лять захотелось?.. Стрельцова я понимаю,
у него людей мало. А ты?
  - Иван Сергеевич, - зачастил я, - а вдруг там Сысоев будет? Именно там, а
не по линии Безрукова, а?
  - Ну и что? В уголовном розыске люди опытные, не тебе чета. Возьмут твоего
Сысоева, а ты его допросишь. Идет?
  - Не очень, - не стал я кривить душой.
  - Ладно, - неожиданно легко согласился Югов - Иди со Стрельцовым. Дело, в
конце концов, общее: Москве легче станет, когда мы эту грязь выметем.
Такую оперативность диктует, если хотите, приказ об осадном положении...
Только, Вадим, одно условие: не лезь поперед батьки в пекло. Следи не
только за живыми, но и за мертвыми. Бывают такие мертвецы, что и
воскреснуть могут, если их на мушку не взять...


  11. Конец банды

  Дележ награбленного, как сообщил Стрельцову раненый налетчик, должен был
состояться на квартире некой Женьки Красотки в одном из проездов Марьиной
рощи. Время - самое разбойничье: с вечера до утра. Женьке доверяли свято,
потому что на допросах, которые до войны проводили сотрудники угрозыска,
она никого не выдавала. Это Стрельцов подтвердил. "Чистая выходила,
удавалось", - сказал.
  Квартира глядела во двор двумя слепыми окнами. Стекла в них были так
грязны, что гляди не гляди, все равно ничего не увидать. Наша операция
намечалась часа на два ночи, когда дым, как говорится, пойдет коромыслом и
бандиты будут в большом подпитии. Оперативный план Стрельцова все это и
предусматривал. Проникать во двор мы обязаны, естественно, незаметно,
открывать огонь при малейшем сопротивлении. Главаря банды, если он
уцелеет, лучше обезоружить и доставить живым на Петровку.
  Вот так все и началось.
  Мы вошли незаметно во двор паршивенького дома, бесшумно сняли двух
выделенных бандой охранников.
  - Кляп в рот и наручники, - шепотком сказал Стрельцов, и мы вынесли обоих
к ожидающим трем "эмкам" и старенькому "линкольну" и снова вернулись на
место. Двое стали у затемненного окошка, а остальные со Стрельцовым
беззвучно открыли дверь в тамбур дворницкой. "Тишина, тишина, и только
тишина - вот что требуется при неожиданном налете. Чем внезапнее удар, тем
выгоднее", - говорил нам Стрельцов. В полуоткрытую дверь все было слышно.
Налетчик Стрельцова не обманул: бандиты праздновали удачу. Удачу ли?..
Мужские голоса:
  - Давайте о жизни. При таких деньгах кто как будет?
  - Сменяю фамилию. Михельса пришью, если рыпаться будет. У него сотенная за
работу, а у меня сотни тысяч в кармане. Нужен он мне теперь, как гвоздь в
пироге.
  - Не дело говоришь, Смирный. За свою жизнь он и тебя продаст.
  - Кто кого продаст, никому не ведомо.
  Другой голос чуть-чуть с хрипотцой:
  - Струсил, корешок? Я тебя понимаю. Михельсу еще в ножки поклонишься. Ведь
твои сотни тысяч надо на марки по курсу переводить. А у них свой курс и
своя цена марки. И много ли от твоих тысяч останется?
  - С Михельсом посоветуюсь, он и цену назначит. Поймет, что купить нас
теперь - не деньги требуются. Натура у него широкая, не скупился. Мне,
например, за одного парня, которого надо было по горлу стукнуть, две
сотенных отвалил. А теперь мы сами с усами. Без нас он нуль без палочки.
  - А кто нам это яблочко подсказал? Нам - сумма, а себе ни рубля... Нет,
друг Смирный. Мы и сейчас ему кланяться будем. Немцы придут вот-вот, и он
в мундире штурмбанфюрера окажется. И поклонимся, если гестапо о нашем
налете не задумается.
  - Рубли не марки. Зачем им?
  - Может, и незачем. А нам и рублик пригодится. Кстати, а где он? Ночь
кончается, а денежки делить надо.
  - Здесь ваши деньги, у Женьки в одеяле зашиты.
  Тут по знаку Стрельцова мы и распахиваем дверь, не входим - влетаем в
комнату. С другой стороны окно выбито, и оба оперативника держат свои
автоматы наизготовку.
  - Сдавайся. Дом окружен. Руки за шею, - командует Стрельцов.
  Подымаются. Среди них - Смирный.
