Данил КОРЕЦКИЙ 
   ВОПРЕКИ ЗАКОНУ 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
ГЛАВА ПЕРВАЯ 
 
   Центральный райотдел находился на  шумном  проспекте,  упиравшемся  в
мост через Дон, за которым начиналась южная  трасса:  Краснодар,  Черное
море, да и кавказские  республики,  а  потом  -  Закавказье...  Когда-то
Коренев проехал с приятелями от Тиходонска до Баку, и воспоминания о том
отпуске были самыми приятными. Сейчас на этом маршруте они схлопотали бы
по пуле.
   Сегодня поездка предстояла недальняя:  по  мосту  на  тот  берег,  но
вариант с пулей был не менее вероятным. И  цела  ли  его  квартира?  Лис
ночевал у Натахи, и был готов услышать от дежурного, что его собственную
хату спалили или разнесли гранатой.
   Но он сдержал себя и в дежурку не пошел, а  зашел  во  двор  РОВД,  в
глубине которого  располагался  изолятор  временного  содержания,  ранее
называвшийся более откровенно - КПЗ.
   Пройдя через стальную  калитку  в  высокой  каменной  стене,  Коренев
миновал тесный, заплетенный  сверху  "колючкой",  двор  и  погрузился  в
мрачный, провонявший и затхлый мир неволи.
   - Интересовался кто-нибудь Сихно, который числится за мной? - спросил
он у пожилого дежурного с усталым изможденным лицом.
   Тот ответил.
   -  Ясно!  -  под  тусклым  взглядом  невыразительных  глаз  человека,
проведшего восемь лет - треть службы  -  за  решеткой,  Коренев  покинул
изолятор и направился в дежурку райотдела.
   Гремя  ведрами,  мелкие  хулиганы  мыли  полы,   краснолицый   Челков
дописывал суточную сводку.
   - Где ты был? - вскинулся дежурный, увидев Лиса.  -  Телефон  молчит,
послал помощника - дома никого...
   "Значит, не взорвали", - мелькнула мысль; А вслух Лис спросил:
   - С чего переполох-то? - голос был убедительно обыденным.
   - Ты протокол задержания выписывал? - раздраженно напирал Челков. - А
где человек? В ИВС-то никто от тебя не поступил!
   Похоже,  фамилии  Сихно  он  не  знал,  значит,  интерес  не  личный,
служебный, а кто дергает за ниточку?
   - Человек - где надо. Давай машину, сейчас на выводку повезем.
   - Зайди к Савушкину, он с шести утра здесь. Раз пять тебя спрашивал!
   Опять ясно! Поднимаясь на второй этаж, Лис взглянул на  часы.  Восемь
тридцать.
   Савушкин - высокий плотный мужик с чуть выпуклыми бычьими  глазами  -
сидел, зарывшись  в  бумаги  с  красными  полосками  наискось  и  грифом
"совершенно секретно" в правом верхнем углу.
   - Куда ты дел задержанного Сихно? -  рокочущий  бас  внушал  страх  и
отпетым уркам.
   - "Соседи" попросили к ним определить. У них  какой-то  свой  интерес
имеется, - выдал  Коренев  хорошо  продуманную  "заготовку".  Голос  был
по-прежнему обыденно  равнодушным.  Если  замнач  вознамерился  вытащить
ублюдка из камеры, то сейчас наверняка задумается. Да и "волна"  пойдет:
комитет,  комитет...  До  сих  пор  "конторы"  опасаются.  Вот  и  пусть
раздумывают...
   - А они нам что, указ? - раздраженно спросил  Савушкин.  -  Им  надо,
пусть сами и задерживают! Еще три года назад он бы так не сказал.
   Коренев пожал плечами.
   -  Тут  уже  телефоны  оборвали:  спортсмен,  не  судимый,   за   что
забрали...откровенно  объяснил  начальнику  УР  первый  замнач  РОВД.  В
выпуклых глазах краснели  прожилки,  словно  отражались  красные  полосы
сверхсекретных документов. Немудрено.  Звонить  могли  только  ночью.  А
ночью беспокоят лишь друзья и близкие люди.
   - Что думаешь делать? - Савушкин словно прочел мысли Лиса, потому что
резко оборвал доверительный тон.
   - Повезу на выводку.
   В кабинете повисла долгая пауза. Что бы ни собирался сделать Савушкин
по делу Сихно, сейчас он был связан  по  рукам  и  ногам.  Раз  дело  на
контроле у  безопасности,  раз  фигурант  признался  и  осталось  только
закрепить это признание... Обстановка для  любого  вмешательства  крайне
неблагоприятна.
