з  и эшелон.  Отряду  предписано  было
погрузиться в  течение  суток  для № отправки на большую  операцию  в  район
Ферганской долины.
     Тридцать человек должны были  остаться  на  месте.  Чары  Эсенов полдня
беспокойно ходил  вокруг  штаба, потом  зашел и, увидев  Рахимова,  попросил
оставить его здесь.
     -- Я  не буду говорить  комиссару об этом, --  ответил  Рахимов. --  Ты
записан в список отъезжающих и поедешь с нами. Не хочешь -- уходи сразу и не
возвращайся!..
     Понурив голову, пошел Чары в конюшню, вывел коня и повел к вагону.
     -- Чего нос повесил? Заходи на  остановках чай пить! -- крикнули ему из
санитарной теплушки.
     Он посмотрел туда отсутствующим взглядом и ничего не ответил.
     После многих рывков  и толчков  эшелон тронулся наконец с  места. Чары,
сидя  на корточках у отодвинутой двери, тоскливо смотрел на далекие горы. Он
оставлял здесь родной курган с крепостью и неотмщенные могилы своего рода. И
Чары,  качая  головой  в такт колесам, едва  слышно,  почти про себя,  запел
песню, что пел у колодца старый бахши...
     Ничего, он уже уезжал отсюда  и возвращался. И на этот раз вернется. Не
уйти Шамурад-хану от его справедливой мести.

ГЛАВА ПЯТАЯ

     Уже полгода носится Чары Эсенов по  зеленой Ферганской долине,  глотает
красную пыль Кызылкумов;
     держа коня в  поводу,  перебирается  через белые  ледники  Памиро-Алая.
Только сегодня проделал особый отряд добрых полторы сотни верст вдоль буйной
Карадарьи и вышел к Андижану, где ждал его бронепоезд "Роза Люксембург".
     Комиссар,  обходя  эшелон,  в  котором базировался отряд,  остановился,
привлеченный резким  гортанным  голосом Чена. Китаец  быстро жестикулировал,
объясняя что-то Эсенову. Оба они сидели на корточках между путями.  Напротив
них на стрелке  устроился  Телешов. Он  курил и  внимательно слушал китайца,
время от  времени  одобрительно  кивая  головой.  Рядом  стоял Мамедов. Этих
четверых теперь всегда видели вместе...
     Но вот китаец вскочил,  и комиссар  увидел в его руках грифельную доску
из штабного вагона.  На  ней с большой точностью  был  изображен дайханин  с
кетменем, по колено в  воде, каких ежедневно  видели бойцы по обе стороны от
дороги. Еще несколько быстрых штрихов -- и верхом на изможденном земледельце
уселся толстый самодовольный бай в дорогом халате с пиалой в руках.
     -- У-у! Классовый враг!.. Стреляй будем!.. -- выкрикнул  Чен и погрозил
баю кулаком.
     -- Классовый  враг! --  четко  повторил Чары  Эсенов и вдруг,  забрав у
китайца мелок, начал по-своему дорисовывать фигуру бая.
     Чары  не сидит уже на  политзанятиях  с  закрытыми глазами. Все  больше
понимает он беседы комиссара. Сама жизнь помогает ему понять их. Повидал  он
много  чужого  горя.  Немало  видел  сожженных  аулов.  Были  они узбекские,
таджикские, киргизские, но  большой разницы  между  ними не было. И люди, за
которыми гонялся теперь Чары по горам и долинам, хотя носили другие халаты и
тюбетейки,  но  злыми  делами  были  похожи на  Шамурад-хана,  его  кровного
врага...
     Как только возвращается отряд в Андижан,  Чары  каждый вечер приходит к
санитарной теплушке. Они сидят и подолгу смотрят друг на друга.
     -- Ну что молчишь?! -- бойко  спрашивает она.  А он  молчит и не знает,
что ей сказать...
     На   вокзале,  в  буфете,  работает  Машенька,  смешливая,  курносая  и
задиристая. Она густо красит  брови и при встречах с командирами томно щурит
глаза. Проходя как-то ночью мимо  сложенных  штабелями бревен,  Чары услышал
глубокий  вздох.  При  ярком  свете ферганской луны  он  увидел  за бревнами
Машеньку.   Рядом    сидел   здоровенный   парень,   командир    взвода   из
расквартированного  в Андижане Казанского полка,  тискал  ее...  Чары  круто
повернулся и пошел к своему  вагону. До  него  долетел  сзади  возбужденный,
счастливый смех женщины...
