тивлялся, но Кошурников сгреб  его  своими  руками-рычагами,
звонко поцеловал в губы.
   Алеша вытерся рукавицей, сказал:
   - Не то.
   - Мало тебе? А ну, Костя, добавь!
   - Да я не про это, Михалыч. Я про другое. - Алеша понизил голос. - Сила
не та у вас в руках стала, Михалыч.
   - С этой силой еще жить можно! - сразу помрачнев, сказал Кошурников.
   Они пошли  дальше,  в  обход  порога.  Кошурников  шел  впереди,  бодро
покрикивал на отставших. Но вот он побежал, потом сбросил с плеч мешок,  в
котором громыхнула посуда, и сел бессильно на землю. За его спиной застыли
товарищи, не отрывая взгляда от реки,  -  широкий  плес  под  порогом  был
затянут льдом. Проклятый Китат, наверно, давно уже наморозил шуги, которая
туго  забила  реку,   намертво   схватив   серые   берега   -   монолитный
мелкозернистый гранит. Алеша, у которого скорбно сжались губы, сказал:
   - Напиться бы сейчас, чтоб на бровях ходить.
   - Да нет, нам еще надо плот построить да доплыть на нем до  заставы.  -
Кошурников был серьезен, как никогда. Он знал, что нервы у всех  напряжены
до крайности, но ничего не мог придумать, чтобы смягчить  удар,  возродить
надежду, которую развеял Китат. - А зачем жалеть наш плот?  Кедровый  был,
тяжелый. За перехватом пихта сухая под самым  берегом,  видите?  Несколько
дней нам до пограничников осталось...
   Он говорил и говорил,  не  давая  ребятам  сосредоточиться  на  мыслях,
которые он, говоря, гнал и от себя.
   - Мы сейчас классный плот соорудим. Гарь у  перехвата,  а  пихта  очень
легкая, если пройдет верховой пал и она еще постоит  пару  лет,  посохнет.
Обед сварим - буханку нашу употребим. А то она весит порядочно...
   - Не надо, Михалыч, - попросил Алеша, - все понятно.
   - Может быть, это одно такое гиблое место? - сказал Костя. - Плес здесь
очень широкий и спокойный. Вот она и замерзла...
   - Конечно, здесь гиблое место, - подхватил Кошурников.  -  Порог  выбил
яму, вода в ней успокаивается и на плесе застывает.  Но  главное  -  шуга.
Китат воду месит и сало бьет, как в маслобойке...
   Он говорил это, хотя точно знал, что ниже их ждут другие перехваты. Все
объяснялось просто: после Щек, где был очень большой перепад,  Казыр  стал
посмирнее, и ледостав тут идет быстрее, чем в верховьях. Да  и  зима  уже,
видно, прочно вступила в свои права, хотя по времени еще рано.  Но  как  и
чем придать ребятам сил?
   Но ребята уже сами  понимали,  что  до  жилья  придется  пробиваться  с
муками, перед которыми, может быть, побледнеет  все  предыдущее.  Костя  и
Алеша мужественно боролись с бедой.  Безостановочно  таскали  вещи,  потом
быстро повалили две пихты, напилили  бревна  для  става,  разделали  пазы.
Кошурников один таскал бревна к берегу, готовил дрова для ночлега,  принес
греби с брошенного плота. Во время обеда  он  достал  заветную  буханку  и
разрезал ее, а под вечер долго ходил по берегу один, осматривая террасу  и
что-то записывая в блокнот.


   "25 октября. Воскресенье.
   Опять неудача. Ночуем ниже Китатского порога, примерно на пикете  1895.
До порога дошли очень скоро и благополучно. Примерно в 800 м  выше  порога
имеется крутой слив, однако к нему хороший заход и  посредине  только  два
камня, которых легко избежать. Этот слив прошли хорошо, хотя вал  довольно
значительный, на плот плещет почти по колено.
   Кроме этого слива, от пикета 1918 до Китатского порога имеются еще  три
переката, которые легко проходимы.
   Выше порога пристали к берегу, и я пошел  посмотреть  порог.  Посредине
реки скалистый  остров,  основное  русло  идет  слева,  где  и  находится,
собственно, Китатский порог, а справа  небольшая  протока,  загроможденная
камнями. В большую воду протокой можно спустить  плот,  а  при  теперешнем
уровне это почти немыслимо. Кроме того, ниже порога река  замерзла  шугой,
так что пройти с плотом совершенно невозможно. Сам  порог  непроходим  при
любой воде.
