ого из них
с_в_о_й характер.
   Отец постарается,  чтоб то,  что  мой новый приятель ему неприятен,  мне
было приятно. Или по крайней мере, чтоб я не очень расстроился.
   -- У тебя же есть просто замечательные друзья,  -- скажет он. -- Слишком
уж  расширять этот  круг  --  все  равно что  разбавлять вино водопроводной
водой:  оно крепче от  этого не становится.  У  тебя же есть такие отличные
друзья. Такие надежные! Все к тебе тянутся... Любят тебя, мерзавца!
   -- Это даже хорошо,  что ты прощаешь ему все недостатки,  -- скажет мама
про моего нового друга. -- Значит, ты добр...
   Таким образом я пойму, что у приятеля есть недостатки. Ну, а Людмила и в
этом случае не станет переиначивать арии.
   -- Что касается друзей,  то тут я  не за количество,  а за качество,  --
скажет она. -- Не знаю, так ли уж великолепны твои другие товарищи, но этот
проверки на качество не выдерживает.
   Ну,  а  если  я  все равно захочу проводить время с новым приятелем, они
начнут  отвлекать меня от него всеми существующими на земле удовольствиями:
фильмами, пьесами, футбольными матчами.
   В общем,  я знал,  что в тот вечер,  когда должен будет прийти мой новый
товарищ, они все трое окажутся дома.
   -- Надень,  пожалуйста,  свой тренировочный синий костюм,  -- попросил я
Людмилу.
   У нее был новый спортивный костюм, который мне очень нравился.
   -- Зачем?  --  спросила  сестра.  --  Ходить  по  квартире в  спортивном
костюме?
   -- Он тебе очень идет. Гораздо больше, чем платье.
   Людмила пожала плечами.
   --  Понимаешь,  я  рассказывал  этому  другу,  что ты спортсменка... что
играешь в теннис и волейбол. Я хочу, чтобы он поверил.
   -- А он считает тебя лгуном?
   За  полчаса до  того,  как  должен был  явиться мой друг,  Людмила стала
заниматься гимнастикой,  хотя всегда занимается ею по утрам.  Нет, она и не
думала выполнять мою глупую просьбу, но, когда Иван позвонил к нам в дверь,
она случайно оказалась в" том самом спортивном костюме.
   Я побежал открывать...
   Когда Иван вошел в комнату, все усиленно занимались своими делами: отец,
прикрыв глаза,  слушал музыку (в этот день он купил огромные пластинки,  на
которых умещались целые  оперы  и  симфонии),  мама  вязала мне  свитер,  а
Людмила  водила  рейсфедером и  линейкой по  своей  чертежной доске.  Одним
словом,  они  и  не  собирались  уделять  моему  другу  какое-то  особенное
внимание.
   Иван сказал:
   -- Здравствуйте!
   Тогда  они  все  сразу  отвлеклись  от  своих  занятий.   Мама  с  отцом
переглянулись.  А  Людмила не удивилась.  Как будто знала,  что Иван должен
прийти... Она никогда не удивляется.
   -- Заходи,  --  сказала она.  Потом обратилась к маме, отцу и ко мне: --
Познакомьтесь: это Иван.
   -- Леня ждет своего друга.  Он  думал,  что ты  --  это он,  поэтому так
разбежался, -- пояснила она Ивану.
   Иван растерялся. И я решил тут же ему помочь.
   -- Заходи,  Иван,  заходи!  --  сказал я  еще  более громко,  чем всегда
разговаривал дома. -- Мы тебя ждали!..
   Накануне я  никак не мог произнести это самое "ты",  и  вдруг оно как-то
легко и просто слетело у меня с языка.
   -- Вы знакомы? -- спросила мама.
   -- Да,  мы знакомы,  --  ответил я.  Людмила и этому не удивилась.  -- Я
разыскал Ивана и пригласил...
   -- Прекрасная инициатива!  --  воскликнул отец. Он ничего ведь не знал о
ссоре, и Людмила должна была улыбнуться Ивану:
   -- Я рада, что вы познакомились.
