далеку от музея д'Орсэ мне,
вроде  бы,  улыбнулась  удача.  Часть  парка  была  отгорожена:
повсюду велись ремонтные работы. Оставался лишь узкий проход. И
вот в этом  проходе,  совсем  уж  в  маленьком  закутке,  сидел
патлатый  мазила  в  драных  джинсах  и  предлагал свои услуги.
Портреты,  выставленные  им  в  качестве  образцов,   выглядели
достаточно  убого, зато привлекало внимание сидение, на которое
он взгромоздился: обыкновенное велосипедное седло, прикрученное
к треноге. У мазилы был тонкий голос  и  с  десяток  сережек  в
одном из ушей.

     Поняв,  что меня интересует, он сразу же оживился, вскочил
с места и затараторил.

     Я сказал:

     - Je ne parle pas franЗais.1

     И развел руками.

     Тогда он схватил один из своих чистых листов, намалевал на
нем огромные цифры "15-00" и ткнул пальцем в землю.

     - В три часа дня он придет сюда? -уточнил я по-русски.

     - Oui2, - отозвался он и вновь прыгнул в седло.

     - Вы в этом уверены? - Я испытывающе посмотрел на него.

     - Si1.

     Я взглянул на часы. Было без пятнадцати два.

     - Если он  действительно  придет  сюда,  вы  получите  сто
франков, -пообещал я и показал ему купюру.

     Он  протянул  руку,  но  я  отрицательно покачал головой и
кивнул в направлении листа бумаги с цифрами "15-00".

     Это дополнение его слегка разочаровало, однако он  все  же
улыбнулся.

     - Merci bien2!

     Оставшееся до трех часов время я решил использовать, чтобы
перекусить. В одном из ближайших бистро заказал омлет, копченые
колбаски, пиво и принялся обдумывать, что скажу Козираги.

     "Повсюду  рыщет  свора галерейщиков, желающих представлять
ваши интересы. Однако я отведу вас к лучшему из них,  господину
Голдблюму  из Соединенных Штатов Америки. Так что с этой минуты
можете считать себя миллионером. Или даже -  мультимиллионером.
А о Шидловском забудьте, все это - пустое, мамочка моя..."

     Готовую  тираду  я посвятил Голдблюму и без пятнадцати три
уже был на месте. Завидев меня, мазила покинул седло и протянул
записку. Едва сдерживая волнение,  я  развернул  ее  и  прочел:
"Поезжайте  в  Лувр,  возьмите автогида и в 17-00 стойте у Моны
Лизы. Л. Козираги."

     - Это все? - удивленно проговорил я  и  добавил  почему-то
по-английски: - That's all?

     - Oui, - он закивал.

     - Он приходил сюда в течение этого часа?

     - Oui.

     - Почему он меня не дождался?

     - Oui.

     - А! - Я в отчаянии махнул рукой.

     Нужно  было сидеть здесь и ждать! А не ходить по бистро! Я
принялся выяснять у мазилы, что значит  "автогид",  но  тут  же
понял   всю   тщетность   этой  затеи.  Интересно,  говорит  ли
по-французски Мюнхаузен?

     Я посмотрел  на  часы  и  бросился  к  метро.  Неизвестно,
сколько  займет  ожидание  в  очереди у Лувра. Уже оказавшись в
вагоне, я вспомнил, что не дал мазиле ни сантима.

     Стояние в очереди у музея заняло около сорока  минут.  Все
это   время  я  ломал  себе  голову  над  смыслом  слов  "взять
автогида". Робот, что ли, это такой, который сопровождает  тебя
по музею?

     Наконец,  я  спустился  по  эскалатору  в  огромное фойе и
остановился в нерешительности.

     Входов в музей  было  несколько,  и  располагались  они  с
разных  сторон  от  гудящего, словно улей, заполненного народом
зала. Посреди стояла мебель,  напоминающая  барменскую  стойку,
над  которой  завис  гигантский  куб  с жирной буквой i на всех
гранях. Я  пробрался  туда  и  ухватил  справочную  брошюрку  с
немецким  флагом:  иностранный  язык,  который  я знал наиболее
хорошо. Пожилой мужчина, восседающий по ту сторону, заметив мое
состояние, скользнул взглядом по немецкому флагу и обратился ко
мне:

     - Месье из Германии?

     Я утвердительно кивнул.

     Тогда он заговорил по-немецки:

     - Быть может, возьмете автогида? Очень полезная вещь у нас
в музее. Всего двадцать франков.

