хрустальных
дисков, темнеющих, словно бронза на солнце,-- я вижу, как
наперстянка раскрылась на филигранном ковре серебра,
зрачков и волос.

Крупицы желтого золота, рассыпанные по агату, колонны из
красного дерева, поддерживающие изумрудный купол, атласные
букеты белого цвета и тонкие прутья рубина окружают водяную
розу.

Как некий бог с огромными голубыми глазами и со снежными
очертаньями тела, море и небо влекут на мраморные террасы
толпу молодых и сильных цветов.

Вульгарный ноктюрн

Одно дуновенье пробивает брешь в перегородках, нарушает
круговращенье изъеденных крыш, уничтожает огни у очагов,
погружает в темноту оконные рамы.

У виноградника, поставив ногу на желоб, я забираюсь в
карету, чей возраст легко узнается по выпуклым стеклам, по
изогнутым дверцам, по искривленным виденьям. Катафалк моих
сновидений, пастушеский домик моего простодушия, карета
кружит по стертой дороге, и на изъяне стекла наверху
вращаются бледные лунные лица, груди и листья.

Зеленое и темно-синее наводняет картину. Остановка там, где
пятном растекается гравий.

Не собираются ль здесь вызвать свистом грозу, и Содом, и
Солим, и диких зверей, и движение армий?

(Ямщики и животные из сновиденья не подхватят ли свист,
чтобы до самых глаз меня погрузить в шелковистый родник?)

Исхлестанных плеском воды и напитков, не хотят ли заставить
нас мчаться по лаю бульдогов?

Одно дуновение уничтожает огни очагов.

        "Морской пейзаж"

Колесницы из меди и серебра,
Корабли из серебра и стали
Пену колотят,
Вырывают корни кустов.
Потоки песчаных равнин
И глубокие колеи отлива
Бегут кругообразно к востоку --
Туда, где колонны леса,
Туда, где стволы дамбы,
Чей угол исхлестан вихрями света.

        "Зимнее празднество"

Звенит водопад посреди избушек комической оперы. Снопы
ракет, в садах и аллеях рядом с меандром, продлевают зеленые
и красные краски заката. Нимфы Горация с прическами Первой
империи, Сибирские Хороводы, китаянки Буше.

        "Тревога"

Возможно ли, чтобы Она мне велела простить постоянную гибель
амбиций,-- чтобы легкий конец вознаградил за годы нужды,--
чтобы день успеха усыпил этот стыд за роковую неловкость?

(О пальмы! Сверканье брильянта! -- О сила! Любовь! -- Выше
славы любой, выше радости всякой! Как угодно, повсюду --
демон, бог -- это Юность моя!)

Чтобы случайности научной феерии и движения социального
братства были так же любимы, как возврат к откровенности
первой?

Но в женском обличье Вампир, который превратил нас в милых
людей, повелевает, чтобы мы забавлялись тем, что он нам
оставил, или в противном случае сами бы стали забавней.

Мчаться к ранам -- по морю и воздуху, вызывающему утомленье;
к мукам -- по молчанью убийственных вод и воздушных
пространств; к пыткам,-- чей смех раздается в чудовищно
бурном молчанье.

        "Метрополитен"

От ущелья цвета индиго к морям Оссиана, по розовому и
оранжевому песку, омытому опьяняющим небом, поднимаются
переплетенья хрустальных бульваров, где живут молодые бедные
семьи, покупающие свое пропитание у зеленщиков. Никакого
богатства.-- Город!

По асфальтовой пустыне бегут в беспорядке с туманами вместе,
чьи мерзкие клочья растянулись по небу, которого гнется,
пятится, клонится книзу и состоит из черного, мрачного дыма,
какого не выдумал бы и Океан, одевшийся в траур,-- бегут в
беспорядке каски, колеса, барки, крупы коней.-- Битва!

Голову подними: деревянный изогнутый мост; последние огороды
самаритян; раскрашенные маски под фонарем, исхлестанным
холодом ночи; глупенькая ундина в шелестящем платье возле
реки; светящиеся черепа на гороховом фоне; и прочие
фантасмагории.-- Пригород!