   - Ну-ну... - неопределенно прогудел Савушкин. - Смотри, не облажайся,
тут вполне можно голову сломать.  -  И,  поняв  двусмысленность  угрозы,
поспешно добавил:
   - Прокурор-то не дремлет...
 
ГЛАВА ВТОРАЯ 
 
   В УАЗе было душно, воняло бензином и табачным дымом. Сихно курил одну
за другой, неловко держа сигарету двумя руками:  запястья  у  него  были
скованы наручниками. Бобовкин предупредительно забирал окурок, выкидывал
в окно и, несмотря на прижимистость, тут же раскрывал пачку  "Мальборо",
дружески щелкал зажигалкой. Он знал, что, когда отрабатываемый объект  в
"расколе", его надо "гладить". Кнут и пряник - вот основные  инструменты
всех раскрытий. А экспертизы, психология, интуиция сыщика -  фуфель  для
непосвященных. Они-то тоже играют роль, но не главную, что бы ни  писали
искренние  в  своем  прекраснодушии  журналисты.  Ну,  какая  экспертиза
установит сейчас, скольких баб замочил этот пес, да куда их  спрятал?  И
от психологии тут помощи с гулькин хрен. А интуицию к делу не пришьешь и
обвинительного приговора на ней не построишь. Да что приговора - санкции
на арест не получишь! Надо, чтобы он,  падла,  ответил:  когда,  почему,
чем, куда дел, с кем делал, да  кто  знает...  Да  чтоб  показал  трупы,
орудия, вещ-доки. Тогда  и  эксперты  развернутся,  и  следователь  свои
психологические штучки-дрючки применит, и покатится дело  по  наезженной
дорожке в суд. А про те, самые пер-вые вопросы все вроде как и  забудут.
Ну, задал их опер - большое дело!
   Эти главные вопросы Коренев задавал вчера поздним  вечером.  И  сумел
сделать это  настолько  убедительно,  что  Сихно  ответил.  Лопнул,  как
говорится, до самой жопы. Сейчас покажет все на  месте,  задокументируем
выводку - и все!
   Уголовный розыск свое дело сделал, раскрытие дал, теперь  ваше  дело,
товарищи следователи, прокуроры, судьи, адвокатишки всякие. Сумеете,  не
сумеете свою игру сыграть - как получится. А мы свое сработали.
   Собственно,  сработал  один  Коренев,  а   Бобовкин   сейчас   просто
примазывается.
   И то удивительно - обычно ему все раскрытия по фигу. Другой бы и года
в розыске не удержался, а этот - до старшего  опера  дослужился,  майора
получил, шли они с Кореневым  ноздря  в  ноздрю,  хотя  показатели  были
разными: Коренев  "Крота"  взял,  а  Бобовкин  -  дом  поставил  себе  и
Савушкину, Коренев цепь серийных убийств "черные  колготки"  раскрыл,  а
Бобовкин полковнику Пастушенко  новую  "Волгу"  достал,  Коренев  группу
"врачей"  снял,  а  Бобовкин  Симакову  свадьбу  дочери  "обеспечил".  И
неизвестно,  какие  показатели  оказались   весомее:   когда   должность
начальника   розыска   освободилась,   их    кандидатуры    на    равных
рассматривались. Но разница уж слишком в  глаза  бросалась,  скандальное
решение никто взять на себя не захотел, потому и выдвинули  Коренева.  А
Бобовкину Пастушенко после охоты, когда жарили свежатинку на костре  под
водочку, сказал:
   "Ты не обижайся, но иначе нас бы никто не понял. Дружба  дружбой,  на
поддержку всегда рассчитывай, но по работе тебе надо очки набирать".
   Кореневу разговор передали почти дословно, в лицах, агентурист он был
хороший и умел свои щупальца в самые узкие компании запускать.
   Пастушенко веско сказал, вроде как с отеческой суровостью, и Бобовкин
мигом хмурость с лица убрал, разлил  всем  сноровисто,  мяса  дымящегося
притащил и по-чтительнейше тост предложил: мол, не в чинах и  должностях
дело,  главное  -   отношения   человеческие,   за   которые   он   всем
присутствующим  и  благодарен.  Такое  смирение   понравилось,   старшие
одобрили, выпили, и все -  неловкость  вроде  как  исчезла.  А  в  конце
Симакин Бобов-кина обнял и пробубнил прямо в ухо: "Ты  своего  часа  еще
дождешься. Мы о тебе помним. Правильно полковник сказал: набирай очки!"
   Вот он и набирает. Сам вызвался ехать,  хотя  Коренев  хотел  Ерохина
взять, и "гладит" всю дорогу подозреваемого, сигареты дорогие переводит.
