- Эта женщина, супруга состоятельного торговца, долго  не  имела
детей. В сорок ей удалось родить. Уход за малюткой  доверили  кормилице.
Но у той был любовник. Чтобы неугомонный ребенок не нарушал их  любовную
идиллию,  кормилица  включала  газовую  плиту  и  на  секундочку  совала
плачущую малышку в духовку, после чего та крепко засыпала. И вот однажды
этот  эксперимент  окончился  трагически...  Но   для   матери   ребенок
по-прежнему жив... Впрочем, я полагаю, вы  прибыли  сюда  не  для  того,
чтобы услышать от меня эту историю?
   Пери не ответил - резкий, леденящий душу крик, который, казалось,  не
могли заглушить даже толстые стены, опять остановил его.
   - Смирительная рубашка, - сухо заметил доктор Жюно.  -  Есть  случаи,
когда без этого невозможно обойтись.
   - Я прибыл сюда, - сказал Пери, - чтобы повидать бывшую певицу  Эреру
Буайо.
   - Эреру Буайо? - Глаза доктора стали холодными и неприветливыми.
   - Возможно, она помещена в вашу клинику под  другим  именем.  Но  это
нетрудно установить. Или я ошибаюсь?
   - В нашей клинике сотни пациентов, и так сразу я не  могу  припомнить
ту, что вас интересует. И, к сожалению, регистратура уже закрыта.
   - Тем не менее прошу вас выяснить это.  Причем  незамедлительно.  Мне
необходимо увидеть эту женщину и поговорить с ней.
   - Ваш тон, месье... Пери взглянул на часы.
   - Даю вам три минуты на то, чтобы  освежить  свою  память.  Затем  вы
проведете меня к Эрере Буайо. В противном случае вы сядете в мою машину,
и мы продолжим наш разговор у меня в кабинете.
   Доктор Жюно самодовольно рассмеялся.
   - Замечу, месье Пери, что я принадлежу к  кругу  людей,  где  придают
значение формам обращения. И тому, кто намерен оскорбить  меня,  следует
помнить: состояние некоторых наших пациентов требует от наших  санитаров
недюжинной физической силы. И они беспрекословно подчиняются мне.  -  Он
хотел взять телефонную трубку.
   - Не спешите, - остановил его Пери. - Не знаю,  что  вам  известно  о
деле Мажене-Гранделя-Буайо,  но  можете  мне  поверить,  все  это  очень
серьезно.
   За дверью послышался какой-то шум, затем она распахнулась.
   - Добрый день, господа! Надеюсь, вы позволите прессе принять  участие
в вашей встрече.  -  По  худому  веснушчатому  лицу  Ламбера  скользнула
нахальная улыбка.
   Реакция Пери удивила его самого. Он почувствовал,  что  этот  человек
симпатичен ему, его  развязность  скорее  забавляла,  нежели  возмущала.
Доктор Жюно был более чем возмущен.
   - Кто позволил вам врываться сюда? - резко спросил он.
   - Если вы употребляете глагол "ворваться", - непринужденно поучал его
Ламбер, - то вам следует опустить - "позволил".  Вы  могли  бы  сказать:
"Кто дал вам право врываться сюда?" Тогда я ответил бы:  "К  этому  меня
побуждает моя гражданская совесть. Она уже шепчет мне на  ухо  кое-какие
газетные заголовки..."
   Истошный крик заставил Ламбера умолкнуть, и, когда вновь стало  тихо,
он продолжил:
   - К примеру: "Сумасшедший дом доктора Жюно  -  гнездо  киднапперов?".
Или: "Где их прячут? Хроника одной психиатрической  клиники".  Вероятно,
вы обратили внимание, что все заголовки с вопросительными  знаками.  Вам
было бы неприятно, если бы это привело к расследованию, очень неприятно.
   - Господин комиссар, - неожиданно обратился доктор к  Пери.  -  Прошу
вас выдворить этого субъекта.
