азали минут двенадцать, тогда не было б  вопроса, - с сожалением произнес
Олег.  -  Ну, ладно, надо  еще  что-нибудь  придумать. Хорошо,  что  хоть  с
Петровичем ясно.
     - С Петровичем,  - произнес я задумчиво, -  Олег, с  Петровичем ошибка.
Кто  захочет  придраться,  скажет,  что  он мог пропустить  Гиви  и  других,
спрятавшись за камнем, затем вернуться на  базу, раздеться в своей комнате и
войти в столовую после сигнала тревоги, когда почти все уже были в сборе.
     Я стоял растерянный, смущенный...
     Олег даже покраснел от злости.
     - Ну, знаешь, Игорь, хватит! Любители хороши  только в спорте. Будь  на
твоем  месте  самый  рядовой  следователь, он бы давно во  всем  разобрался.
Нечего браться не  за свое дело. А я еще как дурень за тобой по горам бегаю,
минуты считаю...
     Олег круто повернулся и ушел.
     "Какой  следователь? Где его  тут  взять? Чем  я виноват, что  никто не
обратил внимания на обстоятельства гибели Виктора".
     Голова  сильно болела. "Попросить у Веры тройчатку?".  Тут  я вспомнил,
что со вчерашнего дня ничего не ел, и пошел на кухню.
     - А, явился герой.  Натворил дел, поди, сам не рад. Заходи, чего стоишь
в дверях? Небось, с голоду помираешь? Садись, сейчас тебя покормлю, чаек еще
горячий, только что Петровича угощала.
     Тетя Лиза, полная и  румяная, сновала по кухне,  доставая посуду, хлеб,
остатки завтрака.
     - Как  похолодало, так повадился старик каждый день  ко мне захаживать,
чайком баловаться.
     - Каждый день?  - переспросил я. -  А вы  не помните: в тот день, когда
погиб Бойченко, Петрович не заходил на кухню?
     Я задал этот вопрос без особой  надежды.  Ну, предположим, ответит тетя
Лиза утвердительно. Скажет, заходил. Этого  же мало. Важно,  когда  заходил.
Едва ли спустя десять  дней  она сможет назвать точное  время.  Однако ответ
оказался неожиданным:
     - Как же, заходил. Посидел минут десять, а тут машина  ваша как завоет!
Петрович  вскочил, будто  змея его ужалила, и,  хоть и толстый, а убежал  не
помня себя. Еще стакан с чаем перевернул.
     - Тетя Лиза, что же вы раньше, вчера  не  сказали, что Петрович у вас в
тот день на кухне сидел? Почему Вера молчала?
     - Так  он же недолго, минут десять, не больше тут пробыл, и разговора о
нем вчера не было. Да нас и не спрашивали. Спросили, я бы сказала.
     Никогда завтрак  не казался мне таким вкусным. Да, с Петровичем  теперь
все  ясно. Вернуться домой за десять  минут до  сирены он  явно не мог. Надо
действовать дальше. Беседа с тетей  Лизой меня кое-чему научила.  Я  слишком
увлекся  расчетами  времени.   Надо   поговорить   с   товарищами.  Всплывет
какая-нибудь деталь, на первый взгляд  незначительная,  а по  существу очень
важная. Но как вести эти разговоры? Я представил себе, что прихожу к Б. В. и
спрашиваю: "Что вы  делали  в тот день с одиннадцати до  двенадцати  часов?"
Хороша будет  беседа!  Нет, конечно,  в первую очередь надо  побеседовать  с
теми,  у кого твердое  алиби. С ними легче. Они не воспримут такой разговор,
как допрос.  Но Олег и  Марина знают  столько  же, сколько и  я: с  утра  до
сигнала-тревоги мы были вместе. Кронид и Харламов знают  не больше. Остаются
тетя Лиза, с которой уже был разговор, Петрович и Вера.
     Я вышел из  кухни. По коридору навстречу мне шла Вера. Ее лицо,  обычно
милое и приветливое, было озабоченным и, как мне показалось, даже злым.
     -  Простите, Вера Львовна, почему вы вчера не  упомянули,  что Петрович
был вместе с вами на кухне, когда прозвучал сигнал тревоги?
     -  Я  полагаю, что Сергей Петрович, так же,  как и  Борис Владимирович,
находятся вне подозрений, - сказала она холодно, - удивляюсь  только, почему
вчера никто не счел нужным пресечь наглую выходку Брегвадзе.
     - Позвольте, речь идет не о подозрениях...
