Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
ору не
сладить?!
- Вчерашним днем жить невозможно. Как ты себе не уяснишь простой
истины, Вера? А я не собираюсь отсюда переводиться в ближайшее время. Иначе
зачем было огород городить?
- Не обязательно переводиться. Можно просто уволиться. Я предлагала.
- Без армии не могу.
- И ты решил, что я обязана быть твоей тенью?
- Не говорил таких слов. Даже мысленно...
3
Во сне Суров разговаривал с Верой, подбрасывал на коленях сына; Мишка
визжал от восторга, запрокидывал назад круглую, как арбуз, голову с черным
чубиком и делал вид, будто падает навзничь. Вера со страхом посмотрела на
сына и вдруг вскрикнула. От этого крика Суров проснулся. Со двора доносились
слова команд, топот солдатских сапог. У вольера нетерпеливо повизгивала
собака.
За дверью, по узкому коридору, бежали люди, в комнате у дежурного
звонил телефон, слышались голоса, хлопали створки ружейных пирамид.
- Тревога!..
В открытое окно лился сырой от тумана воздух, пахло дымом, жареным
салом. Суров подумал, что старания Бутенко сегодня напрасны - завтракать
будет некому, если всех вместе с поваром надолго закружит в пограничном
поиске.
Открылась дверь. В канцелярию, осторожно ступая и шаря впереди себя
вытянутыми руками, вошел старшина, деликатно кашлянул, как бы извиняясь, что
приходится будить капитана. Суров лишь недавно узнал, что у Холода слабеет
зрение, что от этого старшина мучительно страдает, но лишь сейчас, глядя на
беспомощно вытянутые руки, понял, как ему трудно.
- Зажгите свет, - сказал Суров. - Я не сплю.
- Поспать вам не дал, - с сожалением сказал Холод и щелкнул
выключателем.
- Что случилось, Кондрат Степанович?
- Обстановка. На тринадцатом след к нам.
- Давно?
- В три семнадцать.
Суров быстро оделся, застегнул портупею.
Настенные часы показывали двадцать вторую минуту четвертого.
В ожидании распоряжений Холод стоял, опершись рукой на угол письменного
стола. Грузноватый, немолодой, с седыми висками, виднеющимися из-под зеленой
фуражки, с нездоровой краснотой на полном лице, старшина хмуровато наблюдал
за Суровым. Ему казалось, что капитан слишком медленно принимает решение,
долго думает, уставившись в схему участка.
- Вернулся Колосков?
- Завтракает.
- Шерстнев на тринадцатом?
- Так точно. Як раз аппарат сработал, показал прорыв в наш тыл. Я
вызвал Шерстнева, поставил ему задачу. Подготовлена поисковая группа:
Колосков, Азимов, Мурашко. За старшего я с ними пойду.
"На тринадцатом, - соображал Суров. - Худо, что на тринадцатом -
болото, осока, кустарник. А тут еще туман как молоко, попрыгай в тумане
через осушительные каналы".
- Азимова отставить. Только из санчасти пришел. Лиходеева вместо него.
- Можно идти?
- Ляха с Матросовым к переезду. Каримова с Ефимовым к шоссейке у старой
фермы. Цыбина с Моисеевым - на леспромхозовскую дорогу. Этих подбросьте на
полуторке.
- Ясно, товарищ капитан.
- Все пограничные наряды оповестите. На соседние заставы позвоните.
- Позвонил уже.
- Дайте знать участковому уполномоченному.
- Есть. Будет исполнено.
- Кто дежурит на переезде?
- Товарищ Вишнев. Задача ему поставлена. Можно идти?
- Выполняйте.
Суров отослал старшину, еще раз бросил взгляд на схему участка, потом
вышел к дежурному, чтобы доложить обстановку в отряд. Из ворот выехала
автомашина, пробежал Колосков с собакой, на кого-то накричал старшина:
- Сказано - нельзя, значит, нельзя. Вам понятно?
- Таварищ старшина, мы сапсем здаров. Сматри.
- Марш в отделение!
"Азимов просился", - усмехнулся Суров.
В тумане выжелтилось окно на кухне у Холода, конечно же, проснулась
Ганна Сергеевна - тревога ее всегда поднимала.
