сковой по
цвету Меркулов.
  - Должно быть, в холле или в лифтовой шахте.
  - Так бежать же надо, бежать, - срывается с крика на шепот его заместитель
Гольдман.
  - Цыц! - останавливает его Меркулов. - Если взорвется, все равно не
успеешь.
  В холле пусто и никаких разрушений нет. Почему мне пришла в голову
лифтовая шахта, не знаю, но именно ее и пробила насквозь немецкая бомба. И
как аккуратно пробила - срезав часть лестницы так, что по ней все еще
можно было спуститься вниз... Я заглянул в отверстие, как в колодец, на
дне которого в подвале покоилась невзорвавшаяся бомба, похожая сверху на
рыбий хвост.
  - Вызывай саперов, Глотов, - сказал мне ответственный секретарь. - Мы
спустимся узнать, есть ли жертвы.
  Но жертв не оказалось, и даже ни одна из типографских машин не была
разрушена. Прибывшие тотчас же саперы прежде всего потребовали очистить
здание, и я, возблагодарив Саваофа за дарованную мне жизнь, вышел вместе с
толпою на улицу. Саперы довольно быстро извлекли фугаску и - несколько
медленнее - ее обезвредили.
  - Почему она не взорвалась? - спросил я у одного из них.
  - Всяко бывает, - ответил он. - Может, и друзья наши постарались... Я
говорю о настоящих друзьях. Ведь есть и такие в Германии. Не все Гитлеру
молятся.
  Через Телеграфный переулок я выхожу на Чистопрудный бульвар и сворачиваю
налево на Кировскую. Воздушная тревога еще продолжается. Темнота и тишина.
На улице - ни одного прохожего, ни одной автомашины. Только впереди в
конце бульвара и поближе к метро то и дело мелькает огонек обращенного к
небу электрофонарика. Вспыхнет и погаснет, погаснет и снова вспыхнет. Еще
один сигнальщик... И снова все повторяется. Голос патрульного
останавливает меня.
  - Гражданин, ваши документы!
  Молча предъявляю свой ночной пропуск.
  - Кто-то здесь сигналит карманным фонариком. Выворачивайте карманы,
гражданин.
  Впереди снова вспыхивает огонь фонаря. Свет его - довольно мощный для
карманной электролампы - вполне может быть замечен с самолета.
  - Не теряйте времени, ребята, - говорю я патрульным. Их двое. -
Разделимся. Один - сзади, а мы вдвоем атакуем в лоб. Возьмем гада в
клещи...
  Сигналила врагу женщина в черном пальто и черном берете. Ее я не
разглядел: не успел, потому что "атака в лоб" не удалась. В лицо нам
ударил пучок света, а вслед за ним прогремел пистолетный выстрел. Мой
напарник упал, но второго выстрела не последовало: подкравшийся сзади
солдат успел выбить оружие из рук стрелявшей.
  Пока он связывал ей за спиной руки, я подобрал брошенный фонарь и пистолет
- "вальтер".
  - Хочу посмотреть на нее, - сказал я, включая фонарь.
  Женщина зажмурилась, но я сразу узнал ее. Холеное, без единой морщинки
лицо, узкие губы, высокий лоб, наполовину прикрытый челкой. Жена Сысоева!
  - Какая приятная встреча, Ирина Владимировна, - усмехнулся я. - Не
вызванная ли вами бомбочка пробила здание нашей редакции? Так заплачьте:
ни единой жертвы. Взрыва не состоялось.
  Сысоева не реагировала - ни удивлением, ни яростью.
  - Ты ее знаешь, что ли? - спросил солдат.
  - В одной квартире живем.
  - Отведите ее на улицу Дзержинского. Здесь близко, - послышался позади
меня голос второго патрульного.
  - Ты живой, старшина? - обрадовался его напарник.
  - Еще повоюем, малец. А ты пока "скорую" вызовешь. Метро рядом, а там
автоматы есть... Скажешь, что ранен...
  Пока солдат вызывал "скорую", мы постояли малость с Ириной Владимировной.
Молчали. Допрашивать ее я не имел права: допрашивать будет Югов.
  Но она спросила сама:
  - Меня, наверное, расстреляют?
  - Вполне возможно.
  - Возможно, но необязательно?
  - Это зависит от вас.
  - Как это понимать?
  - Говорить правду.
  - Но вы взяли меня, как говорится, с поличным.
  - У вас есть сообщники.
  - Все равно войну вы проиграли.
  - Мы так не думаем...
  Появился запыхавшийся патрульный. Винтовку он снял с плеча, держал в
пятерне. Вероятно, она помешала ему втиснуться в автоматную будку.