     Вера  не стала меня слушать и прошла  в медпункт, захлопнув дверь перед
моим носом.
     Петровича я застал в мастерской.
     -  А,  комсорг,  очень кстати  пришел. Садись, разговор есть. В Москве,
когда сюда собирались, допекли  нас инструкциями. Все  хотели предусмотреть.
Даже если какое чрезвычайное  происшествие  случится. Не очень внимательно я
тогда слушал, а зря.
     Петрович  задумался,  потом  набил  трубку,  не  спеша  раскурил  ее  и
продолжал:
     - Помню говорили, если ЧП случится зимой, когда  из Хорога  приехать не
смогут, то сам начальник зимовки должен провести дознание или поручить кому.
     Он долго и внимательно смотрел на меня, потом твердо сказал.
     -  Вот и придется тебе, Игорь, этим заняться.  С  тобой все ясно: был с
Олегом  и  Мариной  на Альфе.  Разберись с  остальными. Поговори  с  людьми.
Докажи, что никто  из наших не имеет отношения к гибели Виктора. Считай, что
тебе  это   дело  поручено.  С  Борисом  Владимировичем  я  согласую.   Если
понадобится, заходи  ко мне,  не стесняйся.  Только  не вздумай  следователя
изображать. Веди себя мягко, людей не обижай, чтобы еще хуже не получилось.
     Слова  Петровича  и  обрадовали  и  испугали  меня. Я  чувствовал  себя
невольным  виновником  напряженности,  которая  возникла  в  лаборатории  за
последние  дни, и  считал своим  долгом  выправить положение.  Но,  с другой
стороны,  лишь теперь я почувствовал всю тяжесть ответственности. Обстановка
в лаборатории, климат, наконец, судьбы людей зависели от меня.
     -  Сделаю  все, что смогу, Сергей  Петрович,  - ответил я необычным для
себя, тихим голосом. И потом, уже более уверенно:  - А может быть,  не теряя
времени,  и  начнем. Попытайтесь вспомнить, не заметили ли вы  в  тот  день,
примерно за  час  до гибели  Виктора, что-нибудь  необычное -  кого  видели,
словом, как вы сами провели этот час?
     - Этот час? Работал в мастерской, ремонтировал клапан камеры  Вильсона.
Потом пошел на  кухню, чайку захотелось. Там были Елизавета  Ивановна и Вера
Львовна. Собирались вместе  что-то испечь. Просидел я на кухне недолго, пока
сирена не завыла. Вот вроде и все.
     - А сколько примерно?
     - Минут десять, может, чуть больше... Да,  еще вспомнил. Когда я шел на
кухню, меня Петя чуть с ног не сбил - наткнулся на меня у самой лестницы.
     - Сергей  Петрович! Вот  здорово. Если  Петька  за десять  - двенадцать
минут до сирены еще в доме был, значит, с ним полный порядок. Спасибо...
     Петю я нашел в пристройке, где было  сосредоточено  электрохозяйство. В
замасленном комбинезоне, который  висел  на тощем  теле,  как на вешалке, он
стоял  у  динамо-машины  и  протирал  графитовые  щетки.  Встретил  он  меня
неприветливо:
     - Ну, чего пришел?  Видишь, я  занят.  Я сел на табуретку, закурил. Как
начать  разговор?  Как сломать стену неприязни, даже  враждебности,  которая
почти на глазах выросла между нами?
     - Послушай, Петя. Ты парень разумный. Давай начистоту. Ну, предположим,
мы решим разговоры  о смерти Виктора прекратить, обо всем забыть, взяться за
работу.  Не  получится ведь.  Будем  думать,  гадать, сомневаться...  Кто-то
кого-то будет подозревать, кто-то переживать, что его подозревают...
     - Сам виноват.
     - Что  сделано - сделано, назад не повернешь.  А выход искать надо. Нам
жить и работать вместе. До весны далеко.
     - Что же ты предлагаешь?
     - Б.  В. и Петрович уверены, что Виктора столкнул кто-то чужой. И я так
думаю. Но надо  это  доказать, доказать так, чтобы ни  у кого не могло  быть
никаких сомнений. Нельзя ждать до весны. Надо сейчас все распутать.
     Я продолжал говорить в  том  же духе. Была  в моих словах  и внутренняя
убежденность и, как мне кажется, логика. Петя слушал все более внимательно.
     - Ну, и как же ты собираешься распутывать? - спросил он.
     -  Один  я ничего не добьюсь. Нужна  помощь.  Подключись к  этому делу.
Помоги мне.
