лухо спросил Бессонов.
   - Двадцать девять, товарищ командующий.
   - Хочу, чтобы вам  исполнилось  тридцать,  -  сказал  Бессонов  и  сделал
отсекающий жест. - Идите и исполняйте обязанности командира  дивизии,  а  не
командира батальона!
   - Товарищ командующий... - почти просяще выговорил Деев, - прошу вас  мне
разрешить... Но Бессонов прервал его тихо и непререкаемо:
   - Вы меня не поняли? Я сказал: идите и исполняйте  обязанности  командира
дивизии. Послать немедленно людей на связь с  Черепановым.  И  передайте  от
меня лично: надеюсь на его терпение. Выстоять, вытерпеть этот натиск,  Деев.
Нельзя думать, что у них резервы неисчерпаемы.
   - Товарищ командующий, я хотел бы...
   - Идите, полковник. Заставляете повторять.
   - Слушаюсь, товарищ командующий, - упавшим, обреченным  голосом  произнес
Деев, и  огромная  фигура  его,  загородившая  проход  траншеи,  повернулась
чересчур медленно, и Деев зашагал в потемки траншеи, исчез в блиндаже.
   - Вот ведь как, товарищ генерал!  -  восторженно  воскликнул  Божичко,  с
завистью глядя в сторону блиндажа. - Деев - это все-таки полковник  не  зря!
Расстроился ведь... А действительно, три броска - и там!
   Бессонов не посмотрел вслед  Дееву,  ибо  знал,  что  не  отменит  своего
решения. Однако он  тоже  подумал,  что  этот,  в  сущности,  очень  молодой
командир дивизии  подавлен,  обескуражен  сейчас,  ибо  не  сомневался,  что
получит разрешение командующего прорваться немедля к  окруженному  полку,  с
надеждой, как ему представлялось, спасти сжатый в танковых  тисках  полк  от
разгрома или позора.
   - А действительно не так  далеко  до  Черепанова,  -  сказал  Божичко.  -
Рискнуть бы!
   Бессонов  молчал,  наблюдая  за  спутанными  выплесками  встречного  огня
батарей     по     северному      берегу,      куда      были      выдвинуты
истребительно-противотанковые дивизионы и где проходил  рубеж  обороны  двух
полков - стрелкового и танкового, за неясным шевелением розоватых  квадратов
наших  и  немецких  танков  на   улочках   северобережной   части   станицы.
Черепановские батальоны и отдельный танковый полк Хохлова упорно и  отчаянно
вели бой, но все-таки не сумели сдержать натиск прорвавшихся немцев. "Что ж,
значит, пора вводить второй эшелон - триста пятую дивизию. Вводить, пока  не
поздно".
   А над головой свистело, хлестало,  загоралось  небо  трассами,  косматыми
искрами сносимых  на  скаты  высоты  ракет,  и  было  похоже,  что  немецкие
автоматчики обошли НП с запада, просочились из станицы к подножию высоты.
   - Ползают  они  где-то  под  носом!..  -  сказал  Божичко  с  раздумчивой
подозрительностью.  -  Прочесать  бы  высоту,  что  ли,   товарищ   генерал?
Обнаглели, гады, вконец!
   - Если бы, конечно,  три  броска  -  и  разомкнуть  кольцо  вокруг  полка
Черепанова, - послышался  рядом  голос  Веснина,  и,  обернувшись,  Бессонов
увидел его в двух шагах. -  Эх,  Петр  Александрович,  я  печенками  понимаю
Деева! Никак невозможно видеть, как на глазах гибнет полк Черепанова.
   Тоже высокий, но по сравнению с глыбообразным Деевым легкий,  в  белеющем
полушубке, крест-накрест стянутый портупеями, Веснин крутил в пальцах  очки,
и, показалось, сине блестели его зубы, прикусившие нижнюю губу.
   -  Положение  Черепанова  действительно  катастрофическое,  -   продолжал
Веснин, подходя к Бессонову ближе. - Потери  в  батальонах  огромные.  И  не
заметно, чтобы немцы скоро выдохлись... Наседают  и  наседают.  Не  пора  ли
привлечь на помощь Дееву триста пятую? Честное слово, пора!
   - Наденьте очки, Виталий Исаевич, -  сказал  вдруг  Бессонов  и  чугунной
ношей почувствовал всю тяжесть своего сдерживающего  опыта  и  эту  завидную
молодую легкость эмоционального Веснина. И прибавил: - По высоте автоматчики
ползают. Так и случайную смерть можно не увидеть... А насчет триста пятой вы
не ошибаетесь - пора. Да, пора. И будем надеяться, Виталий Исаевич...
