а и гальки. И тогда я
понял, что потерял не какую-то безделушку, купленную за несколько кредитов
на распродаже. Во время своих приключений я растерял  юность,  здоровье  и
надежду на будущее. То есть те самые богатства, которыми  мы  так  недолго
владеем в начале жизни, а потом вдруг теряем сразу и навсегда.  Я  потерял
их немного раньше, чем хотелось бы.
   Лежать здесь, уткнувшись лицом в  землю,  и  ждать,  когда  остановится
сердце, показалось мне более мерзким, чем встать и идти туда,  куда  я  не
мог прийти. А там, даже если бы я добрался туда, было так  же  пустынно  и
голо, как в камере, высеченной в скале темницы, которой был весь мир.
   Итак, я напряг ноги и встал, сделал шаг, потом другой. И пошел.


   Как только первые слабые  лучи  восходящего  солнца  осветили  небо,  я
увидел гряду утесов. Ослепительно засияли самые высокие вершины. Казалось,
солнечный свет горящей полосой стекал вниз по гладкой поверхности разлома.
Вдруг жар опалил мне спину.
   Человек, даже очень здоровый человек, не выдержал бы и часа под палящим
солнцем Розового Мира. Тот же самый древний инстинкт, который не  позволял
мне прервать ночной переход, заставил меня проковылять к  убежищу  в  виде
неглубокой лощины, которая пересекала равнину.
   Там было если и не очень удобно, то  во  всяком  случае  прохладнее.  Я
позволил себе еще несколько глотков  воды,  прикинув,  что  запаса  хватит
максимум дня на два. И тогда  я  задумался,  что  лучше:  выпить  столько,
сколько хочется, и тем самым ускорить приближение  смерти,  или  уменьшить
потребление  воды  и  продлить  мучения  еще  на  полдня  или  больше.   Я
остановился на первом варианте, но  с  удивлением  обнаружил,  что  вместо
обычных  четырех  глотков  сделал  только   два.   Очевидно,   подсознание
собиралось бороться до конца.
   Я проспал несколько часов и проснулся оттого,  что  солнце  поджаривало
мне ступни ног. Забившись в самую глубокую щель, я продержался еще час или
два. Солнце было почти в зените, когда я  понял,  что  совершил  серьезную
ошибку, если, конечно, собирался  продолжать  борьбу.  После  полудня  мое
убежище будет находиться на самом солнцепеке. Задолго до того, как  солнце
опустится, я умру от разрыва сердца.
   Единственное спасение - добраться до  утесов.  Пройдет  еще  час,  и  у
подножия появится тень. Сквозь марево расстояние определялось с трудом, но
вряд ли оно превышало милю. Я мог преодолеть эту милю за  двадцать  минут,
если не придется тратить время на падения. И чем  скорее  я  двинусь,  тем
лучше. Я выпил воды, выполз из  расщелины,  которая  едва  не  стала  моей
могилой, и пошел.
   Ночью было плохо, но выяснилось, что это далеко не самое  страшное.  Не
пройдя и десятка ярдов, я ощутил  странный  жар  сквозь  подошвы  ботинок.
Солнце  жгло  макушку  раскаленным  железом.  Воздух  стал   походить   на
отравляющий  газ.  И  вдруг  мне  стало  смешно.  Батарея  пушек  пытается
уничтожить муху. Бедная мушка ползет по  разогретой  докрасна  сковородке,
чтобы добраться до такого же пекла, а кто-то бьет по ней кувалдой. Все это
как-то слишком, чересчур, переиграно.
   Как бифштекс, который жарился  два  лишних  часа.  Знаете  ли  вы,  что
человек может сидеть на деревянной скамье  в  сауне  при  температуре  сто
восемьдесят градусов по Фаренгейту и  смотреть,  как  рядом,  на  этой  же
скамье, жарится кусок мяса?  Умница  этот  человек!  Зажарьте  яичницу  на
тротуаре. Зажарьте ее в моем мозгу. Изжарьте мои  мозги,  мозги  идиота  с
яичницей и ветчиной и большая кружка холодного пива на завтрак. Утонуть  в
холодном пиве? Или  даже  в  холодной  воде?  Вы  называете  это  смертью?
