые. Ну и конешно русские детки пытаются
своих друзей проводить по русским билетам. Или хотя бы брать два - один
подешевле - плохой иностранный, и второй, русский - хороший. И вот все тетки
и бабки в театре - СТРАСТНО этих ребят отлавливают.
Требуют для проверки правильно произносить русские слова. Почти как
казачий разъезд, который говорил жиду:
- Скажи "кукуруза"!
Они азартно вылавливают этих бедных студентов, чтоб те не сели на место
получше. Они вообще - нашли наконец свое место - все эти вохровки -
растерявшиеся на некоторое время:
- Кого ж теперь "Держать и не пущать"?
Теперь они все в Мариинке снова при деле. В лучших традициях советского
времени.
В общем, непонятно - откуда узнавать про то, как давать хабарик. И
вообще,
как давать?
Это важный вопрос, а никто не учит. А мне про хабарик как-то неловко.
Вот если бы наши мужские герои - ну которые стоят перед стадионами - Шевчук,
Кинчев что-нибудь такое сказали.
Но они что-то все время выкрикивают про Родину. Вообще про высокое.
Получается то же "Лебединое озеро" - только не в пачках, а в "ирокезах" - но
тоже - красочное зрелище, много звуков - и ничего о душе. Все это "Кимвал,
попусту бряцающий". Крик в небо и полное нежелание подмести под ногами.
И очень грустно наблюдать, как все эти люди потом огорчаются, что крик
их - там, в небе - не слышат. Вот