Дороги, окаймленные решетками и стенами, за которыми теснятся
их рощи; ужасные цветы, что могут быть названы сестрами и
сердцами; обреченный на томность Дамаск; вледенья
феерических аристократов -- зарейнских, японских,
гуаранийских -- владенья, еще пригородные для музыки
древних; -- и есть трактиры, которые никогда уже больше не
будут открыты; -- и есть принцессы и, если не очень ты
изнурен, изученье светил.-- Небо!

Утро, когда ты с Нею боролся, и было вокруг сверкание снега,
зеленые губы, и лед, и полотнища черных знамен, и голубые
лучи, и пурпурные ароматы полярного солнца.-- Твоя сила!

        "От варваров"

Значительно позже дней и времен, и стран, и живых созданий,

Флаг цвета кровавого мяса на шелке морей и арктические цветы
(они не существуют в природе).

Отставка старых фанфар героизма,-- которые еще атакуют нам
сердце и разум,-- вдали от древних убийц.

Флаг цвета кровавого мяса на шелке морей и арктические цветы
(они не существуют в природе).

        "О Нежность!"

Раскаленные угли, хлынувшие потоками снежного шквала,
огненные струи алмазного ветра, исторгнутые сердцем земным,
которое вечно для нас превращается в уголь.-- О мир!

(Вдали от старых убежищ и старых огней, чье присутствие
чувствуют, слышат),

Раскаленные угли и пена. Музыка, перемещенье пучин, удары
льдинок о звезды.

О Нежность, музыка, мир! А там -- плывущие формы, волосы,
пот и глаза. И кипящие белые слезы,-- о Нежность! -- и
женский голос, проникший в глубины вулканов и арктических
гротов.

Флаг...

        "Мыс"

Золотая заря и трепетный вечер находят бриг наш в открытом
море, напротив виллы и ее пристроек, образующих мыс, такой
же обширный, как Пелопоннес и Эпир, или как главный остров
Японии, или Аравия. Святилища, озаренные возвращеньем
процессий; огромные оборонительные сооружения современного
побережья; дюны, иллюстрированные вакханалиями и цветами;
большие каналы древнего Карфагена и набережные
подозрительной Венеции; вялые извержения Этны и ущелья
цветов и ледниковых потоков; мостки для прачек, окруженные
тополями Германии; склоны необычайных парков и склоненные
вершины японских Деревьев; и круглые фасады всевозможных
"Гранд" и "Руаялей" Скарборо или Бруклина; и рейлвеи
опоясывают и разрезают диспозиции в этом Отеле, взятые из
истории самых элегантных и самых колоссальных сооружений
Италии, Америки, Азии, и окна и террасы которых, в настоящее
время полные света, напитков и свежего ветра, открыты для
умов путешественников и для знати и позволяют в дневные часы
всем тарантеллам всех берегов -- и даже ритурнелам
замечательных долин искусства -- чудесно украсить фасады
Мыса-Дворца.

        "Сцены"

Древняя Комедия продолжает свои сочетания, разделяет свои
Идиллии.

Бульвары театральных подмостков.

Деревянный пирс от одного до другого конца каменистого поля,
где под голыми ветвями деревьев гуляет варварская толпа.

В коридорах черного газа, вслед за теми, кто пришел на
прогулку с листьями и фонарями.

Птицы мистерий обрушиваются на плавучий каменный мост,
приведенный в движенье архипелагом, покрытым лодками
зрителей.

Лирические сцены в сопровождении барабана и флейты вьются в
убежищах, оборудованных под потолками, вокруг салонов
современных клубов или в залах древнего Востока.

Феерия движется на вершине амфитеатра, увенчанного молодою
порослью леса,-- или мечется и модулирует для беотийцев, в
тени высоких деревьев, на срезе культур.

Комическая опера разделяется на нашей сцене, у грани
пересечения перегородок, воздвигнутых на святейшей галерее.

        "Исторический вечер"

Однажды вечером, перед наивным туристом, удалившемся от
наших экономических мерзостей, рука маэстро заставляет
звучать клавесины полей; кто-то в карты играет в глубинах
пруда, этого зеркала фавориток и королев; во время заката
появляются покрывала монахинь, и святые, и дети гармонии, и
хроматизмы легенд.

Он вздрагивает при звуках охоты, от топота дикой орды.
Комедия капает на травяные подмостки. И на этом
бессмысленном фоне -- тяготы бедных и слабых!