Вошел Холод. Одетый в брезентовый плащ, он казался чрезмерно грузным,
неповоротливым, резиновые сапоги были ему тесны в икрах. Неуклюже вскинул
руку к фуражке:
- Товарищ капитан, поисковая группа у составе...
Суров отнял у старшины следовой фонарь.
- Останетесь ва меня, - сказал жестковато. - Следите за обстановкой. Об
изменениях докладывайте в отряд.
Холод побагровел:
- Еще ж я не на пенсии.
- А я тем более. Группа готова?
- На выходе. Ждуть.
- Все, старшина, времени мало. - Суров надел на себя короткую куртку,
через плечо следовой фонарь. - Подполковник Голов позвонит, доложите мое
решение.
- Есть.
- Скажете, что свяжусь с ним прямо со следа, с границы.
- Есть.
Во дворе Сурова поджидала поисковая группа - Колосков с розыскной
собакой, Мурашко, Лиходеев. Розыскная собака Альфа сидела у ног Колоскова,
насторожив уши, словно и она ожидала команды, которую Суров намеревался
подать.
- Таварищ капитан, разреши обратись? - Азимов, одетый, как и все, в
брезентовый плащ и резиновые сапоги, при оружии, щелкнул каблуками. -
Таварищ капитан, сматри, Азимов балной нэт. Нага - маладэц нага. - Притопнул
несколько раз. - Харашо ходи. Нарушитель даганяй нада.
- Так и быть, Лиходеев, останетесь на заставе.
За воротами хозяйственного двора группа взяла быстрый темп. Скошенный
луг с чернеющими в беспорядке копнушками сена миновали за несколько минут.
За лугом, где начиналась прошлогодняя вырубка, туман висел низко и
неподвижно, широкими слоистыми полосами. Он по пояс укутывал бегущих.
Низкорослого Азимова туман упрятал по самую шею, и над молочной рекой
торчала одна голова.
По вырубке первым шел Колосков с Альфой на коротком поводке. Суров
двигался несколько правее Мурашко, вглядывался в темноту, светил себе под
ноги следовым фонарем. На Шерстнева особенно не надеялся - разжалованный за
аварию автомашины и лишенный водительских прав, бывший командир отделения
автороты скверно зарекомендовал себя и на пограничной заставе. За ним
числилось немало проступков.
На вырубке рос густой и высокий папоротник, холодная роса брызгала в
лица бегущим. До места обнаружения следа было недалеко, кратчайший путь к
тринадцатому сектору лежал через молодую лесопосадку с хрупкими, еще
беззащитными сосенками, похожими при дневном свете на зеленых ежей.
Лесопосадку заложили в позапрошлом году на месте давнишней вырубки, где до
войны шумел листвой уникальный березник - каждое дерево толщиной в обхват.
Немцы от них даже пней не оставили.
Бежать в темноте через лесопосадку было чрезвычайно трудно, мешали
борозды пахоты, о них то и дело кто-нибудь спотыкался. Стояла августовская
ночь, с черным небом над головой, мерцающими, дрожащими в недоступном
бездонье зелеными звездами. Суров прикинул, что группа достигнет следа минут
через десять - пятнадцать, не раньше, и если к тому времени Шерстнев не
задержит чужого, тогда придется развернуть поиск на большом пространстве,
покрытом лесом, кустарником, изрезанном осушительными канавами и
обвалившимися окопами минувшей войны. А это очень сложно. Все сейчас
зависело от Шерстнева.
Впереди, за осушенным торфянищем, где раскинулся Мокрый луг, начинался
тринадцатый сектор. До слуха Сурова оттуда долетел шум, словно кто-то
продирался через кустарник. А может, почудилось? Ведь там еще в прошлом году
дотла выкорчевали заросли тальника и ольховника, росла только осока. Эта
местность получила название Кабаньи тропы - через нее дикие свиньи ходили на
водопой.
В тумане смутно виднелась широкая спина Колоскова, за ним легко и
неслышно бежал Мурашко, последним - Азимов.
Посадку пересекли в молчании. От границы, гася звезды, полукругом
наползала черная туча. Одним концом она заходила в лес, другим охватывала не
видный отсюда станционный поселок, погруженный сейчас в темноту.
Тринадцатый сектор был уже близко.
