аивай молодую учительницу, - сказал Володя
Фокин - местный злодей, учительское несчастье.
   - Фокин! - закричала Евгения Григорьевна.
   - А что он вас расстраивает, низкий человек? Вызовите его родителей!
   Евгения Григорьевна побросала в портфель книгу и тетрадь, схватила
журнал и выбежала из класса.
   - Ну вот, - сказала в тишине Наташа Лаптева. - Еще в новой школе ни
разу уроков не срывали, да?
   - А кто виноват? - спросил Костя Костромин невозмутимо.
   - Этот... этот... мэйкапар! - радостно закричал Козликов.
   А что вы хотите? Ребятишки упитанные, на соках выросли, на фруктах, на
бебимиксах, под строгим врачебным контролем, и прививки все сделаны в
срок, с отметкой в обменных медицинских картах.
   Но признаком глубокой деморализации когда-то дружной семьветровской
ватаги надо признать тот факт, что класс не поднялся единодушно и весело,
как в былые времена, и не разбежался по домам, а начал вяло дискутировать:
уходить ли теперь и с остальных уроков или сидеть и ждать суда и расправы,
и в конце концов все остались на местах. Вот до чего довела их "стекляшка"!
   Аня Пугачева, Анка-хулиганка, известнейшая на Семи ветрах авантюристка,
повернулась к своим дружкам Игорю Сапрыкину и Сереже Лазареву:
   - А вот если бы велели на другую планету лететь...
   В научных целях и без возврата... Полетели бы?
   Игорь и Сергей без возврата лететь на другую планету отказались, даже и
в научных целях.
   - А я бы полетела, - сказала Анка. - А то что тут - все известно, все
одно и то же, и люди все известны...
   А там, может быть, что-нибудь новенькое встретилось бы...


                                   * * *

   Суд и расправа, как и ожидалось, наступили на уроке литературы, когда в
класс вошла Елена Васильевна Каштанова, классная руководительница. Чтобы
быть совсем честным, скажу, что девятый потому еще не сбежал с уроков, что
всем было немножко интересно, как же будет сердиться Елена Васильевна, в
какие формы выльется ее гнев. Было известно, что Елена Васильевна никогда
не сердится, но как на этот раз?
   На этот раз Каштанова и вправду была сердита, потому что ее сильно
поругали в учительской за срыв урока в подшефном ее классе и потому что
она сама сильно поругалась с мужем, историком Алексеем Алексеевичем
Каштановым, который имел неосторожность подшутить над ее тревогами и
сказать:
   - Ну, ты там полегче, Елена Васильевна, поаккуратнее орудуй!
   - А вы, Алексей Алексеевич, - ответила ему на это Каштанова, - вы
всегда в стороне! Вы только и знаете "полегче" да "поаккуратнее", а сами,
Алексей Алексеевич, даже от классного руководства отказались, да?
   И хотя она сама добивалась для мужа освобождения от нудной обязанности
классного руководства, которую Алексей Алексеевич не переносил, сама
ставила это главным условием их совместного перехода в новую школу, теперь
ей было обидно. У нее несчастье, у нее класс урок сорвалдоговорились и
сорвали урок, - а он стоит и улыбается!
   Хоть бы пожалел!
   С мрачной решимостью вошла Елена Васильевна в девятый свой класс,
холодным взглядом осмотрела поднявшихся за партами учеников, ледяным
голосом спросила, что все это значит.
   - Это наваждение, - коротко ответил за всех Костя Костромин.
   - Что-о? - Каштанова широко открыла глаза, и на лбу у нее образовался
треугольничек, от которого она сразу становилась такой беззащитной на вид,
что сердца всех, у кого еще были сердца, дрогнули.
   - Поветрие, - пояснил Костя Костромин.
   - Что-о???
   Игорь с Сергеем переглянулись: вот умеет Кострома!
   Любому милиционеру, любому дружиннику зубы заговорит, и всегда их
ватага сухой из воды выйдет. С Костромой ничего не страшно.
   А Костя продолжал невозмутимо, только глаза веселые поблескивали:
   - Научно говоря - эпидемия, а если у животных - то эпизоотия, но
поскольку мы хоть и не люди, конечно, люди уроков не срывают, но все же
ближе к людям, то я настаивал бы на слове "эпидемия", если, конечно, не
бояться иностранных терминов...
   - Ко-стро-мин!