Перед его порабощенным взором Германия громоздится до самой
луны; татарские пустыни озаряются светом; древние восстания
роятся в глубинах Небесной империи; по лестницам и скалистым
сиденьям бледный и плоский мирок, Запад и Африка, начинает
свое восхожденье. Затем балет известных морей и ночей,
бесценная химия, звуки невероятных мелодий.

Все та же буржуазная магия, где бы ни вылезли мы из почтовой
кареты! Самый немудрящий лекарь чувствует, что больше
невозможно погрузиться в эту индивидуальную атмосферу, в
туман физических угрызений, при одном названье которых уже
возникает печаль.

Нет! Время парильни, исчезновенья морей, подземных пожаров,
унесенной планеты и последовательных истреблений, чью
достоверность столь беззлобно определяли Норны и Библия,--
это время окажется под наблюденьем серьезных людей. Однако
легенда будет здесь ни при чем!

        "Движение"

Извилистое движение на берегу речных водопадов,
Бездна позади корабля,
Крутизна мгновенного ската,
Огромность теченья
Ведут к неслыханным знаньям
И к химии новой
Путешественников, которых окружают смерчи долины
И стрима.

Они -- завоеватели мира
В погоне за химически-личным богатством;
Комфорт и спорт путешествуют с ними;
Они везут с собой обученье
Животных, классов и рас; на корабле этом --
Головокруженье и отдых
Под потоками света
В страшные вечера занятий.

Болтовня среди крови, огня, приборов, цветов,
драгоценных камней;
Счета, которыми машут на этой убегающей палубе;
Можно увидеть -- катящийся, словно плотина за моторною
гидродорогой,
Чудовищный и без конца озяряемый -- склад их учебный;
В гармоничный экстаз их загнали,
В героизм открытий,
Среди поразительных атмосферных аварий
Юная пара уединилась в этом ковчеге,
-- Должно быть, простительна древняя дикость? --
И поет, и на месте стоит.

        "Bottom"

Действительность была чрезмерно тернистой для моей широкой
натуры,-- и тем не менее очутился я у Мадам, серо-синею
птицей взлетая к лепным украшениям на потолке, волоча свои
крылья по вечернему мраку.

У подножия балдахина, осенявшего ее драгоценности и
физические шедевры, и был медведем с темно-синими деснами и
с шерстью, поседевшей от грусти, а в глазах -- хрусталь и
серебро инкрустаций.

Все стало мраком, превратилось в жаркий аквариум. Утром --
воинственным утром июня -- я стал ослом и помчался в поля,
где трубил о своих обидах, потрясал своим недовольством,
покуда сабинянки предместий не бросились мне на загривок.

        "Н"

Чудовищность во всех ее проявленьях врывается в страшные
жесты Гортензии. Ее одиночество -- эротический механизм, ее
усталость -- динамичность любви. Во все времена она
находилась под наблюдением детства, эта пылающая гигиена
рас. Ее двери распахнуты перед бедою. Там мораль современных
существ воплощена в ее действии или в страстях. О ужасное
содрогание неискушенной любви на кроваво земле, под
прозрачностью водорода! Ищите Гортензию.

        "Молитва"

Моей сестре Луизе Ванаан из Ворингема.-- К Северному морю
обращен ее синий чепец.-- За потерпевших кораблекрушение.

Моей сестре Леони Обуа из Ашби. Бау -- летняя трава,
жужжащая и зловонная.-- За больных лихорадкой матерей и
детей.

Лулу, дьяволице, не утратившей вкуса к молельням в эпоху
Подруг и своего незавершенного образования. За мужчин.-- К
Мадам ***.

Отроку, которым я был. Святому старцу в миссии или в скиту.

Разуму бедняков. И очень высокому клиру.

Также всякому культу в таких местах достопамятных культов и
среди таких событий, что приходится им подчиниться, согласно
веленью момента или согласно нашим серьезным порокам.

Сегодня вечером Цирцето высокого льда, жирной как рыба,
румяной как десять месяцев красных ночей, (ее сердце --
амбра и спанк). За мою единственную молитву, молчаливую
словно эти ночные края и предшествующую взрывам отваги, еще
более грозным, чем этот полярный хаос.

Любою ценой и со всеми напевами, даже в метафизических
странствиях.-- Но не теперь.

        "Демократия"

"Знамя украшает мерзкий пейзаж, а наше наречье заглушает бой
барабанов.

Самую циничную проституцию мы будем вскармливать в центрах
провинций. Мы истребим логичные бунты.