   Что бы стоило ей сказать: "Я рада, что ты пришел!"
   Отец  выключил радиолу.  Мама  бросила мой  будущий свитер и  побежала в
соседнюю комнату.  А  через минуту она вернулась оттуда причесанная и  даже
губы чуть-чуть подкрасила.
   -- Мы с  Иваном встретились и  подружились!  --  объяснил я  всем членам
нашей семьи. -- Это и есть мой новый товарищ.
   -- Все точно, -- сказал Иван.
   И тут я заметил,  что в руках у него гвоздики и коробка конфет. Он и сам
от волнения забыл о них. Я решил разгрузить Ивана:
   -- Давай это все!
   -- Ты уверен, что это тебе? -- спросила меня Людмила.
   -- Нет, тебе! -- сказал я уверенно.
   -- А может быть, маме?
   -- Наверно, обеим. Иван, это обеим? Скажи, не стесняйся!
   Я старался его ободрить: ведь он же был моим гостем.
   -- Давно вы на "ты"? -- спросила Людмила.
   Она не могла чертить или читать свои лекции, как делает, если чем-нибудь
недовольна.  Но  обращалась все  время ко  мне:  она  не  любит встречаться
глазами с тем, на кого сердита.
   -- Это даже хорошо, что вы явились так неожиданно, -- сказала мама. -- С
хозяйки нет спроса! У скромного ужина есть оправдание!..
   -- Да, прошу вас за стол, -- пригласил отец.
   -- Садись, Иван, -- поддержал я отца. -- Чувствуй себя как дома!
   -- Тогда я сниму пиджак!  --  сказал Иван так громко, словно знал законы
нашей семьи.
   На буфете у нас стоят фарфоровые фигурки. Их расставила бабушка, которая
умерла  года  три назад. Людмиле фигурки не нравятся, но она их не трогает:
это считается памятью о маминой маме.
   А  в  тот  вечер  мама  сама  вдруг взяла фарфоровые фигурки и  унесла в
соседнюю комнату.  Она все время оглядывала наши стены и  вещи,  то и  дело
что-нибудь вытирала. Она, когда нервничает, всегда водит тряпкой по мебели,
ищет пыль,  которой там нет.  Мама не подготовилась к встрече гостя, мнение
которого было для нее,  оказывается,  так важно.  Но не мог же я рассказать
обо всем заранее!  "Не твое это дело!  Ты этого не поймешь!" --  сказала бы
мне Людмила.
   Все  волновались.  Отец  снова  и  снова  включал радиолу и  каждый  раз
спрашивал:
   -- Не мешает?
   -- Ну что вы! -- отвечал Иван.
   Тогда  отец  выключал... Да и сам Иван, я уверен, снял пиджак просто для
храбрости.
   Людмила помогала маме на  кухне.  Когда они  внесли в  комнату тарелки с
сыром, ветчиной и салатом, мы, все трое мужчин, сидели уже за столом.
   Людмила взяла пиджак Ивана и,  отряхнув рукав,  перевесила на  свободный
стул.
   С этой минуты всем стало легко.
   Отец достал графин, в котором плавали желтые корки.
   Я поймал мамин взгляд.  "Надеюсь,  ты пить не будешь",  -- молча сказала
она отцу. А он ответил ей вслух:
   -- Врач разрешил... в исключительных случаях...
   -- Но сегодня ничего исключительного не происходит, -- сказала Людмила.
   Иван взял графин и  налил в  рюмки всем,  кроме отца.  Мне тоже...  Но я
боялся, что Людмила какой-нибудь одной фразой все сразу испортит, и поэтому
пить не стал.
   -- За мир и дружбу! -- сказал Иван.
   -- Между народами? -- спросила Людмила.
   -- В том числе и между народами.
   Людмила улыбнулась и выпила. Мы с Иваном переглянулись.