   Вещи пронесли по правому берегу  и  на  правом  же  берегу  в  рекордно
короткий срок - за 5 часов - срубили новый пихтовый плот. На  утро  работы
осталось максимум на 1-1,5 часа, и поплывем дальше.
   На берегу около порога выступают скалы серого мелкозернистого  гранита.
Обращает на себя внимание его монолитность. Имеются массивы, совершенно не
расчлененные трещинами, объемом в несколько сот кубометров.
   В 50 м ниже нашей ночевки, в гранитной скале у ее подошвы, есть  пещера
глубиной 5 м, шириной 2,5 м, при высоте около  1,5  м.  В  пещере  остатки
костра, очевидно, кто-то в ней ночевал. Интересно, ниже  пещеры  метрах  в
10-15 (по течению реки)  из-под  скалы  бьет  родник.  Кругом  много  пней
срубленных деревьев.  В  пределах  самого  порога,  на  протяжении  метров
400-500, гарь по обоим берегам реки. Ниже порога живая тайга.
   Как по тому, так и по другому берегу легко можно Трассировать линию при
небольшом количестве скальных работ  на  разработке  отдельных  выдающихся
скал. В том и другом случае трасса ляжет  по  надпойменной  террасе.  Есть
камень, песок, лес.
   Завтра дальше в путь.  Мало  продуктов.  Сегодня  доели  хлеб,  сухарей
осталось дня на четыре, табаку на два дня. Имеем  килограммов  30  мяса  и
соль. С этим еще можно жить. До жилья  остается  90  км,  если  раньше  не
встретим рыбаков артемовского Золотопродснаба. Нужно торопиться. Если река
со своими  ледяными  перехватами  не  подведет,  то  все  кончится  вполне
благополучно, в противном  случае  придется  немного  поголодать,  вернее,
посидеть без хлеба.  Неприятно,  что  опаздываю.  Вероятно,  обо  мне  уже
по-настоящему беспокоятся".


   "...Уже пять дней лишних в тайге. Наверное, друзья в  Новосибирске  шум
подняли - я всегда был точен в своих расчетах. Но кто же  мог  знать,  что
эта река такая работная? Кто же предполагал, что зима нас застанет  здесь?
Рацию вот не дали нам с собой, а то бы все  упростилось.  Хотя  какая  тут
рация! Мы бы давно ее угробили на плоту. А как теперь?  Если  река  встала
выше заставы, то рыбаки  уже  не  пройдут  сюда  и  пограничный  катер  не
пробьется. А охотники будут ждать крепкого снега - без лыж сюда не  суйся.
Самое противное время  в  году.  Только  самолет,  конечно.  Друзья  могут
учудить - нанять "кукурузника". Но это будет слишком дорого, и я всыплю им
за расходование денег экспедиции, когда отсюда выйду. Ведь все  равно  нас
будет трудно найти - пикета своего я же  не  могу  им  сообщить.  Впрочем,
пролетит один раз - костер  будем  палить.  Хотя  бы  хлеба  буханок  пять
сбросили да сапоги..."


   Он дописал дневник уже ночью, когда ребята спали. А вдруг на самом деле
нет больше льда на реке? Ведь впереди Базыбай - почти водопад, да и  здесь
Казыр бежит хорошо. Может, это под Китатом только такое  гиблое  место,  а
ледостав на Казыре еще не начался?..
   От реки, как всегда по утрам, поднимался пар. Три измученных изыскателя
спустили на воду новый плот. На  него  сейчас  был  весь  расчет.  Быстрый
Казыр, который вымотал из друзей столько сил, мог стать и единственным  их
спасителем.
   Река охотно подхватила утлый плотишко, понесла, понесла...
   - Шивера, Михалыч! - крикнул глазастый Алеша.
   - Вижу. Ерунда. Проскочим. Бей лево! Крепше! - кричал Кошурников в такт
ритмичному покачиванию греби.
   - Дайте сменю, - попросил у него гребь Костя.
   Миновали еще один  перекат.  Река  на  нем  сильно  бурлила  и  тут  же
разворачивалась на плавной косе. Казыр понес плот неохотно, лениво.
   - Ну, друзья, - сказал Кошурников, - если чисто за этой  излучиной,  то
дальше...
   Он не успел договорить. Плот выскочил  на  прямую.  Изыскатели  бросили
греби и безучастно  смотрели,  как  холодная  зеленая  струя  несет  их  к
ледяному  полю.  Плот  ударился  о  кромку,  нырнул  было  под   лед,   но
застопорился на подгребках.
   - Метров триста, не меньше.
   - Не пробиться. Лед толстый.
   - Может, под перехватом новый свяжем? Смотрите, какой тут пихтач...