   -  Мне  показалось,  у  вас  есть  своя  домашняя  полиция.  -   Пери
усмехнулся. - Эти здоровяки, которые служат у вас санитарами.  -  И  так
как Жюно ничего не ответил, Пери спросил: - Ну, так  как  же?  Проводите
нас к Буайо или мне взять телефонную трубку?
   - То, что вы требуете от меня, расценивается как шантаж. -  Жюно  все
еще пытался сохранить достоинство, но Ламбер осадил его.
   - Бросьте молоть чепуху, господин комиссар здесь не для  того,  чтобы
выслушивать вашу трепотню.
   Пери молча открыл дверь, предлагая доктору пройти вперед. Жюно нехотя
подчинился. Пери и Ламбер последовали за ним.
   В сияющем чистотой холле с  резными  колоннами  еще  не  чувствовался
запах, но едва они прошли двойную дверь и  очутились  на  втором  этаже,
тяжелый дух сдавил им дыхание. Пери была знакома атмосфера  клиник,  где
лечили серьезные случаи психических заболеваний. Умалишенные беспомощны,
как грудные младенцы, и, хотя за ними присматривают, они постоянно ходят
под себя. Многих все время тошнит.
   Холодящие душу стоны, крики, смех доносились из-за  обитых  дверей  в
коридор.
   - Вы говорите, здесь около сотни пациентов? - спросил Пери, лишь  для
того чтобы услышать свой голос.
   - Да. И большинство случаев тяжелые, нередко безнадежные, -  объяснил
доктор Жюно много любезнее, чем можно было ожидать.
   - Кто подписывает направление в вашу клинику? - спросил Ламбер, когда
все трое остановились у двери в конце коридора.
   На лице психиатра появилась ироническая усмешка.
   - Понимаю, на что вы намекаете. Нет, одной моей подписи недостаточно.
Для этого  необходимо  заключение  специальной  экспертной  комиссии  из
нескольких врачей.
   - Ну, а кто, кроме вас, санкционировал направление  в  клинику  Эреры
Буайо? - поинтересовался Пери.
   - Профессор Шарен, один из крупнейших специалистов в  нашей  области.
Она уже была подвержена болезненному пристрастию к наркотикам,  так  что
не помогало никакое лечение.
   - Кто ходатайствовал о том, чтобы Эрера Буайо была  помещена  в  вашу
клинику?
   - Ее бывший друг. Он же  оплачивает  все  расходы  по  ее  пребыванию
здесь.
   - Его имя?
   - Я не вправе называть ничьих имен, - сказал Жюно  и  после  короткой
паузы пояснил: - Не заблуждайтесь: времена, когда кого-либо  можно  было
тайно упрятать в сумасшедший  дом,  прошли.  Две  трети  моих  пациентов
законченные наркоманы, человекоподобные существа (Жюно сделал акцент  на
слове  "подобные"),  которым  уже  едва  ли  можно  помочь.  -  И  очень
задумчивым, очень усталым голосом прибавил: - Можете  себе  представить,
какие сцены разыгрываются здесь, если я скажу, что ни одну медсестру, ни
одного санитара я не держу у себя более двух лет.
   - Почему?
   - Потому что они сами становятся душевнобольными.
   Они все еще стояли перед дверью, обитой зеленой кожей, словно  каждый
из них, даже доктор Жюно, опасался переступить через порог.  Неожиданно,
комическим жестом доктор Жюно вставил в правый глаз монокль.
   - Не знаю, что привело вас сюда, - сказал он, решительно  нажимая  на
ручку, - но мой долг предупредить  вас:  до  тех  пор,  пока  вы  будете
держать себя в соответствующих рамках, можете полностью рассчитывать  на
мою поддержку.
   Пери пристально взглянул в глаза доктора. Он не мог объяснить, почему
у него возникло это предположение, но он  вдруг  почувствовал,  что  сам
Жюно наркоман.