     Если бы не разделяющая нас стойка, я бы наверняка вцепился
в него.

     - О, да, да! - возбужденно воскликнул я.

     Перед ним лежала  груда  телефонных  трубок,  напоминающих
радиотелефоны,  только  более  вытянутых и увесистых. Он выбрал
одну из тех, на которых  красовался  немецкий  флаг.  Чтобы  ею
воспользоваться,  достаточно  подойти  к вызывающей любопытство
картине, набрать  нужный  код  и  поднести  трубку  к  уху.  До
гениальности просто. Я расплатился, отошел в сторону и принялся
изучать брошюру.

     Входов  в  музей было три и вели они в помещения, никак не
сообщающиеся друг с другом. Одно  из  них  называлось  "Denon",
другое  -  "Sully",  третье  -  "Richelieu".  Для  того,  чтобы
попасть, скажем, из "Sully" в "Richelieu" требовалось вернуться
сначала назад в фойе. Дабы не морочить себе голову, я  приобрел
универсальный билет.

     "Мона  Лиза"  находилась  на  первом  этаже  в  помещениях
"Denon". Найти ее не составляло труда, поскольку основной поток
посетителей двигался именно в ту сторону. У меня оставалось еще
немного времени, и я внимательно рассмотрел знаменитый  шедевр.
Почему Козираги выбрал это место? Хотел заполнить пробел в моем
эстетическом воспитании?

     Ровно  в  17-00  я  включил  автогид  и набрал нужный код.
Женский голос на стерильном немецком языке  принялся  знакомить
меня с краткой биографией Леонардо да Винчи и историей создания
"Моны  Лизы".  Это  было  любопытно. Подчиняемый воле голоса, я
обращал внимание то на одну деталь,  то  на  другую,  но  вдруг
лекция оказалась прервана на полуслове.

     - Привет,  -  сказал по-русски слегка хрипловатый голос. -
Меня  зовут  Козираги.   Не   пытайся   ответить,   трубка   не
предназначена  для двусторонней связи. Если хочешь встретиться,
тебе придется совершить  небольшое  путешествие  по  Лувру.  Не
удивляйся,  за  мной  идет настоящая охота, и я просто вынужден
быть осторожным.

     - О'кэй, - сказал я и осекся.

     - Возвращайся в фойе, - приказал голос.

     Руководимый Козираги, я перебрался из "Denon"  в  "Sully",
долго бродил среди различных скульптур и, наконец, спустился по
лифту  в  так  называемый  партер:  совершенно изолированную от
других  помещений  небольшую  часть  музея,  в  которой  только
благодаря  лифту  и  можно  было  оказаться.  Посетителей здесь
практически не было.  Пробравшись  мимо  экспозиции  творчества
этрусков,  я  достиг  зала  античных греков. Голос замолк в тот
момент, когда я оказался рядом  с  огромной  белой  скульптурой
кентавра.  Между  кентавром  и  ступенями  лестницы лежал Дитер
Мюнхаузен с перерезанным горлом. Нож валялся  рядом:  небольшой
красный  ножик  с эмблемой фирмы "Мерседес". Такие продаются во
всех уголках Германии.

     Обуреваемый животным страхом, я ринулся прочь.  Прыгнул  в
лифт  и,  когда  двери закрывались, успел заметить полицейских,
выскочивших из соседней кабины.

     С перепугу я забрался на второй  этаж  и  долго  бродил  в
залах  французской  живописи. Сердце оглушительно колотилось. Я
не в состоянии был дать разумную оценку событий,  да  и  вообще
был  не  в  состоянии  думать.  А  тут еще натолкнулся на очень
странного служителя музея. Казалось,  он  внимательно  за  мной
наблюдает.  К тому же в его облике было что-то настораживающее.
Впрочем, в тот момент я не мог доверяться  своим  ощущениям.  И
потом,  за  другими  он  наблюдал  так же внимательно, как и за
мной.

     В одном из залов на полу сидели несколько детей  и  что-то
старательно   срисовывали  с  висящей  напротив  картины.  Одна
симпатичная девочка-мулатка даже высунула от усердия язык.

     Наконец, с грехом пополам взяв себя в руки,  я  устремился
прочь  из  Лувра. Вернул пожилому месье злосчастного автогида и
отправился  вверх  на   эскалаторе.   Наверху,   в   стеклянном
треугольнике  входа,  стояло несколько полицейских, внимательно
разглядывавших всех кто покидает здание.  К  счастью,  меня  не
тронули.