   - День потратим, а через два-три километра такой же сюрприз.
   - Что ж делать?
   Эх, Казыр, Казыр! Ну, скажи, как быть-то?  Назад  ходу  нет.  Справа  и
слева - заснеженная тайга, неприступные хребты, гольцы в облаках.  Впереди
- лед. Мешок, ледяной мешок...



НЕ БЫВАЛ ДЖЕК ЛОНДОН В СИБИРИ

                                      Жаль только, что быстро идти нельзя:
                                   устали мы сильно... Но все-таки  пойдем
                                   вперед до последней возможности.
                                                            Н.Пржевальский

   Кошурников ушел на ледяной перехват. Ребятам казалось, что он  движется
слишком медленно. Вот добрался до конца ледяного поля, постоял  у  кромки,
направился к берегу.
   - Переживает, - сказал Костя. - Есть от чего...
   - Бывал он в переплетах, видел всякое.
   - Да нет, все равно переживает.
   - Если переживает, - сказал Алеша, - то только за тебя.
   - Почему за меня? - повысил голос Стофато.
   Подошел Кошурников.
   - Нет, ребята, крепко сковало реку. Закурим?
   - Я не буду. - Алеша глубоко втянул носом воздух, прохрипел: - Сказал -
все!
   - Пропадем мы тут, Михалыч, - сказал Костя и сразу осекся, поджал губы:
промашку дал.
   - Вот что, Костя, - Кошурников нахмурился и выразительно  посмотрел  на
товарища, - будем считать, что ты этого не говорил.
   - Хорошо, Михалыч, будем так считать, - тоже насупясь, сказал  Стофато.
- Но что делать?
   - Сейчас, ребята, остается одно. - Кошурников курил частыми  затяжками.
- Захватить еды и дуть пешком. На погранзаставе будем дней через пять. Как
считаете?
   - Пошли, - сказал Журавлев. - Где  наша  не  пропадала!  Только  вот  в
ботинках моих по снегу не особенно приятно идти будет.
   - Какое там приятно! Они же у тебя совсем сгнили, - уточнил Костя. -  У
меня хоть валенки есть...
   Имущество сортировали молча. Только  Алеша  вступил  с  Кошурниковым  в
перебранку.
   - Не возьму я ваши пимы!
   - Возьмешь. Твои ботинки совсем пропали.
   - Это вы называете пропали? В них до Москвы  топать  можно.  Посмотрите
лучше на свои сапоги. - Алеша говорил с усилием, лицо его напряглось.
   - А я приказываю! - оборвал разговор Кошурников.
   И уже тронулись с места и полезли в черные скалы, преградившие путь,  а
Журавлев, вышагивая впереди в новых валенках Кошурникова, все  хрипел  под
нос:
   - Тоже мне! Пропали! Шпагатом замотать, и порядок. Тоже мне...
   - Замолчи! - крикнул сзади Костя. - Надоел.
   Кошурников шел замыкающим и все оглядывался  назад,  где  на  корневище
упавшего от  бури  кедра  остались  их  вещи.  Он  вспоминал  всю  историю
экспедиции, мысленно представляя карту. Начиная от  Новосибирска  их  путь
лежал по замкнутому четырехугольнику. Одна его сторона была  преодолена  в
поезде, другая - на самом современном виде транспорта - самолете. И только
главный маршрут экспедиции: Покровский прииск - Тофалария -  погранзастава
- Абакан потребовал  древнейших  средств  передвижения.  Сначала  ехали  в
пароконной повозке, потом верхом на  оленях,  долго  плыли  на  плотах,  а
сейчас вынуждены были перемещаться "на своих двоих".
   Кошурников ясно увидел на карте Сибири тоненькую жилку, что тянулась из
Саян к  западу,  -  Казыр,  и  три  крохотные  точки,  которые  совершенно
незаметно для глаза двигаются  по  направлению  к  Абакану.  Что  их  ждет
впереди? Когда они дойдут? Неизвестно.
   Идти было тяжело. Изыскатели скорее не шли, а  карабкались  по  крутому
косогору, покрытому горелым лесом.
   - Зря мы, наверно, левым берегом,  -  обернулся  Костя.  -  Тут  и  шею
свернуть недолго.
   - На правом берегу делать нечего, - возразил Кошурников. - Трасса здесь
ляжет. Да и хочется посмотреть левую  террасу  возле  Базыбая.  А  на  той
стороне, Костя, то же самое...
   Алеша не оборачивался, осыпал и осыпал впереди мелкие камни. Молчал  он
и на отдыхе, когда товарищи курили. Пошел снег, но Алеша  не  поддержал  и
разговора о погоде. Наверно, ему было очень трудно говорить.