  - Глотов, отведешь их к машинам. Раненых заберите. Кондратьев, прощупай
одеяло.
  Я отвожу троих через двор к автомашинам. Смирный, не отводя рук от шеи,
бросает мне сквозь зубы:
  - Михельса вам все равно не найти.
  Значит, Сысоев стал Михельсом и фактически хозяином банды. А Смирный,
похоже, адъютант у патрона. На Петровке он молчать не станет: жить всем
хочется...
  Из дворницкой выводят еще четверых, среди них - две женщины.
  - Нашли деньги? - спрашиваю у Стрельцова.
  - Нашли, конечно. Смирного я допрошу и отправлю Югову. Он - поддужный
Михельса, а тот не дурак, в грабеже не участвовал...
  На Петровке в угрозыске Стрельцов первым допросил Смирного.
  - Ну, кто есть кто? - начал допрос Стрельцов.
  - Интеллигентно разговариваешь, - усмехнулся Смирный. - Только тебе это не
поможет. Не расколюсь.
  - Жить захочешь - расколешься. Если будешь говорить, учтем. А о делах
твоих нам и без тебя все известно. Известен и соучастник ваш, на пирушке
не присутствовавший. Лучше скажи, сколько в банде твоей осталось?
  - Двое, кроме меня: Погорелов и Хлумов, по-нашему - Пегас и Тетеря. Только
скажу я тебе, никакого участия в ограблении машины с деньгами не принимал.
Зря вы к нам с гранатой сунулись.
  - А чьи деньги мы в одеяле нашли?
  - Это вы у Женьки спросите.
  - Думаешь, не скажет Женька? Скажет, ей жить хочется. Мы с Глотовым ваш
разговор слышали, как деньги делить и как вы с Михельсом работали - все
слышали.
  - Подслушанный разговор не в счет.
  - Улики найдутся, а дело, откровенно говоря, высшей мерой пахнет. В органы
безопасности я твое дело передам, гражданин Смирный. Вот так. - Стрельцов
позвал конвойных. - Уведите.
  А я поехал докладывать Югову.


  12. Как Сысоев стал Михельсом

  Югов выслушал мой рассказ, по обыкновению, молча, не перебивая, позволяя
мне делать любые отступления и гипотезы, и я чувствовал, что Длинная речь
моя вызывает у него полное сочувствие и одобрение. То, что Сысоев стал
Михельсом, его нисколько не удивило, он только удовлетворенно кивнул в
ответ. Он, должно быть, так и думал, что это случится. Только дослушав
рассказ, позвонил Стрельцову.
  - Стрельцов? Югов говорит. Глотов мне все доложил об операции в Марьиной
роще. Ты дело Смирного мне не передавай: он у тебя глубже завяз. А о связи
с Михельсом я допрошу его у тебя. Остальных допросишь сам: делали они
что-нибудь по заданию Михельса или нет. И новая рация опять в эфире
появилась, значит, еще забросили кого-то, а может быть, ее в специальной
посылке Михельсу передали. Нет, запеленговать не успели, слишком короткая
передача была. И шифр новый, пока разбираем. А дело ты провел славно.
Одним, как говорится, ударом всю банду ликвидировал... Значит,
договорились? С Глотовым приеду. Как-никак Смирный его первый знакомец и
ниточка к Михельсу.
  - Спасибо, Иван Сергеевич, - сказал я. - Сам хотел вас просить об этом.
  - Только без фокусов. Никакого отмщения. Ну, ударил он тебя по шее.
Прошло? Прошло. Главное - связь с Михельсом Жалеть он его не будет.
Наверняка продаст. Самое важное он сам тебе сказал, что не возьмем мы
Михельса. Значит, тот, гад, опять крышу переменил. Может быть, Паша
Безруков что-то узнает. В своей шайке он прижился. Теперь он - Дементьев
Пал Фомич. Пока ни одной ниточки к Михельсу...
  На другой день утром мы с Юговым поехали в уголовный розыск к Стрельцову.
В его кабинет доставили Смирного из КПЗ.
  - Вопросы вам будут задавать представители органов безопасности.
Отвечайте, Смирный. Это допрос.
  Смирный усмехнулся не без злорадства:
  - Я не антисоветчик, а сын трудового народа.
  - Ваши имя и фамилия? - сухо спросил Югов.
  - К чему лишний раз языком молоть. В деле они есть.
  - Профессия? - спросил Югов.
  Смирный охотно ответил.
  - Образование почти высшее, учился в юридическом, а профессия - вор в
законе.