И, кстати, войдет в раскрытие. Все войдут: и эксперт с  видеокамерой,  и
понятые - студенты с юрфака, и милиционер-шофер. Все будут рассказывать:
как же, я это дело и раскрывал...
   Коренев отвлекся от происходящего  в  машине,  и  его  мысли  приняли
другое направление.
 
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 
 
   Вышел он на это дело случайно. Впрочем, почти все раскрытия случайны,
задача профессионала  эту  случайность  подготовить.  А  для  того  надо
топтать ногами землю, пожимать  множество  рук,  в  том  числе  и  давно
немытых, пить водку на конспиративных квартирах, в гостиничных  номерах,
захламленных  подсобках,  притонах  и   других   самых   неожиданных   и
малоподходящих для этого местах. Надо  без  конца  сдаивать  информацию,
сортировать, накапливать сведения, казалось бы,  совершенно  далекие  от
интересов уголовного розыска.
   Помирился Колька Крюк с Нинкой из мебельного?  Какое  до  этого  дело
милиции, тем более, что Крюк уже год как мотает десятку строгого!  Вроде
бы так, и непонятно, зачем начальнику УР  копаться  в  личных  проблемах
рецидивиста, надолго сгинувшего с горизонта. Но вот Колька ушел в побег,
да при этом замочил конвоира, да забрал автомат. И Нинка уже  не  просто
шалавистая   бабенка   с   крашеными   перекисью   волосами,   а   связь
разыскиваемого!  И  сейчас  к  ней  уже  не  подъедешь:   насторожилась,
замкнулась, не то что опера - старого приятеля на  пушечный  выстрел  не
подпустит, ни крупицы информации из-под нее не получишь! А Лису ничего и
не надо - он и так что надо знает.
   Поставил засаду на Природной, 17, у Нинкиной матери, и взял Крюка без
особых затей.
   Блатные не только друг другу  клички  дают  -  и  ментам  навешивают.
Почему Лис? Может, обликом похож? Вряд ли... Сто семьдесят семь,  сухой,
жилистый, прическа короткая, чтоб за волосы нельзя было ухватить, брюнет
с заметной сединой, хотя вроде рано  еще  для  тридцати  пяти...  Нос  и
вправду лисий - длинный, тонкий, хрящеватый, будто вынюхивающий  мышиный
след.  И  ведь  действительно  вынюхивает,  не  мышей,  правда,   зверей
покрупней и  поопасней  обычных.  Здесь  хитрость  нужна,  осторожность,
чувство опасности обостренное. Может, поэтому и Лис.
   Коренев в Тиходонске родился и  всю  жизнь  прожил,  в  центре  -  на
Богатяновке. Пай-мальчиком никогда не был:  учился  прилично,  школу  не
пропускал, но лет с пятнадцати тянул с  пацанами  в  Клиническом  сквере
пиво  прямо  из  горлышка,  которое  предварительно  припасенной   солью
обмазывалось - мода такая была. С кильдюмски-ми ходил драться, кастеты в
гипсовой форме отливал, попался бы - спецучилище или колония обеспечены,
времена тогда суровые были, нынешним не чета, когда  все  можно.  Сейчас
многие друзья детства по второй-третьей ходке срока мотают,  кто-то  уже
откинулся, при встрече руку придерживают:  вдруг  не  захочет  гражданин
начальник с зэком ручкаться... Но Лис всегда с корешами здоровается, про
жизнь разговаривает, детство вспоминает. И они отмякают, оживляются:  "А
Крыса-то пятнадцать разматывает, особо опасным признали", -  и  головами
качают с осуждением. Игорь Кривсанов -  сосед,  пожалуй,  самый  близкий
школьный товарищ. Нормальный парень, да и  все  вроде  были  нормальные.
Жили они тогда на Ниж-не-Бульварной,  тянущейся  по-над  Доном  дряхлыми
домишками частного сектора - полу-сараями, и почти все мужики здесь,  да
и некоторые бабы имели судимость, и это тоже считалось нормальным. И все
пацаны, достигая возраста,  уходили  в  зону,  только  он,  Коренев,  да
Сережка Сисякин выскочили - тот мединститут закончил,  врачом  работает.
"Лепилой, - как сказал Валерка Добриков, щеря наросшие  один  на  другой
зубы. - А ты вот в уго-ловке...
   Разошлись наши дорожки..."
   Коренев подумал, что дорожки у них  с  самого  начала  были  разными.