     Неизвестный,  управлявший  мною  с помощью автогида, а был
это, как теперь стало ясно, безусловно  не  Козираги,  очевидно
рассчитывал,  что  полиция  схватит меня на месте преступления.
Видно, с его  точки  зрения,  я  являлся  тютей,  не  способным
проявить  подобную  прыть  и столь молниеносно покинуть партер.
Операция была проведена на  удивление  профессионально.  Бедный
Мюнхаузен!

     Немного  придя  в  себя,  я  решил  вернуться  к коварному
мазиле,  выломать  в  заборе,  отделявшем  ремонтируемую  часть
парка, дрын и с его помощью выяснить отношения.

     Однако  задуманное  не  было  доведено  до  конца.  Я  уже
приблизился к забору и наметил  соответствующую  случаю  палку,
когда  неожиданно  заметил  Абу  Бабу  в компании модно одетого
парня. Они двигались по парку в направлении выхода. У  парня  в
руке  был радиотелефон. На некотором расстоянии я последовал за
ними. Впрочем, слежка не получилась долгой. Покинув  парк,  они
уселись  в  новенький  БМВ  цвета  мокрого  асфальта  и  тут же
сорвались с места. Машина имела берлинские номера.

     Значит это, все-таки, Абу Бабу! Сделал Мюнхаузену "ха-ха!"
А спутник его, очевидно, - Шидловский.

     Я решил не возвращаться сегодня к мазиле. Дрын дрыном,  но
объясниться  с  ним  я  все  равно  не  смогу.  Вместо этого, я
позвонил Изабель - утром я записал номер ее телефона в Тулоне -
и упросил, чтобы она все же приехала. Вопрос жизни и смерти,  в
прямом  смысле слова. Конечно, я мог бы обратиться за помощью к
Лили Лидок и получить  под  начало  пару-тройку  боевиков  и  в
придачу  переводчика, но это бы заняло слишком много времени, а
оно, как говорится, не ждет.  Мы  договорились,  что  завтра  в
двенадцать Изабель заедет за мной.

     Вечером  мне  захотелось прогуляться по набережной Орфевр.
Может,  стены  криминальной  полиции  и  тень  комиссара  Мегрэ
вдохновят на какую-нибудь удивительную идею.

     Глядя  с  набережной на Сену, я пытался воссоздать цельную
картину  происшедших  сегодня  событий.   По   реке   двигались
пароходики,  залитые огнями. Мощными прожекторами они шарили по
фасадам возвышающихся над  рекой  зданий.  С  палуб  доносились
музыка и смех.

     ...Очевидно,  Абу  Бабу с Шидловским также прибыли в Париж
на поиски незадачливого  гения  Козираги.  Каким-то  образом  в
процессе  своих  поисков они натолкнулись на Мюнхаузена. К тому
же они знали, что я тоже  здесь.  И  они  задумали  дьявольскую
операцию.  Подкупили  в разных местах нескольких художников - в
частности,  мазилу  с  велосипедным  седлом  -  и  оставили  им
соответствующие  указания  и  свой  телефонный  номер.  Видимо,
первым клюнул  на  удочку  Мюнхаузен,  это  меня  и  спасло.  В
противном  случае  мы  бы  с ним поменялись местами. Не знаю уж
как,  они  получили   ориентировку   по   Лувру,   мало   того,
непостижимым  образом умудрились решить техническую головоломку
с автогидами. Несомненно лишь, что  связь  с  Мюнхаузеном  тоже
осуществлялась  с  помощью  автогида. Сопровождаемый подробными
инструкциями,  он  выбрался,  наконец,  к  кентавру,  где   его
поджидала  смерть.  Но  кентавр  здесь, разумеется, ни при чем.
Просто Абу Бабу исполнил арию "Ха-ха!", после чего  дал  сигнал
Шидловскому.  А  тот  в  это время уже вел меня. Не ожидали они
лишь одного: что я сбегу оттуда так оперативно.

     Безусловно,  в  данной  версии  имелись   огрехи.   Каким,
образом,  к  примеру,  им  удалось  так  быстро изучить галереи
огромного Лувра. И уж совсем необъяснимыми с технической  точки
зрения являлись эти манипуляции с автогидом.

     Ладно,  утро  вечера  мудренее.  Вздохнув,  я отправился в
отель.

