Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
уг другу в любви до гроба, мечтают, как будут жить вместе в
уединенном шале. Она должна съездить в Будапешт, но обещает вернуться как
можно скорее. На экране падает снег, затем журчат ручьи, деревья одеваются
молодой листвой. Наступает весна, а за ней и лето. На самом деле Курт Вайс
- каменщик, и летом он совсем не похож на загорелого красавца тренера по
лыжному спорту. Каждый день он пишет Лене письма и напрасно ожидает
ответа. Иногда к нему заходит соседская девушка, и они подолгу гуляют
вдвоем. Она его любит, но он думает только о Лене. Я не помню всех
перипетий, но мало-помалу образ Лены бледнеет, девушка (Ивонна) затмевает
ее, и добрейший Курт понимает, что не стоит пренебрегать таким
трогательным участием. В конце фильма они целуются на фоне гор, освещенных
заходящим солнцем.
Мне показалось, что зимний курорт и нравы его завсегдатаев "отлично
схвачены". А Ивоннина девушка - "неплохая роль для дебютантки".
Так я ей и сказал. Она выслушала меня очень внимательно. Я был этим
польщен. И спросил, когда мы сможем посмотреть фильм. Не раньше сентября,
но Мадейя скорей всего устроит недели через две в Риме так называемый
"прогон", и тогда она обязательно возьмет меня с собой, потому что ей
очень важно знать, как я оценю "ее исполнение"...
Да, когда я пытаюсь вспомнить первые дни нашей "совместной жизни", то
слышу, как на заезженной магнитной пленке, наши бесконечные разговоры о ее
"будущности". Я стараюсь произвести впечатление. Я ей льщу... "Конечно,
фильм Мадейи - важный этап для вас, но теперь должен найтись человек,
который поможет в полной мере раскрыться вашему таланту... К примеру,
какой-нибудь гениальный еврейский мальчик..." Она слушает все
внимательнее. "Вы так думаете?" - "Да-да, я просто уверен!"
Наивность ее лица казалась удивительной даже мне, восемнадцатилетнему.
"Ты на самом деле так считаешь?" - спрашивала она. Беспорядок в нашей
комнате становился немыслимым. Кажется, мы дня два из нее не выходили.
Откуда Ивонна родом? Я сразу понял, что она не парижанка. Она совсем не
знала Парижа. Раза два приезжала ненадолго, останавливалась в отеле
"Виндзор-Рейнольд" на улице Божон, я хорошо ее помню: отец перед своим
таинственным исчезновением встречался там со мной (только вот начисто
забыл: там ли мы с ним в последний раз виделись или в вестибюле
"Лютеции"?). Кроме "Виндзор-Рейнольда", ей в Париже запомнились только
улица Колонель-Моль и бульвар Босежур, где жили какие-то ее друзья, я не
решился спросить какие. Женеву и Милан она упоминала гораздо чаще. И в
Женеве, и в Милане она работала. Но кем?
Я украдкой заглянул в ее паспорт. По национальности француженка.
Проживает в Женеве, на площади Дорсьер в доме 6-бис. Почему именно там? К
моему величайшему изумлению, родилась в Верхней Савойе в этом самом
городке. Совпадение? Или она в самом деле местная? Может быть, у нее есть
тут родственники? Я задал ей наводящий вопрос, но она явно что-то от меня
скрывала. И очень уклончиво ответила, что воспитывалась за границей. Я не
настаивал. Со временем, думал я, все равно обо всем узнаю.
Она тоже меня расспрашивала. "Ты приехал сюда отдыхать? Надолго?", "А я
сразу догадалась, что ты из Парижа". Я сообщил, что "моя семья" - слово
"семья" я произнес с особенным удовольствием - решила, что мне, при "моем
слабом здоровье", необходим длительный отдых. Придумывая все это, я
представлял себе гостиную с деревянными панелями: за столом важно
восседают человек десять - "семейный совет" - и решают мою судьбу. Окна
гостиной выходят, скажем, на площадь Малерб, а сам я из добропорядочной
еврейской семьи, поселившейся в Монсо в конце прошлого века. Ни с того ни
с сего она вдруг спросила: "Хмара - это ведь русская фамилия? Вы -
русский?" Тогда я изобретаю новую версию: мы с бабушкой живем на первом
этаже неподалеку от площади Этуаль, а точнее, на улице Лорда Байрона, нет,
лучше - на улице Бассано (важно назвать как можно больше деталей). Мы
продаем "фамильные драгоценности" или закладываем их в ломбард на улице
Пьера Шаррона. На это и живем. Да, я русский, граф Хмара. Кажется, мой
рассказ произвел впечатление.
