ть, оставаться зрителем, не поддаваться общему духу и духу
общности. Каждый старается обрадовать всех, никто не ищет радости только
для себя-и потому все "выкладываются", как любил говорить Костя Костромин.
"Все на пределе, иначе зачем?" - повторял он. А если человек
выкладывается, если он на пределе, он становится самим собой. Невозможно,
работая на пределе сил, думать еще и о том, как ты выглядишь.
   Они говорили так легко, как никогда не умели говорить на уроках, они
постепенно научились говорить и шепотом, и тихо, и во весь голос, и даже
Козликов, который на уроках говорил только в полный голос и басом, так что
его, Козликова, постоянно выставляли за дверь, - даже он стал тише и
говорил, если нужно было, почти шепотом.
   Все было хорошо; но что-то вызывало у Каштанова тревогу. Сначала она
была неясной, потом все более определенной. Как бы не превратились все эти
их "действа" в самоцель, в игру в бисер... Он вовсе не собирался создавать
"педагогическую провинцию" на Семи ветрах, оторванную от мира, замкнутую в
себе! Вовсе не хотел отрывать ребят от их почвы, от Семи ветров!
   Цель. У ватаги "Семь ветров" должна быть более ясная цель...
   Однажды Каштанов рассказал ребятам такую историю.
   - Один очень старый человек - я познакомился с ним случайно, в
библиотеке, ему больше восьмидесяти - вспоминал, как во время революции
выпускали из тюрем их города политических заключенных. Народу собралось
много, и, чтобы обеспечить порядок, поставили оцепление. Он был в то время
гимназистом старшего класса и стоял в этом оцеплении. На другой день
приходит на урок, и физик вызывает его. "Я урока не знаю", - сказал он.
"Ах, да, - сказал физик, - вам же некогда! Вы же революцию делали, молодой
человек!" - и поставил пятерку.
   Ребята слушали Каштанова, не понимая, куда он клонит.
   - "Вам было некогда, вы революцию делали!" Посмотрите, ребята, -
продолжал Каштанов. - В этом веке одному поколению было некогда учиться -
оно делало революцию, другому поколению некогда было гулять и веселиться -
оно училось, еще одному поколению некогда было и учиться, и веселиться, и
все ему было некогда - оно защищало страну... А теперь вы пришли в этот
мир, новое поколение... А что вам "некогда"? И ради чего вам "некогда"? Я
не допрашиваю вас и меньше всего хотел бы, чтобы мои слова прозвучали
укором. Я сам не знаю точного ответа на этот вопрос и приглашаю желающих
подумать.
   Желающие, конечно, нашлись.
   Говорили: "А может быть, это и хорошо, что на все есть время и нет
никаких "некогда"?"
   Спрашивали Каштанова: "А вам что было "некогда"?"
   Подшучивали над собой: "Учиться нам некогда... А изза чего? Да просто
так - некогда, и вс„!"
   А Костя Костромин вспомнил урок о Базарове - "Нужен ли я России?",
вспомнил, как шли они вечером на ветру, и вдруг ему представилось, что все
вокруг него братья и что для этого-то он, наверно, и нужен стране... И он
сказал, что не знает, но может быть, некогда им - болтать, говорить пустые
слова, попусту тратить время, потому что надо теперь, чтобы...
   А что надо теперь? Что?
   На этот раз у Кости была идея, но он не мог ее выразить и в конце
концов сказал что-то вроде того, что теперь надо, чтобы все вместе шли и
никого не потерять... Чтобы каждый человек был на виду, каждый как брат,
для которого ничего не жалко...
   - А то что это у нас? - сказал Костя. - Вот коммунарский день - и все
равны. А вот кончается, вот урок - одни отличники, а у других кошки на
сердце скребут, я знаю...
   - Пусть учатся, кто им мешает? - сказал Леня Лапшин, давно уже
вернувшийся из своей Громославки, но почти ничего не рассказывавший о
путешествии. - Кто им мешает?
   - Не знаю кто, но это ведь отговорка... Все равно мы должны... Ну чтобы
всем жилось по-человечески, ну что тут долго говорить!
   - Да, ребята, говорить не надо, формулу в один миг не найдешь. А может,
не надо и формул... Давайте просто подумаем: кому сейчас в классе тяжелее
всего? Кому больше всех нужна наша помощь, поддержка? - сказал Каштанов.
   - Валечке Бурлаковой, - сказала Галя Полетаева. - Она все время с
братом и сестрой сидит, а они болеют, в детский сад не ходят...