   Снег то начинался, то переставал. Но  под  белым  пухом  камни  уже  не
различались, и ноги ступали неуверенно.
   - Бить меня надо, - сказал Костя вечером,  когда  они  расположились  у
костра. - Пятки-то у моих пимов того. А будь бы дратва сейчас...
   - Да брось ты. Костя, - тихо отозвался Алеша.
   - Не понимаю этой манеры, - поддержал его  Кошурников.  -  Ну  забыл  и
забыл! Не воротишь...
   - Это правильно. Но стоит только вспомнить пенек, на котором я  оставил
тот мешочек, и все переворачивается во мне.
   - В твоих валенках еще можно жить, лишь бы не раскисло.


   "26 октября. Понедельник.
   Изменили способ  передвижения,  бросили  плот  и  пошли  пешком.  Утром
доделали плот, спустили его на  воду.  Отплыли  в  13  часов.  Прошли  две
шиверы, и после  второй  река  оказалась  опять  замерзшей  на  протяжении
примерно 300 м при толстом  льде.  Сходил  посмотреть,  вернулся  и  решил
дальше не плыть. Если делать новый плот, то это займет целый день,  и  нет
гарантии, что через 2-3 км его снова не придется оставить. Пересортировали
свое имущество, взяли на человека килограммов по  15  груза,  а  остальной
сложили в три мешка и подвесили на видном месте над рекой - на  утесе,  на
корне выворота.
   Рассчитываю зимой послать охотника  с  нартами  и  имущество  привезти.
Остались наши личные вещи, собранные образцы камней, мяса килограммов  20,
соль, охотничьи принадлежности, острога, веревка и пр. и пр. Взяли с собой
одну  заднюю  ногу  оленя,  килограммов  15,   оставшиеся   сухари   4-4,5
килограмма, соли килограмма 3 - вот и все наше продовольствие.
   Надеюсь через 5-6 дней дойти до погранзаставы, а  оттуда  уж  доберемся
домой. Из одежды взял каждый по полушубку и плащу. Телогрейки оставили.  Я
иду в сапогах. Журавлеву  дал  свои  валенки.  Кроме  того,  у  него  есть
ботинки, которые требуют ремонта. Стофато идет в валенках, сапоги  у  него
совершенно развалились, валенки требуют ремонта - протерты пятки.
   На первых же шагах досталось идти по очень трудному  месту  -  гарь  по
скалам. Продвигаться исключительно тяжело, особенно с грузом. Пошли  левым
берегом, почти наугад, так как судить о  преимуществах  и  недостатках  по
нашей карте нельзя. Руководствовался тем, что Базыбай  нужно  обходить  по
левому берегу, с левого берега меньше притоков и как  будто  короче  путь.
Возможно, если будут благоприятные условия, ниже Базыбая  поплывем  снова.
Для этого взяли с собой пилу и топор.
   Погода исправилась. Вчера всю ночь шел снег,  днем  было  переменно,  а
сейчас прояснилось, очень холодно, и светит луна".


   Короток  предзимний  сибирский   день.   После   сумеречного   рассвета
появляется из-за Саян солнце без лучей. Оно  не  успевает  даже  разогнать
туман в речной долине. Быстро бледнеет и опускается, спеша, наверное, в те
края, что не так суровы и требуют больше ласки.
   Изыскатели шли, шурша опавшими листьями, спотыкаясь о валежины. Забрели
в большой завал. Обомшелые гниющие древесные стволы, волглые упругие сучья
и трухлявые пни выматывали силы. Идти по  такому  завалу  было  не  только
трудно, но и опасно - того и гляди, острая  поторчина  выткнет  глаз  либо
предательская колодина вывихнет ногу. А Кошурников все  лез  и  лез  вдоль
берега - до ночлега надо было пройти как можно больше.
   После полудня дорогу пересекла быстрая речушка. Даже не  верилось,  что
мороз сможет остановить ее бег. Спилили  дерево  на  берегу  и  перекинули
вершиной на другую сторону. А потом увидели  вдалеке  избушку.  Кошурников
втайне надеялся, что, может быть, это  охотничья  артель  заготовила  себе
жилье, рассчитывая среди зимы прийти сюда на лыжах.
   Тогда поблизости должен быть лабаз с  продуктами  и,  возможно,  зимней
обувью. Ведь чтобы белковать в сорокаградусные морозы,  надо  одеваться  и
обуваться как следует. Изыскатели были бы спасены. Конечно, они возьмут  в
лабазе все необходимое, а потом найдут хозяев и вернут все - с доплатой за
нарушение таежного закона, с благодарностями и извинениями.