Несколько дней я никого и ничего не боялся. Но потом опять началось.
Застарелая мучительная болезнь.
Впервые мы вышли из гостиницы после обеда и сейчас же сели на плававший
по озеру пароходик "Адмирал Гизан". Она нацепила солнечные очки в
массивной оправе с дымчатыми зеркальными стеклами. Все в них и отражалось,
как в зеркале.
Пароходик двигался не спеша и доплыл до Сен-Жорно на той стороне озера
минут за двадцать, не меньше. Зажмурившись от солнца, я вслушивался в
отдаленное жужжание моторных лодок, выкрики и смех купальщиков. Высоко в
небе пролетел спортивный самолет с огромным плакатом. "Кубок "Дендиот" -
прочел я странную надпись... "Адмирал Гизан" долго примеривался и наконец
причалил, вернее, ткнулся носом в берег. На борт поднялось несколько
человек, в том числе священник в ярко-красной сутане, и пароход с трудом
потащился дальше. Следующая после Сен-Жорио остановка - поселок Вуарен.
Затем Пор-Лузац, а чуть дальше - Швейцария. Но пароходик вовремя повернет
и поплывет обратно.
Ветер теребил прядь волос у нее на лбу. Она спросила, станет ли она
графиней, если мы поженимся. Спросила как бы в шутку, но я почувствовал,
что это в самом деле ее волнует. И ответил, что после свадьбы ее будут
звать: "Ваша светлость Ивонна Хмара".
- Хмара в самом деле русская фамилия?
- Грузинская, - отвечал я, - грузинская.
Когда мы останавливались в Верье-дю-Лак, я различил вдалеке
бело-розовую виллу Мадейи. Ивонна тоже посмотрела в ту сторону. Компания
молодежи расположилась на палубе рядом с нами. Почти все они были в
теннисных костюмах, из-под плиссированных юбок девушек выглядывали толстые
икры. Все они как-то по-особенному выговаривали слова, так говорят на
проспекте Божо. Я все думал, почему у нашей золотой молодежи угри на лицах
и излишний вес? Видимо, все дело в питании. Двое из них рассуждали о
сравнительных достоинствах ракеток "Панчо Гонзалес" и "Спалдинг". У
наиболее говорливого молодого человека с окладистой бородкой, на рубашке
красовался крошечный зеленый крокодильчик. Разговор специалистов. Всякие
непонятные слова. Негромкое, усыпляющее бормотание на солнцепеке. Одна из
блондинок вполне благосклонно слушала брюнета в блейзере с нашивкой и
мокасинах, а тот из кожи вон лез, чтобы ей понравиться. Другая сообщила
всем, что "танцы" будут послезавтра вечером и что "родители оставляют нам
виллу". Плеск воды за кормой. Над нами снова пролетел самолет, и я еще раз
прочел загадочную надпись: "Кубок "Дендиот".
Насколько я понял, все они плыли в теннисный клуб в Ментон-Сен-Бернар.
Должно быть, их родители живут в виллах на берегу озера. А куда плыли мы?
Где жили наши родители? Была ли Ивонна "девочкой из хорошей семьи", как
наши попутчицы? А я? И все-таки графский титул - не то что какой-нибудь
крокодильчик, едва заметный на белой рубашке. "Господина графа просят к
телефону!" Да-да, неплохо звучит.
Мы сошли на берег все вместе в Ментоне. Теннисисты с ракетками нас
обогнали. Мы проходили мимо вилл, фасадом напоминающих горные шале, куда
приезжают отдыхать из года в год многие поколения мечтательных горожан.
Некоторые виллы едва виднелись за разросшимися кустами боярышника и
елками.
Вилла "Примавера"... Вилла "Эдельвейс"... Вилла "Серна"... Шале
"Мари-Роз"... Теннисисты свернули налево к сетке корта. Их болтовня и смех
затихли вдали.
Мы же пошли направо к табличке с надписью: "Гранд-Отель Ментона".