     Всю ночь не  мог заснуть Чары. На следующий вечер он пошел, как всегда,
к санитарной теплушке, где столько дней провел между жизнью и смертью.
     Он долго смотрел на полураскрытую дверь теплушки и  вздрогнул, когда  в
ней появилась сестра. Она спрыгнула к нему на полотно дороги.
     -- Что же ты молчишь?! -- спросила она.
     -- Аня!.. -- сказал он тихо.
     Она широко открыла глаза. Он впервые назвал ее по имени.
     Кофточка на  ней была точно такая  же, как у буфетчицы  Машеньки...  Он
неожиданно  протянул  руку  и  тронул ее грудь. Она, оторопев,  смотрела  на
него...
     И вдруг он почувствовал сильный толчок и резкий удар по лицу.
     --  Ты!..  Ты!   --  всхлипывала  она;  потом,  расплакавшись  навзрыд,
бросилась в вагон. В соседних теплушках послышались голоса.
     Чары повернулся и, пошатываясь, пошел от вокзала по пыльной андижанской
улице.
     Густо  задымив, бронепоезд "Роза  Люксембург" начал  набирать скорость.
Особый отряд вместе с другими частями рассыпался по степи...
     Все  было закончено  в  несколько дней. Бухарский  эмират  рухнул,  как
старый, подточенный временем дувал. Кто куда разбежались гвардейские офицеры
в высоких белых тюрбанах, заплывшие салом чиновники, изнеженные и  сварливые
эмирские жены.
     Когда  атаковали дворцовые  укрепления.  Чары зацепило левую руку. Пуля
пробила  мякоть  чуть  выше  локтя. Телешов  туго обмотал ему рану бинтом, а
сверху -- разорванной на полосы гимнастеркой.
     Группа особистов  стояла у  ограды дворца.  Курили,  смеялись, делились
впечатлениями  боя. Мимо галопом проносились повозки  армейского обоза. Одна
из них на минуту задержалась. С нее соскочила сестра милосердия и побежала к
особистам.
     -- Кто... как ранен?! -- спросила она,  тяжело дыша. Увидев сидящего на
краю арыка Чары, сестра бросилась к нему.
     -- В руку? А мне сказали...
     И, не договорив,  принялась разматывать  телешов-скую повязку. Осмотрев
рану, она  совсем  успокоилась, ловко  наложила новую повязку и повесила ему
руку на перевязь.
     -- Утром  зайдете... -- сказала она, не глядя на него. Но он смело взял
ее за руку.
     Недели через две, когда  ликвидированы были  оставшиеся от эмира банды,
отряд  получил приказ о  возвращении на прежнюю базу. В Черных  Песках снова
свирепствовал Шамурад-хан.
     Сидя  на корточках перед открытой настежь дверью теплушки,  Чары Эсенов
напевал  про  себя все ту же старую песню. В вагон задувал теплый, ласкающий
ветерок. Он нес  с  собой пьянящий запах емшана,  горький  дымок от  горящей
колючки и едва уловимый привкус соли... По  всей пустыне разбросаны высохшие
за лето озера.  На дне  тонким  сверкающим слоем  лежит белая соленая пудра.
Ветерок подхватывает  легкие  невидимые  кристаллики, и они  гуляют с ним из
края  в  край  над  тяжелыми   песками.  Вот  почему  появляется  иногда  на
обветренных губах привкус соли.
     Отряд атаковал колодец, который пришлось  уже однажды брать ему весной.
Басмачи теперь не принимали  открытого боя.  Рассыпавшись за барханами,  они
время от времени открывали редкий прицельный огонь.
     Чен  сидел,  как всегда, за "максимом". Кто-то в желтой  кожаной куртке
полез  к  нему  сзади.  Чен   махнул  рукой,  показывая  на  простреливаемый
противником участок,  и  снова стал наблюдать за  боем. Подобравшись  сзади,
переодетый басмач выпустил ему в спину три пули...