   Низенькая дверь зимовья была завалена  камнями.  Изыскатели  расшвыряли
их, нагнувшись, пролезли в избушку. В ней было сухо. Когда глаза  привыкли
к темноте, Кошурников сказал:
   - Тут много лет никто не был. Однако смотрите...
   Он достал заклиненный в потолочной щели свиток бересты.
   - Спички. Соль.
   Бережно свернул бересту и укрепил на старое место.
   - Пойдем, ребята.
   И они снова шли по колоднику и мордохлесту. На открытых  участках  тоже
было не сладко - берега  здесь  поросли  упругим  и  колючим  кустарником.
Кошурников называл его "гачедером".
   - Почему гачедер? - спросил Алеша.
   - Раздерут эти прутики твои валенки совсем - поймешь...
   - А при чем тут все же "гачи"?
   - Это крепления сыромятные на камысных лыжах...
   Алеша  начал  что-то  говорить  о  точных  и  сильных  словах,  которые
употребляют сибирские охотники, но голова Кошурникова была  сейчас  занята
другим - его  все  больше  тревожил  исход  экспедиции.  Идти  становилось
невмоготу. Сегодня утром он урезал порцию сухарей и мяса.
   Надо было, наверно, взять  побольше  оленины,  хотя  ему  очень  трудно
сейчас нести этот быстро убывающий кусок. Основной груз  они  распределили
по настоянию Кошурникова так: начальник  экспедиции  нес  мясо  и  сухари,
Алеша - ружье, соль и посуду. Костя - пилу, топор, спички,  табак.  Тяжело
было Кошурникову, за день пудовый груз оттягивал плечи. Но мяса  можно  бы
добавить.
   - А зачем камысные лыжи обивают лосем?
   Это спросил опять Алеша, который к чему-то затевал  совсем  посторонние
разговоры.
   - На гору в них хорошо. Кроме того,  по  сырому  снегу  скользят  и  не
скрипит под ними в мороз - зверя не спугнешь. Ну, вы идите, я догоню...
   От тяжелых мыслей Кошурников всю жизнь лечился работой. Сейчас он полез
в сторону, загребая сапогами рыхлый сухой снег. Как  здесь  ляжет  трасса?
Ведь независимо ни от чего дело надо делать...
   Он возвращался на след и снова поднимался на террасу. Постепенно  мысли
принимали другой оборот. Догнал ребят. Они шли медленно, экономя силы.
   - Михалыч, сколько там накачало? - спросил Костя Стофато, который часто
спотыкался и падал.
   - На моих отцовских-то? - Кошурников достал из кармана  увесистые  часы
фирмы "Павел Буре" - давнишний подарок отца. - Скоро семнадцать. Устали?
   - Да нет, ничего.
   Они снова пошли, уже почти в потемках. И когда Кошурникову  показалось,
что он не сможет сделать больше и десятка шагов, его окликнул Алеша:
   - Сколько на отцовских накачало, Михалыч?
   Расположились на  ночлег.  Разожгли  костер,  сварили  в  ведре  жидкую
болтанку на оленьем мясе, взяли по паре сухарей. Потом Кошурников  насыпал
себе и Косте аптекарскую порцию табаку - его оставалось совсем мало. Алеша
отворачивался, сцепив зубы. Кошурников видел, что  парню  зверски  хочется
курить, и поражался его выдержке.
   Кошурников курил, не отрывая взгляда от  костра.  Начальник  экспедиции
всегда любил хороший костер.  С  ним  спокойнее.  Темнота  и  таинственный
мертвый лес отступают куда-то, перед глазами -  движение  и  свет.  Костер
шуршит, легко потрескивает, будто говорит: "Брось, друг,  тосковать!  Пока
мы с тобой - ничего не случится. Тепла тебе еще? Пожалуйста! Жизнь никогда
не кончается, однако..."
   Начальник экспедиции думал о товарищах. Изменились они сильно во  время
похода. Возмужали. Хотя и малоприспособленная это была публика  для  такой
жизни. Особенно Стофато. Но сейчас даже будто бы раздались его  кости.  Он
теперь больше помалкивал. И замечательно, что это молчание мужавшего парня
не было отчужденным и тревожным, как в дни болезни. Зато  Алеша  почему-то
разговорился, хотя у него  болело  горло.  Если  раньше  он  с  грубоватой
категоричностью отметал всякие, как он выражался, "философские" разговоры,
то сегодня все чаще сам их заводил. Чем это объяснить?
   Он глянул на Журавлева. Тот вскипятил воды, подвинул к себе кастрюлю  и