Поднялись по очень крутой тропинке в чьем-то саду и очутились на
посыпанной гравием эспланаде. Отсюда открывался вид на всю окрестность, он
был мрачнее, чем с балкона "Эрмитажа". Этот берег озера казался диким,
пустынным. Отель был старым. В вестибюле стояли вечнозеленые растения в
кадках, кожаные кресла и огромные диваны с клетчатыми покрывалами. Целые
семьи съезжались сюда в июле и августе. Записывали в книгу одни и те же
двойные, типично французские фамилии: Сержан-Вельваль, Атье-Морель,
Пакье-Папар... И когда, получив ключ, мы тоже расписались, мне показалось,
что "граф Виктор Хмара", как жирное пятно, испортил всю картину.
Мимо нас шествовали на пляж дети, их мамы, бабушки и дедушки, все очень
чинные, с сумками, махровыми полотенцами и подушками. Несколько молодых
людей обступили и принялись расспрашивать высокого человека с короткими
темными волосами, в расстегнутой на груди армейской рубашке цвета хаки. Он
опирался на костыли.
Угловая комнатка. Одно окно выходит на эспланаду и озеро, другое
заколочено. Высокое зеркало на ножках и столик, покрытый кружевной
салфеткой. Кровать с медными решетчатыми спинками. Мы встали с нее лишь с
наступлением темноты.
Когда мы спустились в вестибюль, я увидел, как вернувшиеся с пляжа
ужинают в столовой. Все они были одеты по-городскому. Даже дети: мальчики
в галстучках, девочки в нарядных платьицах. Зато мы оказались
единственными пассажирами на палубе "Адмирала Гизана". Обратно он плыл еще
медленнее. Останавливался у пустых причалов и опять пускался в путь,
старая, измятая посудина. Сквозь листву светились окна вилл. Вдали
виднелось казино, освещенное прожекторами. Наверное, там сегодня
какой-нибудь праздник. Мне хотелось, чтобы пароход помедлил на середине
озера и остановился у полузатонувшего понтона. Ивонна спала.
Мы часто ужинали вместе с Мейнтом в "Стортинге". Садились за столик под
открытым небом, покрытый белой скатертью. На каждом таком столике лампа с
двойным абажуром. Похоже на фотографию торжественного ужина на
благотворительном вечере в пользу детей-сирот в Каннах 22 августа 1939
года, или ту, которую я всегда ношу с собой: там заснят мой отец со своими
ныне уже умершими знакомыми 11 июля 1948 года в каирском казино в ночь
избрания юной англичанки Кэй Оуэн мисс "Bathing Beauty" ["Краса курорта"
(англ.)]. Точно так же выглядел "Спортинг" в то лето, когда мы там
ужинали. Та же обстановка. Те же "светлые" ночи. Те же лица. Да-да,
некоторые из них я узнал.
Мейнт появлялся то в одном, то в другом своем ярком смокинге, Ивонна
надевала платья из муслина или крепа. Она любила и шарфы болеро. Я же был
обречен вечно ходить в одном и том же фланелевом костюме и галстуке
"Интернэшнл Бар Флай". Вначале Мейнт часто возил нас в "Святую Розу",
кабаре на берегу озера недалеко от Ментон-Сен-Бернара, а точнее, в
Вуарене. Он был знаком с его хозяином, неким Пулли. Мейнт сказал, что
Пулли не имеет вида на жительство. Толстяк с мягким взглядом был сама
деликатность. И со всеми сюсюкал. "Святая Роза" считалась шикарным
заведением. Там собиралась та же роскошная публика, что и в "Спортинге".
На террасе с перголой танцевали. Помню, я прижал к себе Ивонну и подумал,
что просто жить не смогу без запаха ее волос и кожи, а музыканты играли
блюз.
В общем, нам на роду было написано встретиться и соединиться.
Возвращались мы очень поздно, так что пес уже спал в гостиной. С тех
пор, как мы с Ивонной стали жить вместе в "Эрмитаже", его меланхолия
возросла. Каждые три часа он с обязательностью маятника обходил нашу
комнату и опять ложился. Прежде чем удалиться в гостиную, он на какое-то
мгновение застывал у окна, садился, навострив уши, и не то следил за
перемещениями "Адмирала Гизана", не то обозревал окрестности. Меня
потрясла деликатность печального зверя, я был очень тронут, когда понял,
что он нас охраняет.