   Казалось, еще мгновение - и Елена Васильевна тожа хлопнет дверью и
уйдет из класса, и тогда что? Тогда суд и расправу Фролова будет творить,
директор школы, а это в интересы девятого класса не входило.
   - Кончай, Кострома! - зашептали со всех сторон.
   Но Костя и сам уже успел шепнуть Маше: "Ну что?
   Пойдем сдаваться?" - и объявил, что во всем виноват он, Костя
Костромин, он зачинщик, и тут же поднялась Маша и сказала, что это она во
всем виновата, что она наперед знала, как все будет, но мер не приняла, и
еще встали двоюродные братцы Медведевы, и неразлучная тройка - Игорь,
Сергей и Анка - поднялась, и Наташа Лаптева, групорг, тоже сочла себя
виноватой, а Козликов вскричал обиженно:
   - Да вы чего? Чего? Меня же выгоняли! Меня! Из-за меня вс„!
   Елена Васильевна не выдержала. Ну что это ей со всех сторон твердят:
"Семьветровские, семьветровские, бандиты, беспризорники двадцатого века!"
Ну, какие они бандиты? Все бы такие бандиты и беспризорники были...
   - Кого же наказывать? - сдерживая улыбку, спросила Елена Васильевна,
деловито советуясь с классом. Ей сейчас же ответили:
   - Всех! Весь класс!
   - Всех! - передразнила ребят Елена Васильевна. - Это мне известно: для
вас нет больше удовольствия, когда вас всех сразу ругают и наказывают. В
такие минуты вы просто отдыхаете!
   Нет, этого удовольствия она им не доставит. Но на том суд и расправа
кончились, приступили к литературе, а там пошли своим чередом
стереометрия, химизм доменного процесса, история первой пятилетки... Кто
сказал, что время Ломоносовых ушло? Да вот же они, Ломоносовы, в любом
девятом-десятом классе сидят, во всех науках мастера...
   Правда, поневоле мастера, но это деталь.
   Маша спросила Костю Костромина:
   - Ну что? Доволен? Успокоился?
   - Машенька! - сказал Костя. - Маша! Неужели ты думаешь, что мне в жизни
так мало нужно?
   - А что тебе в жизни нужно. Костя?
   - Много-много-много-много-много, - протянул Костя, - и еще ложечку, -
успел добавить он и откликнулся на вызов физика Лося:
   - Я, Виктор Петрович!
   - Решил задачу?
   - Да, Виктор Петрович!
   - Покажи.
   - А я в уме, Виктор Петрович.
   - В уме? - прищурился молодой физик Лось и погладил круглую свою
бородку. - Иногда бывает... Иди к доске, покажи, в чем Багаев ошибся.
   Роман Багаев, великий доставала, давно уже томился У доски, решая
задачу. Костя подошел и сразу увидел, что физик хотел его подловить.
   - Багаев ошибся? - трагическим шепотом произнес Костя. - Роман Багаев в
расчетах никогда не ошибается!
   У него мощная интуиция! - И Костя восстановил пропущенный Романом ход в
вычислениях.
   - Костромину - пять, Багаеву - три, все по местам, - объявил физик, но
тройка в расчеты Романа не входила.
   - Мне - четыре, - кротко сказал он, не трогаясь с места.
   - Три, - сказал Лось.
   - Четыре.
   - Три.
   - Четыре.
   - Три, за что четыре? - поинтересовался Лось.
   - За интуицию.
   - Три.
   - Ладно, балл за вами, - великодушно объявил Багаев и пошел на место.
   - Получишь с Костромина, - сказал вдогонку Лось, а Костя тут же
отозвался:
   - Зайдите после обеда!
   Урок прошел спокойно, ничто не предвещало нового разворота событий, но
после звонка физика Лося окружили три технаря - Лапшин, Щеглов и Зверев -
и попросили разрешить их спор: Щеглов придумал средство для торможения
самолета при посадке, разворот одного двигателя на 180 , а язвительный
Лапшин, решительно всех на свете презиравший за техническую
безграмотность, уверял, что Щеглов безмозглый дурак и что необходимая для
такого поворота установка будет тяжелее веса самолета.
   Лось задержался:
   - Давайте посчитаем, я в уме не умею.
   Они сгрудились вокруг учителя, а тот принялся за расчеты, тихонько
напевая:
   - Умна, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...
   Кантри-стиль.
   - Что? - переспросил Лапшин, ненавидевший всякое незнание, и особенно
свое.
   - Кантри-стиль, - повторил физик. - Мелодия ваша...