   - Пашке, - сказал Саша Медведев, - Паше труднее всех, - повторил он, и
Паша Медведев похолодел: неужели он расскажет сейчас про его тетрадь и про
все, что с ней связано?
   - У Паши мать в вечерний техникум пошла, он от плиты не отходит,
готовит на всех, - сказал Саша.
   - Да брось! Ты что! - Паша вздохнул с облегчением. - Подумаешь, у
плиты. Я уже научился. Я вчера рулет картофельный с мясом сделал!
   И тут Клава Киреева голос подала...
   Позже Каштановы говорили между собой, что из-за одних этих слов бывшей
Керунды стоило им работать.
   - Тане Прониной плохо, - сказала Клава. - Ее во дворе у нас только и
зовут, что крысенком, крысой... И всю жизнь она крысенок, как и живет - не
знаю...
   - А что с этим сделаешь? - нерешительно сказал Каштанов.
   - Что-нибудь можно сделать, - задумался Костя Костромин.
   Донжуан Саша Медведев разволновался:
   - И вообще - почему наши девчонки должны чахнуть? Все-таки они наши!
   Так было и решено: ни одной чахлой девчонки в текущей пятилетке!


                                   * * *

   Клава Керунда - королева, ей везде хорошо, всюду ее верх... А вот Проша
из компании Керунды... Сидит на уроках неподвижно, и только иногда по
тонкому, острому, худенькому личику пробегает какая-то волна, какая-то
тревога, словно Таня спорит с кем-то, защищается, и ей больно.
   Мучительная гримаса человека, которому снится дурной сон.
   Да ведь и вся жизнь Тани Прониной была дурным сном.
   Дома ее ругали за то, что она неряха, бездельница, плохо учится. Тане
казалось, что она одним видом своим раздражает отца и мать, и она бежала
из дома при первой возможности, за что ей еще больше попадало. В школе
тоже каторга. Способностей за собой Таня не знала, с первого класса
привыкла отвечать на любой вопрос молчанием, так что учителя считали ее
упрямой и своенравной. Она ходила с Керундой на танцы в клуб - но кто с
ней будет танцевать, с дурнушкой такой, с крысенком? И одета она совсем не
для клуба, и колечко у нее самое дешевенькое, медное, с красным
стеклышком, за рубль сорок в табачной лавке купленное... Получше
чувствовала себя Таня в компании ребят, собиравшихся вечером у них в
подъезде, тут был у нее и свой защитник. Но ведь у них в компании какие
порядки? Сегодня Длинный ее обнимает при всех, сегодня она Длинного
девушка, а завтра он уступит ее комунибудь из своих дружков, если захочет,
и Таня знала, что она так же безропотно будет сидеть с другим, потому что
у них все девчонки так, и если не послушаться, нарушить закон - изведут. И
за меньшее доставалось ей. После первого коммунарского дня Боша, Света
Богомолова, рассказала в компании, что Таня была "урюк", так ведь сколько
хохоту было, как только ни обзывали ее, потешаясь и зная, что Крысенок не
ответит. А один собрал в кулак ее маленькое остроносое личико: "Смотрите,
вот урюк!
   Урюк!"
   Но ведь сказано было: ни одной чахлой девочки!
   Таня и знать не знала, что из-за нее собралась в классе самая большая
куча мала - или Совет задачи, как говорил Каштанов Наталье Михайловне
Фроловой, не любившей слишком вольных слов.
   Задача: спасти Таню Пронину... От чего? От кого? Все было неясно.
   - Да к ней и не подойдешь, - сказал Саша Медведев.
   Он пытался поговорить с Прошей на перемене, но она почему-то посмотрела
на него с ненавистью: "Отстань! Отойди!"
   - Снимем тебя с донжуанов, Сашок, - сказала Маша Иванова. - Мальчишка
называется...
   - Может, провожать ее из школы и в школу? - предложил Сережа Лазарев.
   - Что же ей теперь - под конвоем ходить?
   Костя повторял:
   - Давайте, ребятишки... Давайте... Что-нибудь... Чтобы напрострел! - А
у самого тоже ни мыслишки.
   - У нее собственного достоинства нет, - сказала Галя Полетаева и
покраснела, испугалась, что так и про нее могут подумать. Но храбро
закончила: - Позволяет мальчишкам, вот они и рады... Сама себя за никого
считает...
   - Ну нет, ну нет, так что? Без тебя знаем, что нет!