   Чтоб моя полная рюмка не мозолила всем глаза,  Иван незаметно и ее,  как
говорят, осушил.
   Мы долго еще сидели.  Отец опять заводил свои огромные пластинки. А Иван
терпеливо их  слушал.  Может  быть,  он  даже  получал удовольствие.  Потом
Людмила переоделась и пошла провожать его.
   Когда они стояли в  коридоре возле двери,  я с радостью сказал сам себе:
"Все-таки он чуть-чуть выше сестры. А еще ведь надо учесть ее каблуки!"
   -- Иван и Людмила! -- сказал вдруг отец.
   "Иван  и  Людмила...  Руслам  и Людмила... Отец за весь вечер ни разу не
цитировал  песни  и  арии,  --  подумал я. -- Ни единого раза! И ни разу не
назвал  меня гордо мерзавцем. Почему? Наверно, стеснялся Ивана. Дорожит его
мнением?.. Значит, Иван понравился?"
   Но  ведь  взрослые  не торопятся высказывать вслух то, что думают друг о
друге.  И  всегда  боятся перехвалить. Обругать они не боятся, а вот прежде
чем  похвалить,  будут долго присматриваться, приглядываться. Даже если все
сразу ясно!
   -- Это  хорошо,  что  ты  устроил такой  спектакль,  --  унося на  кухню
тарелки, сказала мама.
   --  И  как  ты  это  придумал?  --  воскликнул отец. -- Умный, мерзавец!
Изобретательный!..
   Опять они обо мне!

8

   Прошло два с половиной месяца.
   Иван теперь бывал у нас очень часто. И дом наш как-то повеселел. На окна
и двери мама повесила новые портьеры,  которые много лет лежали в шкафу. На
столе теперь всегда была яркая скатерть, которую раньше мама стелила только
по праздникам.
   Вкуснее всего мама  кормила нас  теперь по  вечерам:  Иван иногда ужинал
вместе с нами.
   Однажды дядя Леня с нижнего этажа остановил меня на лестнице и спросил:
   -- Это ваш родственник? Такой... загорелый...
   -- Да, -- ответил я. -- Родственник... Мамин племянник.
   -- Я так и думал: ты с ним на "ты".
   -- Что, симпатичный?
   -- Видишь   ли,   издали  трудно  определить.   Но   производит  хорошее
впечатление.
   -- Он архитектор. Талантливый!
   --  Это стало в вашей семье фамильной профессией. Впрочем, это профессия
века:   строят,   строят...  --  Дядя  Леня  засунул  дужки  очков  в  рот:
призадумался. -- Кем же он Людмиле приходится? Двоюродным братом?
   -- Ну да. Они дружат с детского возраста.
   Он  долго  не мог попасть ключом в замочную скважину. Мне показалось, от
радости... И сказал на прощание:
   -- Если Людмила захочет,  я  зайду посмотреть отца.  Или  привезу к  вам
специалиста. Если захочет...
   Я  не  успел еще похвастаться во дворе,  что сестра скоро выходит замуж.
Как хорошо!.. Зачем огорчать дядю Леню?
   Ивану я сказал:
   -- Прямо под нами живет один врач,  Я  уже,  кажется,  говорил...  Очень
влюблен в Людмилу.
   -- Давно?
   -- С детского возраста!  Я объяснил, что ты наш двоюродный брат. Чтоб он
не расстраивался... Понимаешь? Так что будь в курсе дела.
   -- Добрый ты, брат! -- улыбнулся Иван.
   Вместо слова "мерзавец" он говорил мне "брат". Это было приятнее.
   Дома  у  нас  никто о  свадьбе даже  не  упоминал.  Отец и  мама боялись
спрашивать у Людмилы. Но все время об этом думали. И я думал.
   Когда сестра возвращалась домой, мы смотрели на нее вопросительно.
   -- Играли в теннис, -- сообщала она. -- Иван снова выиграл.
   Или что-нибудь вроде этого.
   Конечно,  я  мог бы  узнать у  Ивана.  Но получилось бы,  что мы ждем не
дождемся.