     На площадке возле старого засыпанного колодца лежал пулеметчик Чен.  Он
умирал в полном сознании. Молча стояли вокруг бойцы отряда. Телешов, Чары  и
Мамедов были рядом с комиссаром и командиром возле  умирающего. Чен улыбался
им своей ослепительной улыбкой. Но  черные раскосые глаза его уже смотрели в
лицо смерти. В последний раз взглянул он на всех и закрыл веки.
     Еще  долго стояли все,  не  веря  в смерть. Потом Телешов наклонился  и
поцеловал Чена.  Вслед  за Телешовым стал  на колени Мамедов. И  весь отряд,
один за другим, прошел мимо, наклоняясь и целуя товарища Чена.
     А  Чары стоял и смотрел  на суровых  людей с буденовками  в  мозолистых
руках.  Когда  все прошли, Чары  наклонился  и  последним поцеловал мертвого
друга.  Выпрямившись, он долго  смотрел  в ту сторону, куда  через  пески  и
топкие солончаки ушел Шамурад-хан...
     Трижды полоснул воздух сухой залп. Четкой дробью  попрощался с хозяином
старый  "максим". Отряд  ушел  дальше на  север. А посреди  пустыни  остался
одинокий  холмик,  сложенный  из   кусков   старого  дувала.  Сверху  лежала
краснозвездная  буденовка.  Ветер уже успел  занести  за  ее отвороты первые
песчинки. На два метра ниже с тремя пулями в спине лежал в сухом каракумском
песке китаец Чен, сын рыбака Вана,  приехавший сюда  с берегов Желтого  моря
воевать за революцию.
     Хотя  Чары оставался замкнутым и неприветливым, но как-то незаметно для
себя  он  сблизился  почти со  всеми особистами.  И  только двоих  не мог он
терпеть. Братья Оразовы лучше других понимали это и сами сторонились его.
     И вот, уйдя  в разведку, старший брат не  вернулся. Три  дня искал  его
отряд.  Три  дня не  ел  ничего  младший  Оразов,  никогда  в жизни  еще  не
садившийся есть без старшего. На четвертый день разведка наткнулась в песках
на пропавшего.
     Через полчаса весь отряд подошел к этому месту.  Оразов лежал раздетый,
с отрезанными ушами и  выколотыми глазами. Темно-багровая от спекшейся крови
пятиконечная звезда была вырезана от одного плеча  к другому. Кровавая корка
еще больше подчеркивала белизну тела.
     Над трупом, глядя прямо  в  лицо ему, неподвижно сидел  младший Оразов.
Вырыли в песке могилу, обложили ее бурым  саксаулом, а он все сидел и держал
руку брата. Никто не решился подойти к нему.
     Тогда вышел вперед  Чары Эсенов, мягко тронул за  плечо Оразова, сказал
два слова на родном языке. И тот вместе с ним отошел в сторону. Так и стояли
они  рядом,  пока над  завернутым  в  брезент  старшим Оразовым  не  выросла
песчаная горка.
     И снова долго смотрел Чары в ту сторону, куда ушел Шамурад-хан...
     Отряд возвращался к югу. Справа, крайним в боковом охранении, ехал Чары
Эсенов. И вдруг зоркие глаза его разглядели далеко в стороне белую точку. Не
говоря никому ни слова, он повернул коня.
     Белая точка замерла  на месте. Подъехав ближе,  Чары заметил, что точек
три: одна белая и две черные. Они начали быстро удаляться. Чары погнал коня.
Неожиданно точки разошлись  в разные стороны. Но сердце не  обмануло его. Он
повернул  влево,  наперерез  белой.  Минут  через  двадцать  Чары  разглядел
белоснежный тельпек  и  прибавил ходу.  Передний  всадник выехал на  высокий
бархан,  покрутился  там,  подняв  облачко  пыли,  и погнал коня напрямик  к
завешенной утренним туманом цепи гор. Чары уже знал, кто впереди.
     Далеко  позади  остался  отряд. Давным-давно пропали  за  горизонтом  и
черные точки.  Еще раз выехал на бархан всадник в белом тельпеке.  Теперь он
был куда ближе... Сверкнули  зайчики бинокля,  и тут  же  полоснул  выстрел.