  - Почему же так изменился ваш жизненный путь?
  - Потому что профессия юриста скучна и пахнет канцелярщиной, а вор в
законе - романтично и выгодно.
  - Где и когда познакомились с Михельсом?
  - В кабаке, за одним столиком.
  - Давно закрыты все кабаки, а то, что по блату и не по карточкам живете,
вполне понятно... С Михельсом познакомились еще до войны?
  - Допустим. Летом познакомились, а осенью снова встретились. Я ему с
крышей помог.
  - Вы знали, что он фашистский агент?
  - В октябре и узнал, когда ему опять крыша понадобилась: ну, я и опять
помог за две сотенных.
  - Значит, тут вы и были завербованы?
  - Никаких бумажек я ему не подписывал. Просто знал, что он немцев ждет.
Тут я уже три сотенных взял, когда чекисты на его бабу вышли. Ему и
паспорт новый понадобился, и я еще за две сотенных ему новый провернул.
Денег у него тьма-тьмущая. По-барски рассчитывался.
  - По его заданиям работали? - спросил я.
  - Какие ж это задания. Пустую квартиру найти сейчас дело нетрудное. Да и с
паспортом тоже: есть у нас такие умельцы, что и паспорт, и военный билет
на любую фамилию аккуратненько сработают. Никто не подкопается. Ну,
конечно, все через меня. Тебе нужно - плати.
  - А людей по его заданию не убивали?
  - Чего нет - того нет. К политике он меня не принуждал. Я вор, конечно, с
нужными связями вор. Могу и зашибить, если хлюпик какой попадется, вроде
тебя, например. Сказал он мне "уйми этого", я по шее тебя и стукнул.
Легонько так, ты и ожил вскорости.
  - А почему вы так уверены, что Михельса нам не взять? - вмешался Югов. -
Он же не ваш брат уголовник, а, попросту говоря, шпион.
  - Так он опять крышу сменит. И людишки у него есть, чтобы в этом помочь, -
Смирный говорил охотно и без жалости к Михельсу. - Вот мы и договорились с
ним, что, если нашу банду возьмут и он об этом узнает, он тотчас же найдет
другую крышу. Ему не впервой квартиру менять...
  Значит, опять искать, думал я, а незапеленгованная рация будет работать.
Вероятно, она новехонькая, портативная, и с ней легко перебегать со двора
во двор, причем в разных районах, и запеленговать ее трудно, потому что
передачи короткие, а передавать неуловимому радисту, видимо, есть что,
течет к нему откуда-то информация...
  После Смирного мы допросили еще двух участников шайки, Погорелого и
Хлумова. Погорелов сказал, что никого не убивал ни во время ограбления
машины, ни по заданию Михельса. Хлумов мрачно молчал, потом сказал, что
Смирный соврал, шофера и кассира убили по его приказанию, кто - не помнит:
большой шухер был. Ну а мне, говорит, скрывать нечего: про украденные
деньги Смирный опять врет, сам же эти деньги в Женькино одеяло заштопал.
Вот вам и правда. Все мы у Михельса работали и немало сотенных от него
заимели. Жил он на Арбате в угловом доме, где гастроном...
  Протокол он подписал, не читая.
  Чуть позже я поехал к арбатскому гастроному. Ведь здесь именно жил
Михельс. Только "жил" - в прошедшем времени, а не в настоящем. И что там у
него осталось, не знаю. Вряд ли что важное.
  Так и оказалось. Ничего наводящего на след я у него в комнате не нашел.
Никаких бумаг, ни оружия, ни рации, ни записной книжки с номерами
телефонов, которые могли бы облегчить нашу работу. И вот я снова в
кабинете Югова, куда явился, перевернув вверх дном очередной приют
Михельса. И снова тревожный знак вопроса.
  - А что ты ожидал? - спрашивает Югов. - Записки с адресом?
  - Искал как положено.
  - Кем положено? Михельс опытный и умный разведчик. Следов не оставляет. Я
так и думал. А разыскать надо. Хоть все пустые квартиры обыскивай, а найти
придется. Подождем Пашу Безрукова. Может, ему повезет. Где-нибудь, да
осел. А мы пока время теряем...
  - Это меня и мучает.
  - Здесь эмоции не помогут... И еще: не можем никак запеленговать его
рацию, работает она у него слишком коротко. Шифр мы уже распознали.
Преимущественно сообщает о числе вышедших из ремонта танков... Придется
тебе по ремонтным заводам походить. Может быть, там и найдем конец ниточки.
  - Предлагаю дополнение, - сказал я.