   А что ты предлагаешь?
   Костя повернулся к Мише Логинову:
   - А что есть достоинство, с точки зрения лорда-толкователя?
   Миша Логинов поправил замечательную свою прическу, за которой он ездил
в Москву, на Новый Арбат, пробурчал какое-то "парам-парам, парам" и
обнародовал свое толкование :
   - Есть некто Икс... У него свое "я"... Икс сам не унижает его и никому
не позволяет унижать... Вот это - достоинство.
   И прояснилась задача, условия ее стали определеннее.
   Надо что-то такое сделать, чтобы Таня могла собой гордиться... Чтобы
она безусловно - и не понарошку, а в действительности! - лучше всех
оказалась... Чтобы она начала уважать свое "я", говоря словами Миши
Логинова.
   - Может, с ней позаниматься, чтобы она пятерок нахватала? - предложил
Саша Медведев.
   - Так сразу и нахватает она пятерок...
   - Я знаю, что надо делать! - закричала Аня Пугачева и ладошками по
столу забарабанила от восторга. - Я знаю! Я давно собиралась!
   Ну и хохотала куча мала, услышав Анино предложение!
   Остановиться не могли, животики надорвали.
   - А что вы - струсите? Струсите? - не отступала Аня.
   И предложение ее было принято.


                                   * * *

   На другой день после уроков Аня Пугачева шла за Прошей неотступно:
   - Ты куда?
   - Домой, куда?
   - Я с тобой!
   - Иди.
   - А что ты так грубишь - "иди"?
   - А чего я тебе сгрубила? Иди!
   Проша страсть как не любила этих "хороших" девочек, этих маминых дочек,
чистеньких, ухоженных, с пятерками и четверками в дневниках. Все они
хвастаются, выставляются, а на других и не смотрят, будто и не люди вокруг
них.
   - Ну все равно я от тебя не отстану, - шла за ней Аня. - Кострома
записался, Игорь, Сергей, я, Наташка Лаптева, Маша Иванова и даже Валечка
Бурлакова, а она знаешь какая трусиха? Она даже песни про войну слушать не
может, боится!
   Проша молчала. Какое ей дело до Валечки Бурлаковой, и чего к ней вдруг
пристали? Чего от нее хотят? Таня всегда пугалась, когда видела, что от
нее чего-то хотят.
   - Нас быстро научат, - говорила Аня, не отставая.- Потом три дня на
сборе, и все. Представляешь себе, какими вернемся? Будем вот так ходить,
нос задрав, вот так! Ты любишь нос задирать?
   - А чего мне нос задирать-то? - удивлялась Таня. - Больная я, что ли?
   - Ой, ты не знаешь! Это такое блаженство - нос задирать! Это я тебе
сказать не могу! Ну? Я тебя записываю?
   - Чего "записываю"? Чего я согласна? Ничего я кз согласна, отстань, что
ты привязалась?
   Аня вскипела. Терпение ее иссякло. О ней же заботятся, а она?
   - А что ты, собственно, воображаешь из себя? Что ты из себя ставишь? -
говорила она, забежав вперед и преграждая Тане дорогу. - Тебя просят,
уговаривают, а ты?
   И Аня только рукой махнула, когда Костя потом спросил ее: как,
договорились?
   - Мальчишку я любого на что хочешь уговорю, а с девчонками... Лучше с
ней не связываться! Лучше давайте кому-нибудь другому поможем... На что
из-за нее люди решаются, а она?
   Костя посмеялся и сказал, что он сам поговорит с Таней.
   Задачу Костя взял на себя нелегкую, можно сказать, фантастической
трудности задачу, потому что куча мала придумала прямо-таки диковинный
способ Таниного спасения. Для развития и укрепления чувства собственного
достоинства Таня Пронина, Крысенок, Тихоня, самая боязливая из всех
девочек в классе и во дворе, должна была...
   И написать не могу, рука не пишет. Но честное слово, не я это выдумал,
это они!
   Короче говоря, Таня Пронина должна была не больше и не меньше, как
прыгнуть с парашютом.
   А так как одна она ни за что не прыгнет, то решено было и всем
добровольцам срочно записаться в секцию при городском клубе ДОСААФ, всем
вместе пройти курс обучения, поехать на сбор и совершить положенные три
прыжка.
   Все это Аня Пугачева давно разведала, потому что давно готовилась к
этому подвигу, да не могла решиться одна, и уговорить никого не могла.