Наполнить  легкие  ледяной  морской  водой  и  погрузиться   в   бездонную
прозрачную синь, когда свет постепенно из синего и  фиолетового  сгущается
до черноты...
   Из ниоткуда вылетел грузовик и переехал меня. Я  долго  плыл,  пока  не
пристал к песчаному пляжу под тропическим  солнцем.  У  меня  был  соблазн
остаться там полежать, но я все-таки пополз. На сей  раз  я  не  дам  себя
одурачить. Притаюсь и буду ждать прибытия лодки, а потом...
   На моем пути построили стену. Это было нечестно. Это  не  по  правилам.
Пляж шел под уклон, потом начались деревья, какие-то кислые  ягоды,  тень,
черная тень, и - изысканная еда. Я найду ее, и буду резать ее, погружаться
в нее, и ничто меня не отвлечет.
   Нет, не отвлечет.
   Нет, не отвлечет, не уведет в другую сторону.  Я  вцепился  в  паутину,
опутавшую   мое   сознание,   разорвал   ее   и    сконцентрировался    на
действительности.
   Я не на пляже, я в пустыне. Я на пути к скалам, где смогу лежать в тени
и нежиться в изумительной прохладе.
   Но я не мог идти дальше из-за стены.
   Я  открыл  глаза  и  увидел  камень,  валуны,  сверкающую   на   солнце
потрескавшуюся каменную поверхность, стремящуюся ввысь.
   Что вы думаете? Я победил! Я добрался до скал. Но  опять  осечка.  Тени
там не было. По крайней мере сейчас.
   Ну, сказал я себе, человек  не  может  продержаться  и  часу  на  таком
солнце. Но может быть, я ошибаюсь? Может быть, человек  все-таки  способен
выдержать час на таком солнцепеке.
   Скоро узнаю.
   Скоро? Вечность течет так медленно.
   В воспоминаниях, когда все уже позади,  время  кажется  таким  быстрым.
Тень хлестнула меня, как холодная вода. Я заполз в нее и почувствовал, что
темнота смыкается надо мной. Это напоминало наркоз, и я уснул.


   Я лежал и смотрел  на  громадную  тень,  которая  заканчивалась  где-то
далеко вверху в ослепительном блеске,  заливающем  пыльные  просторы.  Без
всякого перехода я вдруг вспомнил свой переезд с  Главной  Станции,  когда
раннее солнце отбрасывало тень позади нашей машины.
   Позади.
   Ливорч-Хен расположен к востоку от Главной Станции.
   Всю ночь я шел на восток.
   Возможно, я прошел двадцать миль совсем в другую сторону.
   Кувалда?  Нет,  покруче.  Стотонный  каток.  Против  израненной   мухи.
Забавная шутка! Почему израненная одинокая муха так важна? Почему  на  нее
потрачено столько усилий?
   Адмирал Хэтч думал, что мне что-то известно. Так же считали и хетеники.
И Симрег. Похоже, у всех одна мания.
   Может, действительно во всем этом что-то есть? Но если это и  так,  все
равно мне ничего не приходило в голову.
   Будет забавно, если я до чего-нибудь додумаюсь  в  самом  конце,  когда
окажется слишком поздно - слишком поздно и для меня и для кого-то...
   Я опять уснул, а когда проснулся, было уже темно.


   Утес был крутым, но карабкаться по нему все-таки удавалось. Я шел не  в
том направлении, но мысль повернуть назад меня не привлекала. Я все  равно
пойду в эту сторону и буду идти, пока могу.  Я  спросил  себя  почему,  но
ответить не смог.