Когда по уличной моде все наколки кололи, и он себе перстень  с  крестом
сделал.  Но  ему  такую  баню  дома  устроили,  что  больше   и   мыслей
татуироваться не было. А у Крысы все сидели: и отец, и мать,  и  старший
брательник. Потому он  беспрепятственно  сначала  руки  расписал,  потом
грудь, ягодицы. И вина-водки Коренев в те  годы  не  любил.  А  Крыса  с
Кривозубым пиво быстро проскочили и стали креплягу стаканами засаживать.
Бухие любили приключения искать:
   "Айда на Дер-жавинский фраерам морды бить!" - "Да вы что, муди-лы,  а
если вам морды понабивать от не хер делать?" Ему с ними неинтересно,  им
с ним делать нечего. Палатку грабить его уже не позвали.
   В семнадцать  Кривсанов  и  Добриков  ушли  в  зону,  вскоре  Коренев
призвался в армию. А дембельнулся,  его  стали  в  милицию  агитировать,
золотые горы сулили: учебу, офицерские погоны, квартиру. Хамов и блатату
всякую Коренев не терпел, а потому и согласился охотно.  Вместо  золотых
гор он получил возможность таскать пьяных,  сворачивать  в  бараний  рог
хулиганов, вести нудные разборки с бытовыми правонарушителями. Три  года
отпахал в  патрульно-постовой  службе,  поступил  на  заочное  отделение
"Вышки", на втором курсе действительно получил  офицерскую  звездочку  и
одиннадцать лет протрубил в розыске.
   Жизнь менялась, менялась и работа. Раньше из-за пропавшего  пистолета
ставили на уши всю область,  теперь  в  газетах  буднично  сообщалось  о
кражах  и  захватах  сотен  стволов,  а  суточные   сводки   наполнились
небывалыми фактами автоматно-гранатометных расстрелов. Раньше  авторитет
блатного определялся громкостью сделанных "дел", количеством судимостей,
местом в криминальной иерархии. Теперь изо всех щелей лезли не  нюхавшие
лагерной похлебки,  а  оттого  особенно  наглые  молодчики,  которые  по
организованности и дерзости заткнули за  пояс  традиционные  кодланы.  В
отличие от своих предшественников они не прятались и  не  маскировались,
наоборот, завели униформу -  спортивные  костюмы  вызывающей  расцветки,
кожаные куртки, стандартную стрижку "под горшок". Опять-таки, в  отличие
от воров, они плевали на законы, ни  в  грош  не  ставили  милицию.  Они
вертели сумасшедшими "бабками" и знали,  кому  и  сколько  "отстегнуть",
чтобы власть не ставила  препятствий,  а,  наоборот,  помогала  во  всех
начинаниях.
   Через неделю после  того,  как  Коренев  занял  должность  начальника
уголовного розыска, к нему  в  кабинет  зашли  двое  из  "новой  волны",
накачанные,  уверенные,  непривычно  доброжелательные.  Они   предложили
дружбу, услуги и долю в их бизнесе - сто штук ежемесячно  (пока,  а  там
будет больше с учетом инфляции).
   Коренев повел  себя  неблагодарно  и  для  гостей  очень  неожиданно.
Выдернув из плечевой кобуры "макар", он поставил  их  мордами  к  стене,
вызвал по селектору Еро-хина с понятыми  и  обшарил  карманы  спортивных
штанов и кожаных курток. В одной нашелся автоматический нож, а во второй
- "пакетик с веществом буро-зеленого цвета и  запахом  конопли",  что  и
было  немедленно  задокументировано.  Мгновенно  потерявших  уверенность
"гостей" закрыли в камерах, а  через  два  часа  взволнованный  Бобовкин
прибежал узнавать об их судьбе.
   -  Это  ошибка,  большая  ошибка,  -  повторял  он,  утратив  обычную
вальяжность.Они из группировки  Шамана,  а  с  ним  лучше  отношений  не
портить...
   - А чего он мне  сделает?  -  презрительно  спросил  Лис,  зная,  что
содержание  разговора  станет  известно  и  Шаману,  и   многим   другим
"заинтересованным лицам". - Я любому могу ребра переломать, а надо будет
- башку прострелю!
   На моей территории я хозяин, и "бабками" меня не купишь. - Он немного
помолчал. - А этих двоих я заагентурю, пусть  Шамана  "освещают".  Давно
пора ему на нары...
   Уголовное дело лопнуло, так и не успев раскрутиться. В ноже  оказался
неисправным фиксатор клинка,  а  потому  экспертиза  не  признавала  его
холодным оружием. Вещество, похожее на анашу,  было  названо  безобидным
порошком   растительного    происхождения.    Задержанных    приходилось
освобождать.