   - Живу надеждой, Петр Александрович, - сказал Веснин и повторил:  -  Нет,
не скоро они здесь выдохнутся. Для них тут: или - или...
   - Для нас также, - медлительно проговорил Бессонов.
   А высота гудела под нахлестами ветра, под накатами боя, то будто взлетала
к освещенному небу, пышно  иллюминированная  рассыпчатым  ливнем  ракет,  то
опадала в темноту; быстрые светы и тени ходили по ней, шевелились в траншее,
озаряя лица, гасли, бросая черноту в глаза.
   - Товарищ генерал! Прошу вас  в  блиндаж!  Прошу  в  блиндаж!  -  крикнул
Божичко и сорвался с места, бросился к ходу сообщения, предупреждая  кого-то
свирепым окликом: - Сто-ой! Кто такие?
   Там, внизу, в ходе сообщения, явственно возник  шум  движения,  донеслись
тревожные оклики часовых, потом сгрудились тени в узком проходе, и  Божичко,
подбежав к повороту  траншеи,  с  автоматом  наизготове,  опять  окликнул  с
неистовостью угрозы:
   - Сто-ой! Стрелять буду! Кто такие? Все  смолкло  внизу,  тени  перестали
двигаться, одиночный голос часового сообщил:
   - Из штаба армии. К командующему. Пропустить?
   - Подожди! - остановил Божичко и, сбежав вниз, вгляделся.
   - Кто это еще командует? Что это еще за "подожди"? -  откликнулся  другой
голос входе сообщения. - Вы это, майор Божичко? Чего на своих орете,  как  с
гвоздя сорвались? Где командующий?
   - А, товарищ полковник! - протяжно сказал Божичко и засмеялся. -  А  я-то
думал, фрицы ползают! Что это вы к нам, товарищ полковник? Соскучились?
   - Давно по вас скучаю, майор Божичко.  С  вашим  зверским  голосом  не  в
адъютантах бы вам ходить, а в командирах стрелкового взвода. Генерал  здесь?
Член Военного совета?
   - Каким мать родила, товарищ полковник. Можно и  взвод  -  не  пропаду...
Здесь они. Проходите.
   Из хода  сообщения,  небрежно  отряхиваясь,  вышел  в  траншею  начальник
контрразведки армии полковник Осин, быстро  стал  оправлять  ремень,  кобуру
пистолета, полевую сумку. Все сбилось на нем, будто  бежал  и  падал,  долго
ползал по сугробам; и адъютант его, вооруженный автоматом, с головы  до  ног
вывалянный в снегу, маленький,  пухлый,  отпыхиваясь,  наклоняя  голову  при
взвизгах очередей, стоял сзади и осторожно помогал  ему  -  очищал  налипшие
белые пласты со спины, с боков  Осина.  Божичко  не  без  заинтересованности
оглядывал их и слегка улыбался. Позади в траншее, тоже отдуваясь,  топтались
еще трое: коренастый, с железной фигурой борца майор Титков и  двое  рослых,
дюжих автоматчиков - из охраны Бессонова, оставленной им на НП армии.
   - И вы туточки, ребята? - спросил с удивлением Божичко. - Вас вызывали?
   - Что за любопытство? Много лишнего хотите знать,  Божичко!  -  прекратил
расспросы Осин  и,  справившись  наконец  с  дыханием,  оттолкнул  услужливо
скребущую по полушубку  руку  адъютанта.  -  Все,  Касьянкин,  все!  Лоб  от
старания расшибешь! Со мной не ходить, ждать здесь! Находиться с охраной.  -
И кивком показал в глубину траншеи. - Майор  Божичко,  проводите-ка  меня  к
члену Военного совета. Где его блиндаж?
   - Он вместе с командующим, товарищ полковник. На энпэ.
   - Ведите, майор - приказывающе уронил Осин и двинулся вслед за Божичко  с
твердостью в крупной походке, с достоинством знающего  себе  цену  человека,
несуетливо и серьезно выполняющего долг. Незнакомые  командиры  из  дивизии,
встречаясь в траншее, провожали его взглядами, стараясь угадать, кто он и  с
каким приказом прибыл в этот час.
   Когда подошли к Бессонову, ссутуленному  возле  окуляров  стереотрубы,  и
Божичко почему-то с веселым полуудивлением  доложил  о  прибытии  начальника
контрразведки,  неширокая  спина  Бессонова   зашевелилась   лопатками,   он
повернулся,  опершись  на  палочку,  внимательно  посмотрел  в  крепкощекое,
лоснящееся потом лицо Осина, подождав несколько, произнес недоверчиво:
   - Н-не понимаю... Собственно, вы зачем здесь, полковник?