Ивонна надевала пляжный халат в широкую зеленую и оранжевую полоску и
ложилась поперек кровати с сигаретой. На ее тумбочке между губной помадой
и дезодорантом вечно валялись пачки денег. Откуда они взялись? Сколько
времени она живет в "Эрмитаже"? Ее "поселили" сюда на время съемок. Но
ведь съемки закончены? "Мне так хотелось, - призналась она, - прожить весь
"сезон" на курорте! Этот "сезон" будет просто блеск!" "Курорт", "сезон",
"просто блеск", "граф Хмара"... Кто кого обманывал, повторяя чужие
заученные слова?
Может быть, ей нужен был друг? Я же относился к ней со всем вниманием,
предупредительностью, деликатностью и влюбленностью восемнадцатилетнего
мальчика. Первое время перед сном мы либо говорили о ее "будущности", либо
она просила меня прочесть ей несколько страничек из "Истории Англии" Андре
Моруа. И каждый раз, как я принимался за чтение, немецкий дог садился в
дверях гостиной и с важностью смотрел на меня. Ивонна, в полосатом халате,
растянувшись, слушала, слегка сдвинув брови. Я так и не понял, с чего
вдруг ей, за всю свою жизнь не прочитавшей ни одной книги, полюбился этот
исторический труд. Сама она не могла дать ясного ответа: "Понимаешь, это
так здорово написано... Андре Моруа великий писатель". Полагаю, она
случайно нашла "Историю Англии" в холле "Эрмитажа", и книга стала для нее
чем-то вроде талисмана или доброй приметы. Она часто просила: "Читай
помедленней!" - или спрашивала, что значит то или иное выражение. Она
хотела выучить "Историю Англии" наизусть. Я сказал, что Андре Моруа -
еврей, автор изящных новелл и знаток женской психологии. Однажды вечером
она с моей помощью написала ему письмо: "Господин Андре Моруа, я
восхищаюсь вами. Часто перечитываю вашу "Историю Англии" и хотела бы
получить ваш автограф. С уважением. Ивонна Х."
Он почему-то не ответил.
Давно ли она знакома с Мейнтом? Целую вечность. У него тоже, кажется,
есть квартира в Женеве, и они почти всегда и повсюду вместе. Мейнт "по
мере сил" практиковал. Книга Моруа была заложена визитной карточкой с
четкой надписью "Доктор Рене Мейнт", а в ванной, на краю одной из раковин,
среди флакончиков я обнаружил рецепт снотворного с печатью "Доктор
Р.С.Мейнт".
Каждое утро, проснувшись, мы находили под дверью записки от Мейнта. У
меня сохранилось несколько штук; столько времени прошло, а от них все еще
пахнет пачулями. Исходит ли этот запах от конверта, от бумаги или же - как
знать? - от чернил, которыми писал Мейнт? Перечитываю первую попавшуюся:
"Смогу ли я увидеться с вами сегодня вечером? Во второй половине дня мне
нужно будет съездить в Женеву. Позвоню вам часов в девять в гостиницу.
Целую. Ваш Рене М." Или вот еще: "Простите, что я вдруг исчез! Дело в том,
что я двое суток не выходил из номера. Меня поразило, что через три недели
мне исполнится двадцать семь лет. И я стану очень, очень немолодым
человеком. До скорой встречи. Целую. Ваша боевая крестная мать - Рене".
Или эта, адресованная Ивонне, написанная странным неровным почерком:
"Представляешь, кого я только что встретил в холле? Франсуа Молаза -
грязную шлюху! И он подумал, что я пожму ему руку. Нет уж, дудки! Дудки!
Да чтоб ей сдохнуть!" (Последняя фраза четырежды подчеркнута.) И множество
других, тому подобных.
Они часто говорили между собой о незнакомых мне людях. Я запомнил
некоторые имена: Клод Брэн, Паоло Эрвье, некая Рози, Жан-Пьер Пессо,
Франсуа Молаз, Карлтон и какой-то Дуду Хендрикс, которого Мейнт величал
свиньей... Почти сразу я догадался, что это местные жители; ведь если
летом здесь курорт, то начиная с октября - обычный провинциальный городок.