   И как тут оказался Костя? Через минуту все напевали:
   "Умпа, умпа, умпа-пара", а Костя дирижировал сдержанными жестами и
наклонял голову, как руководитель большого оркестра, оценивающий игру.
   Наташа Лаптева, групорг, культорг, физорг, налетела:
   - Ну нельзя же так! Ну мы же просить прощения к англичанке ходили! Ну
что за идиотизм такой!
   Физик Лось выглянул из кучи ребят и извинился перед Наташей.
   - Ой, простите, Виктор Петрович, ну правда! Клава!- поймала Наташа
Клаву Кирееву по прозвищу Керунда. - Клава, ты скажи своему колхозу, чтобы
не было этого!
   - Чего не было?
   - Ну этого... Мэйкапара... Умпа, умпа, умпа-пара, - начала было Наташа
и с ужасом почувствовала, что и она не может остановиться, а как
заведенная продолжает: - Умпа, умпа, умпа-пара...
   - А я и забыла совсем! - ахнула Клава Керунда. - Боша! Гоша! Проша!
Сева! Слышите? Умпа, умпа, умпа-пара... Так чтоб не было этого!
   И тут же все впятером пошли танцевать, и руками вертеть, и лица у всех
неподвижные, как деревянные маски:
   умпа, умпа, умпа-пара...
   - Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно проговорила Наташа,
чувствуя, что ноги ее сами по себе танцуют, а на лице появляется маска:
умпа, умпа, умпа-пара...
   Со звонком на урок кое-как взяли себя в руки, договорились не смотреть
друг на друга, так будет легче, и вообще не разговаривать, только жестами.
Держались так, что Фокин, злодей, объявил на весь класс:
   - Гвардейцы! Железная гвардия!
   - Фокин! - сказала англичанка Евгения Григорьевна.
   - Мне выйти?
   - Ой, ну давайте читать! Давайте быстрее читать! - И, не дожидаясь
вызова, Наташа встала и начала читать английский текст, не заботясь о
произношении, лишь бы громко, лишь бы заглушить гудевший в голове мэйкапар.
   Спасение! Все схватили книжки, все бросились читать.
   Поднялся невообразимый галдеж - так, наверно, учились в средневековой
школе, где каждый зубрил свое.
   Но когда англичанка, чтобы прекратить это издевательство над английским
языком, велела надеть наушники и прослушать текст в произношении
специалиста, то такое вдруг блаженство по лицам разлилось!
   Евгения Григорьевна схватила наушник, подозревая самое худшее. И
действительно, в магнитофонной записи, не слишком высокой по техническим
качествам, физик Лосьэто его голос, Евгения Григорьевна сразу узнала, -
физик Виктор Петрович Лось мурлыкал в сопровождении ансамбля технарей:
"Умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпапара..."
   На следующей перемене вся школа, начиная с первоклашек, бубнила, пела,
орала на все Семь ветров:
   - Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!
   Об уроках и говорить было нечего. Уроки в этот день вести в школе было
невозможно, и даже лучшие учителя, у которых всегда железная дисциплина,
возвращались в учительскую обессиленными.
   Директор школы Наталья Михайловна Фролова вызвала классную
руководительницу Елену Васильевну Каштанову к себе в кабинет.
   Кабинет директора школы на первом этаже был маленький, с окном во всю
стену, с узким столом, не удобным ни для заседаний, ни для задушевных
бесед, с дешевым книжным шкафом, за стеклом которого видны были случайные
книжки и брошюрки, неизвестно как сюда попавшие. Наталья Михайловна
любовно обставила школу, но до собственного кабинета руки у нее не
доходили, и она если и заглядывала сюда, то лишь для того, чтобы стоя
позвонить по телефону или приложить к какой-нибудь справке печать,
хранившуюся в сейфе. Фролова не любила сидеть в кабинете, потому что не
умела обходиться без дела и бралась за всякую работу, независимо от того,
кто эту работу должен был делать. Она пришла в директора из горкома
комсомола, где была секретарем по школе и где огромный объем обязанностей
ложился на плечи двух-трех человек, так что не приходилось считаться, кто
и что делает. Особенно легко давалось ей общение с городским начальством -
ее все знали в Электрозаводске, все привыкли к тому, что она постоянно
что-то выпрашивает: то две тысячи на проведение слета, то триста рублей на
палатки для Дворца пионеров, то премии для лучших вожатых. В городских
верхах привыкли считать ее своей, привыкли обращаться с ней как с
маленькой девочкой, забавным случаем вознесенной на высокий пост секретаря
горкома. Ей радовались, встречая ее на совещаниях, ее выбирали во все
президиумы и приглашали во все компании. А Наташа Фролова, как ее
называли, прекрасно понимала, в чем ее сила, и потрошила городское
начальство в интересах детей. Отвязаться от нее не удавалось никому. Когда
ей говорили, что не может завод, даже и такой богатый, ни с того ни с сего
перечислить две тысячи на счет горкома, она вовсе не отвечала какиминибудь
разумными доводами, а только смеялась, шутила, кокетничала, приговаривала:
"Ну, Сергей Иванович, ну, голубчик, вы ведь так любите комсомол, у нас с
вами такнэ хорошие отношения!" - и прочую чепуху несла до тех пор, пока
голубчик Сергей Иванович (а попробуй к нему на прием попасть - министр!)