Вперед, к проперченным, вымокшим странам! -- К услугам самых
чудовищных эксплуатаций, индустриальных или военных.

До свиданья, не имеет значения где. Новобранцы по доброй
воле, к свирепой философии мы приобщимся; для науки --
невежды, для комфорта -- готовы на все, для грядущего --
смерть. Вот истинный путь! Вперед, шагом марш!"

        "Fairy"

Для Елены вступали в заговор орнаментальные соки под
девственной сенью и бесстрастные полосы света в астральном
молчанье. Бухты мертвой любви и обессилевших ароматов
поручали зной лета онемевшим птицам, поручали надлежащую
томность драгоценной траурной барке.

Потом наступало мгновенье для песни жен лесорубов под рокот
потока за руинами леса, для колокольчиков стада под отклик
долины и крики степей.

Для детства Елены содрогались лесные чащи и тени, и грудь
бедняков, и легенды небес.

И танец ее и глаза по-прежнему выше драгоценного блеска,
холодных влияний, удовольствия от декораций и неповторимого
часа.

        "Война"

В детстве мою оптику обострило созерцание небосвода, моему
лицу все людские характеры передали свои оттенки. Феномены
пришли в движенье.-- Теперь постоянное преломленье мгновений
и математическая бесконечность гонят меня по этому миру, где
я обласкан гражданским успехом, почитаем причудливым
детством и большими страстями.-- По праву или по
необходимости, по непредвиденной логике думаю я о войне.

Это так же просто, как музыкальная фраза.

        "Гений"

Он -- это нежность и сегодняшний день, потому что он двери
открыл для пенистых зим и для летнего шума и чистыми сделал
еду и напитки, и потому что в нем прелесть бегущих мимо
пейзажей и бесконечная радость привалов. Он -- это нежность
и завтрашний день, и мощь, и любовь, которую мы, по колено в
ярости и огорченьях, видим вдали, в грозовых небесах, среди
флагов экстаза.

Он -- это любовь, и мера, вновь созданная и совершенная, и
чудесный, непредугаданный разум, и вечность: машина, которой
присущи фатальные свойства, внушавшие ужас. О радость
здоровья, порыв наших сил, эгоистичная нежность и страсть,
которую все мы питаем к нему, к тому, кто нас любит всю
жизнь, бесконечно...

И мы его призываем, и странствует он по земле...И когда
Поклоненье уходит, звучит его обещанье: "Прочь суеверья, и
ветхое тело, и семья, и века! Рушится эта эпоха!"

Он не исчезнет, он не сойдет к нам с небес, не принесет
искупительной жертвы за ярость женщин, за веселье мужчин и
за весь этот грех: потому что в самом деле он есть и в самом
деле любим.

Сколько путей у него, и обликов, и животворных дыханий! О
устрашающая быстрота, с которой идут к совершенству деянья и
формы!

О плодовитость рассудка и огромность Вселенной!

Тело его! Освобожденье, о котором мечтали, разгром
благодати, столкнувшейся с новым насильем!

Явленье его! Перед ним с колен поднимаются древние муки.

Свет его! Исчезновенье потока глухих страданий в музыке
более мощной.

Шаг его! Передвиженье огромное древних нашествий.

Он и мы! О гордость, которая неизмеримо добрее утраченной
милости и милосердья.

О этот мир! И светлая песня новых невзгод.

Он всех нас знал и всех нас любил. Этой зимнею ночью
запомним: от мыса до мыса, от бурного полюса до старого
замка, от шумной толпы до морских берегов, от взгляда к
взгляду, в усталости, в силе, когда мы зовем, когда
отвергаем, и под водою прилива, и в снежных пустынях -- идти
нам за взором его, и дыханьем, и телом, и светом.

        "Юность"

        "I. Воскресенье"

Расчеты в сторону -- и тогда неизбежно опускается небо; и
визит воспоминаний и сеансы ритмов заполняют всю комнату,
голову, разум.

-- Лошадь, пронзенная угольною чумою, бежит по загородному
газону, вдоль лесопосадок и огородных культур. Где-то в мире
несчастная женщина драмы вздыхает после невероятных разлук.
Десперадос томятся после ранений, грозы, опьяненья. Дети,
гуляя вдоль рек, подавляют крики проклятья.

Вернемся к занятиям, под шум пожирающего труда, который
скопляется и поднимается в массах.