По ту сторону границы взревел паровоз. Эхо катилось над лесом, долго не
умолкая. Сурову паровозный гудок напомнил о Вере: в то утро, когда она
уезжала, тоже вот так протяжно и немного тоскливо по лесу катилось эхо, и
Мишка, не понимая случившегося, восторженно махал на прощанье ручонкой.
Последние недели Суров решительно гнал от себя мысли о Вере, а они,
непослушные, назойливо возвращались, приходили незванно-нежданно. Он
обрадовался, когда его вдруг окликнули в тишине:
- Товарищ капитан, след!
Колосков, светя фонарем, склонился над отпечатком. Над следом
крест-накрест торчали два прутика, воткнутые Шерстневым. И еще два отпечатка
Шерстнев накрыл плащом. Эти видны были совершенно отчетливо: крупные, "в
елочку", размером сорок четыре.
- Маладэц Шерстынов! - воскликнул Азимов. - Головам думит.
- А то чем же он должен думать? - рассмеялся Мурашко.
- Вай, маладэц! Слэд пылащ адэвал.
- Ну, ты даешь! - рассмеялся и Колосков.
- Канешна, ево маладэц, Шерстынов.
Наивный восторг первогодка на минуту развеселил всех.
Суров сдержал улыбку:
- Ставьте, Колосков, собаку на след. Мурашко, вы прикрываете
инструктора. Действуйте.
Колосков размотал поводок, собака с места устремилась вперед, пригнув к
земле морду. Мурашко снял с плеча автомат, побежал за старшим сержантом.
Начался поиск по следу.
След уходил в тыл участка, сначала вдоль осушительного канала, затем
под прямым углом - налево, в направлении насыпи разобранной узкоколейки
старого леспромхоза, что упиралась в шоссейку, не пересекая ее.
Суров задержался, замерил след, записал в блокнот необходимые данные.
Азимов стоял рядом, дрожа от нетерпения.
- Бегим, таварищ капитан. Ево догоняй надо, да.
- Как нога?
- Сматри, таварищ капитан!.. Туда сматри, да.
Он всегда вызывает озноб, неживой свет ракеты, с шипением разрывающий
темень. Каким бы ты ни был опытным пограничником, в скольких бы ни
участвовал схватках, каждый нерв в тебе натянется как струна, и ты бросишься
туда, на этот свет, не разбирая дороги, навстречу опасности, на помощь
своим...
На другом конце сухого торфянища, за насыпью разобранной узкоколейки,
вонзаясь в туман и стремительно его раздвигая, взметнулись в черное небо две
зеленые ракеты. И еще одна - красная. Свет опадал и таял в тумане. Темень
стала еще плотнее и гуще. У Сурова в глазах прыгали красные искры, зеленая
пелена застилала торфянище.
Он бросился в темноту, туда, где недавно погас мертвенный свет, и
думал, что случилось неладное: беспорядочные сигналы - о чем они?
4
Если бы тогда не произошло аварии, то знай крути баранку: рейс - туда,
рейс - обратно, и кимарь себе потом минуток пятьсот за милую душу. Учеба
давалась без особых трудов. За спиной десятилетка, два курса
технологического. Как-нибудь политику на "петуха" можно сдать, на четверку -
определенно. Остальное - что? Немного строевой, немного огневой. Даже иногда
интересно. А ребята в автороте - гвозди, штыки ребята, один в одного. Год
пролетел как день. И надо же случиться! Нельзя было обгонять лесовоз. Топай
теперь своими двоими, ночь в ночь меряй эти самые километры, начиненные
романтикой: туда - обратно, туда - обратно, в два конца получается
солидненько. Семь часиков отоспал - начинай сначала: строевая, тактическая,
противохимическая, противо... Привиделось, что ли? Следы привиделись?..
Шерстнев подсветил фонарем - "елочка". Отчим с самой осени до весны
носит теплые, на меху, ботинки с подошвой "в елочку". Драгоценное здоровье
бережет товарищ член-корреспондент. Представил себе отчима - грузного -
животик вперед, голова кверху, - осторожно пробирающегося через границу.
Комедия, ей-богу! Как раз на Кабаньих тропах след "в елочку". Кабан в
башмачках с узорчатой подошвой! Расскажи ребятам, с хохоту животы надорвут.