   А потом я увидел след.
   Он довольно  глубоко  отпечатался  в  мягкой  пыли  и  казался  свежим.
Впрочем, я мог  себя  обманывать.  Защищенный  от  ветра  и  не  омываемый
дождями, он мог появиться здесь день или неделю  назад,  или  еще  раньше.
Может быть, сто лет назад.
   Как ни странно, его вид успокаивал. Кто-то шел по тому же пути,  что  и
я, нашел ту же дорожку к  вершине  утеса.  Я  уже  не  был  так  одинок  в
пустынном мире.
   Я стал карабкаться дальше, отыскивая новые следы. И нашел их. Они  вели
к вершине. Я остановился, чтобы сделать  два  глотка  воды,  перекусить  и
отдохнуть пять минут, и заспешил дальше. Но следы исчезли.
   Через полчаса я понял, что ночь мне не  пережить.  Как  ни  странно,  я
чувствовал себя хорошо. Ступни и ноги у меня онемели и распухли, но уже не
болели. Я привык к жжению и привкусу крови в горле. Я часто падал,  но  не
причинял себе боли, оказываясь лицом  на  странно  мягкой  почве.  Упав  в
очередной раз, я встал и шел довольно долго, но потом понял, что  все  еще
лежу, уткнувшись лицом в землю, и брежу. Это немного напугало меня. Я стал
внимательно следить за собой, чтобы знать наверняка, проснулся я или нет.
   Я не сломал ногу, но все равно казалось, что я ползу на коленях.
   Я считал, что все идет неплохо, но, ощущая вкус песка во рту,  понимал,
что все-таки ошибаюсь. На сей раз меня подвели руки. Я подумал о бутылке с
водой, но это желание было таким же несбыточным и чисто теоретическим, как
эфемерные планы выучить незнакомые языки или научиться играть на скрипке.
   Моей последней отчетливой мыслью перед  тем,  как  навалилась  темнота,
была мысль о том, что не нужно больше делать вид, будто  я  не  сожалею  о
прошлом, о том, что утратил и никогда уже не верну.


   Я прислушивался к тихим  звукам  вдыхаемого  и  выдыхаемого  воздуха  и
понял, что слышу свое собственное дыхание. Это показалось странным, как  и
приятная прохлада и ощущение чего-то  мягкого,  на  чем  я  лежал.  И  еще
кое-что. Звуки. Тихое бормотанье.
   Человеческие голоса.
   Я открыл глаза и увидел мерцающий свет на  неровном  потолке.  Повернув
голову, мне удалось разглядеть пол, который уходил за поворот просторного,
проделанного водой туннеля. Голоса и свет доносились из угла пещеры.
   Я лежал, прижавшись лицом к чему-то, что на  ощупь  напоминало  мех,  и
вовсю наслаждался этой галлюцинацией. Я слышал, что  замерзающим  кажется,
будто ему приятно  и  тепло  в  те  последние  моменты,  когда  кровь  уже
превратилась в кристаллики. Однако  эти  рассказы  не  касались  тех,  кто
умирал от истощения.
   Может  быть,  я  еще  не  умер?  Это  казалось  невероятным  и   ужасно
несправедливым, но  такая  возможность  все-таки  была.  И  это  следовало
проверить. Я открыл рот и закричал.
   Результат был плачевным.  Звук,  который  я  издал,  представлял  собой
слабое  карканье;  но  все-таки  это  был  звук.  Требовались   дальнейшие
эксперименты.  Я  размышлял   над   своим   следующим   действием,   когда
галлюцинация была прервана. По  потолку,  надвигаясь  на  меня,  запрыгали
тени. Из-за поворота появился человек.  Он  шел  ко  мне  и,  приближаясь,
становился все больше и больше. Он склонился надо мной  -  лицо  огромное,
как дыня, как луна, как Вселенная.