   - Ну что же, заглянем в ад, - грубым  голосом  сказал  Ламбер.  -  Да
укрепимся в своей вере и станем лучшими из людей.
   Войдя в помещение, он не произнес больше ни одного слова.
   На полу, завернутая  в  смирительную  рубашку,  с  искаженным  жуткой
гримасой  лицом,  извивалась  какая-то  женщина.  Кроме  нее  в   палате
находились еще пятеро больных, а также  медсестра  и  санитар.  Одна  из
женщин ползала на коленях перед завернутой в смирительную  рубашку  и  с
истошными завываниями билась головой об  пол,  другая  -  в  разорванном
платье лежала на кровати и жалобно стонала. Третья - безмолвно стояла  у
окна с вытянутыми вверх руками,  словно  вырезанная  из  дерева  статуя.
(Позднее Пери узнал, что в  таком  положении  она  могла  выстаивать  до
семнадцати часов!) Две женщины расположились неподалеку от  медсестры  и
санитара и идиотскими, блаженными взорами смотрели на тех, что корчились
на полу.
   Увидев доктора Жюно и его  двух  спутников,  женщина  в  смирительной
рубашке разразилась истошными криками, умоляя выпустить ее отсюда, иначе
она действительно сойдет с ума.
   Санитар равнодушно произнес:
   - Мы собирались отправить ее в одиночку, господин доктор.
   Доктор Жюно кивнул.
   - Кто из них она? - с кажущейся невозмутимостью спросил Пери.
   Жюно кивнул на пол.
   - Через два часа припадок пройдет. Раньше она  буйствовала  по  целым
суткам. За это время она теряла  в  весе  более  восьми  килограммов.  -
Выпустите меня отсюда... я совершенно здорова... совершенно  нормальная!
Помогите, смилуйтесь, пощадите... помогите! Я же совершенно  нормальная!
- истошно кричала женщина. Но ее  истасканное  лицо,  блуждающий  взгляд
темных глаз с неестественно  расширенными  зрачками  отчетливо  говорили
Пери, что она действительно безумна.
   Он с трудом узнал в ней Эреру Буайо, некогда  восторженно  почитаемую
всем Парижем. Ее ослепительно красивое, одухотворенное лицо превратилось
в безобразную маску с серо-коричневыми  складками  кожи.  Между  желтыми
зубами зияло несколько черных дыр, седые, всклокоченные волосы  прилипли
к потному лбу.
   Пери оторвал от нее взгляд и шепотом спросил Жюно:
   - Нельзя ли  ей  сделать  укол,  чтобы  она  хоть  на  четверть  часа
успокоилась?
   Когда Эрера - в лучшие времена ее звали только  по  имени  -  смогла,
правда  с  трудом,  выговаривать  некоторые  слова,  Пери  сел  рядом  с
кушеткой,  на  которой  она  лежала.  Настойчиво,  насколько   позволяли
обстоятельства, он пытался объяснить Эрере, что его  интересовало,  пока
наконец она не начала понимать его.
   - Да... но Грандель только подручный... порошок он получал  от  Роже,
человека Де Брюна...  -  Ее  глаза  загорелись  ненавистью.  -  Господин
генеральный директор, как говорил  Байрон,  и  я  дуреха  также  влипла!
Грандель переправлял порошок в один подставной отель... там устраивались
оргии... Вы ведь знаете, как... там я привыкла к наркотикам,  мне  нужно
было  больше...  все...  все  больше...  помогите  же  мне,  пожалуйста,
помогите мне!