   - Хотелось посмотреть, что у вас тут, товарищ командующий! - ответил Осин
текучим  говорком,  смягченным  приятным  северным  оканьем,  и   заулыбался
простодушно и широко, ладонью стер пот со щек. - Все об обстановке  у  Деева
говорят - и я не вытерпел. Сначала на машине, а тут  в  станице  -  ползком,
перебежками...  С  приключениями  добрался.  Стреляют  со  всех  сторон,  но
обошлось!
   - Вы прямо из штаба армии? - спросил Бессонов.
   - Из штаба заезжал на энпэ армии. Оттуда прямо сюда. - Осин проследил  за
россыпью трасс над высотой, улыбка истаивала на крупно очерченных губах его.
- Немцы-то  что  делают!  Неужто  надеются  прорваться  к  Паулюсу,  товарищ
командующий?
   Бессонов, не расположенный к объяснениям,  все  еще  не  понимая  причину
приезда малознакомого ему полковника Осина, который совершенно не нужен  был
здесь, ответил коротко:
   - Не ошиблись, полковник.
   - Это вы, товарищ Осин? - спросил  Веснин,  также  озадаченный  нежданным
появлением начальника контрразведки, и вышел  к  нему  из  темноты  траншеи,
потрогал пальцем дужку очков, поднял брови. - У вас какие-то дела  на  энпэ?
Что-нибудь важное?
   - Товарищ член Военного совета...
   Осин не закончил фразу, его здоровое круглое лицо  выразило  серьезность,
и, предупредительно глянув через плечо назад, на командиров  в  траншее,  на
Божичко, который, опираясь одним  локтем  на  бровку,  с  независимым  видом
играл, пощелкивал ремнем автомата, он  произнес,  не  договаривая  мысль  до
конца:
   - Товарищ член Военного совета, понимаю, что я редкий гость на  энпэ,  но
все-таки... Не  хочу  мешать  командующему,  разрешите  поговорить  с  вами?
Разговор буквально натри минуты.
   Бессонов поморщился: служебные дела полковника  Осина  мало  интересовали
его, гораздо важнее было выяснить другое - каким образом  он  добрался  сюда
через станицу, в которой везде шел бой.
   - Как ехали, полковник?
   - Через северо-западную окраину станицы, - ответил Осин.  -  Единственная
дорога, по которой еще можно  проехать,  товарищ  командующий.  Проверил  на
себе.
   -  Совсем  напрасно  рисковали,  полковник,  -  безразлично   и   холодно
проговорил Бессонов и,  прислонив  палочку  к  стене  траншеи,  склонился  к
стереотрубе, показывая этим, что разговор окончен, а  про  себя  усмехнулся:
"Не из робкого десятка оказался этот Осин".
   Божичко поднес руку к губам и прикрыл ею  улыбку.  Полковник  Осин  стоял
навытяжку, глядя в спину Бессонова.
   - Пойдемте, товарищ Осин, прошу вас  за  мной,  -  поторопил  Веснин,  не
выражая  удовольствия,   но   тоном   своим   смягчая   обижающую   холодную
безразличность Бессонова. - Тут блиндаж.
   Он потянул за локоть Осина,  изумленно  оглянувшегося  назад,  в  сторону
Бессонова, неподвижная фигура которого темнела подле  стереотрубы,  сливаясь
со стеной траншеи.
 
 
 
   Глава шестнадцатая
 
   Здесь, в маленьком блиндаже,  вырытом  наскоро  артиллеристами  в  тупике
траншеи,  было  пусто,  пахло  стылой  землей,   светила   "летучая   мышь",
прицепленная крючком к наголовнику. Крошки  земли,  стекая  из-под  накатов,
позванивали о стекло лампы, легонько покачивали ее.
   Веснин сел за стол, сделанный из орудийных ящиков, бросил на доски  пачку
папирос и, доставая папиросу, сказал:
   - Слушаю вас, товарищ Осин. Объяснить конкретнее прошу, если можно.
   Полковник Осин мельком оглядел блиндаж, его темные углы,  рукой  потрогал
на нарах кучей брошенный возле чехлов  от  буссоли  и  стереотрубы  брезент,
затем задернул плащ-палатку над входом; лишь тогда сел к столу, снял  шапку,
освободил верхний крючок полушубка - ему было  жарко,  он  был  потен  после
перебежек и ползания в снегу, - заговорил, снизив голос:
   - Товарищ  член  Военного  совета,  простите  за  вопрос:  как  вы  лично
оцениваете положение дивизии в данный момент?