  - Дозвонился? - спросил я.
  - Порядок. Сейчас скажу старшине, чтобы ждал...
  - Если выживет, - сказала Сысоева, - у меня одним преступлением будет
меньше. - И засмеялась: - Черт с вами! Хотите правду, ешьте правду.
  - Это вы скажете на допросе. И не мне. - Я обернулся к солдату: - Отведем
ее на Дзержинку...
  Из пропускной я позвонил Югову.
  - Вадим Глотов говорит. Мы с патрульным комендатуры - фамилии его я не
спросил - сейчас внизу, вместе с задержанной нами сигнальщицей. Это жена
Сысоева. У меня ее сигнальный фонарь и "вальтер", из которого она стреляла
в другого патрульного.
  - Убит? - спросил Югов.
  - Ранен. Да, в полном сознании. Мы уже вызвали "скорую".
  - Патрульного отпусти и передай трубку дежурному.
  - Идите без пропуска, - сказал дежурный, выслушав Югова.
  Не опуская пистолета, я повел ее по лестнице наверх.


  9. Допрос

  - Развяжи ей руки, - поморщился Югов. - Кто это придумал?
  - Солдат из комендатуры.
  Он завязал так крепко, что я с трудом распустил узел. Сигнальный фонарь и
"вальтер" Югов положил перед собой на стол.
  - Садитесь, - предложил он Сысоевой, - и ты тоже, - кивнул он мне на ряд
выстроившихся у стены стульев.
  Мы сели. Она - прямо перед Юговым, я - позади, в сторонке.
  - Мне хотелось бы знать ваше настоящее имя и где вы научились так хорошо,
как мне рассказывали, говорить по-русски.
  Она помолчала минуты две, прежде чем начать.
  - По паспорту я Сысоева Ирина Владимировна, но это фальшивка,
изготовленная в абвере. А подлинное мое имя Хельга Мюллер. Я шарфюрер СС
по званию, а русский язык знаю с детства: у меня была русская мать. Мой
отец имел собственную аптеку на Тверской и одновременно был нашим
резидентом у вас в Москве. Поэтому после революции он не вернулся в
Германию и поступил к вам фармацевтом. Здесь он и женился, здесь я
родилась и проучилась у вас до двенадцати лет, когда нас отозвали в
Германию. Эмигрировать тогда было трудно, помогли агенты белополяков, с
которыми отец имел кое-какие связи. В Германии я доучивалась...
  - Год рождения? - спросил Югов.
  - Девятьсот двенадцатый.
  - Значит, вы бежали в двадцать четвертом. Расскажите об этом подробнее.
  - Подробности я плохо помню: отец многое скрывал от меня и матери. Часто
бывал у нас некий Кульчицкий, бывший агент Пилсудского, как мне сказали
потом. Он и организовал наш побег. Помню, что выехали мы с Белорусского
вокзала все вместе, сошли где-то близ станции Столбцы, это был уже район,
непосредственно примыкающий к советско-польской границе. Долго шли по
лесу, даже переправлялись через болото с двумя провожатыми. Нас
предупреждали, что переход будет трудным, граница охраняется и путешествие
сопряжено с риском. И действительно при переходе через границу одному из
провожатых пришлось застрелить пограничника. Но, в общем, перешли...
Примерно все, что мне запомнилось.
  - Как вас перебросили в Москву?
  - Как беженку. Вышла к Дорохову, а оттуда на автомашине в город. Какой-то
военный добряк нашелся.
  - А дальше?
  - Мне дали явку на улице Чехова. На вопрос: "Кто?" - я должна была
ответить: "Привет от Ганниева". Отдельная квартира в две комнаты. Фамилию
хозяина не знаю. По-моему, он зубной врач из районной поликлиники, если
судить по плакату в передней: открытый рот и надпись "Берегите зубы".
  - Номер дома и квартиры запомнили?
  - Нет. Но, если пойдете со мной, найду... Этот зубник не зубник и свел
меня с Сысоевым. Вон парень, - она обернулась ко мне, - знает, о ком я...
  "Похоже, правду говорит, - думал я. - Хо-очет жить... А может, и впрямь
надеется на приход немцев? Надеется, надеется! И вся ее правда
распрекрасная - только оттого, что подсчитала: мы не расстреляем, немцы
выпустят... Хотя ведь должна понимать: поверят ли ей немцы?.. Вряд ли...
Но этого она не хочет понимать, ей сейчас любая зацепка за жизнь
подходит..."