   - Ну что, лучше? -  раздался  голос,  эхом  Отдаваясь  в  пространстве,
времени и моих ушах.
   Я сделал усилие и сосредоточился  на  вопросе,  потом  изобразил  нечто
вроде хрюканья.
   - Хорошо, молодец, - сказал человек.
   Потом появился еще один, встал на колени около меня,  положил  руку  на
мой лоб и прижал палец к запястью. У обоих  были  всклокоченные  волосы  и
длинные густые бороды.
   - Обезвоживание и истощение, - сказал первый. - Отдых и  пища  поставят
вас на ноги.
   На этот раз мне удалось сказать членораздельно:
   - Я знаю, это звучит банально, но... где я?
   Первый мужчина улыбнулся:
   - Мы называем наше маленькое укрытие Зефир.  Небольшой  заповедник  для
изгоев Ада.
   Они   принесли   мне   миску   слизистого,   темно-коричневого    супа,
напоминавшего  вареные  каштаны,  и  безвкусную  вафлю.  На  меня  подошло
посмотреть еще несколько человек. Все они были исхудалыми, но здоровыми, в
казенных  костюмах  разной  степени  изношенности.  После  еды  все  стало
казаться несколько более реальным.
   - Ну, я достаточно окреп и могу слушать. Последнее, что я помню, -  как
я шел, а потом не мог идти. Я думал, все кончено.
   - Не стоит так мрачно, - сказал тот, кто говорил со мной первым.  -  Вы
живы, хотя все было против этого. А это уже кое-что.
   - Но как же вы меня нашли?
   - Эти люди лишены воображения. Одна и та же шутка разыгрывается вновь и
вновь. Мы следим за тропой, проверяем ее по ночам. Иногда нам  везет.  Вот
как прошлой ночью.
   - То есть?
   - А разве не так? У нас есть кров, вода,  пища,  этого  достаточно  для
поддержания жизни. Хватает на всех. В тесноте, да не в обиде, ведь так?
   Я смотрел на них. С запавшими глазами, немытые, многие в лохмотьях, они
пристально глядели на меня, так, словно ждали, что  я  расскажу  им  нечто
удивительное, чудесное. Я засмеялся.
   - Отверженные из отверженных, - сказал я. - Избранное общество. Долго я
опускался вниз и наконец достиг дна.
   - Нет, - сказал мой спаситель. - Это поворот. Отсюда только один путь -
наверх.
   Это звучало забавно. И, продолжая смеяться, я вновь уснул.



5

   Мне объяснили, что эта пещера была  проделана  в  мягкой  породе  давно
исчезнувшими потоками воды. Как ни странно, в ней действительно  было  все
необходимое для поддержания жизни. У входа температура неизменно держалась
на уровне семидесяти градусов, понижаясь по мере того, как пещера  уходила
вглубь. Откуда-то из глубины бил родник с теплой ключевой водой.
   Пища состояла исключительно из съедобных лишайников,  которые  росли  в
полной темноте в дальнем конце лабиринта.  Из  этих  растений  можно  было
приготовить   блюда,   напоминавшие   салаты,   супы,   орехи    и    даже
псевдобифштексы, когда за дело брался наш повар Тэнк,  невысокий,  некогда
полный мужчина. Вероятно, раньше приготовление изысканных  блюд  было  его
хобби.
   Я отдыхал, ел и спустя  какое-то  время  почувствовал  себя  достаточно
хорошо, чтобы  подняться  со  своего  тюфяка,  набитого  мхом,  и  сделать
несколько шагов. Обитатели Зефира  были  настроены  вполне  дружелюбно.  И
только у моего первого знакомого, здесь его называли Джорджи,  определенно
имелись на меня какие-то виды. Он подал мне руку, я оперся на  нее,  и  он
поведал мне свои планы.