   Ни Пери,  ни  Жюно  не  слышали  тихих  щелчков  миниатюрной  камеры,
спрятанной в пиджаке Ламбера. Они  совершенно  забыли  о  Нем.  Позднее,
когда репортер и Пери сидели в деревенском трактирчике, Ламбер ничего не
сказал комиссару  о  съемке.  Не  знал  комиссар  и  о  двух  телефонных
разговорах доктора Жюно с Де Брюном и Гранделем.  Подслушивание  частных
телефонных разговоров всегда было сопряжено для полиции с риском,  и  до
поры Пери не решался на это. Его мысли занимал Ламбер.
   Репортер,  несмотря  на  четыре  выпитых  рюмки  коньяка,   продолжал
молчать. Наконец, он заговорил:
   - Знаете, Пери, я повидал много такого, от чего кровь стыла в  жилах,
но только что пережитое не идет с этим ни в какое сравнение.
   - Неужели Де Брюн - главарь синдиката? - не обращая внимания на слова
Ламбера, спросил  Пери.  -  Или  за  ним  еще  кто-нибудь  стоит?  Какие
отношения связывали Де Брюна и Эреру?
   - Присмотритесь хотя бы к мальчикам и  девочкам,  что  сидят  еще  за
школьными партами, - говорил о своем Ламбер. - В  четырнадцать  лет  они
уже отравлены наркотиками, а к двадцати годам превращаются в безнадежные
развалины, вроде Эреры. Изнасилования, разбой, убийства - они ничего  не
боятся, идут на все, лишь бы получить порцию наркотика. - Ламбер заказал
еще рюмку. - В Штатах я постоянно сталкивался с этим, но полиция  ничего
не могла поделать. Сейчас торговля героином приносит такие барыши, каких
не дают поставки оружия. Атомная бомба! Если дело и дальше  так  пойдет,
не нужно будет никакой атомной бомбы. Каждый одиннадцатый  или  сидит  в
тюрьме, или созрел для сумасшедшего дома.
   - Мне бы только схватить эту банду, - с ожесточением сказал Пери, - а
уж там я сполна  рассчитаюсь  с  этими  подонками.  -  Он  умолк,  затем
спросил: - Откуда вам стало известно, что в Клинкуре был убит Табор?
   - У меня есть осведомитель в префектуре.
   Они заказали еще  по  рюмке  коньяка.  За  соседним  столиком  сидело
несколько  крестьян.  Они  пили  красное  вино,  смеялись,  рассказывали
анекдоты  и  громко  обсуждали  закупочные  цены  на   зерно.   В   печи
потрескивали дрова, только что подложенные хозяином. На улице шел дождь.
   - Вам будет тяжело добраться до этого Де Брюна,  -  прервал  молчание
Ламбер.  -  Пока  Авакасов  покровительствует  ему,  с  ним  ничего   не
поделаешь. - Авакасов? Вы считаете, что он стоит за Де Брюном?
   - Так считаю не только я один.
   - Но ведь старик один из самых богатых у нас людей!
   - Даже самый богатый человек хочет стать еще богаче, к тому же...  Вы
знаете, что за человек этот пушечный король?
   - Нет, а вы?
   - Немного. Я знаю также, что у него  есть  внучка,  но,  несмотря  на
благочестивое  воспитание,  она  не  отказывается  с   утра   пропустить
стаканчик-другой двойного шотландского.
   - Следовательно, вы уже давно занимаетесь этим делом?
   Ламбер кивнул.
   - Меня заинтересовала Эрера, и тут я совершенно случайно  натолкнулся
на это осиное гнездо.
   - Видимо, кое в чем вы информированы лучше полиции.
   Ламбер ухмыльнулся.
   - Архивы некоторых журналов могли бы  стать  настоящей  сокровищницей
для полиции. Берегитесь, Пери! Вы имеете  дело  с  людьми,  для  которых
право и закон - то же,  что  деревянный  шлагбаум  для  идущих  в  атаку
танков. - Однажды в предрассветных сумерках я  буду  стоять  в  тюремном
дворе, почти торжественно произнес Пери, - и  в  этот  двор  надзиратели
вытолкнут несколько ублюдков, вроде Де Брюна, чтобы отрубить им головы.