  - Сысоев ждал вас? - спросил Югов.
  - Да. У меня был паспорт на другое имя, но Сысоев сказал, что его легенда
лучше.
  - Разрешите вопрос, Иван Сергеевич, - вмешался я.
  - Спрашивай.
  - Дом, где вы с Сысоевым жили, действительно разбомбили?
  Она вновь обернулась ко мне:
  - Вы знаете, да... Потому мы и попали в вашу квартиру. Не повезло...
  - Кому как, - философски сказал я, но Югов прервал меня, возвращая допрос
в жесткое русло:
  - Ваше задание?
  Хельга Мюллер отвечала быстро и точно:
  - Честно говоря, эти задания не для специально подготовленного разведчика.
Командование рассчитывало лишь на мою искренность, веру в победу и
отличное знание русского языка. Я должна была сеять панику в дачных
поездах, на вокзалах и рынках. Словом, там, где легко можно завязать
беседу и найти слушателей. Выглядеть и казаться продавщицей или
домохозяйкой. Важно было, чтобы мне верили. Это - во-первых, а, во-вторых,
в часы воздушных тревог я должна была сигнализировать нашим
бомбардировщикам. Для этого меня снабдили специальным фонарем, легким и
небольшим, но с очень яркой световой вспышкой. Не думаю, однако, что я в
этой роли принесла много пользы нашей разведке. Из сотен самолетов в небо
над городом пробивались единицы, да и тех в большинстве случаев сбивали
ваши зенитки и самолеты-истребители.
  - Кроме вас в Москву были заброшены и другие сигнальщики, - сказал Югов. -
Вы кого-нибудь знали из них?
  - Я знала об их существовании, но ни с кем, кроме Сысоева, не была
связана. Впрочем, некоторых можно найти по двум-трем явочным квартирам,
адреса которых я знаю.
  И она тут же продиктовала адреса.
  - А почему вы раскрываетесь так откровенно? - полюбопытствовал Югов. - Что
руководит вами? Страх перед неизбежным наказанием или разочарование в
победе фашистской Германии?
  - Жить хочу, просто жить, - впервые улыбнулась она. - Да и не утратила я
веры в нашу победу. Армия фюрера лучше организована, не уступает вам по
численности и до сих пор воюет с успехом. Я убеждена, что не
сегодня-завтра Москва и Ленинград будут в наших руках. И танков и
самолетов у нас хватит, чтобы отбросить вас за Урал.
  Что ж, я был прав...
  - У нас другое мнение. Но спорить не будем. Поживем - увидим, - сказал
Югов и замолчал.
  Интересно, думал я, на что рассчитывал Сысоев, уверивший ее, что его
легенда лучше?..
  Хельга Мюллер, казалось, прочла мои мысли.
  - А Сысоева вы не возьмете, - сказала она, не скрывая, однако, своего
безразличия к его участи.
  - Возьмем, - впервые улыбнулся Югов. - Пусть это вас не беспокоит.
  - Меня сейчас ничто не беспокоит, пока я уверена в конечной победе немцев.
  - Сысоев тоже немец? - вдруг спросил Югов.
  - Нет, - с ноткой презрения ответила Хельга. - Он, вероятно, русский, и
если и немец, то одесский или прибалтийский. Наверно, старый абверовец...
Я должна была во всем подчиняться ему...
  - Сысоев - это его настоящая фамилия? - рискнул спросить я, и рискнул
небезрезультатно, потому что ответ ее кое-что прояснил.
  - У него десяток таких фамилий, а подлинной я не знаю. Он заслан сюда для
убийства и диверсий. Я же никого не убила. Не из жалости, конечно, а
потому, что убийства не входили в мое задание. Мой выстрел в патрульного
был единственным, да и то я его только ранила.
  - А почему вы так уверены, что мы не возьмем Сысоева? - продолжал я. -
Адрес его известен...
  - Он больше не вернется домой.
  - Почему?
  - Потому что у нас была договоренность: каждую ночь после тревоги мы
должны были встречаться у памятника Пушкину. Если кто из нас не пришел на
встречу, другой обязан немедленно сменить крышу. Сысоев связан с крупной
воровской шайкой, действующей по его приказам.
  - Каким? - спросил Югов.
  - Убивать, взрывать, поджигать... Сообщникам предоставлялась возможность
обогащаться. А что будет со мной? - спросила Хельга Мюллер.
  - Дело ваше пойдет в трибунал, - ответил Югов и вызвал конвойных. -
Уведите, - распорядился он и, когда ее увели, обратился ко мне. - Чему она
радуется?