  - Какое?
  - Михельс не колдун и не телепат. Он просто использует полученную им
информацию. Надо бы все госпитали обойти и с главврачами поговорить.
  Но мы с Юговым и не представляли, как все это трудно. В середине ноября
немцы начали новое наступление на Москву. На Киевском направлении им
удалось прорваться за Нару, на Можайском уже шли бои у Кубинки, на
Волоколамском они были остановлены у Крюкова, за немногие десятки
километров от Москвы. Гитлер уже видел в мечтах свои бронетанковые части,
громыхающие по Красной площади, но свежие части, вступившие в бой у
подмосковных железнодорожных станций, остановили новое наступление.
Прибывшие из сибирских резервов советские войска не только отбросили
врага, но и сами перешли в наступление. После этих ожесточенных боев
переполнялись московские госпитали, а выздоравливающие рвались вернуться в
свои части, гнать врага подалее от любимой столицы.
  В самой Москве было спокойно: верили истово, что ее не сдадут. А мы с
Юговым искали врага - особенно страшного, когда его соотечественники
рвутся в Москву.
  Мы решили, что он - скрывший это даже от Хельги Мюллер - немец, долго
проживший или учившийся в Москве - в старой, николаевской, но не
советской. Привык к старым названиям улиц. Улицу Горького, говорят,
называл Тверской, улицу Кирова - Мясницкой, а улицу Дзержинского, самую
ненавистную ему, - Лубянкой. Город он знал отлично и отлично владел
русским языком с его московским "аканьем", легко отыскивал себе пустые
квартиры, благо полгорода эвакуировано. И список таких адресов у него был,
потому что воровские шайки легко находили их, подкупая бесчестных
управдомов, а с воровскими шайками Михельс прочно связан, не жалел денег
для своих террористических вылазок.
  Но люди, знавшие о нашем розыске, настойчиво помогали нам, не пугаясь и не
щадя сил своих.
  Одной из таких помощниц оказалась и моя соседка Лейда.


  13. Лейда

  Передаю ее рассказ так, как я его слышал, со всеми подробностями, не
пропустив ни единого словечка, а памятью, как говорится, меня бог не
обидел...
  "В конце ноября я как-то была в костеле. Не потому, что я верующая, а
просто по старой привычке: ведь в буржуазной Латвии закон божий был для
нас обязателен. Сижу с краешка, а у нас в костеле молятся сидя, и вдруг
вижу чуть впереди меня Сысоева.
  - Теперь он Михельс, Лейда, переменил фамилию, - прерываю ее я.
  - Не перебивай меня, Вадик, а то собьюсь и забуду. Тебе ведь все равно:
Сысоев он или Михельс, а мне так удобнее. Сидит он тоже с края, вероятно
для того, чтобы скорей уйти, потому что в религиозность его я ни капельки
не верю, и оглядывается, словно кого-то ищет. Меня он видит отлично, но не
узнает, забыл, вероятно, мельком в передней видел, не взглянул даже, а
я-то его запомнила. И наконец, догляделся. Сидит сзади такой мордастый со
шрамом на лице и тоже кого-то глазами ищет. И наконец, они друг друга
нашли.
  Оба тотчас же сели рядом, благо в костеле народу немного. Теперь они были
совсем близко от меня, даже шепот их слышен. "Походим по городу сначала, -
услышала я слова Сысоева, - поглядим, нет ли хвоста за нами". "Ладно", -
сказал другой. И оба тотчас же вышли, ну а я, конечно, за ними: очень
хотелось новую крышу Сысоева найти. Идем. Они впереди, я чуточку сзади. Не
дай бог в метро пойдут, я всегда в метро путаюсь, не знаю ни входов, ни
выходов, ни пересадочных станций. Пошли прямо по улице Кирова, оба
оглядываются, а на меня даже не смотрят: не такой хвост себе представляли.
Дошли до метро и - туда. Я за ними... Спустились по эскалатору, сели в
поезд. В один вагон. Только на каждой станции до "Комсомольской" или до
"Красносельской" оба выходили, а в последний момент обратно в вагон. Очень
боялась, что их упущу, каждый раз, когда выходили, за ними тыркалась и тут
же возвращалась, понимала, что это они хвост проверяют. А одета я была
простенько, незаметно, пальтишко у меня старенькое, платок на глаза
повязала, мать родная бы не узнала. В Сокольниках оба вышли, и я опять за
ними. И тоже как будто случайно, какой же я сыщик на вид, так, девчонка с
улицы, продавщица или заводская, поди разберись. Ну и не разобрались.