     Глаза  у  Пети   заблестели.   Он   был  большой  любитель  детективной
литературы. Попросив его о помощи, я затронул чувствительную струнку.
     - Помочь? А что я должен делать?
     - Для начала вспомни, как  ты провел тот день, вернее  первую половину,
кого видел?  Вспомни каждую мелочь, каждую подробность. Потом подумаем,  что
делать дальше.
     - Ну, что  ж,  попробую, - произнес задумчиво Петя. - После завтрака  я
пошел  к себе в радиорубку. В одиннадцать начиналось наше время для  связи с
Москвой, а у меня приемник барахлил. Провозился я довольно долго,  еле успел
к началу сеанса. Помехи в тот день были сильные. Наконец, удалось связаться.
Передал, принял, что следовало, закончил сеанс, тут крик  и раздался. А  что
было дальше, ты знаешь. Я уже раньше подробно рассказывал.
     - А после сеанса ты долго оставался в рубке?
     - Да минуты две-три, не больше.
     - Понял.  А теперь вспомни.  Когда, услышав крик, ты  выскочил из дома,
никого не встретил?
     Петя задумался.
     - Да,  да вспомнил. В коридоре о палку Петровича споткнулся, чуть с ног
его не сбил.
     Все стало ясным, все сходилось.
     -  Эх,  Петька, садовая голова! - воскликнул  я. -  Не понимаешь, какие
важные вещи ты вспомнил! Теперь не только  к тебе, но  и к Петровичу ни один
черт не прицепится.
     Петя стоял довольный,  сияющий. На его лице расплылась  широкая улыбка,
хотя, кажется, он  и не очень понимал, что, собственно, столь важное было им
сказано.
     Я направился к двери.
     - Игорь, постой. А дальше-то что делать?
     - Не спеши, подумать надо, - бросил я на ходу.
     Настроение у меня было приподнятое. Все шло успешно. Из пяти оставались
только трое - Б. В., Листопад и Гиви.

ГЛАВА VII

     Утром меня разбудил Олег:
     - Вставай, смотри, какое утро. Пошли делать зарядку на свежем воздухе.
     Мы  немного побегали, потом  побоксировали, потом перешли к упражнениям
для ног.
     - Ну  и лентяй. Почему ноги так  низко поднимаешь? Смотри, - сказал  я,
взмахнув ногой почти перед носом Олега.
     - Хвастай больше! Был бы моего роста, не выше меня поднимал бы.
     -  Минуточку, -  остановил  я Олега, - до  какого места  моей  спины ты
можешь достать ногой? Попробуй.
     - Да зачем тебе?
     - Попробуй, потом скажу.
     Я повернулся спиной к  Олегу, и вслед за этим его  нога коснулась  моей
спины чуть пониже лопаток.
     - Нет, не так. Отойди шага  на два-три и ударь ногой в спину, как можно
выше и сильней.
     - Ты серьезно? Сильно ударить? Ну, если ты просишь, отказать не могу.
     Через  минуту,  получив  сильный удар пониже  спины, я лежал, зарывшись
головой в сугроб. Встревоженный Олег  бросился меня поднимать. Я встал очень
довольный.
     - Покажи, как бил.
     Олег  сделал  большой  шаг левой ногой,  одновременно  согнул правую  в
колене, прижал бедро к животу и с силой выбросил ногу вперед.
     - А чем ударил? - спросил я.
     - Всей подошвой кедов.
     - Почему выше не ударил? В поясницу. Ведь я  просил  как  можно выше. В
первый раз ты почти до лопаток достал.
     - Но тогда сильного удара не будет. Ты же просил сильно. Можешь наконец
объяснить, что за странные упражнения придумал?
     -  Могу.  Б. В. примерно  одного роста с тобой. А Виктор был  чуть выше
меня. Вот, теперь ясно, что Б.  В. физически не мог нанести Бойченко сильный
удар в поясницу.
     -  Ах,  вот оно что, - проводим следственный  эксперимент! Кажется, так
это  называется.  Тогда  давай  подумаем,  нельзя  ли его  использовать  для
остальных? Кто еще у нас высокий?
     - Гиви примерно такого же роста,  как был Виктор. Листопад лишь немного
пониже.  Оба  они достаточно крепкие, сильный  удар  нанести могут.  Ну, еще
Петя, Харламов, Кронид высокие...
     - При чем  тут  Петя  и  Харламов. С  ними все ясно.  Ты  бы  еще  себя
вспомнил, тоже высокий. А вот что придумать для Гиви в Листопада...