   Однажды вечером Людмила сказала:
   -- Жить я хочу рядом с вами. Где-нибудь здесь, поблизости.
   -- Какое это имеет значение! -- Отец вскочил со стула.
   Мы с  мамой тоже вскочили.  Ожидание прорвалось --  и  мы стали убеждать
Людмилу,  что транспорт у  нас в  городе работает хорошо,  что отцу и  маме
врачи прописали прогулки и  что  район поэтому не  имеет никакого значения.
"Не хватает, чтоб из-за этого она затянула все дело!" -- думал я. Но сестра
повторила так твердо, что все мы сразу притихли:
   -- Нет, я буду жить только где-нибудь рядом. Это уже решено.
   Кем решено? Ею?.. Или ими обоими? Никто спросить не решился.
   Ивану недавно дали комнату в совсем новом доме.  Это было далеко:  минут
сорок  от  центра,  если  ехать на  троллейбусе.  Один  раз  Иван,  как  он
выразился,  затащил меня к себе. Правда, я не очень сопротивлялся. Так, для
приличия сказал:
   -- А может быть, лучше поедем к нам?
   Это было на стадионе, где Иван с Людмилой играли в теннис.
   -- Нет,  --  ответил Иван, -- ты прорубил мне окно в ваш дом, а я должен
прорубить тебе в свой.
   Мы поехали на такси.  Первый раз в  жизни я  в автомобиле не сел рядом с
шофером: мне приятнее было сзади, вместе с Иваном.
   Иван тоже пока холостяк...  Как дядя Леня.  Но посуда у него стояла там,
где должна быть посуда, а книги -- в книжном шкафу.
   Мы сидели на балконе и видели реку и лес.
   Иван сказал:
   -- Вот  что  значит квартира со  всеми удобствами:  хочешь --  купайся в
ванне,  а  хочешь --  в реке,  хочешь --  дыши газом на кухне,  а хочешь --
березой в  лесу!  Но  главное:  нет  телефона!  Это величайшее из  удобств:
сберегается время.  Кого не  хочешь слышать --  не  слушаешь,  а  кому надо
сказать два слова -- звонишь из автомата. Он под самыми окнами.
   В тот вечер он еще много раз восторгался:
   -- Дачный климат! Просто курорт!..
   "Захочет ли  Иван уехать отсюда?  Скажет еще:  "Где же  логика?  Где  же
простая логика? Здесь лес и река!" Это меня волновало.
   "И чего сестре взбрело в голову? -- раздумывал я. -- Наверно, потому что
у отца двести двадцать на сто.  И мама неважно слышит...  А может,  ей и со
мною жаль расставаться?"
   -- Пусть Иван переедет к  нам!  --  сказал я однажды,  словно был главою
семьи.  --  Я  буду спать на  кухне.  Пожалуйста...  А  если хотите,  то  в
коридоре.
   -- В  нашем доме,  в нашем доме!..  --  переиначил отец арию из "Евгения
Онегина".
   --  Да,  в  нашем  доме... -- задумчиво сказала Людмила. -- У Ивана есть
комната. Он готов обменяться: переехать в любую квартиру нашего дома.
   На следующий день я сочинил объявление:
   "Срочно меняю комнату в доме со всеми удобствами:  балкон,  ванна,  душ,
газ,  лес,  река, дачный климат, телефон под самыми окнами! С предложениями
обращаться в любое время..." И написал номер нашего телефона.
   Но  никто с  предложениями не обращался,  хоть объявление я  расклеил во
всех подъездах нашего огромного дома. И еще в доме напротив. Неужели никому
не нужен был дачный климат?
   Никто не звонил... Только дядя Леня остановил меня во дворе и сказал:
   -- Там висит объявление.  И  ваш телефон...  Я  помню его еще с детства.
Прочитал и не понял: кто хочет меняться?
   -- Это двоюродный брат.  Хочет быть с нами рядом!  Он любит маму...  Она
его единственная тетя.