На всякий случай, для страховочки, как говорит старшина, посветил
вправо, влево, прошел вперед, возвратился назад - ничего, кроме одной этой
"елочки". Пошел дальше, к заставе. Мокрый плащ хлестал по резиновым сапогам,
роса стекала внутрь голенищ, потому что плащ был короток - чуть пониже
колен. В сапогах чавкало. Скорее бы на сухое выйти, на скошенный луг, а
там - застава. Каша с салом. Грубоват харч, а ничего, жить можно, калорийный
харч. Бутенко шэпэ - швой парень, миску доверху: "Заправляйся, Игорь,
добавки дам".
Смешняк парень, наивный селючок, мечтает о нарушителе. Шерстнев
представил себя в роли Бутенко: повар, грезящий о подвиге. Прямо смех. Перед
Лизкой показаться бы с медалью на груди. С серебряной медалью на зеленой
ленточке!.. Который раз на ум приходит Лизка! Ничего особенного, девчонка
как девчонка, рыжа, веснушчата, не в меру серьезна. И город не любит. Ей
здесь нравится, на границе: дочь старшины. Холодная Лизка - он так ее
однажды назвал.
- Неостроумно, - отрезала Лизка.
Поехала Лизка в лесотехнический поступать. Интересно, примут ли. Ганна
Сергеевна говорила, во втором потоке сдает. Через пять дней узнают:
поступит - не поступит, должна приехать. И еще подумал, что обязательно
встретит ее на станции. Вот вытаращится! Думай, парень, чтоб кругом было
шестнадцать. Один пишем, два в уме...
Туман, казалось, становился плотнее. Побегай в таком молоке по ямам да
колдобинам, среди пней, или скачи по бороздам пахоты как козел. Его внезапно
взяла злость на себя: нашел темочку для умственных упражнений! Прибавил
шагу. Хотя в сапогах все еще хлюпало, но под ногами уже была сухая земля с
песком, шагать стало намного легче. Шерстнев подумал, что пришел на вырубку
очень быстро и раньше положенного возвратился со службы - за такое капитан
взыщет. Надо дежурному позвонить, включиться в линию связи. На капитана бы
не нарваться.
Черт знает что творится после возвращения капитана из города! На
прошлой неделе начальник заставы, ездивший в город на какое-то совещание,
привез письмо от матери. Ничего не сказав, отдал: на, мол, читай. Известно,
какие письма от мамы: полотнище! А тут всего три страницы крупным маминым
почерком. Всякие домашние новости, просьбы беречь себя и в конце совершенно
немыслимое: "Игорек! Спасибо тебе, сын, порадовал. Хоть раз в жизни.
Командир твой, Юрий Васильевич, зашел проведать меня. Уж я-то испугалась:
думаю, Игорь набедокурил! Сердце, знаешь, какое у меня - от пустяка
замирает. А тут увидела зеленую фуражку, ноги подкосились. "Вы от Игоря?" -
спрашиваю. "Совершенно верно, я его начальник", - отвечает. Взял меня под
руку, на диван усадил. И так хорошо о тебе, так хорошо, что отошло мое
сердце. Спасибо ему, хороший он человек..."
Два дня после этого с капитаном играли в жмурки - молчали, делая вид,
что ничего особого не случилось. Был, мол, капитан по служебным делам в
городе, естественно, зашел проведать родителей своего солдата, передать от
него привет, ему привезти весточку, как положено, дескать, так надо.
Первым не выдержал Игорь:
- Разрешите обратиться, товарищ капитан?
- Обращайтесь, товарищ Шерстнев. Слушаю вас.
- Письмо... ну от матери...
- Не имею привычки чужие письма читать.
- Вы ей там наговорили обо мне.
- Допустим...
- А ведь я самый плохой у вас.
- Авансом, товарищ Шерстнев, наговорил. На будущее... И мать вашу не
хотелось огорчать - больна. Вы ж ее не баловали примерным поведением и
отличной учебой. А у нее, как и у каждого человека, острая потребность хоть
в малых радостях. Вы меня поняли?
- Новый метод воспитания?
Капитан промолчал. Свел в одну линию брови над переносицей:
- Кру-гом! Шагом марш.