  - Надеется, что немцы возьмут Москву, а мы расстрелять ее к этому времени
еще не успеем.
  - В трибунале будут решать, - сказал Югов. - А падения Москвы не одна она
ждет. Вот прочти.
  Это был приказ верховного командования немецкой армии Восточного фронта:
  "Солдаты! Перед вами Москва! За годы войны многие столицы пали под вашими
грозными ударами, знамена многих армий склонились у ваших ног. Вы,
доблестные сыны Германской империи, с победой прошагали по площадям
побежденных городов. Вам осталось захватить Москву. Заставьте ее
покориться, покажите ей силу вашего непобедимого оружия, и вы также
пойдете по ее площадям. Москва - это конец войне. Москва - это отдых и
возвращение на родину. Вперед! И только вперед!"
Я молча возвращаю приказ Югову.
  - Среди захваченных ими европейских столиц Москвы не будет, - говорит он.
- Немецко-фашистское наступление на Москву остановлено в пределах
восьмидесяти - ста километров. Но они готовятся к новому. Для него и
выпущено это пышное обращение к солдатам. А в переводе на цифры оно
означает свыше пятидесяти дивизий, в том числе восемнадцать танковых и
моторизованных, и тридцать три пехотных.
  - А у нас?
  - Ежедневно подбрасываются подкрепления из резерва. Не только выстоим, но
и разгромим. В общем, считай, что ты уже работаешь у нас. Тоже на фронте.
Понятно? Удостоверение твое уже готово: с сегодняшнего дня ты - наш
сотрудник... Кстати, потому я тебе и разрешил на допросе присутствовать...
А сейчас - на обыск к Сысоевым. Напарника я тебе дам, а понятых подберешь
на месте. Все ясно?
  - Все.
  - Ну а потом займемся Сысоевым. Если эта стерва говорит правду, я думаю,
что он прочно залег в подполье. При его связях с воровской бандой сделать
это ему нетрудно В таком случае объединимся с угрозыском. Там - подходящие
ребята...


  10. На Петровке, 38

  Я проспал два часа после разговора с Юговым. Меня разбудили три звонка -
мои "позывные" в коммунальной квартире. Вошел человек в свитере под горло,
в старенькой кожанке, чуть постарше меня.
  - Безруков Павел, - представился он, - оперуполномоченный из МУРа.
  Я провел его в свою комнату.
  - Извините, если я оденусь при вас, - сказал я.
  - Мне Стрельцов приказал: так, мол, и так, пойдешь напарником к Глотову...
И давай бросим это "вы". Никто никому не начальство.
  - Ладно, - согласился я. - Пошли будить понятых.
  Я постучал к Мельникову. Оба они с женой уже встали. Я представился им - в
новой уже роли, показал удостоверение.
  Замок у Сысоевых пришлось взломать: ключей у нас не было. В комнате чисто.
Мебель стояла, как прежде у Пахомовых. Прибавилась только пишущая машинка.
В ящике письменного стола нашли патроны к нагану Сысоева. И никаких бумаг,
даже записей в блокноте не было... Словом, обыск ничего не дал, кроме
пачки отпечатанных и где-то размноженных на стеклографе листовок...
  Результаты обыска, как я и предполагал, Югова не обрадовали.
  - Самого главного, мужички, не нашли - ниточки, которая привела бы нас к
Сысоеву.
  - А листовки? - спросил я. - Прямая улика для Хельги Мюллер. На допросе же
она об этом ничего не сказала.
  - Улик против нее и так достаточно, дело уже в трибунале. А листовки эти я
передам прокурору. Они, кстати, так же пахнут, как и та, которую ты
приносил мне...
  У нас в квартире после обыска у Сысоевых все жутко перепугались. Пустить в
дом фашистских разведчиков - все равно что кобру откуда-нибудь из
Каракумов. Да и ко мне отношение соседей несколько изменилось. Не то чтобы
меня стали бояться, но вели себя более осторожно и сдержанно. Разговоры о
положении на фронтах при моем появлении на кухне или в "курилке" вдруг
смолкали, или говорившие меняли тему разговора. Наш понятой Мельников даже
сказал мне наедине:
  - Послушай, Вадик, а зачем ты переменил профессию? Я понимаю, что это
почетно, но страшновато все-таки.
  - А я рад, Михаил Михалыч. В газете я работал не по специальности. Ведь я
юрист по образованию, вы знаете. Кончил юридический. Естественно, что
работа следователя НКВД меня больше устраивает.
  Одна Лейда восторженно оценила мою новую роль. Она даже обняла меня и
поцеловала в щеку.