не вызывал главного бухгалтера и не говорил ему: "Надо".
   Привыкшая к тому, что для детей ни в чем отказа нет и ничего не жалко,
Фролова и школу свою, новостройку, обставила, пользуясь связями, с
невообразимой роскошью.
   Чего только в школе не было! Каких панно, фресок, мозаик, зимних садов,
не говоря уж о телевизорах в бессчетном количестве, магнитофонах,
проекторах и прочих технических средствах обучения, как раз входивших в
моду с появлением Фроловой в школе. А учителей Наталья Михайловна
переманивала из других электрозаводских школ безбожно, идя на всяческие
уступки, обещая райскую жизнь. Ее ругали в гороно за эту партизанщину,
топали на нее ногами, а она только посмеивалась: "Ну, голубчик, ну,
Василий Николаевич, ну, неужели вы мне откажете? Ну, мы же с вами так
хорошо всегда понимали друг друга!"
   Когда Каштанова вошла в кабинет, Наталья Михайловна говорила по
телефону:
   - Нет, и сегодня поздно... Ну, что я могу поделать?
   У меня ЧП, у меня мэйкапар! Что такое мэйкапар? - Фролова зажала трубку
и спросила Елену Васильевну:
   "Что такое мэйкапар?" Елена Васильевна пожала плечами. - Ну, мэйкапар,
- продолжала в трубку Фролова, - ну как ты не понимаешь, обыкновенный
мэйкапар! У меня вся школа не учится! Вс„, вс„, ко мне пришли, целую!
   Фролова положила трубку и весело пожаловалась Каштановой на мужа -
никак не угомонится! Пять лет в горкоме она, теперь здесь, в школе, а он
все требует, чтобы она вовремя домой приходила.
   - Директору, наверно, хоть замуж не выходи, - посочувствовала Елена
Васильевна, но Фролова беспечно махнула рукой:
   -Да ну! Разговоры! Вы знаете, все преувеличивают!
   Вс„ на свете преувеличивают! И вообще, сердится - это еще ничего. Вот
когда перестанет сердиться! Тогда я сразу заявление: "В связи с тем, что
муж перестал на меня сердиться, прошу срочно освободить меня от занимаемой
должности"!
   Они посмеялись, и Наталья Михайловна перешла к делу. Как быть с этим
"умпа, умпа, умпа-пара..."? Тьфу! Вот напасть еще!
   - Это же семьветровские, - сказала Елена Васильевна, стараясь
оправдаться. - Они с ясельного возраста вместе, а мы для них -
новички-приготовишки, вот они нас и испытывают... И они постоянно живут на
ветру и поветриями... Посмотрите на девчонок: чуть новая мода - сразу
шьют, перешивают... Новый цвет волос - пожалуйста, все рыжие или все
белые... У них в крови: как все, так и я!
   Не жизнь, а набор эпидемий! - улыбнулась Елена Васильевна, вспомнив
Костю Костромина.
   Но вез это Фролова лучше Елены Васильевны знала.
   Сколько они бились с Семью ветрами, пока она в горком"
   была! И вожатых засылали, и дворовые команды организовывали, и патрули
- вс„ без толку.
   - А знаете, кто виноват? - говорила Фролова. - Архитекторы! Архитекторы
и архитекторы! Построили город без дворов, никакого замкнутого
пространства, вот и бега ют мальчишки - как их остановить? И кого они
боятся?
   С детства - никого! Ну ничего, управимся как-нибудь...
   Куда нам деваться? Куда учителю деваться? Управляйся!