   - Конечно, мы в невыгодном положении, - говорил он. -  Но  кое-что  нам
даже на руку. Во-первых, они не знают, что мы  здесь.  Таким  образом,  мы
представляем собой тайную силу, некий неожиданный  элемент.  Во-вторых,  у
нас мощный стимул...
   - А в-третьих?
   - Наши ряды непрерывно растут. Сейчас нас одиннадцать. Двенадцать, если
выживет один парень.
   - Какой парень?
   - Мы нашли его за два дня до тебя. Он здорово избит,  но,  быть  может,
выкарабкается. На вид крепкий он, во всяком случае когда-то был крепким.
   - Где он?
   - В соседней пещере...
   - Я хочу на него посмотреть.
   - Пожалуйста, но это зрелище не из приятных.
   Джорджи провел меня через центральную пещеру, а потом в одно из боковых
ответвлений. На тюфяке у стены лежал человек; его дыхание было  слышно  за
двадцать футов. Я, присел на корточки и посмотрел  на  беднягу.  Его  лицо
представляло собой сплошную массу бордовых рубцов. Распухшее, оно  было  в
два раза больше, чем прежде.
   - Работа, Симрега, - констатировал я.
   - Знаешь его? - спросил Джорджи.
   - Он был, да и остается моим приятелем.
   - Ясно. Видимо, именно поэтому ты здесь.
   - Есть еще одна причина. Он сильно искалечен?
   - Наш врач  Тигр  говорит,  что  у  него  сломаны  ребра  и,  возможно,
повреждены внутренние органы. С носом тоже далеко не все в порядке  -  ему
тяжело дышать. Удивительно еще, что он смог пройти тридцать миль  в  таком
состоянии.
   С помощью  Джорджи  я  положил  свой  тюфяк  рядом  с  Тяжеловесом.  От
приложенных усилий у меня закружилась голова. Я лежал в полной  темноте  и
прислушивался к его дыханию. Временами он стонал,  его  сознание  вновь  и
вновь уносилось туда, где он сражался один против всех. Время шло, дыхание
Тяжеловеса  менялось,  и  не  в  лучшую  сторону.  Иногда  приходил  Тигр,
осматривал больного, качал головой и уходил.
   Я очнулся от лихорадочного забытья. Меня разбудили сильные стоны,  и  я
взглянул на Тяжеловеса.  Из-за  отеков  его  глаз  не  было  видно,  но  я
чувствовал, что он в сознании.
   - Тяжеловес, как ты? - прошептал я.
   Он что-то пробормотал, помотал головой. Опухоль стала больше. Казалось,
его лицо вот-вот лопнет. Я пошел в главную пещеру за Тигром. Тот  сидел  у
огня, шлепал на плоском камне лепешки из лишайника и вешал их сушиться.
   - Вы должны что-нибудь сделать, - сказал я. - Он так долго не протянет.
   - Бог мой, неужели вы думаете, что мне доставляет  удовольствие  видеть
его страдания? - это рычание объясняло происхождение прозвища "Тигр".
   - Без сознания - он стонет, а когда приходит в себя - подавляет  стоны,
и это еще хуже.
   - Что же, по-вашему, я должен делать?
   - Вы ведь врач, да?
   - Послушай, Джон, мне нужны инструменты, лекарства, а их  у  меня  нет!
Ему необходима операция, чтобы удалить осколки костей, ясно? Ты думаешь, я
могу оперировать голыми руками?
   - Но должен же быть кусок металла или осколок камня, из которого  можно
сделать скальпель. Это лучше, чем оставить его умирать в мучениях.
   - А лигатура? Зажимы? Бинты? Антисептики? Не говоря уж о наркозе.
   - Можно что-нибудь придумать.
   Тигр уставился на меня, потом отшвырнул  комок  пасты  из  лишайника  и
зашагал в комнату, где лежал больной. Тигр обнажил клыки и свирепо  глянул
на Тяжеловеса. Мы все стояли рядом и наблюдали.