Шамурад-хан тоже узнал Чары.
     Они гнали коней ровным шагом. Оба они были опытными кавалеристами.
     Солнце  описало  в  небе  полукруг.  Горы  поднимались  над  горизонтом
сплошным  широким  массивом.  А  Шамурад-хан и Чары  все мчались, не сбавляя
шага.
     Медленно сокращалось расстояние между ними, но все же  сокращалось. Это
знали они оба. И вдруг Шамурад-хан исчез.
     Но  Чары на этот раз не бросился напрямик. Он  объехал бархан  с другой
стороны и  осторожно спустился к такыру. Еще не расслышав выстрела, он лежал
на  песке. Пуля свистнула над самой головой. И снова понеслись всадники  уже
по  ровному такыру. На  один-два пальца  был размашистей шаг коня у Чары, но
это  давало  себя  знать.  Он  уже  видел,  как  топорщатся  складки  халата
Шамурад-хана.  Тот начинал нервничать. Пять раз он  оборачивался, и пять раз
гремел короткоствольный английский карабин. Чары не отвечал...
     Кончился такыр. Опять пошли пески. Каменное дно неуклонно поднималось.
     Как   только  начались  пески,   расстояние   между  всадниками   сразу
сократилось.  Шамурад-хан больше  не оборачивался.  Солнце  било  в глаза  и
мешало  выбирать   дорогу.  Загнанные  кони  спотыкались  о  крученые  корни
саксаула. Неожиданно  Шамурад-хан  выбросился  из  седла и, став на  колено,
выстрелил. Дико заржал  и забился всеми четырьмя  ногами на песке конь Чары.
Шамурад-хан засмеялся и,  вскочив  в седло, перетянул камчой своего  мокрого
коня.  Но  не  проехал  он  и  сотни  шагов, как  конь осел на задние ноги и
повалился на бок. Только после этого прокатилось по пескам эхо выстрела.
     Теперь они шли к горам, тяжело вытаскивая ноги из плывущего песка.
     Зем-зем застыл, слегка повернув  свою  страшную,  но безобидную голову.
Теперь  этот громадный  ящер Черных Песков  еще больше напоминал  крокодила.
Из-под  старого  корня струйкой скользнула змейка со светлой  отметинкой  на
голове. Увидев зем-зема, она окаменела от ужаса. Но тому  было не до  нее...
Он вдруг рванулся и пропал в старых корнях. Только яростное шипение говорило
о его присутствии. Сверкнув черной  молнией на  солнце, пропала змейка. Сухо
треснул пистолетный выстрел, и послышались тяжелые торопливые шаги человека.
     Они были одни в  огромной безбрежной пустыне. Два затерявшихся в песках
человека, два последних представителя двух родов.
     На  Шамурад-хана напал панический страх. Он  расстрелял  две обоймы  из
карабина и швырнул его в сторону. Потом  сорвал с головы  и  отбросил легкий
белый тельпек. Каждую секунду ждал он выстрела сзади и бежал зигзагами,  как
затравленный джейран. Но  Чары  не стрелял.  Сдвинув  брови,  шел он  упорно
вперед. Между ними оставалось теперь шагов пятьдесят.  Оглянувшись, передний
ясно увидел лицо того, кто шел за ним. Он дико закричал, выхватил пистолет и
начал стрелять с лихорадочной быстротой. Пистолет прыгал в  его руке. А Чары
все шел...
     Вяло  щелкнул  боек, не  найдя  очередного патрона.  Тогда  Шамурад-хан
бросил пистолет и кинулся бежать,  не выбирая дороги. Там, впереди, уже ясно
вырисовывались древние башни и стены.
     До  них  оставалось немного. Солнце  все  быстрее скатывалось  к западу
Шамурад-хан  несколько раз  падал и  лежал  все дольше, хватая  ртом  теплый
осенний  воздух. Когда  он падал, Чары садился и тяжело дышал, не спуская  с
него глаз.
     Так и подошли они к крепости. Когда длинная тень угловой башни  слилась
с их  тенями, между  ними не  было и двадцати шагов. Тогда, собрав последние
силы, Шамурад-хан  пошел вверх.  У ворот он  упал  и,  обдирая руки,  пополз
вперед, оставляя в древней пыли капли крови.