        "II. Сонет"

Человек заурядного телосложения, плоть не была ли плодом,
висящим в саду,-- о детские дни! -- а тело -- сокровищем,
которое надо растратить? Любить -- это опасность или сила
Психеи? Земля имела плодородные склоны, где были артисты и
принцы, а происхожденье и раса нас толкали к преступленьям и
скорби: мир -- ваше богатство и ваша опасность. Но теперь,
когда этот тягостный труд завершен, ты и расчеты твои, ты и
твое нетерпенье -- всего лишь ваш танец, ваш голос, не
закрепленные, не напряженные, хотя и с двойственным смыслом
успеха и вымысла, в человеческом братстве и скромности, во
Вселенной, не имеющей образов; -- сила и право отражают
голос и танец, оцененные только теперь.

        "III. Двадцать лет"

Изгнанные голоса назиданий... Горестно угомонившаяся
физическая наивность... Адажио. О, бесконечный отроческий
эгоизм и усидчивость оптимизма: как наполнен был мир в то
лето цветами! Умирающие напевы и формы... Хор, чтобы утешить
чистоту и бессилье... Хор стеклянных ночных мелодий... В
самом деле, нервы скоро сдадут.

        "IV."

Ты все еще подвержен искушению святого Антония. Куцего
рвенья скачки, судороги мальчишеской гордости, страх и
унынье. Но ты снова примешься за эту работу: все
гармонические и архитектурные возможности будут кружить
вокруг твоего стола. Совершенные и непредвиденные создания
принесут себя в жертву эксперименту. В твои предместья
мечтательно хлынет любопытство древней толпы и праздного
великолепия. Твоя память и чувства будут только питать
созидательный импульс. Ну, а мир, что станется с ним, когда
ты уйдешь? Во всяком случае, ничего похожего на теперешний
вид.

        "Распродажа"

Продается то, чего не продавали никогда иудеи, не отведывало
ни дворянство, ни преступленье, не знала отверженная любовь
и адская порядочность масс, не могли распознать ни наука,
ни время.

Воссозданные Голоса; пробужденье хоральных и оркестровых
энергий и мгновенное их примененье; единственная возможность
освободить наши чувства!

Продаются тела -- бесценные, вне какой-либо расы,
происхождения, мира и пола! Богатства, которые брызжут при
каждом движенье! Бесконтрольная распродажа брильянтов!

Продается анархия для народных масс; неистребимое
удовольствие для лучших ценителей; ужасная смерть для
верующих и влюбленных!

Продаются жилища и переселения, волшебные зрелища, спорт,
идеальный комфорт, и шум, и движенье, и грядущее, которое
они создают!

Продаются точные цифры и неслыханные взлеты гармоний.
Находки и сроки ошеломительны: незамедлительное врученье!

Безумный и бесконечный порыв к незримым великолепьям, к
непостижимым для чувств наслажденьям,-- и его с ума сводящие
тайны для любого порока,-- и его устрашающее веселье и смех
для толпы.

Продаются тела, голоса, неоспоримая роскошь -- то, чего уж
вовек продавать не будут. Продавцы далеки от конца
распродажи! Путешественникам не надо отказываться от покупки!

        "Одно лето в аду"

        "I"

Когда-то, насколько я помню, моя жизнь была пиршеством, где
все сердца раскрывались и струились всевозможные вина.

Однажды вечером я посадил Красоту к себе на колени.-- И
нашел ее горькой.-- И я ей нанес оскорбленье.

Я ополчился на Справедливость.

Ударился в бегство. О колдуньи, о ненависть, о невзгоды! Вам
я доверил свои богатства!

Мне удалось изгнать из своего сознания всякую человеческую
надежду. Радуясь, что можно ее задушить, я глухо
подпрыгивал, подобно дикому зверю.

Я призывал палачей, чтобы, погибая, кусать приклады их
ружей. Все бедствия я призывал, чтобы задохнуться в песках и
в крови. Несчастье стало моим божеством. Я валялся в грязи.
Обсыхал на ветру преступленья. Шутки шутил с безумьем.

И весна принесла мне чудовищный смех идиота.

Однако совсем недавно, обнаружив, что я нахожусь на грани
последнего хрипа, я ключ решил отыскать от старого
пиршества, где, может быть, снова обрету аппетит!

Этот ключ -- мил