     Изабель опоздала на пол часа. К тому  моменту,  когда  она
появилась,  я  был  уже  одет,  готов  к  выходу  и нетерпеливо
прохаживался по комнате. Рано  утром  я  позвонил  Голдблюму  и
подробно  описал  ему  происшедшее.  Тот  пришел  в неописуемую
ярость. Потребовалось приложить немало  усилий,  чтобы  внушить
ему, что игра-то еще не проиграна. Ведь Козираги Шидловский еще
не  нашел,  иначе  зачем  было  устраивать  весь  этот кровавый
спектакль? В дополнение я попросил  его  предпринять  кое-какие
шаги,  чего  он поначалу делать не хотел, но все же мне удалось
убедить его, что это - железная необходимость.

     ...Видимо,  французский  город  Тулон  влиял   на   женщин
положительно.  По  крайней  мере  мадемуазель Демонжо выглядела
посвежевшей. И можете представить себе мое  состояние,  если  я
признаюсь, что даже не попытался задержаться с ней в номере.

     С  Изабель  мы  прямым  ходом  направились  на  встречу  с
мазилой. Однако в парке  я  пустил  ее  вперед,  предварительно
описав  внешность  Абу  Бабу  и  Шидловского.  Она  вернулась и
сообщила, что путь свободен.

     Увидев меня, мазила улыбнулся  как  старому  знакомому,  и
что-то залопотал.

     - Что он говорит? - поинтересовался я у Изабель.

     - Выражает радость по поводу того, что ты оказался честным
человеком и принес сто франков, которые забыл оставить вчера.

     - Ага!  - Я почесал нос, обдумывая, с чего лучше начать. -
Прежде, чем заплатить, мне бы  хотелось  выяснить,  сколько  он
получил уже с господ, передавших для меня вчера записку.

     Выслушав Изабель, мазила отрицательно покачал головой.

     - Те   господа   сказали,  что  заплатишь  ты.  -  Изабель
улыбнулась. - По-моему, редкая наглость со  стороны  господ,  -
добавила она от себя.

     - Ты думаешь, он говорит правду?

     - Несомненно.

     - А на каком языке они общались?

     - Он   говорит,   что  негр  хорошо  владеет  французским.
По-моему, он из Сомали?

     - Да.

     - Тогда ничего  удивительного.  Ведь  большинство  жителей
Сомали знают французский.

     Тут мне в голову пришла одна мысль.

     - Прежде   чем   заплатить,  я  желал  бы  получить  номер
радиотелефона, который те двое оставили ему.

     Между Изабель и мазилой завязался довольно продолжительный
диалог.

     - Он не возражает, - сообщила, наконец, Изабель, -  однако
настаивает  на том, чтобы ты заплатил вперед. И не сто франков,
как вы договаривались вчера, а двести.

     Я мрачно посмотрел на него.

     - Ничто  нас  в  жизни  не  может  вышибить  из  седла,  -
проговорил я и отсчитал деньги.

     Взамен он протянул мне бумажку с телефоном.

     Я   пригласил  Изабель  в  ресторан.  Мы  уже  заканчивали
трапезу, когда меня осенило.

     - Сейчас мы с тобой отправимся в Лувр, - сообщил я.

     - С удовольствием. А зачем?

     - Появилась одна идея.

     Оказавшись в фойе Лувра, я уверенно направился в  "Sully".
Однако  не стал спускаться к кентавру, а, напротив, поднялся на
второй этаж.

     Вчерашний служитель был на месте. Наконец, до меня  дошло,
что  насторожило меня в нем - цвет кожи. Он был точно такого же
оттенка, как у Абу Бабу. К тому же не  покидало  ощущение,  что
когда  я  вчера  стоял  напротив  "Моны Лизы" на первом этаже в
"Dеnon", он тоже был там.

     Я постарался не попадаться  ему  на  глаза.  Лишь  показал
издали Изабель и попросил навести о нем необходимые справки.

     - Ну,  не  знаю,  получится  ли,  -  уклончиво  произнесла
Изабель.

     Однако  я  продолжал  настаивать,  и  она  направилась   к
маленькой   курчавой  девчушке,  дежурившей  с  противоположной
стороны. Через несколько минут она вернулась.

     - Ты прав, - сказала она. - Он  тоже  родом  из  Сомали  и
зовут  его  Антуан  Бабу.  (Она  сделала  ударение на последнем
слоге.)

     - Тогда все ясно, - произнес я. - Понятно,  кто  помог  им
управлять автогидом. Пойдем отсюда, пока он нас не заметил.

     Идея  была  такова: позвонить Шидловскому по радиотелефону
якобы от имени мазилы (Изабель выяснила, что зовут того Анри) и
сообщить, что Козираги сейчас обитает...

     - Где? - попросил я Изабель подсказать подходящее место.