Даже Сергей-дзюдоист и Игорь, бесстрашный мотоциклетный наездник, даже они
с парашютом прыгать отказывались, и довод Анки-хулиганки:
   "Человек должен все испытать" - легко отметали. Ну, не хотели они с
парашютом прыгать, ну, вечно она что-нибудь придумает!
   Но если все вместе? Да еще из таких благородных побуждений, как
спасение Крысенка? Записались почти все, кроме самой Тани Прониной.
   Чего только Костя Кострома не плел!
   - Мы, - говорил он, - вот так за руки возьмемся и вместе прыгнем.
Первый раз, - говорил он, - совсем не страшно, и второй не страшно, а
только третий страшно...
   - Еще и три раза прыгать? - ахнула Проша. - Хоть бы один!
   - Так один! Один только разок! - уговаривал Костя, заглядывая Тане в
глаза. - А потом всю жизнь будешь про себя знать: я с парашютом прыгала!
Вон, посмотри, сколько людей... Нет, ты посмотри, - Костя заставил Таню
поднять голову и посмотреть на ребят в коридоре. - Видишь, сколько людей?
И никто не прыгал с парашютом!
   И учителя никто не прыгал! И отец с матерью твои - прыгали?
   - Не прыгали, - отвечала совсем замороченная Таня.
   - Не прыгали! А ты будешь - прыгала! Тебя, например, биологичка
вызовет, захочет пару поставить, а ты ей:
   "Раиса Федоровна, а вы с парашютом .прыгали? Нет?" Ну, если боишься так
сказать, то я за тебя скажу! Хочешь, я за тебя скажу?
   Проша рассмеялась. Ну, не рассмеялась, конечно, никто не видел ее
смеющейся, но улыбнулась - и тут только Костя заметил, что она,
оказывается, красивая. Лицо тонкое, глаза тревожные...
   - Да я же высоты боюсь, - объясняла Таня, - я когда к Керунде приду,
она на девятом живет, я с балкона и вниз посмотреть не могу!
   Но Костю теперь не остановнить.
   - С балкона, - вскричал он, - всякому страшно!
   С балкона-то - без парашюта прыгать! А там-то - с парашютом! Разница
или не разница? Вот зажмурь глаза...
   Нет, ты зажмурь... Ну что тебе, трудно? Зажмурила?
   И представь себе, что ты - с парашютом... Вот так у тебя шлем, вот
комбинезон, вот ранец сзади... Ну? Представила?
   Теперь шагай - раз! Ну - шагай! Шагай! Ну!
   И Таня Пронина шагнула...


                                   * * *

   Чувства Тани в эти дни можно сравнить с чувствами человека, к которому
пришла неожиданная слава. Ведь что такое слава? Внимание и интерес к твоей
особе со стороны неизвестных тебе, далеких людей. Таня не понимала, что
случилось, что она такое сделала, но только вдруг она стала чуть ли не
главной фигурой в классе. Нет, с ней не обращались как с больной, она не
чувствовала жалости к себе, но всем почему-то стало очень интересно с ней,
все стремились быть рядом с нею, и мальчишки и девчонки.
   Галя Полетаева собрала несколько девочек после уроков, закрыла дверь
стулом и изложила потрясающие сведения о том, как режиссер учил начинающую
Бриджит
   Бардо ходить привлекательной походкой: выдвинул верхние ящики сдвинутых
в два ряда письменных столов и велел тренироваться - ходить между столов и
задвигать ящики... "туловищем", сказала Галя, разложила особым образом
книжки на партах и продемонстрировала, как это делается, и все хохотали до
упаду, тренируясь в походке "а ля Бриджит".
   - Женщина все должна уметь, от этого у нее гордость! - Такую теорию
подвела Аня Пугачева, и Таня, сначала смущавшаяся не столько от
необходимости пройтись "а ля Бриджит", сколько от общества этих девочек,
которые неделей раньше не обращали на Таню никакого внимания, смеялась
вместе со всеми, высовывала язык от старательности и была как во сне: да
она ли это?
   Саша Медведев, известный донжуан, за всеми девчонками в классе
переухаживал, а на Таню до сих пор внимания не обращал. Теперь он не
отходил от нее, подсаживался и на химии, и на биологии, разговаривал о
книгах и принес ей "Воскресенье" Толстого.
   - А интересная? - спросила Проша.
   - Я не читал, ты попросила - я достал...
   - Я "Накануне" просила, - сказала Таня то ли серьезно, то ли угрюмо -
никак Медведев не мог ее понять.