     День  прошел  без  особых  происшествии.  Ничего путного  в  голову  не
приходило.  Тем  не  менее  определенный  успех был, и  я  решил  обрадовать
товарищей первыми результатами.
     Ужин  проходил  в  угрюмом  молчании.  Место  Гиви  пустовало:  он  был
нездоров. Когда тетя Лиза подала чай, я встал и попросил меня выслушать.
     - Товарищи, я понимаю ваше  настроение и даже ваше... ваше отношение ко
мне.  Не  буду  сейчас оправдываться. Поверьте, мною  руководят самые добрые
намерения. Важно  другое. В течение вчерашнего дня  и сегодняшнего  утра мне
удалось многое выяснить и хотелось бы сейчас с вами поделиться.
     Я кратко изложил  содержание своих  бесед с  тетей  Лизой, Петровичем и
Петей. Потом рассказал про утренний эксперимент.
     - Итак, - закончил  я, - теперь остается доказать непричастность Гиви и
Андрея Филипповича.  Я уверен, что и  здесь  все  будет хорошо. Тогда станет
окончательно ясным, что в гибели Бойченко виновен кто-то посторонний.
     Реакция на  мои  слова  была  совсем не такой, как я  ожидал.  Никто не
проявил радости,  не подбодрил меня.  Увлеченный успехом, я в  тот момент не
понимал, что чем  шире круг лиц с твердыми доказательствами непричастности к
гибели Виктора,  тем  более  сгущаются тучи  над  остальными.  Но  Листопад,
по-видимому,  понимал это  предельно  четко. Он  сидел  за  столом  угрюмый,
неподвижный,  опустив  голову на  руки.  Затем  откинулся  на спинку стула и
каким-то злобным голосом сказал:
     - Понял, все понял. Прикрыли заведующего и парторга. Потом  и Брегвадзе
прикроете. Все свалите на Листопада, нашли козла отпущения.
     Он встал и, как-то сгорбившись, направился к двери.
     -  Андрей  Филиппович,  вы  не  встречались  ранее, лет  пять  назад, с
Бойченко?  -  неожиданно спросил  его Олег. Листопад только махнул  рукой  и
вышел из столовой.
     Я с удивлением  посмотрел  на Олега.  У него  было  необычное выражение
лица.  Казалось,  что  под  маской   равнодушия  он  что-то  скрывает.  Олег
перехватил мой взгляд и чуть заметным движением головы предложил выйти.
     - С чего ты это? Разве они раньше встречались? - кинулся я к Олегу, как
только мы оказались одни.
     - Потерпи. Сначала хочу рассказать некую историю.
     - Какую историю? При чем тут истории? Я тебя про Листопада спрашиваю.
     -  Молчи  и слушай. Лет пять назад в  повестке дня очередного заседания
ученого  совета одного московского НИИ, - с некоторой торжественностью начал
Олег,  -  значилась  защита  кандидатской диссертации. Об  этой  диссертации
говорили во всех лабораториях института и даже в других организациях. Ходили
слухи,  что диссертант сделал  открытие,  обнаружил  новый эффект,  что  ему
собираются сразу присвоить доктора наук.
     К началу заседания ученого совета конференц-зал был переполнен. Все шло
как положено. Ученый  секретарь  совета  огласил  характеристику  и основные
биографические  данные  диссертанта.  Затем  тот  кратко изложил  содержание
работы, методику эксперимента, подчеркнул новизну результатов.
     Было много  вопросов. Диссертант отвечал спокойно и обстоятельно. Затем
выступили оппоненты.
     -    ...Разработан    новый    экспериментальный    метод...    высокая
чувствительность...   обнаружен   новый   эффект...   трудно  переоценить...
результаты  работы   вполне  соответствуют   требованиям,  предъявляемым   к
докторским диссертациям... И далее в таком же духе.
     -  К  черту  диссертанта  я  оппонентов,  -  не  выдержал  я,  но  Олег
невозмутимо продолжал:
     - В  обсуждении диссертации  приняли  участие  члены совета: академик и
профессор, фамилии которых я не помню. Оба  дали  ей  весьма высокую оценку.
Словом, не защита, а триумф.
     -  Есть  ли  еще  желающие  выступить?  -   обратился   председатель  к
присутствующим.
     - Есть, - сказал кто-то из зала.
     Председатель  поморщился:  - Ну, если вы  настаиваете,  то  пожалуйста.
Только  прошу сосредоточиться на недостатках работы. Комплиментов мы сегодня
наслышались предостаточно.