   -- Это понятно: каждый хочет быть рядом с родными людьми.
   Однажды Иван  попросил меня  проводить его.  На  улице он  обнял меня за
плечи, как тогда, в день знакомства.
   -- Ну, брат, затеяла Людмила историю. Может быть, ты поможешь? Я говорю:
"Давай   переедем  ко   мне,   а   потом   подыщем   что-нибудь   в   вашем
Машиностроительном тупике".  А она отвечает; "Если мы переедем, тогда уж не
обменяемся:  стимул ослабнет!"  Где же  тут логика?  Где же простая логика?
Может  быть,   ты   что-нибудь  придумаешь?   Как  тогда,   с   этим  твоим
приглашением...
   Уже второй раз он нуждался в моей помощи!
   -- Ладно, подумаю, -- сказал я.
   -- Подумай, брат. Очень прошу!
   Но подумать я не успел. Через три дня вечером сестра нам сообщила:
   -- Срок  поисков  продлевается!   Мы  с  Иваном  уезжаем  на  полгода  в
командировку.
   -- Вместе? -- переспросила мама.
   -- Вместе.  Конечно!  --  сказала Людмила.  -- За это время Леня обклеит
объявлениями весь наш тупик, и что-нибудь да найдется!..
   Она говорила бодро и даже весело,  потому что мама начала искать тряпкой
пыль там,  где ее  не  было,  а  у  отца по шее и  по лицу поползла красная
краска.
   Отец не пропел, а как-то почти прошептал на свой особый мотив:
   -- В движеньи мельник жизнь ведет, в движеньи...

9

   Я уже говорил,  что не помню,  с какого возраста я себя помню.  Но с той
поры,  с  какой помню,  никто из  нас четверых никогда не  уезжал на  целых
полгода.
   Сколько  написано  разных  музыкальных произведений про  людей,  которые
уезжают!  Отец  цитировал сейчас эти  песни и  арии.  Композиторы почему-то
очень радуются,  когда люди уезжают из дома.  Но отец пел эти веселые песни
невесело.
   И мне было как-то не по себе.
   -- Это даже хорошо, что ты уезжаешь, -- сказала мама Людмиле. -- Наконец
мы узнали, как Леня к тебе относится!
   Чтоб не  грустить,  я  пытался вспомнить все случаи,  когда Людмила была
несправедлива,  а вспоминал фильмы и пьесы,  на которые водила меня сестра.
Хотел вспомнить приятелей, которые мне нравились, а ей нет, но вспоминал об
Иване, с которым никогда бы не встретился, если бы не она.
   К  Ивану мы  тоже привыкли.  Он  все время подбрасывал нам положительные
эмоции.
   -- Вы  провожаете нас  с  Людмилой в  наш  первый путь,  как провожают в
последний,  --  сказал Иван.  -- Где же логика? Где же простая логика? Надо
радоваться, а вы?..
   -- Чему радоваться? -- спросил я.
   -- Раньше вы  не получали от нас писем,  а  теперь будете получать!  Это
во-первых.  Во-вторых,  до сих пор вы не ждали нашего возвращения, а теперь
будете ждать.  И в-третьих,  мы действительно к вам вернемся.  Это же будет
праздник!
   -- Слишком уж до-олго... -- промямлил я.
   -- Долго? Вспомни какой-нибудь случай, который произошел с тобой полгода
назад. Что-нибудь такое... значительное!
   Я подумал, что примерно полгода назад дал Костику по физиономии.
   -- Вспомнил?
   -- Ну, вспомнил...
   -- Давно это было?
   -- Нет... как будто вчера.
   -- Вчера? Значит, мы вернемся к вам завтра! Все познается в сравнении.
   -- Я понимаю.
   -- Эти шесть месяцев промчатся так же  быстро,  как те.  Ты хозяин своих
собственных мыслей?
   -- Наверно, хозяин.
   -- Вот и переключи их с отъезда на возвращение. Переключил?