     Чары встал, глубоко вздохнул и пошел за ним, упираясь в землю прикладом
карабина. Взобравшись наверх, он  передохнул и двинулся  прямо  в ворота. На
тех самых камнях, где остался  он  когда-то умирающий,  с заплеванным лицом,
лежал теперь его кровный враг, убийца всего его рода.
     Шамурад-хан приготовился  к смерти. Сложив  руки на  животе, он смотрел
безразличным взглядом в багровое от  заката  небо.  Чары медленно подошел и,
чтобы не упасть, оперся о карабин.
     Он долго стоял так и смотрел в лицо врага. Взгляды их встретились
     --  Убивай, собака, раб  ".  ~  хрипло прошептал Шаму-рад-хан и  закрыл
глаза
     Чары сунул  руку за пояс и вытащил острый нож  с  серебряной  насечкой,
заправленный в узкие  кожаные ножны. Нож его брата Берды.. Чары посмотрел на
нож и сунул его в карман. Потом прикладом толкнул лежащего.
     -- Встать! -- коротко сказал он по-русски.
     Они шли обратно через пустыню. Руки Шамурад-хана были спутаны за спиной
толстым кожаным  ремнем, как  ноги пасущегося верблюда. Было темно  и  тихо.
Туманная мгла заволокла звезды. Но оба они хорошо знали эти места.
     В полночь завыли шакалы.  Тогда они сделали привал.  До самого рассвета
Шамурад-хан лежал, а Чары сидел рядом и  держал обмотанный вокруг руки конец
ремня.  Потом они  пошли дальше. И  когда солнце стояло высоко над  головой,
вдали сверкнула  белая  гладь. Казалось,  раздвинулись пески и легкие  волны
ходят  по чистой воде. Минут через двадцать они уже рвали сапогами застывшую
корку соли. Здесь они сделали привал.  Это было то самое озеро. Увязнувшие в
соли, торчали поломанные стойки кибитки, валялись черепки посуды.
     Шамурад-хан лежал не двигаясь. Чары подошел к нему.
     -- Встать! -- приказал он. И они пошли дальше.
     Во фляге оставалось  немного воды. Слюна у них стала липкой и  тяжелой.
Язык  прилипал  к губам. Они все чаще садились  отдыхать. Но вот Шамурад-хан
попробовал встать  и, приподнявшись, тяжело повалился  на песок.  Тогда Чары
отстегнул  от  пояса  фляжку и приставил ко  рту пленника. Тот жадно  глотал
воду, а  когда напился, выбил вдруг головой фляжку из рук Чары. Песок впитал
остатки  воды.  Шамурад-хан радостно  засмеялся. Чары,  ни  слова не говоря,
подобрал пустую фляжку и снова пристегнул к поясу.
     К вечеру Шамурад-хан совсем выбился из сил. Тогда Чары повесил на грудь
карабин и взвалил пленника на плечи.
     Сырой  ночной туман спустился  на  Черные Пески.  Разрывая  его, тяжело
шагал человек,  неся на  спине другого. Он  опускал его  на землю и  подолгу
лежал рядом, прижимаясь твердыми потрескавшимися губами к  отсыревшему песку
Потом снова вставал, взваливал лежащего на спину и, шатаясь, шел дальше.
     Отряд строился на поверку. Держа в  поводу коней, особисты равняли ряды
взводов  Вдруг  все  замерли.  Из-за конюшни  бежал подчасок. Он еще  издали
что-то крикнул командиру. Все разом повернулись к конюшне.
     Из-за длинного  приземистого здания  вышли двое. Передний,  в порванном
запачканном  халате,  ковылял,  втянув  в  плечи голову. Задний  был  бойцом
отряда. Пояс  туго  стягивал статную фигуру. Но  такое черное,  изменившееся
лицо было у него,  что  только по горевшим лихорадочным  огнем глазам узнали
рядового Чары Эсенова.
     Подойдя к  командиру, он приказал переднему  остановиться. Потом  круто
повернулся.
     -- Товарищ командир! Классовый враг Шамурад-хан... Взят в Карры-кала!..
-- доложил он четко. И тут только устало опустился на землю.