   - Я против смертной казни для них, - возразил  Ламбер.  -  Делать  бы
этим молодчикам каждый день по три укола героина в задницу, а затем, как
Эреру, бросить на произвол судьбы и  доктора  Жюно.  Это  было  бы  куда
справедливее.
   - Эрера сама виновата, - сказал Пери. - В ее кругах  такое  случается
нередко.  Тщеславие,  жажда  наслаждений,  честолюбие  заставляют   этих
людишек забыть, что они - люди, а не звезды. Они воображают себя равными
богам и, как нарочно, стараются доказать это, бессмысленно прожигая свою
жизнь в гнуснейшем разврате.
   - Ваше здоровье! - Ламбер допил свою рюмку и хотел  заказать  еще  по
одной.
   Пери отрицательно покачал головой.
   - Мне не надо. Достаточно.
   - Вероятно, наглядный урок у доктора Жюно  все  еще  сидит  у  вас  в
печенках? - съязвил Ламбер.
   - Да.
   - Хорошо, тогда не будем. Позвольте еще один вопрос: как  будем  жить
дальше - продолжим войну или заключим мир?
   - Это зависит от нескольких вопросов, на которые  вам  предстоит  еще
ответить. - Пери бросил взгляд на часы. -  А  теперь  поедем,  продолжим
нашу беседу по дороге.
   Когда они расплатились и направились к своим машинам,  припаркованным
у трактира, репортер в том же шутливом тоне спросил:
   - Следует ли мне понимать ваши последние  слова  как  намек,  что  вы
подозреваете меня, бедного грешника, в серьезном преступлении?
   - Вы не ошиблись.
   - И какое же преступление я совершил? - Ламбер  остановился  у  своей
машины, его тон стал серьезным.
   -  Вы  утверждаете,  что  вечер  одиннадцатого  октября   провели   у
приятельницы Мажене Габриэлы Ребьер.
   - Так это и было. А если  вас  интересуют  подробности,  то  -  в  ее
постели.
   - Это меня вовсе не интересует.
   - Что же тогда?
   - То, что вы говорите неправду. Я дважды  допрашивал  Ребьер,  и  оба
раза она упорно настаивала на том, что тот вечер и всю  ночь  -  случай,
видимо, исключительный - провела в одиночестве.
   - И что же из этого следует?
   - А то, что вам следует хорошенько подумать, прежде чем  ответить  на
мой вопрос: где вы действительно были в то время, когда Мажене  очутился
в гравийном карьере?
   - Гулял по парку Монсо, так как  у  меня  разболелся  зуб.  -  Ламбер
широко открыл рот. - Вот здесь, в этой дыре, сидел этот бездельник,  зуб
мудрости. На следующее утро я вытащил его. Мой  зубной  врач  подтвердит
это. Кроме того, найдется не меньше дюжины людей, которые припомнят  мою
перекошенную от боли физиономию в парке Монсо. Этого вам достаточно?
   - У нас есть свидетель, - спокойно сказал Пери, - который видел вас в
вечер убийства  в  окрестностях  Диеза,  то  есть  неподалеку  от  места
преступления. Это некий Кушре, дежурный по железнодорожному переезду.
   - Воистину всякое добро  -  наказуемо!  -  Ламбер  попытался  сделать
беспечный вид. - Если бы  я  не  остановился,  когда  этот  старый  хрыч
помахал мне - ему, видите ли, нужно было срочно съездить за доктором для
больной внучки, - то теперь мне не пришлось бы чесать в затылке.  Ну,  а
мотив преступления?
   - Стоимость картин, которые Мажене  завещал  Ребьер,  составляет  два
миллиона. К тому же вы поскандалили с ним из-за материала о Гранделе, Де
Брюне и Авакасове, который он  отказался  публиковать.  Более  того,  вы
заподозрили, что он хочет предупредить Авакасова. Не находите, что этого
вполне достаточно для мотива преступления?