Воспитательный приемчик применил капитан. Новенький. Не самый блестящий
из ста возможных, а все же с прошлой недели что-то перевернулось в
подкорковой части черепка...
В тумане едва не угодил прямо в канаву. Осторожно перешел через кладку,
воткнул вилку телефонной трубки в потайную розетку линии связи.
Сердитый голос дежурного резанул по уху:
- Шерстнев, ты?
- Я. Здорово, земеля.
- ...Шерстнев, отвечай!..
- Здорово, Сурский.
- Алло... Шерстнев?
- Ну я... Времени сколько?.. Который час?
- Где ты ходишь? Вызываю, вызываю.
- Службу несу. Не знаешь, что ли?
- Проверь тринадцатый быстро! Тринадцатый проверяй... Сигнальный
сработал. Понял? Погоди, товарищ старшина хочет...
- Не понял.
- Сейчас товарищ старшина тебе популярно объяснит.
- Чего там старшина! Я проверил тринадцатый. Слышишь, Сурский, я только
что с тринадцатого. Нашел там какую-то чертовщину... сам черт без
полбутылки...
В трубке загремел бас старшины:
- Гадский бог, што там у вас на тринадцатом, докладывайте. И без
хвокусов. Што видели, докладывайте.
- На Кабаньих след, товарищ старшина. "В елочку". Один, к нам в тыл.
- Размер?
- Не мерил.
- Вас, гадский бог, на службу послали или еще куда? Сей момент вертайся
назад, на след становись... Проверь все в точности.
- Сейчас возвращаюсь, тут минута ходу.
- Зубами цепляйся!.. Зубами! Покудова не догонишь. Понял?.. Сам к тебе
выскочу на подмогу. Только не подведи, Шерстнев! Не дай ему на шоссейку
выбраться.
Черт знает что! Он всегда относился к старшине - ну, так себе, не
всерьез: блажит старик, пускай себе блажит. А тут вдруг горло перехватило:
- Я мигом, товарищ старшина. Все понял.
Он бежал на своих длинных ногах, во тьме спотыкался и опять бежал,
влекомый вперед сознанием вины, и думал теперь об одном: догнать! И еще
подумал, что нарушитель прошел на его участке, где он, Игорь Шерстнев,
четыре часа подряд нес службу дозора.
После нескольких сотен метров пути с него валил пар, вымокла
гимнастерка, а в правый сапог словно набралось песку - жгло пятку, видать,
натер подвернувшейся портянкой. На Мокром лугу едва не сорвался в канаву,
наполненную до краев болотной водой. Осушительных канав было несколько, он
безошибочно находил в темноте переходы - осклизлые от тумана жердевые
кладки, одним махом брал их, как конь на скачках. И все же на последней
растянулся во всю длину, плашмя. Тут же вскочил: ему послышался шорох
раздвигаемых камышей где-то близко, может, в нескольких десятках шагов.
"Кабаны", - подумал он и на всякий случай прижал к боку приклад
автомата. Он сделал это неосторожно: звякнул следовой фонарь, ударившись о
приклад, и тотчас, вспугнутое металлическим звуком, неподалеку, на Кабаньих
тропах, с рохканьем промчалось стадо диких свиней.
Шерстнев прислушивался к шуму и по нему угадывал, куда направились
звери. В Дубовую рощу, кормиться, значит, утро недалеко. Не пришло почему-то
в голову, что, вспугнутые шумом тревоги, звери просто бросились наутек,
покинув лежку.
Небо заволокло темными тучами, и лишь над станцией горели электрические
огни. Оттуда слабо слышался размеренный гул - подходил или отправлялся со
станции поезд.
Возвратившись на след, Шерстнев обнаружил не только прежний, мимо
которого, не разобравшись, прошел, а еще и еще один, рядом, друг за дружкой;
через несколько шагов их была цепочка одинаковых "елочек", проложенных в
одну линию, по-лисьи. Сорок четвертый размер обуви. Видимо, кеды. Приставил
рядом с "елочкой" свой - аккурат сорок четвертый. Снял с себя плащ, накрыл
им самые четкие отпечатки и налегке махнул по следу, вдогонку.
"Пижоны, - с насмешкой думал он о ребятах с заставы, что подтрунивали
над ним, - несчастные и жалкие романтики. Вот из