     - Ну, можно сказать - в Версале, на дворцовой площади.

     - Хорошо... И что он появляется  там  ежедневно  в  десять
утра.  А когда они туда явятся, позвонишь в полицию и сообщишь,
что они имеют непосредственное отношение к убийству в  Лувре  и
укажешь на родственную связь между Абу Бабу и Антуаном Бабу.

     - И тем самым?

     - И   тем  самым  нам  удастся  посодействовать  свершению
правосудия, а заодно освободиться от последнего  конкурента.  С
другим конкурентом они и без нас расправились.

     - Понятно.  Только  лучше  будет,  если позвонит сам Анри.
Конечно, придется дать ему еще немного денег, однако...

     Я с ней согласился.

     Анри был на своем посту.  Если  бы  Ирвинг  Стоун  написал
книгу  не о Джеке Лондоне, а об Анри, в название не пришлось бы
вносить существенных корректировок: "Художник в седле." Правда,
мы были вынуждены немного подождать: он старательно вырисовывал
веснушчатую девчушку, рядом с которой возвышалась высокая,  как
каланча,  маман.  Портрет  вышел не Б-г весть каким удачным, но
маман расплатилась безоговорочно. Они заговорили между собой, и
выяснилось, что они откуда-то из Скандинавии: то  ли  датчанки,
то  ли  норвежки.  С  меньшей  степенью  вероятности  - шведки.
Наконец, они ушли.

     От  новой  возможности  подзаработать  Анри,   разумеется,
отказываться  не  стал. Поначалу он запросил триста франков, но
сошлись на двухстах. Он тут же позвонил Шидловскому и  сообщил,
что получил интересующие их сведения и ждет их.

     - А   почему   было   не  сказать  прямо  по  телефону?  -
поинтересовался я.

     Анри перещупал по очереди все маленькие сережки  на  мочке
своего уха и затем произнес:

     - Пусть сначала заплатят.

     Видимо,  он  вошел во вкус. Хотя, нужно отметить, что так,
безусловно, все выглядело значительно правдоподобнее.  Не  стал
бы никто бесплатно расставаться с подобной информацией.

     - Я и так собирался им звонить, - сообщил Анри.

     - Зачем? - удивился я.

     - А  я  действительно  кое-что  раскопал.  Не  подоспей вы
вовремя,  я  бы  все  выложил  им.  А  так  могу  вам   продать
информацию. Еще тысяча франков.

     Остановились на пятистах.

     - Один  знакомый художник сказал мне, что какой-то русский
работал рядом с ним в парке рядом с музеем Кино.

     - Ты знаешь, где это? -поинтересовался я у Изабель.

     Она утвердительно кивнула:

     - Конечно.

     - А как зовут художника?

     - Бертран Шевалье.

     Все же сначала мы дождались приезда Шидловского и Абу Бабу
и убедились, что все  прошло  гладко.  Анри  получил  очередную
порцию  денег, по-видимому, даже не подозревая, чем он при этом
рискует, и наши противники удалились довольные. А мы  помчались
к музею Кино.

     - Бертран   Шевалье?  -проговорила  Изабель,  обращаясь  к
молодому парню с такими же, как  и  у  Анри  сережками  в  ухе.
Однако  тот  отрицательно  замотал  головой и указал на другого
художника, расположившегося рядом с фонтаном.

     - Бертран Шевалье?

     Тот с испугом посмотрел на нас.

     - Oui.

     Изабель  сослалась  на  его  приятеля  Анри  и   принялась
задавать    вопросы.   Очевидно,   чары   мадемуазель   Демонжо
подействовали на беднягу, поскольку он даже не  стал  требовать
денег. Впрочем, он не сказал ничего особенно интересного.

     Да,  какой-то русский художник по имени Лион действительно
работал здесь с недельку. Но вот уже  третий  день  как  он  не
появляется. Была ли фамилия художника Козираги? Нет, фамилии он
не знает, но может нарисовать, как тот выглядел.

     Уверенными движениями, в несколько штрихов, он набросал на
бумаге портрет.

     - Похож? - обратилась ко мне Изабель.

     - А черт его знает. - Я повертел рисунок в руках. - Ладно,
выясним...  Послушай, я хочу заказать Бертрану твой портрет, он
здорово работает.

     - Не сочиняй, - отмахнулась она. - Ты не такой богатый.

     - Причем здесь я?  -  Последовал  широкий  жест  рукой.  -
Голдблюм заплатит. Ты ведь не обязана помогать ему бесплатно.