Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
авим пули на экспертизу в полицейскую лабораторию в Лос-Анджелесе или в
Сакраменто. Однако это не тот случай, когда медицинское свидетельство много
значит. Нам хорошо известно, кто это сделал. И когда его поймают, будет не
трудно заставить его заговорить. Остервельт, может, вообще не захочет
суетиться из-за пуль. Он весьма беспечный малый. Не мудрено, когда
проработаешь в этой должности двадцать пять или тридцать лет.
- Давно вы с ним работаете?
- Четыре-пять лет. Пять. - Он добавил, словно оправдываясь: - В
Пуриссиме живется хорошо. Жена ни за что не уедет отсюда. Кто может винить
ее?
- Только не я. Я и сам готов поселиться здесь.
- Поговорите с Остервельтом, почему бы и нет. У него не хватает
людей - всегда ищет. Вы имеете опыт работы в полиции?
- Имел, до недавнего времени. Устал жить на жалование полицейского.
Помимо прочих вещей.
- Объяснения всегда найдутся.
Не зная, с каким умыслом он мне это сказал, я посмотрел ему в глаза.
Он также посмотрел на меня испытующе. Я ответил:
- Это была одна из причин, от которых я устал. Но вряд ли у вас здесь
дело обстоит лучше.
- Лучше, чем вам кажется, брат, лучше, чем вам кажется. Однако не
будем об этом. - Он откусил кончик сигары и выплюнул его на гравий. -
Значит, говорите, что работаете на семью Холлманов?
Я кивнул.
- Когда-нибудь раньше бывали в Пуриссиме?
- Да, правда, давно.
Он посмотрел на меня с любопытством. - Вы не из тех ли детективов,
которых сенатор пригласил, когда утонула его жена?
- Нет.
- Я спросил просто так. С одним из них мне довелось провести несколько
часов - расторопный старый бульдог по фамилии Скотт. Вы случаем не знакомы
с ним? Он из Лос-Анджелеса. Гленн Скотт?
- Скотта я знаю. Он один из лучших мастеров своего дела. Во всяком
случае, был им, пока не вышел на пенсию.
- И я точно так же считаю. Он знал о патологии больше, чем некоторые
студенты медицинского отделения. У нас с ним произошел чрезвычайно
интересный разговор.
- О чем?
- Об утопленниках и причинах их смерти, в частности, асфиксии и так
далее, - ответил он, воодушевляясь. - К счастью, я произвел тщательное
вскрытие. Я смог установить, что она утонула; в бронхах обнаружился песок и
частички водорослей, а в легких - характерная соленая жидкость.
- Никаких сомнений не возникало, так?
- После завершения вскрытия - уже нет. Скотт был совершенно
удовлетворен. Конечно, я не мог полностью исключить вероятность убийства,
но положительных показаний не было. Ушибы же почти наверняка были нанесены
после смерти.
- Ушибы? - переспросил я вкрадчиво, надеясь получить дополнительную
информацию.
- Да, ушибы на спине и на голове. Они, как правило, образуются на теле
во время прибоя. Берег-то скалистый. Мне доводилось видеть трупы, которые
были абсолютно истерзаны, бедняги. Во всяком случае, миссис Холлман
обнаружили до того, как это с ней произошло. Но и она выглядела уже
скверно. В газетах следовало бы напечатать парочку моих фотоснимков. Тогда
число самоубийц, выбравших этот способ распрощаться с жизнью, поубавилось
бы. По крайней мере, часть женщин, возможно, подумала бы, а ведь
большинство из них - женщины.
- И миссис Холлман решилась именно на это - войти в воду?
- Вероятно. Либо же она бросилась с пирса. Разумеется, нельзя
исключать того обстоятельства, что она могла упасть, отсюда и ушибы. Суд
присяжных объявил это несчастным случаем, но главным образом из-за того,
чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по ночам
к океану и случайно не падают в воду.
- Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством.