   - Разве не ясно? - Веснин размял папиросу, зажег спичку, прикурил.  -  Вы
сами, вероятно, убедились, как сложилась обстановка в дивизии к вечеру. А  в
связи с чем этот вопрос?
   Полковник Осин выпрямился за столом.
   - Самолично убедился, товарищ член Военного совета...
   - Я вас слушаю, слушаю. -  Веснин  затянулся  папиросой  и  не  то  чтобы
прервал Осина, но поторопил его и,  выпуская  дым  к  огню  "летучей  мыши",
кивнул ему, на самом деле по-прежнему не понимая причину приезда  начальника
контрразведки: присутствие на НП во  время  боя  не  входило  в  его  прямые
обязанности. - Да, продолжайте. Зачем, собственно,  вы  приехали?  Это  меня
интересует. Сами понимаете, что это выглядит не очень привычно.
   Полковник Осин, раздумывая, провел кулаком по влажному лбу,  его  светлые
кудрявые  волосы  слиплись;  выступающие,  хорошо  выбритые  скулы  казались
кирпичными. Он втянул носом воздух, проговорил окрепшим голосом:
   - Наверное, мой приезд выглядит странно, товарищ член Военного совета. Но
не только я встревожен положением в дивизии Деева в данный момент. Я  слышал
мнение и генерала Яценко, и члена Военного совета фронта Голубкова.
   - Так в чем же дело? - Веснин поднял брови. - Что вы сказали о Голубкове?
Он-в штабе армии? Вы виделись с ним?
   -Да, он приехал... И тоже высказал опасение насчет относительно  сложного
положения дивизии. Голубков находится сейчас не в штабе, а  на  энпэ  армии.
Хотел вас видеть, товарищ член Военного совета, но вы здесь...
   Полковник Осин погладил вправо и влево шершавые доски стола, извинительно
улыбнулся Веснину голубоватыми, неуловимо цепляющимися за его глаза глазами.
В них не было того выражения защитного деревенского простодушия, какое было,
когда разговаривал с Бессоновым; в них  просвечивало  желание  деликатно  не
обидеть, желание не переступать определенных субординацией граней.
   - Разговор шел о том, что вам и командующему армией удобнее было  бы  для
руководства боем сейчас находиться там, где нет все-таки такой угрозы  вашей
безопасности. На энпэ армии, например.
   - То есть? Переехать с энпэ дивизии на энпэ армии? Сейчас?
   - На энпэ  армии  еще  возможно  проехать  через  северозападную  окраину
станицы. Я проехал именно этим путем. Там еще сравнительно спокойно.  Другой
дороги уже нет. Своими глазами видел немецкие танки  на  улицах.  Но  и  эту
дорогу с часу на час могут перерезать...
   - Переехать на энпэ армии, вы сказали? Разве эта  забота  входит  в  ваши
обязанности? - спросил Веснин и пожал плечами.
   - Товарищ член Военного совета, - с некоторой обидой и упреком, удивляясь
наивной прямоте дивизионного комиссара, ответил Осин, - в данном случае, как
я сказал, это не мое личное мнение. Но нередко  некоторые  превратности  боя
заставляют проявлять беспокойство и меня.
   - Ах да, да-а, - протянул Веснин. - Да, да,  беспокойство...  Но  я  тоже
обеспокоен, товарищ Осин. И командующий - не менее меня. Это же естественно.
Думаю, что и ему известно, что пехота - это руки, танки - ноги, а полководец
- голова... Потеряешь голову - потеряешь все. Бессонов не из тех, кто теряет
голову, рискует без надобности.
   Намеренно  сказав  это,  он  несколько  секунд   с   пытливым   интересом
разглядывал кудрявые, слегка примятые шапкой белокурые, еще  влажные  волосы
Осина, его широкий лоб,  немного  крючковатый  нос,  его  округлое  здоровой
полнотой лицо от природы сильного, с крепким током крови и крепкими  нервами
человека и вроде бы  впервые  разглядел  прямые  белые  ресницы  и  льдистые
искорки упорства в голубоватых глазах полковника, который в то же время  был
мягок в каждом своем  слове.  И  щеки  Веснина  начали  гореть,  покрываться
пятнами, и что-то неприязненное, как разочарование, подымалось в нем  против
Осина - против его спокойного и прочного здоровья, покатого просторного лба,
белых ресниц, против этих  его,  казалось  безобидных,  полусоветов  и  этой
сдержанности и вежливости, за которой была скрыта  осторожная  и  деликатная
принадлежность  к  особой  охранительной   власти,   что   в   силу   многих
обстоятельств нужна была, существовала рядом,  в  одной  армии  с  Весниным,
выполняя необходимые функции, никогда не  вмешиваясь  в  обстановку  боя,  и
Веснин, подавляя раздражение, поднялся от стола.