Никакого внимания. На улице той, названия я уже не помню, даже не читала,
кажется, иду за ними, прохожих много, и опять они ничего пугающего не
разглядели. Наконец и дом нашли, новый кирпичный пятиэтажный. Тут я,
конечно, держалась подалее, все-таки в конце концов приметили бы. Так и до
цели дошла: оба в крайний подъезд шмыг и стоят, словно ждут кого-то. Потом
пошли тихонько по лестнице. Лифта в доме нет, а мне это только на руку.
Дверь ключом открыли на третьем этаже, квартиру я запомнила. Все найду - и
дом и квартиру... Спросила у дворничихи, кто в квартире живет. А никто,
говорит: эвакуировались хозяева. Ничего не объясняла дворничихе, знакомых,
говорю, ищу".
  Весь этот рассказ, подсократив его малость, я и передал Югову.
  - Что делать будем? - спрашиваю я Югова.
  - Брать, конечно.
  - А если опять сбежит?
  - Тут уж оба в ответе будем. Но все равно сбежать теперь ему из Москвы
трудно. Немцев от города отбросили со всей их техникой. Воздушные налеты
редки. Послушаем Пашу Безрукова: он звонил мне, что новости есть не только
для уголовного розыска, хотя в банде сплошь дезертиры и уголовники. А
Михельс по-прежнему остается главным, так как денег он не жалеет. Отсюда и
его так легко сменяемые квартиры... А Лейда твоя поистине - золото. Не
пренебрегай ею, дружище.
  Я покраснел. Такой рекомендации я еще от своего начальства не слышал.
Михельса она выследила, а нам остается только взять его. Брать решили
сейчас же, как только посланные наши наблюдатели сигнализируют, что
немецкий разведчик вернулся домой. Но наблюдатели молчали. И понятно
почему. Одного из них мы нашли заколотым в лифтовой клетке, другой был
застрелен на улице возле дома. Вот и пришлось нам с Юговым держать ответ.
Каким образом угадал Михельс, что раскрыли его обиталище, не могу понять.
Прошли каких-нибудь два часа после моего разговора с Лейдой. Может быть,
ей только показалось, что ее не заметили, но не думаю. Михельс, похоже, не
узнал ее. Иначе такой матерый волчище давно сумел бы от нее оторваться.
Зачем ему еще раз менять квартиру, когда о ней не знали мы с Юговым?
Скорее, наших людей он заметил... И конечно, при обыске ни оружия, ни
рации мы опять не нашли...
  А ранним утром мне позвонил Стрельцов.
  - Приходи, - говорит, - к девяти, не опаздывай. Пашку слушать будем. Банду
его ворья, куда он был заслан, этой ночью взяли. Всю взяли, только твоего
Михельса нет. Три жулика с ним связаны были. Как раз самые мелкие, его
денежки их и купили. Да и выполнить его задание никто из них не успел:
комиссионный на Садовой их больше прельстил. Двенадцать участников шайки
взяли, только Пашке нашему удалось "бежать": он на стреме стоял, вот и
успел... А дело-то большое, десятками тысяч пахнет. Придешь?
  - Приду, - говорю.
  Люблю утреннюю Москву, когда на работу идешь. Тихий и пустой город, только
очереди у магазинов стоят. Чистый город, говорят - самый чистый в мире.
Весь мусор подобран, ни бумажки брошенной, ни стружки, ни окурка. Только
мешки с песком у зеркальных витрин, надолбы на окраинах, толкучка у
магазинов перед открытием, когда всем без очереди проскользнуть хочется.
Да и приземленные аэростаты по-прежнему темнели на бульварах, как лежащие,
поджав ноги, слоны.


  14. Павел Безруков и другие

  В кабинете у Стрельцова собрание уже началось. Говорил Паша Безруков,
подробно говорил, как он в банду попал и что там делал. Главой ее был мой
старый знакомец Снегирь, которого я видел еще в октябре в бомбоубежище,
куда сгоняли с помощью комендантских патрулей всех случайных прохожих.
  - В шайке нас было примерно человек десять, а то и двенадцать, причем
далеко не все принимали участие в операциях: так Снегирь называл налеты на
улицах и ограбления квартир. Он, можно сказать, был не просто главой или
паханом, как его называли сообщники, но и ведал всем хозяйством банды, был
ее финансистом и организатором. Каждому давалось свое задание: кому
подыскивать добычу, кому сторожить, кому охранять порядок в деле, кому
связь поддерживать...
  У Паши вдруг го