  - Поздравляю, Вадим. Теперь у тебя настоящая профессия - героическая и
романтичная.
  Глаза ее при этом лучились нескрываемым ликованием...
  ...Стрельцов принял нас сразу.
  - Забавная вещь получается: ваши дела к нам идут, наши - к вам... Наверно,
сейчас так и должно быть. Значит, и силы нужно объединять... С Безруковым
тебе хорошо работаться будет, - сказал он. - В Москве сейчас воровское
отребье оживилось. Некоторых мы расстреливаем на месте, если ловим с
поличным. А некоторых сами ищем... Так вот, есть у нас свой человек, он
нам сообщил: готовится ограбление районного отделения Госбанка. Да то ли
сам он не поспешил, то ли узнал поздно, но к ограблению мы не успели.
Водитель и кассир застрелены, машина с деньгами исчезла...
  - С концами? - спросил Безруков.
  - Один кончик есть. Кассир сумел, пока жив был, одного из бандитов
подстрелить. Не насмерть. Ну, разговорился, когда в себя пришел. Клянется,
что в банду случайно попал, дружок его затащил.
  - Какой дружок?
  - Некий Сидоров Иван по кличке "Тьма". Личность нам и до войны знакомая.
Карманник. А вот теперь, как видите, бандитизмом занялся. Наш
подстреленный с этим Сидоровым примерно с полгода в одном лагере провел,
пока того не перевели А здесь, говорит, встретились как раз накануне
налета. Тыла и уговорил его...
  - Врет, - убежденно заявил Павел.
  - Может, и врет, - легко согласился Стрельцов. - Да не в том суть. А суть,
братцы мои, в том, что этот врун, как ты. Паша, считаешь, кончик нам и
дал. Сообщил, что бандиты встретятся в субботу для дележа госбанковской
выручки. И адресок не скрыл. Там мы их и постараемся взять.
  - Можно мне участвовать в операции? - спросил я. Спросил и подумал: а что
скажет Югов? Еще одна мальчишеская выходка...
  А Стрельцов словно подслушал мои мысли.
  - Я-то не против, - сказал, - да только у тебя другое начальство. Я ему,
конечно, доложу о твоем рвении, а уж он пусть решает. Уяснил?.. Лады... А
вот насчет Паши Безрукова есть у меня иной план. Вот какой, слушай, Паша,
внимательно. Орудует в Москве одна банда - специалисты по квартирам
эвакуированных. Есть шанс внедрить в нее своего человека. Ну а Безруков,
во-первых, человек с большим розыскным опытом, а во-вторых, его в
воровском мире никто не знает. У нас есть один бывший дезертир на примете.
Он хочет вернуться на фронт, но мы пока его задерживаем. Он и введет в
банду нашего человека. А им может быть и Паша Безруков.
  Безруков с места подал реплику - всерьез, без улыбки:
  - Значит, я должен стать штрафником-дезертиром?
  - А что, трудна роль? - усмехнулся Стрельцов.
  - Я не о трудностях роли, а об ее подготовке. Во-первых, почему штрафник?
Ну, скажем, к началу войны сидел в предварилке, как соучастник кражи.
Придумать здесь можно. Затем - воевал в штрафной роте, и, мол, осточертела
мне эта война. Во-вторых, я должен знать, кто был и кто сейчас комполка,
кто кого сменил в штабе, кто политрук. Все это надо обдумать до мелочей.
  - Сделаем. Всю ниточку проверим, до последнего узелочка. Хорошо бы тебя,
кстати, посадить как дезертира. Денька на два, а потом ты сбежишь,
допустим, украв мотоцикл у зазевавшегося милиционера. Легенда для банды
первосортная. А когда примут тебя как своего, начнешь операцию. Какое у
тебя задание? Прежде всего узнать, связан ли с бандой ваш Сысоев, Так что,
Паша, готовься к большому делу и держи связь со мной или с Юговым. А лучше
всего с обоими, потому что дела наши переплетаются и заинтересованы в этой
плетенке мы оба.
  Хорошо готовил свою плетенку Стрельцов, и не зря меня подключил к нему
Югов...
  Потом мы предстали перед Юговым.
  - Поговорили? - спросил он.
  - Так точно, - щегольнул я военным оборотом.
  - Знаю уже. И далеко не все одобряю. Насчет Безрукова - тут сомнений нет:
готовьте легенду. Приготовите, до мелочей разработаете - обсудим. Здесь,
кстати, можно выйти на Сысоева - есть шанс... А с тобой, Вадим, хуже.
Зачем тебе лезть на рожон? Постре