   - Значит, товарищ Осин, - сказал Веснин и с  пятнами  на  щеках,  засунув
руки в карманы  полушубка,  прошелся  по  блиндажу,  -  значит,  в  связи  с
обстановкой в дивизии генералу Бессонову и мне нужно оставить этот энпэ?  Но
в конце концов вы же  знаете,  что  на  войне  никто,  нигде  и  никогда  не
гарантирован ни от осколков, ни от пули.  Ни  на  энпэ  армии,  ни  на  энпэ
дивизии.  -  Веснин  вдруг  увидел  белокурый  затылок  Осина,  его  круглую
подбритую  шею,  плоские  уши,  внимательные  и  чуткие,   и   продолжал   с
прорвавшимся в голосе раздражением: - Что за вздор? О чем вы  мне  говорите?
Не могу понять этого. Кто вам посоветовал - это Голубков? Не верю, чтобы  он
мог посоветовать подобное! Никак не верю!
   - Товарищ дивизионный комиссар, простите, пожалуйста, но мистификации  не
в моих правилах. И потом, кроме поручения Голубкова, у меня  есть  еще  одно
дело к вам. Несколько другого порядка...
   Этот внушительно-тихий голос  полковника  Осина  задержал  Веснина  перед
столом; поднятый навстречу  выверяющий  взгляд  и  засветившаяся  под  огнем
"летучей мыши" льдистая голубизна в глазах начальника контрразведки охладили
его на миг. И тогда он, подойдя к столу, оперся пальцами  о  доски,  спросил
требовательно:
   - Что еще у вас?
   Из поднятых к огню лампы глаз выматывалась какая-то стеклянная  паутинка,
толкалась  в  лицо  Веснина,  но  Осин  молчал,  точно  бы   взглядом   этим
одновременно настороженно вымерял что-то в самом себе и в Веснине,  пока  не
решаясь сказать, переступить нечто останавливающее его.
   - Говорите же! - потребовал Веснин.
   Осин встал, подошел к входу в блиндаж, постоял там с минуту, потом  снова
сел к столу; скрипнули доски под  его  плотным  телом.  И  опять  стеклянная
паутинка коснулась Веснина, обволакивая его сниженным голосом Осина.
   - Поймите меня правильно, товарищ член Военного  совета.  Зачем  забывать
вам и командующему армией об осторожности, если можно не  забывать?  Я  знаю
характер командующего, который бы и слушать меня не захотел, поэтому  говорю
с вами, авторитетным представителем партии, совершенно откровенно.
   - Так. Продолжайте, - сказал и ниже наклонился над столом Веснин, глядя в
зрачки Осина и все-таки не вполне угадывая нечто  недосказанное  начальником
контрразведки из привычной, должно быть, сдержанности или из опасения  перед
ним, членом Военного совета, наделенным несравненно большей властью.
   -Товарищ дивизионный комиссар. - Выверяющее выражение глаз не исчезло,  а
светлые брови Осина чуть изогнулись. - Для  вас  нет  секретных  данных,  вы
знаете отлично, какие роковые события произошли на Волховском фронте в  июне
этого года. Вы помните, конечно?
   - То есть? - И Веснин порывисто оттолкнулся пальцами  от  стола,  засунув
руки в карманы полушубка, сделал несколько шагов по блиндажу, сразу  озябнув
и не вынимая рук из карманов. - Не очень, в конце концов, понимаю! Вы хотите
сказать о Второй ударной армии?
   - Да, о событиях  во  Второй  ударной  армии.  Забыть  этого  невозможно.
Именно... - значительно подтвердил Осин и посмотрел на накаты блиндажа:  они
хрустнули от близких разрывов на высоте, заскрипела, закачалась над  головой
"летучая мышь". - Смотрите как! Танки по энпэ бьют...
   Веснин резким движением сел к столу, резким  движением  вытащил  руки  из
карманов и потянулся к пачке папирос, на которую струилась с потолка  земля,
но тут же оттолкнул папиросы, потер виски, утишая головную боль, и  взглянул
на Осина изумленно и прямо. В Веснине дернулось что-то, он почувствовал, что
вспылит, ударит сейчас кулаком по столу, и он выговорил гневно:
   - Так какое отношение к нам имеет все это?.. Вы  что  же,  товарищ  Осин,
беспокоитесь... боитесь, что если возникнет полное окружение дивизии,  то  с
Бессоновым и со мной черт-те что произойдет? Откуда у  вас  появилась  такая
осторожность?
   - Зачем вы так, товарищ член В