     И, представляешь,  на трибуну вышел  парень  лет  двадцати с небольшим,
белобрысый, в ковбойке, подождал, пока в зале  установится тишина, и, слегка
заикаясь от волнения,  заявил, что в  действительности никакого эффекта нет,
что диссертант фальсифицировал результаты эксперимента...
     -  Я  проходил преддипломную практику в  лаборатории,  где  выполнялась
работа,   -   сказал   он.  -  Диссертант   произвольно   смещал   некоторые
экспериментальные  точки  вниз, другие  вверх, в результате чего  и  родился
"новый  эффект". В журнале, где велись записи результатов измерений, имеются
подчистки...
     Что началось, передать не могу.  Председатель тщетно пытался установить
тишину. Наконец, когда шум несколько стих, встал один из членов совета.
     -  Разрешите  задать  вопрос  диссертанту.   Надо  полагать,  что  ваша
экспериментальная установка  в полном  порядке и  при  желании  можно  легко
опровергнуть странное заявление, которое мы только что слышали. Не так ли?
     Диссертант сидел, уставившись в одну точку, и молчал.
     - Вам  задан  вопрос, прошу ответить, - обратился к нему  председатель.
Диссертант встал. Он был бледен.
     -  Установка  сейчас  не совсем в порядке,  -  начал  он  прерывающимся
голосом.    -    Я    хотел   повысить    точность...   разобрал...    хотел
усовершенствовать... Но эффект существует. Я уверен...
     Наступила  зловещая  тишина.  Председатель  растерянно  смотрел  то  на
одного, то на  другого  члена  совета.  Кто-то  предложил  отложить защиту и
создать комиссию для проверки поступившего заявления.
     -  Не  знаю,  каковы   оказались  конкретные   результаты  деятельности
комиссии,  - продолжал  Олег, - но  повторная  защита  не состоялась.  Через
некоторое время диссертант уволился по собственному желанию и куда-то уехал.
     Олег  рассказывал  очень  образно,   чуть  ли  не   в  лицах  изображая
диссертанта, председателя, оппонентов.
     - Все это очень интересно, - сказал я, глядя на Олега с недоумением,  -
и рассказываешь ты,  как будто  сам присутствовал на  защите,  но  какое это
имеет отношение к нашим делам?
     -  Я  действительно  случайно  оказался  на  защите  и  был  свидетелем
скандала. К нам эта история имеет некоторое отношение. Фамилия диссертанта -
Листопад, да, Андрей Филиппович Листопад. А разоблачил его Виктор Бойченко.
     Олег смотрел на меня  с любопытством,  слегка  прищурив глаза, наклонив
немного голову набок. Ему,  видимо,  было  интересно, как  я  прореагирую на
фамилии Бойченко и Листопада, которые он произнес нарочито спокойным тоном.
     А на  меня  эти  фамилии подействовали,  как удар  электрического тока.
Листопад и  Бойченко!.. Так вот что  между ними произошло! И тут же  я начал
сомневаться.
     -  Но,  позволь,  позволь,  Олег. Как Листопад  мог на такое  решиться?
Неужели он  не знал, что результаты любой  работы,  а уж тем более  открытие
нового эффекта  проверяются в десятках  лабораторий  и  у нас и за  рубежом.
Любая фальсификация обречена на  провал и  притом очень скорый, физика знает
несколько  таких  случаев,   и  все  они  окончились  позором.  Разоблачение
фальсификаций неизбежно.
     - Я сам об этом думал, - ответил Олег. - Дело в том, что года за два до
защиты в одном малораспространенном журнале появилась теоретическая  статья,
в которой предсказывалось  существование  нового эффекта.  Листопад, видимо,
прочел эту статью и поверил в нее, не заметив грубой ошибки. Думаю, что свои
измерения  он обрабатывал  как бы  под  гипнозом  этой  статьи.  Обрабатывал
необъективно,  так,  чтобы  эффект  получился,  веря, что  он  действительно
существует.
     -  Хорошо, это  еще  можно  допустить.  Но есть  другой вопрос.  Почему
Виктор,  когда заметил подлог, подтасовку вольную или невольную, все  равно,
не сказал об этом сразу, до защиты?
     - Вот тут и проявилась полностью его "милая"  натура. Просто сказать  -
неинтересно.  Куда привлекательнее  выступить на ученом  совете, оказаться в
центре  внимания  академиков,  профессоров...   Упустить  такую  возможность
Бойченко не мог.
     - Вот так история, - сказал я растерянно.
     Прошло несколько минут. Я не мог собраться с мыслями. История с защитой
м