   Роман Багаев подсел с другой стороны и предложил книгу "про лю-боффь",
на что Таня отвечала почти с кокетством:
   - А кто тебе сказал, что я люблю про любовь?
   - А про что ты любишь?
   - Про что, про что... Про шпионов, вот про что!
   Роман был в восторге и объявил, что Таня завтра же получит английский
детектив, вот такой томище, потом французский, потом американский, - от
возможности чтото сделать для нее, для Тани Прониной, он был искренне
счастлив, Таня это чувствовала. Роман Багаев, который, кажется, и
контрольную списать за так не даст, а чтонибудь в обмен потребует!
   - Вот, - объясняла Тане Керунда, когда они шли домой. - Видишь?
Кто-нибудь из мальчишек обратит на тебя внимание - и сразу все липнуть
начинают. Такие они, мальчишки. У них собственного мнения ни у кого нет!
   Но кто же был тот, кто обратил на Таню внимание? Она терялась в
догадках. А главное, девочки к ней переменились! Лариса Аракелова, с
которой они и двумя словами за всю школу не перекинулись, гордая, важная,
неприступная для всех Лариса Аракелова, молчаливо сидевшая на последней
своей парте и ни в ком на свете не нуждавшаяся,- даже она подошла к Тане
Прониной и как-то сумела разговориться с ней, пригласила домой, стала
показывать свои кофточки, блузки, платья, которые надарили ей бесчисленные
Ларисины бабушки и дедушки, - и кончила тем, что почти силой заставила
Таню примерить синий свитер с высоким воротником, а потом стала
уговаривать ее, чтобы она этот свитер взяла себе.
   - Да у меня денег нет, - испугалась Таня.
   - А возьми так - ну, в подарок.
   - Нет... И мать спросит - откуда? Что я скажу?
   - Ну, придумаешь что-нибудь...
   - Нет, я уже ей столько врала, - протянула Таня. - Врала-врала,
врала-врала, врала-врала - больше не хочу!
   И вообще - чего вы все вдруг ко мне пристали? Так мне это подозрительно!
   И никто не мог Танины подозрения рассеять - наоборот, каждый день
приносил ей новый сюрприз. На занятиях в секции ДОСААФ, где они учились
складывать парашют, все только и старались, что помочь ей, даже Козликов -
он ведь тоже явился в секцию, невзирая на тяжелые шуточки типа "Козел в
небе"; а Сережа Лазарев на каждой перемене подходил к ней - давай
заниматься дзюдо, давай, я тебе приемы покажу! Таня и удивлялась, и
смеялась, и отмахивалась, и сердилась, но Сергей, не смущаясь, ходил за
ней с таким видом, будто цель его жизни только в том и состоит, чтобы эту
свою нелепую идею осуществить: научить Таню Пронину приемам дзюдо. И ведь
уговорил! Пошла с ним Таня в зал, и учил он ее - ну, не дзюдо, конечно, а
драться учил - и все время уговаривал:
   - Ну, бей... Бей сильнее... Что есть силы бей... Нет, ты не размахивай
руками, как девчонка...
   - А кто же я, по-твоему? - говорила Таня, и было в ее голосе какое-то
лукавство, проблески лукавства - открывалась Танина душа.
   Сергей не ответил на вопрос, кто она такая, заставил ее снова и снова
ударять:
   - Ну - бей! Не попала... Вот сюда бей! И - раз! - как пушинку повалил
он Таню, но бережно, осторожно, прижал руками плечи ее к спортивному мату
и какое-то мгновение не отпускал, смотрел ей прямо в глаза, близкоблизко,
так что Тане показалось, что сейчас он ее поцелует, - и пошевельнуться
нельзя под его руками, и хочется, чтобы он поцеловал ее. Сергей поднялся,
смущенный, помог Тане подняться, и, хотя он объявил, что теперь они каждый
день будут ходить в зал, отрабатывать приемы до полного автоматизма,
больше почему-то заниматься с Таней он не стал, а Таня не знала,
радоваться ли ей этому или огорчаться.
   Но пожалуй, больше всех поразил ее Алексей Алексеевич.
   - Танечка, - сказал он ей как-то, остановив в коридоре, - а вот я
заметил: ты никогда не опаздываешь на уроки. Почему? Рано встаешь?
   Серьезно он говорит? Или шутит? Нет, вроде бы серьезно... Таня
действительно никогда не опаздывала, потому что боялась: войдешь