   - Его нужно оперировать в хорошо оборудованном  флотском  госпитале,  -
процедил Тигр сквозь зубы. - Здесь я могу его убить.
   Тяжеловес застонал, как будто просил: "Сделайте хоть что-нибудь!"
   Тигр с силой ударил кулаком одной руки в ладонь другой, сказал:
   - Старый флотский афоризм гласит: даже если делаешь не так,  все  равно
что-нибудь делай! - и резко обернулся.  -  Грифт,  принеси  мне  несколько
каменных осколков поострее! Ты, Танубр, тереби лишайник на волокна.  Жаба,
кипяти воду. Гринги, ты и Бочка, поднесите его ближе к огню. - Тигр одарил
меня яростным взглядом. - Но если он умрет,  видит  Бог,  свидетельство  о
смерти будешь выписывать ты, Джон!


   Тигр уверенно сделал разрез на том месте, где когда-то была  переносица
пациента. Дальше наблюдать не было сил. Я прислонился к  стене  в  дальнем
конце пещеры  и  лишь  прислушивался  к  доносившимся  звукам:  бормотание
хирурга, требования подать новое лезвие или добавить  свет;  сочувствующий
шепот  зрителей;  прерывистое  дыхание  Тяжеловеса.  Казалось,   все   это
продолжается бесконечно долго.
   Наконец  операция  закончилась.  Тигр  прошел  в   боковой   ход,   где
размещалась умывальня. Тяжеловеса отнесли обратно на его тюфяк.  Он  дышал
значительно легче. Тигр вернулся, подошел ко мне и пробурчал:
   - Спасибо, что сдвинул меня с мертвой точки. Победить или проиграть.  Я
рад, что согласился. Носовые проходы были забиты  осколками  и  запекшейся
кровью. Черт-те что творилось. Сейчас все свободно.
   Опухоль сразу стала  спадать.  К  вечеру  Тяжеловес  уже  смог  немного
говорить. Первое, что он сказал:
   - Поищите другого... - Пауза, подобие ухмылки. - Особых примет нет...


   Тяжеловес поправлялся быстро. Через пару дней он  мог  сидеть  и  ел  с
завидным аппетитом. Однако на его лицо по-прежнему было страшно  смотреть.
Импровизированные швы Тигра были эффективны,  но  слишком  грубы.  Опухоль
спала совсем, но  вокруг  глаз  остались  желто-черные  пятна,  а  ниже  -
синевато-багровые шрамы.
   - Краше не бывает, - единственное, что он сказал, увидев свое отражение
в воде.
   Я рассказал Тяжеловесу, как меня обвинили в воровстве, его история была
еще  проще.  Они  подстерегли  его,  велели  сесть  в  автобус  и  отвезли
неизвестно куда из лагеря. Однако сначала, вместо того чтобы  подчиниться,
Тяжеловес бросился на них с кулаками.
   - Я наивно полагал, что драка привлечет наших, - объяснял Тяжеловес.  -
Законы лагеря, и все такое. Но, как видишь, ничего не вышло.  Вот  тебе  и
законы.
   - Что-то не сходится, - размышлял я. - Зачем  человеку,  который  хочет
поднять восстание, так глупо привлекать к себе внимание?
   Тяжеловес несколько минут молча смотрел на меня, потом усмехнулся.
   - Может быть, я чего-то не понимаю, - продолжал я. - Мне казалось,  что
Компании внимательно следят за тем, что происходит в лагере.  Именно  люди
Компании пришли и опечатали  туннель,  где  я  нашел  самородок.  Как  это
стыкуется с тем, что в лагере верховодит какой-то хетеник?
   - Симрег не мятежник, Джон, - спокойно ответил Тяжеловес.  -  Он  шпион
Компании. Ему нужна твоя информация.
   - Но мне он сказал, что он хетеник или сочувствующий хетеникам...
   - Он врал.
   - Откуда ты знаешь?
   - Потому что хетеник - я, - прого