   - Не нахожу. Но вынужден согласиться, ваши доводы убедили  бы  любого
судью в том, что у меня были все основания убить этого  подлеца  Мажене.
Итак, наручники или вам достаточно моего честного слова, что я не сбегу?
   - Ни то, ни другое.
   - Очень любопытно.
   - Так вот. Я не арестую вас. Но я не столь наивен,  чтобы  полагаться
на ваше честное слово. Вы будете  ежедневно,  скажем,  в  десять  часов,
звонить мне в бюро и сообщать о себе. Дальше делайте, что хотите. Только
не вздумайте бежать. Я сумею вас найти и  арестовать  за  преднамеренное
убийство. После этого жить вам останется недолго. А как мне известно, вы
любите жизнь, не так ли?
   - В общем, не так. Утвердительно я мог бы ответить на  ваш  вопрос  о
вине или виски, о женщине или бабе, о песнях или джазе.
   Пери оставался серьезным.
   - Вам нравится разыгрывать  из  себя  циника  -  пожалуйста.  Но  мне
приятно знать, что афера с героином возмущает вас так же, как и меня.  И
ваше решение загнать Де  Брюна  в  ловушку  и  при  случае  опубликовать
разоблачительную статью я могу только приветствовать.
   - И несмотря на это, вы считаете меня убийцей?
   - Можете доказать обратное?
   - И вы позволите мне разгуливать на свободе?
   - Условия вам известны.
   - Ну, а если я протяну вам на прощанье руку, которая, образно говоря,
обагрена кровью добропорядочного Мажене?
   - На вашем месте я не стал бы протягивать мне руку. Я подвезу вас  на
своей машине до Парижа,  чтобы  вас  не  задержал  какой-нибудь  патруль
дорожной полиции. Плохо, если вы лишитесь водительских прав. - Ладно. Вы
правы. И большое спасибо. - Ламбер сел рядом с Пери, и  комиссар  тронул
машину с места.
   За все время Ламбер не проронил ни слова. Лишь когда они  выехали  на
Национальное шоссе, он коротко бросил:
   - Не забудьте, что я вам  сказал  о  внучке  Авакасова.  Я  думаю:  в
эндшпиле, когда король будет палачом, роль ферзя сыграет королева.
   Пери кивнул.  Он  понял,  что  Ламбер  хотел  сказать  этой  странной
аллегорией.

Глава 17

   Грандель еще спал, когда Пьязенна возвратился из  Клинкура  в  Париж.
Прежде чем разбудить хозяина, он заварил  кофе  и  не  торопясь  выкурил
сигарету. Он  тщательно  обдумывал  предстоящий  разговор  с  Гранделем.
Несмотря на огромную опасность, грозившую  ему  самому,  Пьязенна  почти
ликовал  от  мысли,  что   наконец-то   рассчитается   с   этим   жирным
рабовладельцем. Он уже сделал все необходимые приготовления. Он  выкурил
еще одну сигарету и зашел в магазин, как будто хотел в этот ранний  час,
тишину которого нарушали лишь звуки шагов редких прохожих, проститься со
своей прежней жизнью.
   Ровно в шесть он открыл  дверь  в  конце  магазина,  которая  вела  в
квартиру антиквара.
   Заспанный Грандель вскочил с  постели.  "Спросонья  он  выглядит  как
мучной червяк", - подумал Пьязенна.
   - Произошло нечто чрезвычайное, поэтому я был вынужден разбудить  вас
так рано, - объяснил он.
   - Что произошло? - Часто мигая заспанными глазами,  Грандель  натянул
пижаму в  яркую  полоску  и  сунул  ноги  в  домашние  туфли  из  черной
лакированной кожи.
   Пьязенна открыл дверь  ванной  и,  пустив  горячую  воду,  бросил  из
флакона немного аро