   Так? - Наталья Михайловна подошла к стене-окну и немножко посмотрела,
как первоклашки играют в казаковразбойников, сложив портфели в кучу. - Вы
наказали класс за срыв урока?- повернулась она к Каштановой.
   - А как я должна была его наказать?
   - Научить вас? Проведите собрание, осудите недостойное поведение,
сообщите родителям...
   - Хорошо, я все это сделаю, и виноватые сразу превратятся в героев. Они
только о том и мечтают, чтобы об их подвигах слава пошла.
   Фролова рассмеялась. "Действительно, - подумала она, - так всегда и
бывает. Половина всех школьных бед начинается с невообразимой чепухи". Но
что ей делать?
   В школе срывают урок за уроком, завтра кто-нибудь напишет в горсно...
Спросят: "Какие меры приняты?"
   - А вы объявите мне выговор, - предложила Каштанова. - И меры будут
приняты, и ребят трогать не станем.
   Пройдет это поветрие, эта ветрянка. Объявите мне выговор, и наберемся
терпения.
   - Как-нибудь без выговора проживете, - сказала Фролова. - Давайте
сделаем так. Давайте проведем вечер классической музыки: Бах, Моцарт,
Чайковский.
   - Хорошо, проведем, - послушно согласилась Каштанова. - Бахом его будем
бить, этот мэйкапар, да?


                                   * * *

   Девятый, старший в школе-новостройке, класс слушал серьезную музыку. Но
в то время как просвещенные сверстники этих ребят в Москве и Ленинграде
заходились от одного имени Баха, наши герои, увы, симфонической музыки не
любили. Она была скучна им ужасно. Лиза Севостьянова. Сева, шептала Тане
Прониной, Проше: "И кто это выдумал... Симфония, прелюдии... Тянут кота за
хвост!" Технари Щеглов, Зверев и Лапшин обсуждали дрянное качество
проигрывателя, и Лапшин презрительно говорил: "И так съедят!" Клава
Керунда рассматривала дырочку на колготках и огорчалась: первый раз надела!
   А еще итальянские называется! Маша Иванова вертелась во все стороны:
"Где Костя? Костю Костромина не видели?" Лариса Аракелова потихоньку
обучала Галю Полетаеву "держать лопатки" и так поворачиваться, если
внезапно окликнут сзади, чтобы лопатки оставались на месте.
   И только один человек в зале был доволен - Наталья Михайловна Фролова,
директор школы.
   - Это мы хорошо придумали, хорошо! - шептала она Каштановой. - Девочки,
не вертитесь!
   Музыка лилась красивая, и уже Сергей с Игорем и с Анкой решили,
посовещавшись, что помогает им, что уже излечились они от этого мэйкапара,
который всем надоел, но в это время скачала издалека, чуть слышно, а потом
все явственнее дошел до зала звук басовой трубы. "Умпа, умпа, умпа-пара",
- медленно выводил кто-то.
   Фролова напряженно прислушалась. Каштанова прыснула. Все пропало!
   Наталья Михайловна бросилась к выходу. Пятиклассника с трубой она
встретила у самых дверей.
   - Что такое? Что? Перестань сейчас же!
   - У нас репетиция! - выглянул из-за трубы розовощекий пятиклассник.
   ^А Костю Костромина в глубине коридора Наталья Михайловна, естественно,
и не заметила.
   Да и не до Кости ей было! В зале, где только что чинно играли Баха,
наслаждаясь божественной музыкой, теперь гремел мэйкапар, трижды проклятый
и осужденный, ненавистный мэйкапар! Фролова открыла дверь -
девятиклассники сдвинули стулья и плясали вовсю, как будто изголодавшиеся:
умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!
   - Так что, осмелюсь доложить, - подражая Швейку, сказала Каштанова, -
Бах не помог. Попробуем Моцарта?
   - Ну что же вы смеетесь! - Сама Фролова чуть не плакала от бессилия.
   Елена Васильевна стала успокаивать ее. Ну, пусть им весело живется! Ну,
для чего же мы все работаем - чтобы весело жилось. А чуть кому весело -
сразу хмуримся!
   - Ну, я им покажу! - Наталья Михайловна погрозила пальцем сразу всему
девятому классу. - Вот я им найду...
   У меня вакансия есть старшего воспитателя... Заместителя директора
школы по воспитанию... Я давно подыскиваю человека... И я найду... Я
такого зверя найду, чтоб рычал!
   Чтобы то