Мейнт рассказывал, что Брэн и Эрвье "преуспели" в Париже, Рози "получила
от отца в наследство гостиницу в Ла-Глюза", а "эта шлюха" Молаз, сын
владельца книжного магазина, задирает нос, каждое лето появляясь в
"Спортинге" с социетарием театра "Комеди Франсез". Все они, без сомнения,
друзья их детства и юности. Стоило мне о чем-нибудь спросить, Ивонна и
Мейнт сейчас Же смолкали и отвечали уклончиво. Тогда я вспоминал паспорт
Ивонны и представлял себе, как они лет в пятнадцать - шестнадцать выходят
вместе зимним вечером из кинотеатра "Регент".
7
Хорошо бы отыскать программу "Турсервиса". На ее белой обложке зеленым
пятном обозначено казино и намечен легкий силуэт женщины в стиле
Жана-Габриэля Домерга. Проглядев перечень увеселений с точными датами, я
бы лучше ориентировался во времени.
Как-то вечером мы решили воздать должное таланту Жоржа Ульмера,
выступавшего в "Стортинге". Это было, кажется, в начале июля, стало быть,
я уже прожил с Ивонной дней пять или шесть. Мейнт пошел с нами. На Ульмере
был костюм очень насыщенного ярко-голубого цвета, я не мог на него
наглядеться. Должно быть, в этой приятной голубизне было что-то
магическое, поскольку, глядя на нее, я уснул.
Мейнт предложил чего-нибудь выпить. Тогда-то, в полумраке, среди
танцующих, они впервые заговорили при мне о кубке "Дендиот". Я сразу
вспомнил спортивный самолет с загадочным плакатом. Соревнования за кубок
"Дендиот" чрезвычайно заинтересовали Ивонну. Это было что-то вроде
конкурса на самый безупречный вкус. По словам Мейнта, для участия в нем
необходимо иметь роскошный автомобиль. "Как во-вашему, "додж" годится или
лучше взять машину напрокат в Женеве?" (Мейнт именно так поставил вопрос.)
Ивонне хотелось попытать счастья. Жюри состояло из различных
высокопоставленных лиц: президента Общества игроков в гольф с супругой,
президента "Турсервиса", супрефекта Верхней Савойи, Андре де Фукьера
(услышав это имя, я буквально подскочил от удивления и попросил Мейнта
повторить сказанное, ну да, я не ослышался, самого Андре де Фукьера,
издавна признанного "эталоном безупречного вкуса", чьи интереснейшие
воспоминания я читал), господина и госпожи Сандоз, владельцев гостиницы
"Виндзор", бывшего чемпиона по лыжному спорту Даниэля Хендрикса, ныне
владельца самых роскошных спортивных магазинов в Межеве и в Альп д'Юезе
(его-то как раз Мейнт и называл свиньей), какого-то кинорежиссера, его
фамилию я никак не могу вспомнить (то ли Гамонж, то ли Гамас), и, наконец,
танцовщика Хосе Торреса.
Мейнта тоже очень волновало его предстоящее участие в конкурсе как
верного рыцаря Ивонны. В качестве такового он должен был провезти ее на
машине по широкой посыпанной гравием аллее "Спортинга" и остановиться
напротив жюри. Затем ему следовало выйти и открыть перед дамой дверцу.
Третьим претендентом на кубок, разумеется, будет немецкий дог.
Подмигнув с самым таинственным видом, Мейнт протянул мне конверт со
списком участников конкурса. Они с Ивонной значились в нем последними, под
номером 32. Доктор Р.С.Мейнт и мадемуазель Ивонна Жаке (я все-таки
вспомнил ее фамилию). Кубок "Дендиот" присуждался ежегодно такого-то числа
"самым красивым и изящным". Организаторам удалось так разрекламировать
конкурс, что, по словам Мейнта, о нем иногда даже писали в парижских
газетах. Мейнт считал, что Ивонна непременно должна в нем участвовать.
Когда мы встали из-за стола и пошли танцевать, она наконец не выдержала
и спросила у меня: стоит ей пойти на конкурс или нет? Очень сложный
вопрос. Она задумалась. Я отыскал глазами Мейнта, сидевшего в одиночестве
со стаканом белого портвейна. Он заслонился от света левой рукой. Может
быть, плакал? Иногда они с Ивонной казались такими беззащитными и
потерянными (потерянными в полном смысле этого слова).
Ну конечно же, она должна участвовать в конкурсе. Обязательно должна.
Это так поможет ей в будущем. Счастье ей улыбнется, и вот она уже - "Мисс
Дендиот". Конечно.