- Тоже верно, только миссис Холлман вряд ли можно назвать обычным
случаем. Скотт переговорил с ее лечащим врачом после того, как это
произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче не в
моде говорить о наследственном помешательстве, но нельзя не заметить
определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь не
случайно женщина, подверженная депрессии, имеет сына с
маниакально-депрессивным психозом.
- У матери были синие гены, а?
- Угу.
- И кто был ее лечащим врачом?
- Городской врач по фамилии Грантленд.
- Я слегка знаком с ним, - сказал я. - Сегодня он приезжал сюда. Он
производит впечатление порядочного человека.
- Ага. - В свете врачебного кодекса, который не позволяет докторам
критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво.
- Вы так не считаете?
- Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех медицинских
светил, которые имеют большой доход и обладают манерами сиделок. Я
всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что ему
следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло бы спасти ей
жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству.
- А вам откуда это известно?
- Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт считал, что могло иметь
место убийство, несмотря на медицинское заключение - ну, в общем, случай
укладывался в типичные рамки.
- А когда она попыталась застрелиться?
- Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. - Лоусон заметно
напрягся, словно сознавая, что говорил очень вольно. - Поймите меня
правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности или в чем-либо подобном.
Врач должен полагаться на собственные суждения. Лично я растерялся бы,
доведись мне иметь дело с одним из этих...
Он заметил, что я не слушаю, и впился в мое лицо с профессиональной
участливостью. - В чем дело, приятель? У вас спазмы?
- Да нет, все в порядке. - Во всяком случае, мне не хотелось облекать
в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке. А тревожила
меня семья Холлманов: отец и мать умерли при подозрительных
обстоятельствах, один сын застрелен, другой в розыске. И в каждой
кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал:
- Вам известно, что стало с пистолетом?
- Каким пистолетом?
- Из которого она пыталась застрелиться.
- Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.
- Может быть.
Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на
гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету
походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво
поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей
головой в сторону дома.
- Или Остервельт, - сказал он. - Интересно, почему он задерживается.
Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина.
- Славкина?
- Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал
с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать.
И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать
минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог
переварить.
- Говоря о причинах смерти, - сказал я, - вскрытие сенатора Холлмана
производили вы?
- Никакого вскрытия не было, - ответил он.
- Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали?
- Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было
больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день.
- Опять Грантленд?
- Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и
я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже.
- Значит, признаков того, что он утонул, не было?
- Утонул? - Он испытующе взглянул на меня. - Вы думаете о его жене,
ведь так?
Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований
сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и
потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату.
- У меня шарики за ролики заехали, - сказал я.
- Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул.
- Вы осматривали тело?
- В этом не было необходимости.
- Кто сказал, что не было необходимости?
- Семья, семейный врач, шериф Остервельт, - все, имевшие отношение к
происшедшему. Я говорю об этом сейчас, - добавил он с некоторым подъемом.
- А что стало с телом?
- Семья распорядилась, чтобы его кремировали. - Он на секунду
задумался над сказанным - глаза за очками приобрели отрешенное выражение. -
Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно
неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной.
Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. - Затем, возможно, чтобы
рассеять собственные подозрения, произнес: - Я покажу вам, где это
случилось, если желаете.
- Желаю.
Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в
боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню,
находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и
чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли
призраки.
Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть
футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение.
- Бедный старик лежал в ней, - сказал он. - Пришлось взломать окно,
чтобы к нему добраться. - Он показал на единственное окно, находившееся
высоко над ванной.
- И кто взломал окно?
- Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую
часть ночи.
Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней
оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной
скважине.
Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел.
Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона
неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я
оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома.
Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она
сработала. Я повернулся к Лоусону. - Ключ был в замке, когда обнаружили
тело?
- Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет
вам ответить.
Глава XVI
Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа,
наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из
гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него
был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок
конвульсивно затряслись.
- Что происходит?
- М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, - пояснил Лоусон. -
Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?
- В каком замке, ради Христа?
- В замке, что в двери ванной комнаты.
- Не знаю. - Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и
голова его задергалась в такт: - Я скажу вам то, что я действительно знаю,
Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам
повторять?
Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков
лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и
возразил с некоторым профессиональным достоинством:
- М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.
- Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще
имеются?
- Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне.
- Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку?
Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему
вслед:
- Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку.
Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами
Лоусона, я сказал Остервельту:
- Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись?
- Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы
требовали у нее денег, приставали к ней.
- А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди.
- Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку.
- Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым.
- Нечего зарываться. - И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова
произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно
забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе
уверенности.
- Уберите, - сказал я. - Одного "кольта" мало, чтобы превратить копа в
офицера.
Остервельт замахнулся "кольтом" и нанес мне сильнейший удар сбоку по
голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся,
на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке.
Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина
схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней.
Остервельт закричал: - Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин.
Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить
Остервельта. Славкин сказал:
- Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек?
- Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка.
- Собираетесь арестовать его?
- Ваша правда, черт возьми, собираюсь.
- Из-за чего? Он связан с расследованием?
Остервельт стряхнул его со своей руки. - А это уже наше с ним дело. Не
ввязывайтесь, Славкин.
- Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и
вы, шериф. - На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели
черные глаза. - Не могу же я делать свою работу, если вы не даете
информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я,
как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я
заинтересован.
- Нечего меня шантажировать, молод еще хамить.
Славкин невозмутимо заулыбался. - Хотите, чтобы я передал это
сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для
передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками.
- Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы
работаете, сгодится сами знаете для чего.
- Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов
округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете
возражать, если я вас процитирую. - Славкин достал из бокового кармана
блокнот.
Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и
остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. - О'кей, Славкин. Что
еще вы хотите узнать?
- Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный.
- Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа.
Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать.
Я сказал Славкину: - Вы газетчик?
- Пытаюсь им стать. - Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел
определить, кем пытаюсь стать я.
- Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес
приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...
- Никаких противоречий, черт побери! - сказал Остервельт.
Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. - Вводите меня в курс
дела.
- Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной
уверенностью.
- Он блефует, - сказал Остервельт. - Он просто старается выставить
меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.
Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: - Где я могу связаться
с вами, скажем, завтра?
- Завтра вас здесь не будет, - вмешался Остервельт. - Чтобы через час
вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.
Славкин сказал кротко: - Я думал, вы собираетесь арестовать его.
Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: - Не зарывайтесь, м-р
Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и
потеряли работу.
- Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? - Славкин развернул
жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: - Можете
связаться со мной в любое время через газету "Рекорд" в Пуриссиме.
- Это вы так считаете, - сказал Остервельт. - С завтрашнего дня вы там
уже не будете работать.
- Позвоните по номеру 6328, - сказал Славкин. - Если меня там не
будет, поговорите со Сполдингом. Он - редактор.
- Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.
- Обратитесь в Верховный Суд, шериф. - Жующее лицо Славкина выражало
усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального
верблюда. - Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы
располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.
- Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.
- Вот видите? - сказал Остервельт. - У него ничего нет. Он всего лишь
хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он
может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою
машину, не забывайте.
- Здесь становится довольно шумно, - сказал я Славкину и двинулся к
двери.
Он последовал за мной, проводив меня до машины. - Когда вы говорили об
уликах, вы не шутили?
- Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно
выпутаться.
- Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был
симпатичен до того, как заболел.
- Так вы знакомы с Карлом?
- Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но
сейчас не время о нем говорить. - Он прислонился к окну автомобиля и от
него пахнуло жевательной резинкой фирмы "Дентайн". - Вы кого-нибудь еще
подозреваете?
- Да, и не одного.
- Ах значит так?
- Значит так. Спасибо за помощь.
- Не за что. - Его черные глаза скользнули по моей голове. - А вы
знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.
- Так я и сделаю.
Глава XVII
Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием "Гасьенда",
что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике
долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по
старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В
комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать,
стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на
автомобильную стоянку.
Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и
утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в
сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата - утрата
несбывшихся планов.
Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник,
скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все,
что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и
пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из
всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего
подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого.
В каком-то смысле я был рад, что Зинни - не моя подружка. Комната
оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода
гласило, что на двоих она