   Лис сделал это лично. На прощанье  он  поговорил  с  каждым  наедине,
потом, обняв за  плечи,  проводил  спортсменов  до  дверей  райотдела  и
дружески попрощался за руку. И хотя беседа носила  безобидно-нейтральный
характер, а дружеское прощание -  явный  наигрыш,  больше  эти  люди  на
Шамана не работали, и у других "авторитетов" доверия к ним не было.
   А Коренев вернулся в кабинет и составил список тех, кто имел доступ к
вещдокам,  а  следовательно,  мог  сломать  нож  и  подменить  наркотик:
следователь, эксперт, Бобовкин...
   Больше его подкупить  не  пытались.  Вопрос  о  новом  начальнике  УР
рассмотрели "авторитеты" во главе с Шаманом и решили обходиться без  его
покровительства, а те дела, где "крыша" милиции необходима, переносить в
другие районы. Всего в Тиходонске было восемь районов.
   Хотя слово "коррупция" не сходило с газетных страниц и  телевизионных
экранов, о подкупе в милицейской среде говорилось мало, да и то шепотом.
   Дело скрытое, а выступать с голословными обвинениями против мощной  и
страшненькой системы смельчаков не  находилось.  Но  сами-то  сотрудники
знали, что к чему кто честный мент, кто с гнильцой, а кто - купленный  с
потрохами. Тем более, что  скрытые  дела  имели  весьма  недвусмысленные
внешние признаки.
   Много лет назад, в юности, Коренев посмотрел  первый  и  последний  в
своей жизни новозеландский фильм про тамошнего полицейского Пепе Гереро.
Тот быстро бегал, смешно  вскидывал  коротенькие  ножки,  смертным  боем
лупцевал противников, а особо злостных расстреливал из крупнокалиберного
револьвера, пуля которого отбрасывала тело не меньше, чем на три  метра,
выбивая из-под него сноп кровавых  ошметков.  В  перерывах  Пепе  Гереро
произносил страстные монологи о  честности  и  справедливости,  со  всех
сторон  обкатывая  основной  тезис:  при  нищенской   зарплате   честный
полицейский и должен быть нищим. А если  полицейский  живет  в  шикарной
вилле и ездит на дорогом лимузине - значит, он куплен  преступниками.  В
подтверждение Пепе разувался и показывал желающим рваные носки -  символ
честности и неподкупности.
   В те годы настоящие полицейские ленты на наш  экран  не  попадали,  а
Пепе Гереро был пропущен, очевидно, во имя  идеологических  интересов  -
помощи развивающемуся кинематографу или чего-то в этом  роде.  Наверное,
потому он и запомнился, как  и  прямолинейная  поучительность,  сводящая
честность полицейского к рваным носкам.
   За время службы Коренев неоднократно  вспоминал  носки  Пепе  Гереро.
Зарплату все сотрудники получали  одинаковую,  двадцать-тридцать  рублей
разницы в те времена или двадцать-тридцать тысяч в эти погоды,  конечно,
не делали. А жили как будто на разные. Было время, когда "преуспевающие"
боялись выделяться из общей массы, маскировались, рассказывали басни про
богатую тещу,  да  про  внезапное  наследство,  про  умение  жен  дорого
продавать старые вещи и дешево покупать  новые,  про  постоянные  долги,
лотерейные выигрыши и прочую туфту.
   Потом пришел новый министр, самый крутой  за  послевоенные  годы,  он
провел чистку органов под лозунгом борьбы с нечестностью и хозяйственным
обрастанием.  Прекрасный  лозунг,  воплощенный  в  жизнь,  как   и   все
предшествующие,  через  жопу,  а  потому  трансформировавшийся  в   свою
противоположность: со службы уволили тех, кто случайно  подвернулся  под
руку, а ушлые ловкачи, как и всегда, остались "при своих".
   Коренев помнил: из розыска выгнали Берестнева, жена которого  владела
дачным участком и небольшим домиком, и  Песочникова  -  за  то,  что  он
пользовался машиной отца по  доверенности.  Оба,  кстати,  операми  были
хорошими. Бобовкин в то время строил дом как раз "для тещи", все об этом
знали, но официальных заявлений он не делал, а разоблачать его  желающих
не нашлось: с кад-ровиками и с начальством он всегда дружил.
   Через несколько лет грозного министра отправили на пенсию, а потом  и
вовсе наступило  время  вседозволенно-сти,  и  уже  никого  не  удивляет
отделение по борьбе с экономическими преступлениями, не  возбудившее  за
годы напряженной и многогранной деятельности ни одного уголовн