   -- Постараюсь.
   -- Ну, вот! Не существует безвыходных положений.
   --  О  бра-атья,  довольно  печали! -- пропел отец из той самой странной
симфонии Бетховена, в которой поют. И добавил: -- Плохой тот мельник должен
быть, что век свой хочет дома жить!..
   Иван опять подбросил нам положительные эмоции.
   Накануне отъезда мы все, мама, отец и я, с его помощью переключили мысли
и  думали о дне возвращения.  Как это будет здорово --  получим телеграмму:
"Встречайте! Целуем!" -- и помчимся встречать!
   Мама опять устроила ужин...  Иван пришел с чемоданом, чтобы на следующий
день рано утром вместе с Людмилой отправиться на вокзал.
   Два  чемодана стояли возле  стены,  прижавшись друг  к  другу:  один  --
огромный,  перепоясанный ремнями и  чуть-чуть  покорябанный,  а  другой  --
аккуратный, без единой царапинки и даже попахивающий духами (я почувствовал
это, когда ставил его к стене).
   Мне казалось, что кто-то ввинтил в люстру новые лампочки, более сильные:
так  сверкали на  столе рюмки,  бокалы,  тарелки.  Я  не  видел раньше этой
посуды.  В  последнее время мама доставала из  шкафа все,  что  берегла для
какого-то особенного, торжественного события.
   В  центре стола был любимый отцовский графин,  в  котором плавали желтые
корки. Иван поставил рядом с ним бутылку шампанского и коньяк.
   Мама отозвала меня в  сторону,  попросила сбегать в магазин за фруктовой
водой.
   -- Для отца,  --  шепнула она. -- Я не хочу, чтобы он сегодня пил это...
Очень волнуется!
   Когда  я  возвращался с  тремя  бутылками  лимонада,  меня  встретил  на
лестнице дядя  Леня.  Мне  казалось,  он  только и  делает,  что  ходит  по
лестнице, отпирает и запирает дверь: очень уж часто я встречал его.
   -- У  кого-нибудь день рождения?  --  спросил дядя Леня.  --  Утром мама
несла бутылки. Теперь ты...
   -- Да, день рождения!
   -- Кто же родился?..
   "Если сказать,  что  Людмила или  кто-нибудь другой из  нашей семьи,  он
побежит за подарком", -- решил я.
   -- У кого же сегодня праздник? -- повторил дядя Леня.
   -- У маминого племянника. Он одинок. И вот мы устроили... Для него!
   -- Это понятно, -- сказал дядя Леня.
   И, как всегда после моего ответа, полез ключом в замочную скважину.
   Дома все  ждали меня.  Мама вытерла бутылки лимонада и  поставила их  на
стол.
   -- Твой напиток, -- тихо сказала она отцу.
   --  Куда  ты,  удаль  прежняя,  девалась?..  --  пропел отец из "Царской
невесты".  И добавил обыкновенно, по-человечески: -- Да никуда не девалась!
Вот она, здесь...
   Отец  взял  два  чемодана,  стоявшие  у  стены,  и вскинул их вверх, как
спортсмен, поднимающий гири.
   -- Иван и Людмила! -- воскликнул он, потрясая в воздухе чемоданами.
   -- Есть еще порох в пороховницах! -- восхитился Иван.
   -- Есть! -- ответил отец.
   Чемоданы рухнули на пол... Отец застыл с поднятыми руками.
   -- Что такое? -- тихо спросила мама.
   Отец  открыл  рот, но не смог ничего ответить. Он шевелил губами, словно
вспоминал про себя какую-то арию или песню...
   Иван  подошел  к  отцу.  Я  не  понимаю,  как  это  получилось, но через
какую-нибудь минуту отец уже лежал на диване. Как Иван перенес его? Взвалил
ли себе на плечи? Или взял на руки, как ребенка? Я просто не видел.
   Отец  был  выше  Ивана, шире в плечах, тяжелее, и я не представляю себе,
как  Ив